В настоящее время Китай присутствует в повседневной жизни практически каждого жителя Центральной Азии. Мы изучаем китайский язык, отправляемся в Китай делать бизнес или, по крайней мере, покупаем китайские товары. Мы читаем, говорим и пишем о Китае. В интервью CAAN антрополог Руне Стейнберг делится своими мыслями об отношениях между Китаем и Центральной Азией, особенно на уровне обычных людей. Профессор Стейнберг получил степени магистра и доктора наук в Freie Universität Berlin и в настоящее время работает в факультете межкультурных и региональных исследований в Копенгагенском университете в Дании.
Начнем с того, что думают люди в Центральной Азии о Китае. Достаточно ли мы говорим о месте Китая в Центральной Азии сейчас на всех уровнях? Должностные лица, научные круги, СМИ? И в какой степени эти разговоры отражают реальность?
Исходя из моего опыта, я могу сказать, что у центральноазиатских стран есть смешанные чувства по поводу Китая. Я могу говорить в основном о Кыргызстане; эту страну в регионе я знаю лучше остальных. Четыре года назад, когда участие Китая по-прежнему в основном ограничивалось строительством дорог и доставкой потребительских товаров на быстро развивающиеся рынки реэкспорта в Кыргызстане, картинка о Китае было так сказать «розовой», нов то же время неясной. Китай, хотя еще считался далекой страной, обещал быть великим инвестором будущего, и многие молодые кыргызы стали изучать китайский язык. За последние два года это изменилось – Китай стал более заметным в стране, и частные приобретения земли китайцами стали вызывать обеспокоенность. Как правило, профессиональная элита все еще позитивно относится к китайским инвестициям и помощи, в том числе в области медицинской техники, но скептицизм растет. Это частично связано с тем, что Китай стал более заметным и, следовательно, более реальным для людей. Он больше не является воображаемым производителем дешевых потребительских товаров сомнительного качества, а начинает оказывать влияние на экономические дела и демонстрирует как финансовую мощь, так и стратегическую расчетливость, даже хитрость.
Я думаю, ценность Китая в глазах кыргызов выросла, его воспринимают всерьез, даже восхищаются больше, чем раньше. Но это также сделало его более угрожающим, не в последнюю очередь потому, что в общении между китайскими и местными кыргызами все еще существуют огромные культурные и языковые проблемы.
В Оше в последние годы я наблюдаю увеличивающее присутствие китайцев в городской среде. Я говорю и о крупных складах в центре города, о строительстве, а также об отелях и даже обычных продовольственных магазинов. Рекламные щиты показывают всем присутствие китайского капитала, и если они казались экзотическими несколько лет назад, сегодня несут некую угрозу в глазах местных кыргызов и узбеков.
За исключением преподавания китайского языка в кыргызских университетах и языковых школах и в Институте Конфуция, я не вижу большего академического присутствия Китая в стране, но, возможно, я просто недостаточно информирован об этом. Я помню, как в вестибюле гостиницы «Пекин» в Оше осенью 2016 года был удивлен, увидев еженедельную газету, пропагандирующую Китай и китайскую политику на кыргызском и русском языках, и я знаю, что Китай начал довольно много освещаться в СМИ теперь. Это, не в последнюю очередь, связано с развитием проекта «Пояс и путь».
Влияет ли Китай на то, как и что мы в Центральной Азии говорим о нем? Если да, то как? Заботится ли Китай о своем имидже в Центральной Азии в официальных и общественных кругах?
За исключением упомянутой газеты в гостинице «Пекин» в Оше и договоренностей с Институтом Конфуция, я считаю, что рекламные ролики и рекламные щиты играют самую большую роль в общественном дискурсе. Это происходит косвенным образом, который, как я полагаю, не контролируется китайским правительством.
Основываясь и на слухах, а также и на более надежных источников, я полагаю, что китайское правительство оказывает давление на население Кыргызстана, чтобы ограничить любую политическую деятельность уйгурских эмигрантов, и, вероятно, также заставляет экстрадировать подозреваемых и тех, кто незаконно пересекает границу из числа уйгуров. Но это, очевидно, происходит скорее за закрытыми дверями. Участие высокопоставленных госчиновников в таких сделках можно увидеть в примере освещения дела уйгуров в СМИ и общественных обсуждениях, где либо эти темы избегают, либо связывают с борьбой против исламского фундаментализма.
В Казахстане, где Си Цзиньпин запустил проект «Пояс и путь» в 2013 году и где у него сложились хорошие и равные отношения с президентом Назарбаевым, я считаю, что ситуация немного отличается. Там китайцы прилагают больше усилий для поддержания хороших отношений и, возможно, правительство является менее гибким, чем в Кыргызстане.
Пограничные споры между Кыргызстаном и Китаем, которые были урегулированы в 2011 году, несмотря на то, что на бумаге выглядят довольно выгодно для Кыргызстана, были восприняты большей частью населения как продажа земли китайцам, и такой дискурс все еще отражается на настроении общественности.
Фото: Shutterstock
Каково политическое и экономическое значение Центральной Азии для Китая? Насколько важна Центральная Азия для проекта «Пояс и путь» или для других китайских программ?
В экономическом отношении на бумаге важность ЦА для Китая незначительна, особенно с тех пор, как создание Таможенного союза (Евразийского экономического союза) сделало условия приграничной торговли менее благоприятными. Исключением являются, конечно, газ и нефть, где крупные проекты трубопроводов доминируют в повестке дня, а также строительство. Здесь я вижу действительно важную роль, которую играет Центральная Aзия для экономики Китая.
