Ужесточение миграционного законодательства в Российской Федерации заставляет трудовых мигрантов из Центральной Азии искать новые возможности – например, отправиться на заработки в Казахстан. Но и в Казахстане финансовые и законодательные условия не обещают трудового рая для мигрантов.
Карес Шенк, ассистент-профессор из Назарбаев Университета в Астане, изучающая миграционное законодательство, прокомментировала в интервью CAAN некоторые законодательные инициативы в России и Казахстане, а также поразмышляла о том, что ждет мигрантов в ближайшее время.
В этом году ни в России, ни в Казахстане существенных изменений в миграционное законодательство, кроме срока регистрации, внесено не было. В России срок регистрации ужесточили из-за Чемпионата мира, когда иностранцы должны регистрироваться в течение 24 часов после прибытия. Неудобство серьезное, и если вы не проживаете в гостинице или общежитии (где вас регистрируют на месте), это невыполнимое требование. Это такой сигнал, который российские власти посылают мигрантам – держаться подальше (или вести себя тихо) во время чемпионата мира. Данное правило применяется даже к гражданам Евразийского экономического союза, если они находятся в городах, которые принимают игры. Им обычно не нужно регистрироваться вообще, если они приехали на срок до 30 дней. Таким образом, преимущество в свободе передвижения внутри ЕАЭС приостанавливается во время чемпионата мира.
В Казахстане правительство в рамках подписанного двустороннего соглашения с Таджикистаном продлило срок регистрации от 5 до 30 дней, а период безвизового пребывания – от 30 до 90 дней. Вероятно, это отражает понимание правительством Казахстана того, что они становятся альтернативным местом миграции. Однако, это не полное признание таджиков как законных трудовых мигрантов, поскольку данное соглашение ничего не меняет для облегчения доступа к разрешительным документам, которые в Казахстане еще труднее приобрести, чем в России.
Читать по теме: О новом регулировании трудовой миграции в Узбекистане – официальные данные
Умида Хашимова: Мигранты в России – новые правила, новые барьеры
Каким образом Чемпионат мира в России коснется мигрантов? В СМИ звучат разные мнения по этому поводу, а некоторые пользователи социальных сетей предупреждают мигрантов опасаться полицейских, не покидать свою страну и не приезжать в Россию. Особенно, все эти предупреждения касаются мигрантов, проживающих в городах, принимающих матчи чемпионата.
Да, я тоже слышала такие предостережения. Конечно, мигранты должны быть более осторожными, потому что в этот период рейды на них могут участиться, а они грозят потерей денег или даже депортацией. Власти, возможно, захотят очистить города от мигрантов, чтобы продемонстрировать их иностранцам как города без мигрантов, как это было во время Олимпиады в Сочи. Казахстан сделал то же самое во время EXPO в 2017 году.
Эта стратегия кажется мне немного странной, так как я не уверена, что международных визитеров может отпугнуть расовое разнообразие в России. Это заставляет задуматься, для кого зачищается картинка? Для местных, приезжающих посмотреть футбол? Или это попытка предотвратить любой конфликт между мигрантами и теми, кто может приехать из других регионов? Трудно ответить. Я просто задаюсь вопросом, почему правительство думает, что города необходимо очищать от мигрантов ради международного имиджа. Очевидно, здесь есть аспект, связанный с правами человека (т. е. мы не хотим, чтобы международное сообщество увидело, как мы относимся к мигрантам), но мне кажется, что предостережения мигрантам опасаться полиции во время чемпионата мира, не помогает создать образ страны, которая соблюдает права человека.
Нуждаясь в рабочей силе, российские власти принимают более жесткие миграционные и иммиграционные законы. Поспособствует ли такая политика регулированию миграции и борьбе с коррупцией в этой сфере в стране или вытеснит дешевую рабочую силу из страны и окажет негативное влияние на российскую экономику?
Ни то, ни другое, я думаю. Власти понимают, что, несмотря на жесткую риторику о миграции, мигранты им нужны. Мигранты – двигатель экономики, и не только потому, что они делают работу, которую не делают россияне, но также и потому, что это гибкая рабочая сила, более мобильная и лучше адаптируемая, чем граждане России. Мы видим, что даже когда миграционная политика становится более строгой, мигранты могут к ней приспособиться. Как закон, так и понимание того, что требуется для минимизации рисков, в России отличается от контекста верховенства закона. На Западе мы предполагаем, что мигранты должны следовать закону и регистрироваться для получения прав и снижения своей уязвимости. В российском контексте все это отражается по-другому. В результате, мы видим, что независимо от политических механизмов, реализуемых Россией, мигранты продолжают приезжать, пока есть рабочие места. Несмотря на то, что они не имеют прав в традиционном понимании, мигранты чрезвычайно устойчивы, трудолюбивы и способны решать проблемы.
