В предисловии к своей книге «The Modern Uzbeks: From the fourteenth Century to the Present: A Cultural History (Studies of Nationalities)» в 1987 году историк и профессор Университета Колумбии Эдвард Оллворт писал, что решил исследовать формирование узбекской идентичности «из-за неопределенности относительно сохранения узбекского народа в традиционной форме в рамках СССР». Вопреки его опасениям, с распадом СССР вопрос сохранения узбеков отпал, а тема идентичности приобрела значение уже в независимом государстве. И в течение 27 лет вопрос о том, что означает быть узбеком, не потерял своей актуальности.
По словам Уэйна С. Вучинича, профессора Стэнфордского университета, книга Оллворта была первым западным исследованием социокультурной динамики истории Узбекистана и критикой советской историографии и философии. Взгляд Оллворта на формирование нации может расходиться с историографией в Узбекистане. Однако эта книга полезна для любого интересующегося историей узбеков. Вместе с тем, нужно помнить, что книга посвящена «культурной» истории, поэтому автор разделил её на понятия и ценности, имеющие значение для формирования идентичности. Будучи историком и литературоведом, он анализировал концепции и идеи литературных и исторических источников и порой ссылался на разные эпохи и правителей в одной главе. Поэтому изложение событий Оллвортом не всегда соответствует хронологии. Книга разделена на две части. В этом обзоре будут приведены ключевые идеи глав первой части книги.
Читать “Современные узбеки” Эдварда Оллворта: Oсновы узбекской идентичности. Часть 2, Часть 3
Основа исследований
В своей книге Оллворт ставит перед собой два главных вопроса. Первый вопрос – о времени, в течение которого группа может получить новую идентичность под влиянием внешних правил, и, второй – как создание народности влияет на людей (в особенности, когда оно политически мотивировано и осуществляется извне). Часть I книги включает в себя главы: Идеи сообщества; Символы и ценности суверенитета; Имена и племена; Лидерство; Идеология и литература восхваления; Дипломатия. Как пишется в предисловии, в каждой главе предпринята попытка применить узбекскую историю к семи теоретическим аспектам групповой идентичности (соответствующих названиям глав).
Идеи сообщества
В главе «Идеи сообщества» автор рассказывает о связях узбеков с другими группами в регионе. Узбеки 14-го и 15-го веков вели активную политику, соперничали с другими группами и часто были под влиянием или в союзе с ханами Золотой Орды. Отмечается, что узбекские наёмники помогали Идику Бахадуру в борьбе с русскими князьями, а также враждовали с Тимуридами за обладание Хорезмом.
По мнению автора, несмотря на возникновение как общности в 1380-х годах, у узбеков в течении века не было своих грамотных историографов. Лишь начиная с 1430-х годов, некоторые ханы, имевшие ресурсы и волю, начали оказывать поддержку ученым, чтобы написать свою историю. Одним из подобных известных примеров станет работа Фазлаллаха Исфахани, который напишет для Шейбанихана «Михман-намайи Бухара» в 1509 году, описывая в ней историю и деяния правителя, пишет Оллворт. Он поясняет, что историки часто писали на фарси, несмотря на то, что узбеки были тюркоязычными, и это стало специфическим жанром в историографии региона.
Вначале к узбекам в Мавераннахре относились отрицательно. «Узбек» означал воина из степей, и он воспринимался негативно.
Бабур, последний Тимурид, который серьезно противостоял узбекам в Центральной Азии, весьма нелестно отзывался о них в своих сочинениях, пишет Оллворт. Сефевиды также сторонились узбеков из-за соперничества Центральной Азии и Персии, отмечает он. Из-за этих негативных коннотаций, некоторые историки, писавшие для узбекских ханов, были осторожны – автор напоминает, что Исфахани, писав о Шейбанихане, подчёркивал, что его племя было узбеками-шейбанидами, нежели просто узбеками.
