В последнее десятилетие в мировой политике наблюдается тенденция роста национализма. Китай не является исключением, а последние события в стране лишь подтверждают этот тезис. В интервью CAAN Михаил Коростиков – обозреватель издательского дома Коммерсантъ, эксперт Российского совета по международным делам делится своим мнением о феномене нового китайского национализма, раскрывает травмы и аспекты национальной гордости Поднебесной, касается проблемы репрессий и их последствий в международных отношениях. Михаил Коростиков является также членом пула МИД РФ, автор многочисленных публикаций Московского центра Карнеги.
Чем обусловлен, на Ваш взгляд, феномен нового китайского национализма? Какой исторический контекст у китайского национализма? Какие травмы можете обозначить и в чем национальная гордость?
Я не очень люблю использовать слово национализм, так как разные люди подразумевают под этим разные вещи. Для кого-то это нацизм, для кого-то это здоровое желание принести благо для своего народа. Порой под этим понятием понимается даже процесс демократизации, например, если говорят о процессе распада империй.
Если говорить о росте государственного национализма как ощущении превосходства китайцев над остальными странами и народами, то за точку отсчёта здесь можно принять 2008-2009 гг., то есть мировой финансовый кризис. Китайцы увидели, что европейцы и американцы, которые учили их жить последние 150 лет, на самом деле пережили его куда хуже, чем формально менее развитий Китай. У китайцев в 2009-2010 гг. экономика росла по 8-9%, тогда как большинство стран мира оказалось в рецессии. Есть разные мнения на счет того, каким образом достигнут в Китае этот рост, но все-таки это был факт: благосостояние населения улучшалось, кризис прошел относительно безболезненно. И это очень сильно укрепило их веру в себя.
После этого начался резкий рост националистического самоощущения, потому что жители Китая решили, что во многом они уже не уступают США и Европе. Окончательно этот тренд укрепился с новым руководителем Си Цзиньпином, который по европейским меркам является как раз националистом. Это человек, который считает, что для Китая пришла пора бросить эти ограничения, которые он сам на себя накладывал последние 30 лет, пришла пора отказаться от пассивной внешней политики Дэн Сяопина. Однако, нужно понимать, что это скорее не великоханьский национализм (который существует на бытовом уровне), а именно государственный национализм, то есть более агрессивное отстаивание руководством страны своих интересов и осознание своего превосходства как государства. Снова развитие получила тема «века унижения» Китая. Дескать, с середины XIX до середины XX века (до прихода коммунистов к власти в Китае) европейские страны и Япония унижали Китай, и вот теперь при Си Цзиньпине он наконец-то восстановился и готов им ответить. Теперь Китай будет проводить свою активную внешнюю политику, а европейцы и японцы не имеют права предъявлять за это Китаю претензии, потому что ранее они его «унижали». Это первый момент.
Также читайте: Синдбад родом из Бухары – правитель морского “Шелкового пути”
Также читайте: Как воспринимают Китай в Центральной Азии? Беседа с антропологом
Во-вторых, китайское руководство активно ищет внутри страны какие-либо способы возродить национальную гордость, опираясь на символический ряд, который коммунисты долгое время отвергали. Например, Си Цзиньпин стал первым руководителем Китая, который принял участие в праздновании дня рождения Конфуция. Напомню: Мао и другие руководители Китая в целом относились к Конфуцию плохо и считали его символом феодальной отсталости страны, от которого необходимо отказаться как можно скорее. По сути, Си Цзиньпин пытается придумать какую-то новую идеологию, совмещая элементы коммунистической парадигмы, конфуцианства и национализма.
Насколько китайский национализм соотносится с религиозной терпимостью?
Нужно понимать, что в коммунистическом Китае совершенно другое понимание и отношение к религии. Руководство в Пекине религия сама по себе не очень заботит, они атеисты, но готовы уважительно относиться к верованиям остальных. В Китае никогда не было каких-либо сильных религиозных противоречий, потому что в Восточной Азии господствует религиозный синкретизм, это означает, что у людей в голове умещается сразу несколько религий. Например, рождение ребенка может справлять по даосскому обряду, а смерть человека может сопровождаться обрядом по буддистскому обычаю. Это не считается чем-то ненормальным. Люди просто выбирают красивые обряды в каждой религии и при этом могут спокойно отмечать Рождество и прочие праздники.