Другой вариант, которое вы упомянули, заключается в том, что миграционная политика будет регулировать миграцию и бороться с коррупцией. Я не думаю, что это произойдет, поскольку миграционное регулирование в России – это целая кормушка для государственных работников. Возможно, я слишком сильно выразилась, поскольку в некоторых регионах России существуют подлинные механизмы подотчетности, которые борются с коррупционными схемами, а также защищают интересы мигрантов. Но по большей части миграция и коррупция настолько переплетаются, что избавление от системы коррупции может сделать мигрантов более уязвимыми, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, потому что система станет гораздо менее гибкой.
Многие эксперты утверждают, что неспособность России избавиться от коррупции делает ее, в самой ее сути, слабой и нестабильной. Но я в этом не уверена. Наблюдая за многочисленными большими и малыми изменениями в миграционной политике, я вижу, что кажущееся несовместимым сочетание формальной и неформальной практики адаптируется и вживается. У России есть потрясающая способность выпутаться, когда политологи и другие эксперты предсказывают, что ей грозит кризис.
Если мы посчитаем, что закон может искоренить коррупцию или сократить рабочее пространство для мигрантов, это основывается на предположении, что закон будет работать, или что целью законотворчества является какой-то линейный процесс от создания закона к его исполнению, а в России не всегда так происходит. Иногда символическая ценность закона, который может гарантировать импульс поддержки от общественности, и является главной целью принятия новой политики. В этом случае изменение ситуации на местах посредством применения политики не является приоритетным.
Существуют ли какие-либо международные стандарты для миграционных законов, и если да, то следует ли Москва им? Эксперты критикуют российские законы, но может, миграционные законы в западных странах не лучше?
Существует множество международных конвенций, касающихся миграции, трудовых мигрантов, нелегальных мигрантов, беженцев и т. д. Но я бы не сказала, что существует какая-либо стандартная политика, которую реализуют принимающие мигрантов страны. Мы склонны видеть тенденции в миграционной политике, и я думаю, что вы правы, что на данный момент мы находимся в довольно ограничительной эпохе. В последние несколько лет британская иммиграционная политика стала значительно более ограничительной. Мы видим участившиеся попытки по всей Европе ввести проверку мигрантов перед тем, как допустить им въезд, через такие механизмы, как экзамен на интеграцию. Конечно, иммиграционная риторика Трампа также печально известна. Но есть риторика, и есть реальность. Мы видели серьезный подъем анти-иммиграционной риторики на Западе. Часто это происходит в контексте выборов и позиционирования партии на выборах.
В России и Казахстане нет соображений демократической подотчетности, и поэтому меньше барьеров для фактического принятия правительством ограничительной политики, продвигаемой популистами. Тем не менее, Путин и Назарбаев осторожны в своей иммиграционной риторике. Путин только немного кружится вокруг анти-иммигрантского популизма, а Назарбаев вообще избегает его (даже если это может принести пользу режиму, например, во время протестов против земельной реформы в 2016 году). Обычно анти-иммигрантская риторика принимается нижестоящими чиновниками. Например, несмотря на то, что иммиграционные вопросы обострились в последний президентский срок Путина, его недавняя кампания по переизбранию практически не упоминала иммиграцию. Однако, предстоящие выборы мэра в Москве, вероятно, будут разворачиваться по-другому, поскольку Путин всего несколько дней назад указал Собянину обратить внимание на «хронические» проблемы регулировать миграции.
Читать по теме: Как понять экономические последствия миграции
Недавно Казахстан разрешил гражданам Таджикистана оставаться в стране без регистрации в течение 30 дней, а Узбекистан и Таджикистан возобновили безвизовые поездки. В свете новых попыток интеграции в регионе можем ли мы предвидеть упрощенные и свободные поездки внутри Центральной Азии?
Надеюсь на это. Открытие границ только поспособствует экономическому развитию стран. Но одно дело – открыться для туризма и деловых поездок (на что, я думаю, и нацелен Узбекистан, и что последовательно продвигает Казахстан), и совсем другое – открыться трудовой миграции. Как я уже сказала, двусторонний договор между Казахстаном и Таджикистаном мало касается трудовых мигрантов. Кроме того, ситуация на границе между Казахстаном и Кыргызстаном в конце 2017 года показала, что даже свобода передвижения внутри Евразийского экономического союза не защищена от политизации.