«Несмотря на отношение Тимуридов и Сефевидов, узбеки затронули воображение и сердца жителей южной части Центральной Азии и со временем изменили к себе отношение, которое имело место к ним в литературе с 1500 года», пишет Оллворт.
Тимур пирует в окрестностях Самарканда. «Зафар-нама».
Символы и ценности суверенитета
Главная мысль Оллворта в этой главе заключается в том, что для формирования народа или этноса нужны были ценности и символы, а ценности и символы узбеков менялись в результате исторических и культурных изменений. Глава 2 включает в себя обзор критериев властителя и как они менялись со временем. Оллворт утверждает, что в регионе соперничали два понятия о правлении – конструктивное и разрушительное.
В первом случае, речь идёт о модели справедливого и образованного правителя, прототипами которой явились Александр Македонский и Хусравхан. В частности, идея справедливости нашла отражение в трудах философов о ценностях правителей, пишет Оллворт. По его словам, они хорошо воплотились в личности Исмаила Сомони, который был справедливым, сострадательным, беспристрастным и не стремился к богатству. Справедливость являлась одной из важнейших 12 черт, которыми должен был обладать падишах в работе философа аль-Фараби, напоминает автор. Не менее важными Оллворт считает идеи о великодушии и щедрости, описанные в узбекском эпосе об Алпамыше.
Этой модели Оллворт противопоставляет идею правителя-деспота, где ценностью является безоговорочное ему повиновение. Автор связывает это с нашествием монгол в регион и с личностью Чингизхана. При нем, отмечает Оллворт, приобрели значение беспрекословное подчинение власти, величие, а также связь этноса и власти.
Интересны наблюдения историка о том, что Тимур, пытался соединить в себе эти две противоречивые модели. Оллворт пишет, что «он пытался частично следовать изначальной местной (indigenous) модели лидерства и писал о справедливости в книгах». Несмотря на то, что он был неграмотным, Оллворт пишет, что Тимур умел слушать и понимал, что нужно было говорить или писать историкам, что и было отображено в произведении «Уложение Тимура». Ещё одним примером такого лидера для Оллворта является Абул Хайр Хан – узбекский хан, дед Шейбанихана. О нём автор напишет и далее.
Важными ценностями Оллворт называет благочестие и уважение к старшим. Он подчёркивает, что здесь уважение оказывалось не только отцу, но и матери хана и приводит в пример Робию Султанбегим, дочь Улугбека, которая была выдана замуж за узбека Абул Хайр Хана, образовав междинастийный союз тимуридов и узбеков.
В заключении главы автор пишет, что «по мере того, как развитие Центральной Азии замедлялось, норма жестокости стала набирать больший вес». В авторитарной современности (authoritarian modernity) новое оружие стало сочетаться с новым стилем правления. Примером тоталитарного правителя Оллворт называет Насрулла хана (1826-1860) «особенно отличившегося отсутствием справедливости и презрением к религии, культуре и искусству».
Имена и племена
В этой главе Оллворт повествует о корнях узбеков. Он относит название и происхождение динамичной конфедерации узбеков к 14-му веку в северозападной Азии и сообщает, что это произошло в результате путаницы в названиях. Так он пишет: “Данные свидетельствуют, что татарские воители составили первую конгломерацию людей, называемых узбеками, но они не указывают на пункт их происхождения». Однако самым важным элементом Оллворт считает их имя, а не расу или этнос. Автор полагает, что они были в самом деле татарскими племенами, следовавшими за Гияс ад-Дин Мухаммад Узбеком (Узбекхан (1312-1341), который происходил от Джучи, сына Чингизхана, являясь внуком Бату. По Оллворту, Узбекхан устроился на берегу Волги, расположив свою территорию по реке со столицей в Сарае: «его слава и монгольские обычаи побудили татарские племена взять его имя. В работах на фарси названия «узбек» (узбекияян) и улус-и-узбек (земля узбеков) относились именно к Узбекхану и его подданным», поясняет автор.