Тем не менее, с религиозными общинами у китайских властей с 1949 года были сложные отношения, но это было связано не с религией как таковой, а с тем, что коммунисты по сути своей не терпели отсутствие контроля над какой-либо группой населения. Их не устраивали, к примеру, не сами постулаты католицизма, их раздражало, что для католиков главным религиозным авторитетом является Папа Римский, который находится за пределами Китая. Они фанатики контроля, они хотят контролировать абсолютно все, что думают и делают их граждане. Соответственно, у них были проблемы с тибетскими буддистами, потому что Далай Лама не был подчинен Коммунистической партии. У них были проблемы с мусульманами, потому что мусульмане подчинены своим религиозным авторитетам. Однако, это не религиозные противоречия, а скорее противоречия административного толка.
Китайцы создали у себя в стране параллельные структуры для всех религий – это ассоциация патриотических мусульман, ассоциация патриотических католиков, ассоциация патриотических буддистов. И они настаивают на том, что именно эти религиозные организации должны быть доминирующими для граждан. Конечно, они представляют собой коммунистические организации, руководство которых утверждается организационным департаментом Компартии и т.д. Т.е. это никакая не религиозная, а скорее административно-бюрократическая структура. Но китайцы готовы терпеть религию только в таком формате, а если они чувствуют, что есть некая религиозная группа, возглавляемая неподконтрольным компартии авторитетом, они начинают очень нервничать. Дело не в религии, а дело в контроле или его отсутствии.
Как влияет на рост национализма Си Цзиньпин и его идеология глобального Китая?
Проблема Китая в том, что у них на самом деле нет никакой глобальной идеологии. Что такое «Пояс и путь»? Это инвестиции в инфраструктуру и призыв строить «сообщество общей судьбы», при этом смысл этой фразы никто толком объяснить не может. Максимум что удается понять про это «сообщество» – это совместное процветание, суверенитет и независимость. Но разве есть какая-то идеология, выступающая против процветания, суверенитета и независимости?
Идеология все-таки предполагает выработку и продвижение каких-то ценностей, а китайское государство последних 40 лет как раз и выигрывало за счет отказа от каких-либо жестких ценностей, кроме обогащения. Пока были социалистические ценности, Китай оставался нищим, как только они оставили эти ценности и стали опираться на принцип «все хорошо – что нам полезно», в Китае начался экономический рост. В настоящее время транслируемая вовне идеология в Китае базируется на двух китах: во-первых, обещания громадных инвестиций, во-вторых, суверенитет и независимость. Если, к примеру, какой-либо зимбабвийский диктатор хочет репрессировать собственное население, то Запад грозится санкциями, в то время как китайцы говорят, что это внутреннее дело Зимбабве. То есть, для китайцев суверенитет – это суверенитет правителей в отношении собственного народа. Эти две фишки – деньги и помощь в сохранении суверенитета являются ключевыми, но их нельзя назвать идеологией.
В таком случае, на Ваш взгляд, как обстоят дела с механизмами в Китае, я имею в виду, каким образом китайский национализм насаждается политической властью? В медиа, в культуре, в мягкой силе?
Национализм в Китае особенно властью не насаждается, он органически вырос за последние 5-7 лет на волне успехов страны. Более того, власть во многих случаях старается сдерживать его крайние проявления, потому что это может привести к нежелательным последствиям. В незначительном объеме он эксплуатируется рядом таблоидов, самый известный из которых – Global Times, он же «Хуаньцю Шибао».
Сейчас снимается больше патриотических фильмов, пишется больше патриотических книг, но именно национализм как государственная идеология всё-таки привязан к уровню речей Си Цзиньпина, ниже китайцев куда больше заботит личное благосостояние. Конечно, потенциал националистической мобилизации очень велик, но используется в основном от случая к случаю при возникновении конфликтов с западом и тут же гасится после. Потому что, если выпустить это из-под контроля – восстановить уже будет трудно.
Можно ли утверждать, что лагеря перевоспитания, к примеру, являются неким проявлением роста китайского национализма?
Для меня, если честно, эти лагеря перевоспитания являются загадкой. Китай просто пилит сук, на котором сидит. Пекину нужно взаимодействовать со странами Юго-Восточной Азии, продвигать там «Пояс и Путь». Но там большинство – мусульмане, там самая большая мусульманская страна в мире Индонезия. На Ближнем Востоке, в Центральной Азии у Китая масштабные проекты. В то же время, внутри страны мусульмане пакуются в эти лагеря, где, по разным оценкам, находится уже до миллиона человек.