Правительства стран Центральной Азии также серьезно беспокоятся по вопросу безопасности, что во многом противоречит открытию границ. В последние несколько лет дискуссии о радикализации и терроризме и их связи с миграцией были горячими темами, особенно после сообщений о том, что таджики стали самой крупной группой среди террористов-смертников в рядах ИГ (запрещен в республиках Центральной Азии). Это вызвало немало вопросов, и только сейчас научное сообщество начинает распространять анализ систематически собранных данных. Первоначально, были попытки связать радикализацию граждан Центральной Азии с миграционным опытом в России. Мигранты были представлены как изолированные группы, уязвимые для фундаменталистских проповедей в России. Это не только опасный дискурс, потому что он используется правительствами для оправдания своих авторитарных методов (например, ужесточение контроля за миграцией, подавление религиозных групп и т. д.). Он также основан на логической ошибке. Приписывая всем мигрантам риск радикализации, совершается критическая ошибка, поскольку это происходит только в очень-очень маленьком проценте, и миграцию необоснованно представляют как причину радикализации. Исследования по росту религиозности мигрантов в России рисуют совсем другую историю о мигрантах, которые создают общины в своих новых местах проживания. Их повышенная религиозность, во многих случаях, служит для создания связей внутри общин, а не подвергает их рискам радикализации. Тем не менее, риторика секьюритизации сохраняется, хотя фактические риски для безопасности минимальны. Это Популизм 101, и он работает как в Центральной Азии, так и на Западе. Фактически, многочисленные исследования показали, что мигранты не являются угрозой безопасности, независимо от того, говорим ли мы о терроризме, радикализме или просто обычной преступности. Тем не менее, риторика сильна, а мигранты – легкая мишень для обвинений.
Российские власти упростили получение гражданства для тех, кто родились в СССР. Многие в Центральной Азии бросились использовать эту возможность. Этот шаг принес Москве то, что задумывалось? Каким будет следующий шаг – закроют доступ к российскому паспорту или, наоборот, облегчат его получение?
Россия хотела бы привлечь «соотечественников» и стимулировать их к переселению, чтобы компенсировать демографический спад. Но они нацелены на конкретный вид мигрантов. Неслучайно законы о гражданстве были упрощены только после того, как поток беженцев из Украины в Россию стал расти в 2014 году. Украинцев легче интегрировать, чем центральноазиатов, и поэтому их и предпочитают в качестве соотечественников. Тем не менее, как вы говорите, многие жители Центральной Азии также используют возможность получить российский паспорт. Мне кажется, что существует дуалистический дискурс. Иногда, центральноазиаты считаются соотечественниками с лингвистической и культурной точки зрения. В других случаях, это не так. Этот дуализм довольно отчетливо встречается в речах Путина. Так что трудно понять, что хочет Москва. Но в изучении России самым привлекательным является то, что все эти вещи, которые кажутся противоречивыми, как-то сосуществуют в несколько стабильном равновесии. Если нас, ученых, не устраивают кажущиеся противоречия, я думаю, нам будет сложно понять сложность функционирования политики.
Упрощение гражданства подразумевает возможности для того, что может показаться произволом в системе. В частности, поправки в 2014 году позволяют тем, кто может продемонстрировать навыки владения русским языком на уровне родного языка, получить быстрый доступ к гражданству путем простого интервью. Тот факт, что языковые навыки должны демонстрироваться посредством собеседования, а не посредством экзамена, который обычно является частью процесса гражданства, вносит большую гибкость в систему и, в частности, предоставляет все на усмотрение бюрократу. Практически это означает, что разные бюрократы в разных регионах России будут интерпретировать и исполнять законы в соответствии с региональными потребностями. Мы могли бы назвать это недостатком координации. Или мы можем смотреть на это как на подлинную деволюцию. В любом случае, это, скорее всего, приведет к различным картинам натурализации по всей России. Если мы увидим, что все большее число центральноазиатских граждан приобретает гражданство в некоторых регионах, но не в других, следует ли интерпретировать это как противоречивую политику в отношении соотечественников, вытекающую из Кремля? Необязательно. Возможно, это на самом деле показатель разнообразия и гибкость политики в ответ на разнообразие. Такая динамика не способствует ясности политического дискурса, но она отражает сложность, существующую в России, и с которой политикам приходится бороться.
Приведет ли это к облегчению доступа к российскому гражданству или закроет дверь? Я думаю, что мы увидим смешанную картину, различия в доступе и разнообразный опыт в регионах России и среди разных групп мигрантов. Даже если есть изменения в политике, я думаю, что мы можем рассчитывать на то, что эти основные процессы и результаты остаются неизменными.
Контекст миграции в Евразии полон сложностей. Непросто все описать в черно-белых тонах. Мигранты уязвимы и эксплуатируются, но в то же время у них отличная способность решать проблемы, с которыми они сталкиваются. Государственные чиновники хорошо знают миграционный ландшафт, и в то же время они, похоже, работают в вакууме. Население является ксенофобным, но в то же время имеет многокультурную/многонациональную историю. Политики хотя и используют популизм, но избегают открытых ксенофобских дискурсов, в зависимости от времени и уровня дискуссии. Регулирование может быть драконовским, но в то же время осуществляется произвольно и открыто для коррупционных схем. Коррупция повсюду, но не всеми практикуется.
Наблюдение за миграцией говорит нам о политике в целом, и я думаю, эти же, казалось бы, противоречивые процессы существуют во всей системе. Я не уверена, что эти процессы являются признаком надвигающегося кризиса, поскольку по большому счету есть и способность решать проблемы.
Иллюстрация: Marat Kuhm
