Что такое Европа для Центральной Азии? Какие «европейские» ценности еще имеют силу? О трудностях привития европейской модели в странах региона рассказывает молодой казахстанский ученый Жанибек Арын, докторант Университета Сент-Эндрюс, Великобритания в интервью Данияру Косназарову, аналитику университета Нархоз и со-основателю Bilig Brains.
Данияр Косназаров: Анализируя культурные и публичные дипломатии таких “традиционных” игроков в Центральной Азии, как Россия, США, Китай, Турция, Япония и Южная Корея, экспертное сообщество, может и не совсем сознательно, но рассматривает их в качестве участников “Большой игры”, противопоставляя их друг другу? Не воспроизводится ли тем самым доминирующий дискурс о соперничестве за влияние в ЦА, базирующийся на логике “игры с нулевой суммой”? В рамках вашей исследовательской деятельности вы занимаетесь или занимались изучением политики Европейского Союза (ЕС) в ЦА. Существует ли “Большая игра” в культурно-гуманитарном пространстве региона?
Жанибек Арын: Спасибо за вопрос, Данияр! Я хочу начать с тезиса о «Большой игре», а потом уже перейти к Европейскому Союзу и «мягкой силе» ЕС в Центральной Азии.
Да, действительно, дискурс о «Большой игре» в Центральной Азии воспроизводится вновь и вновь, несмотря на критику. Старое клише, что якобы все ведущие мировые игроки соревнуются за доминирование в регионе, до сих пор является, если не главным, то одним из основных нарративов касательно Центральной Азии. Лично мне кажется, что все это является преувеличением. Конечно, у каждого внешнего игрока есть свои определенные интересы в ЦА: у кого-то их больше, у кого-то – меньше. Иногда их интересы пересекаются, провоцируя конкуренцию. Это естественно. Но называть это «Большой игрой» не приходится.
Но даже если допустить, что вышеуказанная “большая тройка” ведет какую-то игру за влияние в ЦА, то мы никак не можем отнести ЕС к их числу. У ЕС нет амбиций, так же как и возможности, соперничать за влияние в Центральной Азии. ЕС не особо мыслит, как мне кажется, геополитическими категориями в Центральной Азии. Поэтому, когда некоторые наши коллеги говорят, что Евросоюз продвигает какую-то скрытую повестку, направленную на доминирование в ЦА, то это как минимум вызывает удивление у меня.
Центральная Азия является периферией в глазах Европейского Союза. Тот факт, что у ЕС есть некоторые интересы в ЦА, не отменяет этого. Да, у ЕС энергетический интерес в регионе. Но если вы посмотрите на карту, то Евросоюз почти со всех сторон окружен поставщиками углеводородов, и Центральная Азия – наименее важный из них, учитывая объем добычи и, самое главное, транспортировку. Да, у ЕС есть интересы в сфере безопасности, но, опять-таки, эти «угрозы», исходящие из ЦА, второстепенны для ЕС. Есть еще интересы в области демократизации. Но они и сами прекрасно понимают, насколько это (не)реально. Мы с вами тоже понимаем, что ЕС пока что не тот игрок, который «соблазнил бы» или «заставил бы» страны региона принять и следовать нормам демократии и прав человека.
Кто-то может сказать, что ЕС является ведущим игроком в предоставлении помощи для развития странам региона. Самый щедрый донор, так сказать. А как у нас принято считать, помощь просто так не дается. ЕС оказывает определенную безвозмездную помощь региону. Например, за 2014-2020 гг. ЕС выделил региону чуть больше 1 миллиарда евро, что на 56% больше чем за 2007-2013. Очевидное увеличение. Некоторые могут трактовать это как рост значимости Центральной Азии для ЕС. Но на практике чуть по-другому. Я беседовал со многими европейскими чиновниками в Брюсселе на эту тему, и они в один голос уверяли, что это не совсем связано с возросшей важностью ЦА для ЕС. Дело в том, что общий бюджет помощи ЕС (Development Cooperation Instrument) за 2014-2020 был увеличен до 19,6 млрд. евро, за счет этого получилось увеличить помощь и для стран ЦА. Это я к тому, что не совсем правильно утверждать о важности ЦА для ЕС, основываясь только на объеме предоставленной помощи. Иначе говоря, ЕС выделяет помощь не потому что ЦА сильно интересует их, а потому что он делает это везде, почти во всех уголках мира.