Также читайте: Мусульманский Китай: о “деэкстремизации” рассказывает Даррен Байлер
Также читайте: Любовь и страх: как молодые уйгуры живут в условиях «народной войны»
Фактически, это нивелирует огромную часть китайских усилий по созданию позитивного имиджа за рубежом и по продвижению своей повестки. Зачем это делается, для меня – секрет. Неужели репутационные потери от этого куда выше, чем от тех единиц терактов, которые были в Синьцзяне. Я бы не назвал это проявлением китайского национализма, потому что, как я уже говорил, здесь первичен не вопрос национальности: уйгуров, казахов, кыргызов прессингуют не только потому, что они — мусульмане, но и потому, что они не подконтрольны и у них есть связи за пределами Китая. Соответственно, на этих людей можно воздействовать с территории, которая не подконтрольна китайскому правительству.
Схожие вещи происходят и в отношении представителей других религий, неподконтрольных Пекину. Мы просто меньше знаем, к примеру, про притеснения католиков и протестантов в Китае. Их самих меньше, и они разбросаны по всей стране, они не сконцентрированы, и эти случаи реже попадают в такие мейнстримовые СМИ. Хотя, американские СМИ про это пишут активно: снос подпольных церквей, разгоны общин, задержания пасторов и т.д. Это общие гонения на религию как некую альтернативу Компартии. Хочу привести одну забавную историю: когда закрывали одну из церквей около полугода назад. Чиновник, который пришел это делать, увидел у пастора на стене икону. В итоге чиновник потребовал немедленно снять Иисуса Христа и повесить туда фото Си Цзиньпина, потому что «Иисус Христос не сделал для вас ничего, а Си вытащил вас из бедности». Это кажется довольно абсурдным утверждением, но на самом деле эта ситуация отражает мышление китайских чиновников, их стремление контролировать все сферы жизни общества.
Какие будут последствия этой политики репрессий? Может ли это привести к новым конфликтам внутри Китая и в международных отношениях?
У меня ощущение, что они не до конца понимают, какие последствия вызовет создание этих лагерей. Уже несколько месяцев как идут протесты и в Кыргызстане, и в Казахстане, и во многих других мусульманских странах против такого обращения с мусульманами.
Когда машина массовых репрессий запущена, ее потом трудно остановить. Идея китайцев о том, что человека можно перевоспитать, избивая его палками и заставляя его петь китайский гимн, является провальной. Такой человек, выйдя из лагеря станет скорее еще более озлобленным и даже, если до того у него не было никаких идей на тему присоединения к какому-либо подполью или совершения террористического акта, то теперь, возможно, они у него появятся, и он начнет искать единомышленников. А это уже готовая ячейка исламского государства в Китае.
То есть эта политика, на мой взгляд, абсолютно бесперспективна, и она не приведет ни к чему результативному. Скорее всего в итоге Китай получит намного больше проблем, чем у него было до начала этой политики. Сейчас даже пошли слухи о том, что объектом этой политики становятся не только традиционное население Синьцзяна – казахи, уйгуры, узбеки, кыргызы, но эта волна перекинулась и на всех остальных мусульман, в том числе на мусульман-китайцев – это народность хуэй, которых якобы тоже начинают прессовать, так как эта политика отражает рвение местного руководство по выполнению плана вышестоящего руководства. Как мы видим, это все расползается.
По поводу международных столкновений, то это уже, действительно, происходит, как я уже отмечал, в соседних странах Центральной Азии начинаются митинги. Я не слышал про какие-то массовые мероприятия на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, но я полагаю, что это вопрос времени. И тогда под угрозой окажутся уже китайские инвестиции. ЮВА – это главный объект усилий Китая по продвижению «Пояса и Пути». Готовы ли будут жители этих стран воспринимать инвестиции страны, которая активно репрессирует мусульман за то, что у них есть свои обычаи и они не подконтрольны Компартии? Я сомневаюсь. Эта политика выглядит ошибкой и уступкой руководства Китая каким-то радикальным консервативным элементам, которые долгое время были отодвинуты от власти, но с приходом Си Цзиньпина в эту власть начинают возвращаться.