Здесь же он объясняет появление другой узбекской конфедерации к северу от нынешнего Казахстана. Принимая в расчёт то, что эти узбеки были в Западной Сибири, примерно в 1600 км к северо-востоку от Сарая, Оллворт полагает, что после смерти Узбекхана часть племен отправилась в Сибирь и основала столицу – Чимги Тура (Тюмень) как центр сибирских узбеков. Их территории назывались “узбекскими владениями” не по имени Узбекхана, а как территории корпоративного обьединения (возникшего в 1360-х). Оллворт приводит названия многочисленных племен, которые насчитывали 24 племени в начале правления Абул Хайр Хана, а в 16 веке уже насчитывали 92 (среди них Барак, Байли, Дурмен, Имчи, Джат, Кенегес, Хтай, Кият, Киям, Кушчи, Мангыт, Минг, Найман, Карлук, Конграт, Тангут, Таймас, Тубай, Туман, Угриш-Найман, Утарчи, Уйгур, Уйсун, Алма и другие).
Территория Абул Хайр Хана относилась к Дашт-и-Кипчак и охватывала обширные земли от низовьев Волги до Сырдарьи. Однако план хана о перемещении своей резиденции из Чимги Тура в теплый климат Центральной Азии осложнился тем, что некоторые племена отделились от него. В 1446-1447 гг он образовывает по нижнему течению Сырдарьи зимние лагеря для своих войск, объявляет своей столицей Сыгнак и создаёт плацдарм для дальнейшей экспансии узбеков на юг, что автор называет поворотным пунктом в истории узбекских племен. Его смерть в 1468 г. завершила распад узбекской конфедерации на три группы сибирских узбеков, узбеков-шейбанидов и узбеков-казахов, пишет Оллворт.
Отсюда образ узбеков стал обрастать новыми деталями. В подглаве «Узбек как уничижительный термин», Оллворт ссылается на работы Алишера Навои, тимуридского поэта и политика, и Бабура, которые были нелестны к узбекам. Например, Оллворт пишет, что Навои в своём произведении «Садди Искандарий» (Стена Александра) помещает узбекских моголов, узбеков-мангытов и калмыков на стороне проигравших европейцам (фарангиз) Александра. Здесь Оллворт делает три важных вывода: 1) враждебность Тимуридов к узбекам 2) важность группового наименования узбеков как межплеменной и надплеменной идентичности, но и её вторичность в Мавераннахре и Туркестане даже после узбекского завоевания, и 3) среди племенных и династических обозначений, определение «узбек» еще долго служило удобным негативным эпитетом вплоть до двадцатого века. Также отмечается, что термин «узбеки» не прижился в городах, вместо этого население, в основном, делилось на таджиков и тюрков. Оллворт также отмечает термин «сарт» как обозначение разницы между кочевыми и оседлыми узбеками.
Лидерство
В этой главе Оллворт описывает роли двух лидеров Абул Хайр Хана и Шейбанихана. Он останавливается на их личностях в силу их значения в формировании истории и карты Центральной Азии. Говоря о Абул Хайр Хане, Оллворт обращает внимание как на ценностное измерение его личности, так и его исторически важные решения. Так, он приводит сведения историка Исфахани, писавшем о хане, что он «возвышался среди других падишахов тем, что в период его правления в его владениях царила высшая добродетель и законность». Он славился и своим великодушием, подчёркивается в главе.
Тем не менее лидер делал стратегические ошибки, которые впоследствии имели значение для истории. Его намерение переселиться в Центральную Азию на берега Сырдарьи вызвал раскол узбекской конфедерации. В главе отмечается, что Сайидбек, братья Ибак хан и Бурак Султан, возглавлявшие большие племена, заявили о нежелании уходить из Сибири, а несколько племен во главе с Гиреем и Джанибеком (откуда ведут свое происхождение казахи) переселяются на восток на территорию Могулистана. Примечательно то, как Оллворт объясняет это решение: «Это было традицией народов Туркестана, Мавераннахра и Хорасана голосовать ногами и переходить на новое место проживания в знак протеста против предводителя. Хотя это дорого обходилось для тех, кто бежал, их уход освобождал несчастный край от недовольного населения. Это стало чем-то вроде политического референдума».