В силу всех этих факторов, я бы не стал переоценивать значимость центрально-азиатских стран для ЕС. И вообще, у меня сложилось впечатление, что значимость ЦА для ЕС сейчас на порядок ниже, чем было, допустим, в середине 2000-х. На то есть определенные причины, связанные как с ЦА, так и с ЕС. Поэтому они и ведут спокойную, относительно пассивную политику, предпочитая не ввязываться ни в какие «игры».
Что касается «мягкой силы», то, наверное, я не буду первым человеком, если скажу, что как раз-таки здесь Европейский Союз имеет сравнительное конкурентное преимущество перед остальными игроками. Что есть «мягкая сила»? Это привлекательность того или иного игрока. А Европейский Союз или Европа, если хотите, является самым привлекательным и даже желанным, я бы сказал, внешним актором. Для сравнения: когда речь заходит о России, мнение нашего общества резко разделяется, что больше усилилось после конфликта с Украиной. Уровень синофобии тоже очень высокий. К США тоже в основном негативное отношение в силу определенных причин. На их фоне, отношение к ЕС отличается (сравнительной) позитивностью. По крайней мере, не наблюдается сильно выраженное неприятие.
За счет чего обеспечивается привлекательность ЕС? Во-первых, вообще сама модель развития европейских стран – экономического, социального, политического – притягивает очень многих. Это такой «эталон развития» в глазах большинства. Хотя официальный дискурс у нас много внимания уделяет «азиатским драконам и барсам», по моему скромному наблюдению, народ у нас до сих пор смотрит в сторону Европы. Помните, как президент Назарбаев однажды говорил, что «мы другие сны видим, чем европейцы». Я не могу утверждать, какие сны видят европейцы, но мне кажется, что наши сны точно о Европе.
Еще одним очень важным элементом «мягкой силы» ЕС является европейская культура. Опять-таки, мы больше знакомы с культурой Европы, будь это литература, музыка, живопись, архитектура, чем с культурой Китая, Индии или Ирана. Я тут не говорю, что они менее богаты или привлекательны, просто мы о них очень мало слышим и знаем. Сюда же относится образование. Хотя и наблюдается рост числа казахстанских студентов, например, в Китае, тем не менее, европейское или западное образование остается приоритетом для многих. И самое главное, есть хорошие шансы у казахстанской молодежи получить это образование в Европе, будь то по линии «Болашак», или по линии других образовательных программ самого Евросоюза и его стран-членов.
Отдельно можно упомянуть так называемые «европейские ценности». Демократия и права человека ассоциируются с Европой или Западом в целом. Хотя в последнее время смысл «европейских ценностей» у нас искусственно наполняется каким-то негативом, я все-таки предположу (даже надеюсь), что многие стали понимать, что европейские политические ценности есть основа долгосрочного развития: и политического, и экономического.
И последнее, проф. Дж. Най отдельно выделяет внешнюю политику как один из компонентов «мягкой силы». Если отталкиваться от этого, то ЕС зарабатывает еще одно очко в свою копилку. Тот мягкий и умеренный подход, что Евросоюз использует в своей внешней политике, дает свои плоды. Как результат, ЕС воспринимается как более мягкий, более дружелюбный игрок, и не воспринимается как агрессор, чего не скажешь о других вышеупомянутых игроках. Все эти факторы очень положительно влияют на общий имидж ЕС.
Имея такую привлекательность, сам Евросоюз еще больше внимания уделяет дальнейшему продвижению своей «мягкой силы», увеличивает финансирование на публичную дипломатию на местах. Вы, наверное, и сами замечаете на примере Казахстана, как, допустим, работают Представительство ЕС в Казахстане, посольства европейских стран, европейские культурные центры и т.д. Они, мне кажется, резко выделяются активностью по сравнению с другими странами. По крайней мере, их больше видно. Но, конечно, то, что делается сегодня Евросоюзом в сфере «мягкой силы», это не предел. Евросоюз мог бы еще больше активизировать свою политику в этой сфере. А надо ли это европейцам? Это уже другой вопрос.
