В Центральной Азии, которую неизменно сопровождают эпитетом «авторитарная» из-за наличия сильно концентрированной президентской власти везде, кроме Кыргызстана, готовятся к транзиту в ключевой стране – Узбекистане. Большинство наблюдателей предсказывает, что ввиду высокого уровня контроля власти над страной (редактор ИА «Фергана» Даниил Кислов считает, что «вся власть в государстве находится фактически в руках одной спецслужбы — СНБ; и СНБ и есть тот цемент, который обеспечивает адекватное госуправление»), отсутствия каких-либо альтернативных источников информации и потенциальной оппозиции, наиболее вероятным для Узбекистана выглядит тихий, закулисный «туркменский» сценарий. После внезапной смерти в 2006 году Сапармурата Ниязова элиты смогли договориться и выдвинуть единого кандидата – нынешнего президента Гурбангулы Бердымухамедова. Однако, Узбекистан – не Туркменистан, а Каримов – не Ниязов, и «туркменский сценарий» в Узбекистане, вероятно, будет происходить по-своему.
Отказавшись от культа личности, Каримов все усилия за последние 25 лет направил на укрепление государственности
Особенности «каримовской модели»
Оценка лидерства Каримова до сих пор вызывает противоречивые оценки – в первую очередь, он объективно считается одним из жестоких диктаторов современности. Как спрашивает журнал The Economist, может ли в Узбекистане прийти к власти еще более худший диктатор, чем Каримов? Первый президент Узбекистана не сильно обращал внимание на то, что при его правлении страна скатилась к самым низким оценкам свобод и прав человека. В тюрьмах страны содержатся около 10 тыс. политических заключенных, на полностью зачищенном медиа- и оппозиционном поле нет признаков альтернативного мнения. В этом смысле его политика не отличается от политики Ниязова.
Но в то же время, как указывают индийские аналитики, хотя Каримов управлял железной рукой, безжалостно уничтожая инакомыслие, он консолидировал независимость Узбекистана. Отказавшись, как пишет казахстанское издание Exclusive, от культа личности – «его портретами не увешаны улицы города, а день рождения не стал национальным праздником» – Каримов все усилия за последние 25 лет направил на укрепление государственности.
В сфере внешней политики Каримов искусно обращался с Россией, которая опасалась оказывать на него давление, но верила, что узбекский президент держит баланс и с другими игроками. Фигура Каримова также оказывала критическое влияние как на стабильность региона, так и на независимость своей страны.
Экономические достижения Узбекистана трактуются неоднозначно – Каримов лично управлял экономической политикой, направленной на индустриализацию и самообеспеченность на грани автаркии, и эта политика соседствовала с крайними и несовременными мерами ограничения торговли и финансового сектора. Кроме того, российский экономист Владислав Иноземцев указывает, что Узбекистан мог бы стать новым «азиатским тигром», но инвестиционный климат становился все менее благоприятным, а ведение бизнеса в этой стране считалось иностранными предпринимателями исключительно рискованным.
Клановая система в Узбекистане также отличается от других в регионе. Как пишет исследователь Лоуренс Марковитц, «экономика, основанная на сельском хозяйстве (хлопке), нуждается в государстве для организации поставок товаров на рынок, строительства соответствующей инфраструктуры и вложения инвестиций, что создает сильную основу для «патрон-клиентских» отношений». Отсюда возрастает важность доступа к государственным ресурсам и сети создаются вокруг этого принципа. Считается, что элита в Узбекистане более консолидирована, и хотя многие аналитики указывают на важность кланов, они признают, что Каримов смог искусно маневрировать между ними и минимизировать их влияние на политику. Клановость в целом теряет свое первостепенное значение в Центральной Азии – в Казахстане, например, президент Назарбаев успешно создает новый технократический класс управленцев посредством программы «Болашак». Вместо того чтобы полагаться на родство или кланы, группы интересов и элитные сети стали искать защиту и создавать альянсы с частными лицами на основе экономического влияния, политической власти, а также доступа к государственным ресурсам. С другой стороны, в Узбекистане президентская семья не рассматривается в транзите в том смысле, как в Казахстане.
Новому лидерству потребуются новые источники финансирования, особенно, чтобы поддерживать свою безопасность и укреплять свою сеть
Конец «блестящего изоляционизма»?
Как отмечает Нейт Шенккан, самому большому изменению может подвергнуться такая черта каримовского режима, как решительный изоляционизм. Как единственная страна, граничащая со всеми государствами Центральной Азии, а также Афганистаном, Узбекистан является «сердцем региона». Но Каримов держался обособленно от соседей, отказываясь вести переговоры по выработке согласованной водно-энергетической политике. При Каримове Узбекистан демонстративно держался подальше и от регионального сотрудничества под эгидой России, будь то Организация Договора о коллективной безопасности или Евразийский экономический союз.
Логика (не всегда объяснимая) этого изоляционизма теперь может подвергнуться сомнениям. Новому лидерству, вероятно, потребуются новые источники финансирования, особенно, чтобы поддерживать свою безопасность и укреплять свою сеть. Чтобы не потерять авторитет страны в регионе, новое лидерство должно предпринять дополнительные усилия в сохранении «равных» отношений с Россией, Китаем и соседями.