Второй неудачей Абул Хайр Хана Оллворт называет его поражение в войне с джунгарскими монголами, которых узбеки называли «калмаками». В 1457 г. джунгары вторглись на территорию узбеков, в битве недалеко от Сыгнака разгромили войска Абул Хайр Хана, заставив его укрыться за стенами города[1]. Это ослабило узбекские силы ещё больше.
После смерти хана отдельные племена присоединились к ханам Гирею и Джанибеку на востоке. Именно они были первыми узбекско-казахскими племенами, отмечается в главе. Решение хана привело к тому, что два больших узбекских объединения стали соперничать. Со временем узбеко-казахи отбросили первую часть названия и стали называть себя просто казахами, навсегда порвав с надплеменной узбекской конфедерацией. «Различие в названии разделило две группы племен, хотя этнически и физически они были одинаковыми», объясняет Оллворт.
Другим лидером является внук Абул Хайр Хана – Мухаммад Шейбани. Его личности, поэзии, политики и дипломатии Оллворт уделит внимание и в других главах книги. В этой части, Оллворт читатель узнаёт о ранней жизни Шахбахта[2] (1451-1510), который стал лидером, объединившим некоторые из расколотых племён, и обосновался на юге изменив карту и историю Центральной Азии. Когда умер его дед, Шахбахт скитался, укрываясь то в Астрахани (Аштархан) на Волге, то на Сырдарье в Отраре вместе с остатками племени Кошчи, спасаясь от преследования Хана Гирея.
Хроники свидетельствуют, что он любил природу, прерии, поэзию, а также интересовался толкованием Корана. Он находит убежище в Бухаре в 1471г. в возрасте 21 года и становится известным под именем Абул Фатх Мухаммад Шейбани. В Бухарe он сумел пополнить свои знания и установить связи с богословами, но это означало не только стремление к божественному. Автор приводит слова одного из бухарских шейхов (Мансура), который подметил амбиции Шахбахта, сказав: “Узбек хочет стать падишахом”.
Как литератор, Оллворт обращает внимание на влияние поэзии на Шахбахта, который по всей видимости хотел ассоциировать себя с Александром Великим. Возможно, лидер узбеков не только хотел видеть себя объединителем двух разных миров, но и осознавал важность связи с греческой идентичностью у знати региона, претендовавшей на дальнее родство с греками. Кроме этого, Шейбанихан пытался следовать идеям справедливости, пишет Оллворт, но у нее были свои пределы.
Наследием Шайбанихана Оллворт считает противостояние в регионе между так называемыми «зелеными» и «красными», кульминацией которого было столкновение в Хорасане, где Шайбанихан был убит и обезглавлен (его череп был отправлен шахом Исмаилом Бабуру), а тело похоронено в Самарканде. Как утверждает Оллворт, поражение ограничило расширение Шейбанидов и воспрепятствовало ассимиляции иранского народа, что закрепило самобытность Центральной Азии. Другим важным наследием, по автору, явилось сочетание двух традиций: кочевнической и городской. Он пишет, что «будучи поклонником Тимуридов Шейбанихан перенял их административные практики, например, чеканку монет; он также приобрел их поэтов, историков и столицу, Самарканд». Его вкладом в историю Центральной Азии Оллворт считает и его взгляды как потомка Чингизхана, которые привели к другому образу мышления и жизни – «Он соединил кочевую силу, мировоззрение и образ жизни человека из степей с высокой цивилизацией и религиозной традицией городских центров Мавераннахра, объединив эти два мира на своём примере», пишет Оллворт.