Разработка политики «Марша на запад» дала пространство и рынок строительным компаниям и избыточным возможностям внутреннего Китая, но поскольку все исчерпано, я вижу проект «Пояс и путь» в значительной степени как расширение этой политики за пределами Китая, и здесь страны Центральной Азии играют огромную роль: они обладают большим потенциалом для роста и расширения рынков. Я верю, что Китай будет очень заинтересован в получении доступа на узбекский рынок.
Центральная Aзия может стать «торговым мостом» в Европу, но я думаю, что в настоящее время это имеет второстепенный приоритет и не слишком реалистично.
У Китая есть кризис накопления в результате меняющегося мирового экономического порядка и феноменального роста сектора финансов в США и Европе в 80-х годах, что привело к усилению неолиберализма и росту объемов иностранной помощи, включая кредиты МВФ и Всемирного банка, выделяемых диктаторам всего мира. Так вот, «Пояс и путь» – это неолиберализм Китая. От него выиграют китайские компании и экономика, и он будет финансироваться фондами AIIB и Silk Road и местными правительствами, которые берут кредиты у этих же учреждений и у китайцев. Правительства Центральной Азии готовы воспользоваться открывающимися возможностями и уже накопили огромную задолженность перед Китаем, что дает Пекину определенный рычаг в долгосрочной перспективе.
Кроме того, Центральная Aзия может стать «торговым мостом» в Европу, но я думаю, что в настоящее время это имеет второстепенный приоритет и не слишком реалистично.
В политическом плане я не считаю, что Центральная Азия занимает выигрышную позицию между Россией, США и Китаем, уж точно не с точки зрения китайцев. Политически Пакистан гораздо важнее, как и Южно-Китайское море. Важнейшее политическое значение, которое может иметь Центральная Азия для Китая – это как место, где существуют исламский фундаментализм и различные формы повстанческих групп, которые могут повлиять на Синьцзян, а также место, куда могут стекать агенты влияния, люди и организации из провальных войн США в Афганистане и на Ближнем Востоке.
Как часто и что пишут основные китайские СМИ о Центральной Азии? Существуют ли в Китае специальные аналитические центры, ориентированные на ЦА?
Я не думаю, что ЦA обсуждается или даже известна в Китае. Только в ходе дискуссий об инициатива «Пояс и путь» регион немножко освещался местными СМИ.
Существует много аналитических центров, ориентированных на этот проект, где изучаются также экономические коридоры, ведущие в Центральную Азию, но я ничего не знаю о центрах, которые напрямую изучают Центральную Азию. Я знаю, что у CASS, CICIR (Китайский институт современных международных отношений) и SIIS (Шанхайский институт международных исследований) есть эксперты, работающие по направлению Центральной Азии.
Будет ли Китай уделять особое внимание экономическим связям и отношениям в сфере безопасности с республиками ЦА, что может представлять вызов России? По-прежнему ли Китай рассматривает интересы России при разработке политики и сотрудничества в ЦА и избегает конфронтации с Москвой?
Я верю, что интересы Китая в основном связаны с экономикой и безопасностью, и я не думаю, что они конкурируют с Россией за влияние в Центральной Азии. Я думаю, что они довольны тем, как разделены роли сейчас, но стараются избегать некоторых из самых больших ошибок, которые они совершили в Африке, а также тех ошибок, которые они совершили в Синьцзяне. Я считаю, что одним из ключевых моментов является то, что центральное правительство будет более активно контролировать и устанавливать рамки и пределы для деятельности китайских компаний в этих странах, и я считаю, что китайцы начинают осознавать это.
Китай слишком велик, чужд и непредсказуем для жителей Центральной Азии, чтобы они чувствовали себя в безопасности.
Что мы можем сказать о мягкой силе Китая в регионе?
Я думаю, что это важно для китайцев, но они еще не поняли, как эффективно ее реализовать. Пока я не вижу сильного влияния китайской мягкой силы. Их наиболее эффективной программой является то, что они приглашают и финансируют сотни студентов из Центральной Азии для обучения в университетах Китая, где они получают степени бакалавра и магистра, а также учатся на языковых курсах. Полагаю, это будет иметь долгосрочный эффект.
Рассматривает ли Китай возможность вмешиваться во внутреннюю политику в ЦА? В 2012 году во время беспорядков в таджикском Бадахшане Китай выступил с официальным заявлением в поддержку центрального правительства Таджикистана. Можем ли мы сказать, что это было первое публичное вмешательство Китая во внутренние дела центральноазиатской республики, и это стало началом более активного участия Китая во внутренней политике в регионе?
Я думаю, что они, как правило, будут поддерживать власть и все, что повышает стабильность. Кроме этого, я не думаю, что они будут вмешиваться в политику.
Обычных людей в Центральной Азии в основном беспокоит мысль о демографическом преимуществе китайцев, и они опасаются, что в какой-то перспективе могут стать меньшинством в своих странах. Может ли такое произойти?
Я тоже это слышал, но не считаю это реалистичным. Центральная Азия не особенно популярна в Китае, и я не верю, что это скоро изменится. Но в более долгосрочной перспективе я считаю, что эти опасения могут быть препятствием для деятельности Китая в этом регионе. Китай слишком велик, чужд и непредсказуем для жителей Центральной Азии, чтобы они чувствовали себя в безопасности.