Экономика Узбекистана в первую очередь страдает от спада в России, и новому президенту необходимо будет быстро укрепить свои позиции и набрать свои очки для популярности, а это нужно сделать в условиях возврата мигрантов и сокращения их денежных поступлений. Возможно, некоторое ослабление торговли может стать популярным шагом, который может стимулировать экономику. Другим ходом может быть потепление отношений с Россией – ведь Узбекистан в более значительной мере, чем другие страны ЦА, зависит от российского рынка. Потенциальное членство Узбекистана в ЕвразЭС – это настоящий «game changer» для всего региона, что может стремительно повыcить значение блока и ускорить интеграционные процессы под эгидой России.
Россия, вероятно, самый заинтересованный игрок в исходе смены власти как в Узбекистане, так и в Казахстане. В Казахстане, к примеру, указывал отчет Международной кризисной группы в 2015 году, стоит вопрос так – «будет ли Путин уважать казахстанский суверенитет после Назарбаева». Усилятся ли риски манипулирования внешними силами, в частности, со стороны России, после ухода нынешних президентов? Российские СМИ обеспокоены уходом первого поколения постсоветской элиты, которое было еще очень тесно связано Россией. «Почти все как один оканчивали МГУ или Высшую партийную школу; многие прошли путь от парторга на заводе до члена ЦК КПСС; знали русский язык едва ли не лучше, чем формально родной». «Смена элит в этом регионе дает России шанс сменить и свою политику, сделав ее как минимум более адекватной реальным вызовам, а не только лишь представлениям о собственной исторической роли», пишет Газета.Ру.
На бизнес-сети Узбекистана Россия также оказывает большое влияние – там есть, как минимум, два известных олигарха: Алишер Усманов и Искандер Махмудов. «Если власть наследует Мирзияев (самый вероятный кандидат на пост второго президента Узбекистана – премьер-министр Шавкат Мирзиеяв – прим.ред), то, скорее всего, Ташкенту не избежать серьезного усиления российского влияния, что вовсе не означает нового возвращения Узбекистана в лоно ОДКБ или его вступления в ЕАЭС. Это будет отвечать скорее интересам прагматичным, нежели политическим, наследникам Каримова нужна будет реальная поддержка, и в Москве на нее не поскупятся, цена вопроса весьма велика», — комментирует российский обозреватель Аркадий Дубнов.
Со сменой власти произойдет реконфигурация и консолидация элитных групп, устраняя слабых, слишком зависимых от ушедшего патрона соперников
Транзитный авторитаризм
Технически, новая власть в Узбекистане может и не утруждать себя соблюдением Конституции. Утвержденный конституционный порядок смены власти (где вторыми лицами часто выступают председатели Сенатов – заведомо слабые фигуры) практически не соблюдался ни в Туркменистане, ни в Азербайджане. И не факт, что его будут соблюдать в Узбекистане.
Но возможно быстрое осуществление смены власти и укрепление нового лидерства в Узбекистане скажется благоприятно на инвестиционном климате, особенно, в разгар масштабной приватизации. Это обеспечит сеть нового президента финансовыми ресурсами и экономическим влиянием.
Понятно, что управление страной, скорее, сконцентрируется в руках сегодняшнего правительства и его главы. За 13 лет премьер Мирзияев сконцентрировал достаточно ресурсов, опыта и поддержки среди элиты, чтобы уступить кому-то эту роль. Можно провести параллели и с Казахстаном, где премьер Карим Масимов по тем же причинам набирает большой политический вес. Но от таких долгожителей и верных последователей своих патронов вряд ли можно ожидать прорывных реформ. Даже Рустам Азимов, второй кандидат на пост президента Узбекистана, который долгое время занимал высокие посты в Национальном банке и возглавлял министерство финансов страны, хотя и считается более прозападной фигурой, не способствовал финансовой либерализации все это время, а возможно, даже и сам визировал архитектуру драконовской системы.
Со сменой власти, конечно, произойдет реконфигурация и консолидация элитных групп, устраняя слабых, слишком зависимых от ушедшего патрона соперников. Консолидированные группы, которые ранее полагались исключительно на президента, начнут переориентировать свои политические и коммерческие активы для согласования с новым патроном, которого они будут воспринимать как наиболее вероятного кандидата в президенты.
Как писал Foreign Policy, если диктатор умирает на своем посту (in office), это очень редко приводит к демократии, а также вряд ли может улучшить долгосрочные перспективы либерализации страны. Чаще всего лидеры, которые приходят к власти после смерти диктатора и которые стремятся к реформам, будут сталкиваться с сопротивлением со стороны «старой гвардии» — теми элементами режима, сохраняющими контроль над рычагами власти и заинтересованными в том, чтобы ограничить изменения в новой системе. Вместо того чтобы создавать пространство для изменений, смерть лидеров-долгожителей, скорее всего, сохраняет устойчивые автократические системы, ими же созданные.
Но даже в контексте авторитарной Центральной Азии приход демократических лидеров не исключается. Просто, возможно, они слишком молоды. Пока же даже в Кыргызстане сильно влияние транзитного авторитаризма – президент Атамбаев в настоящее время пытается восстановить некоторые преференции через введение поправок в Конституцию, что эксперты посчитали стремлением укрепить личную власть президента. В этом желании политики первого поколения Центральной Азии, сменившие первых президентов, не сильно отличаются и от них, и от друг друга. Нельзя не согласиться с Лукой Анчески – «it will be a leadership change, but not really a regime change» – смена лидерства в Узбекистане неизбежно повлечет смену акцентов и подходов, но смену режима ожидать было бы наивно.