Идеология и литература восхваления
Следующая глава в книге посвящена идеологическим установкам, а также традиции восхваления в литературе того времени. Оллворт отмечает, что благочестие и добродетель ханов и амиров были символами суверенитета, порой даже выше значимости безопасных улиц или границ – «как мусульманин-суннит, хан пятнадцатого века решительно действовал против главных грехов, которые перечислены в хадисах Имама аль-Бухари (870 г)».
Оллворт пишет, что в изложении Бухари, основные главные грехи насчитывали семь в одной части и ещё несколько в другой части. «Они мало похожи на «смертные» грехи христианских церквей (гордость, алчность, похоть, зависть, чревоугодие, гнев и лень) или на десять библейских заповедей. Грехам в исламе присуща другая иделогическая окраска». Среди них автор перечисляет политеизм; магию; убийство человека, кроме как во имя закона; извлечение прибыли из ростовщичества; незаконное присвоение имущества сирот; уклонение от битвы; лжесвидетельствование против целомудрия и вера беззаботным женщинам. Отмечается, что менее тяжёлыми грехами, по Бухари, были неповиновение родителям и адюльтер с женой соседа, а в других источниках это были жадность и чревоугодие.
Оллворт также пишет о панегириках того времени, а также о том, как идея греха и набожности отражалась в поэзии того времени, сравнивая поэзию Шейбанихана с поэзией его заклятого врага иранского шаха Исмаила. Так, Шейбанихан в философско-религиозном произведении “Бахр ул худо” (Sea of Guidance), написанном на тюркском языке, признаёт, что он грешен и просит Бога о прощении и милости. Он начинает произведение, посвящая много строк Аллаху, называя его Тангри («властелин» с монгольского), его посланнику Мухаммаду, причём Мухаммаду посвящено гораздо больше строк, чем создателю. Автор поясняет, что этим произведение отличается от других панегириков Центральной Азии, которые начинали с восхваления важного человека, времени или события. Оллворт пишет, что здесь нет хвалы властителю, так как поэт и являлся таковым. Кроме этого, отмечает автор, в произведении есть как самовосхваление, так и преклонение перед Богом и пророком и самокритика. Поэт заканчивает произведения, прося Аллаха о помиловании его грехов и читателей.
Напротив, в поэзии шаха Исмаила, который писал на туркменском тюркском языке, поэт хвалит Али, шиитского имама, а затем Мухаммада. Его псевдонимом был Хатай, что означает «грешник». Оллворт пишет, что несмотря на то, что Исмаил хотел показать так свою скромность настоящего суфия, этот псевдоним также указывал на некоторые стороны его жизни, узнав о которых Шайбанихан не мог испытывать симпатию к нему.
Последующий упадок региона повлиял на ценности, идеологию и политику в 1600 и 1700-х годах, что привело к распространению исламского мистицизма как среди образованных, так и неграмотных. Автор пишет, что с экономическим кризисом «правители проявляли все меньшую изобретательность и гибкость, склоняясь вместо этого к жестким репрессиям, а не к терпимости». Он подробно описывает как мистицизм влиял на творчество поэтов, упоминая Суфи Аллаяра и других выдающихся поэтов как Насафий, Бедил и Машраб, в творчестве которых чувствуется настроение смутных времен Центральной Азии.
Дипломатия
Здесь Оллворт углубляется в историю дипломатии, начиная с ранних дипломатических отношений между узбеками и Тимуридами и заканчивая отношениями с Россией до завоевания региона. Дипломатия была символом суверенитета в Центральной Азии. Она подтверждала независимый статус правителя. «Большинство дипломатических миссий из Центральной Азии занималось торговлей, если только они не находились под непосредственной военной угрозой», пишет автор. Как следует из главы, иногда дипломатия предназначалась для обеспечения паломничества мусульман к святым местам.
Оллворт отмечает, что вначале узбекам было нелегко быть дипломатами как кочевникам, которые внезапно стали отвественными за сложную цивилизационную и экономическую сеть Центральной Азии. В пример приводится не особо дипломатический обмен между шахом Исмаилом Сефеви и Шейбаниханом, где послание Шейбанида оскорбило память отца Исмаила и его жены и назвало шаха «персидским нищим». Как мы знаем, «священная» война против шаха Исмаила 1510 году закончилась неудачей для Шейбанихана. Кажется, что Оллворт почти с сожалением пишет, что история могла бы быть иной, если бы они сотрудничали.
Отношения с Российским государством
Начиная с Энтони Дженкинсона, торгового посланника из Англии и Русского царя, двор Абдуллы Хана поддерживал связь с Россией. Во второй половине 16-го века в России было 14 посольств (миссий) из Центральной Азии.
Тем не менее отношения не были равными, пишет Оллворт. Из-за соперничества с Ираном сунниты не могли безопасно пересечь Персию, а когда русские завоевали Астраханское ханство в 1556 году, это усугубило ситуацию. Автор пишет, что Абдулле Хану «не хватало сил, чтобы проложить путь своим верующим через персидскую территорию в Мекку или оспорить контроль России на севере Каспийского прохода через Черное море и османскими маршрутами до Аравии». Дипломаты лишь время от времени добивались разрешений для проезда верующих. В целом, Оллворт не раз заявляет, что «действия России, её дипломатия и сообщения выражали презрение к центральноазиатам». Так, он упоминает, что в дипломатических записках цари называли центральноазиатских ханов «губернаторами, королями или смотрителями», тогда как персидского шаха называли« братом, величеством и великим государем».
Далее в главе описывается дипломатия, предшествовавшая завоеванию, включая злополучный эпизод с Ашуром Бием, посланником хивинского хана Ядгар Хана. Дипломат в 1714 году вежливо подтвердил царю России на его вопрос о наличии золота в Амударье. Оллворт пишет, что посланник предположил, что Хива не будет противостоять изменению русла Амударьи и направлению ее через высохший древний канал Узбай к Каспийскому морю. Для России этот маршрут был мечтой об открытии речного пути от Каспия до Хивы и за ее пределами на юг в поисках богатства в Центральной Азии и далее в Индию, пишет автор. Оллворт отмечает, что Ашур Бий, дипломатично соглашаясь об изобилии золота, произвел впечатление податливости – стереотипной пассивности, приписываемой восточным жителям. «В этом он оказал медвежью услугу своей родине и хивинско-русским отношениям, позволив россиянам мечтать об обильной золотой пыли, ожидавшей их в легко побеждаемой Хиве, населенной покорными хивинцами», добавляет он.
Как известно, последовавшие Хивинские экспедиции были неудачными, но сведения о минералах, городах и слабых сторонах Бухары и Хивы продолжали поставляться в Россию дипломатами, включая итальянцем Флорио Беневени. Внутренние разногласия и вражда с Ираном (включая недипломатические действия Ильбарса, хана Хивы, в отношении иранского Надир-шаха – повтор ошибки Шейбанихана) привели к ослаблению ханства. Узбекские ханства хотя и опасались России, продолжали быть тесно с ней связанными, пишет Оллворт.
Регион оказался в окружении воинствующего Ирана, Афганистана под персидским влиянием и кочевых братьев-казахов на востоке, что делало неизбежной логическую развязку. Оллворт добавляет, что неэффективное лидерство уменьшило престиж и власть, сократило размеры территорий и питало психологию интровертности и тщеславия. Завершая главу, автор пишет: «В восемнадцатом веке Центральная Азия с разрушающимися исламскими обществами и институтами, принимала свой статус ниже среднего за норму. Уже в 1730-х годах она утешалась фантазиями о своем более славным прошлом».
[1] После разграбления нескольких поселений и городов джунгары предложили заключить мир и оставили в заложниках трехлетнего внука хана. Он содержался у них до десятилетнего возраста, но поскольку власть хана в степях была слабой, после освобождения его похитили узбекско-казахские племена и лишь помощь родственника позволила вернуть его старшему брату Шахбахту (Мухаммаду Шейбани).
[2] Имя Шейбанихана в молодости