Д.К. Спасибо за такой развернутый ответ. При всех благах глобализации и возникших после развала СССР возможностей ездить по всему миру, в том числе в Европу, “европейская” модель осталась для стран ЦА все-таки непостижимой задачей? Да, весь мир на наших глазах праздновал “конец истории”. Неолиберализм и демократия победили. Новоиспеченные страны региона не стояли перед выбором. Все понимали, каким путем надо идти, чтобы не стать “изгоем” в мировой политике. Запад априори был правильной моделью и путем, которым надо следовать. Тогда и был пик популярности и привлекательности “западного пути развития”. А что мы наблюдаем сегодня? Люди сами в замешательстве. Не знают, куда идти дальше. Вот и появляется возможность потешить наше самолюбие. Мол, правильно сделали, что не полностью копировали Запад, а развивались как могли. В связи с этим хочу спросить вот что: провал “западной модели”, наверное, и есть самый главный удар по США и ЕС в таком регионе, как ЦА. Ведь, чтобы “мягкая сила” работала на всю мощность, нужно не столько вкладывать инвестиции, выдавать стипендии, пропагандировать культуру или еду, а быть “путеводной звездой” для новоиспеченных стран. Тогда не надо тратить баснословные деньги и искусственно поддерживать свой имидж через культурно-гуманитарное сотрудничество и т.д. Мне кажется, что сегодня именно таким вопросом мы должны задаться. Что думаете по этому поводу?
Ж.А. Мне кажется, сначала нужно уточнить – «путеводной звездой» для кого: для властей или для населения? Это очень важно в контексте ЦА. То, что ЕС или коллективный Запад не стал «путеводной звездой» для властей стран Центральной Азии, – не совсем их вина. Причина, убежден, в самих режимах стран ЦА, а не в проблематичности так называемой «европейской» или «западной» модели. Дело в том, что власти в Центральной Азии особо и не старались следовать опыту европейских государств. Наши страны пытались что-то имитировать в 90-х, когда, как вы сказали, «западная модель» априори воспринималась как самая правильная. Скорее, это нужно было для того, чтобы как-то наладить отношения с западными странами, так как только они были в состоянии оказать экономическую и политическую поддержку новоиспеченным странам ЦА. Режимы в ЦА боролись за легитимность в глазах западных стран, вот и им приходилось подтверждать и риторикой, и практикой в какой-то степени, приверженность идеалам «западной» демократии.
Но по мере укрепления собственной власти режимы в ЦА стали отходить от этого. «Западная модель» уже не воспринималась как само собой разумеющееся, скорее, как прямая угроза для самой власти. Поэтому и стали прилагать большие усилия для ее делегитимизации – официальные дискурсы стран ЦА стали массово артикулировать нарративы, что, мол, мы разные, что «их» путь не подходит для «нас», что у нас есть свой, уникальный, и т.д. Население стали пугать хаосом и нестабильностью, что уже прочно ассоциируется с демократизацией по «западной модели». Плюс к этому появились довольно серьезные внутренние проблемы в самом Евросоюзе. Появился новый повод дальше рассказывать «как там все плохо, а по сравнению с ними, «как у нас все хорошо и стабильно». В этом контексте меня не удивляет, что Европейский Союз и «европейская/западная модель» развития в какой-то степени утратили свою былую привлекательность для некоторых слоев населения.
Но, тем не менее, не все так однозначно плохо. Меня больше удивляет то, что вопреки всей этой негативной пропаганде, есть достаточно моментов, когда Евросоюз или Запад все еще воспринимается довольно позитивно. Хоть и телевизор стал чаще ругать их за «навязывание своих взглядов», говорить «об упадке европейской цивилизации», мы не перестали перенимать их опыт в менее политически чувствительных сферах, внедрять их стандарты, покупать их технологии. Тем более, большинство населения не перестало хотеть жить как в Европе, восхищаться культурой, поступать в университеты и путешествовать по городам. Да и стали потихоньку осознавать, как мне кажется, что телевизор не всегда говорит и показывает правду. Получается, у европейцев был и остается очень прочный запас мягкой силы и привлекательности. В этом плане, я считаю, что Европа все еще остается ориентиром в повседневной жизни людей. Конечно, Евросоюзу хотелось бы, чтобы власти в ЦА перенимали их опыт и по политическому развитию. Но, как я уже говорил, это не вопрос привлекательности или непривлекательности, годности или негодности «европейской» модели, скорее, вопрос выживания самих режимов. А они не будут жертвовать собой.
Д.К.: Ставит ли ЕС вопрос о полном отказе от нормативной повестки в отнеошениях со странами Центральной Азии?
Ж.А. Очевидно, нет. Нормативная повестка во внешней политике является неотъемлемой частью того, что мы называем Европейский Союз. Это часть идентичности ЕС как мирового актора. Поэтому она всегда будет присутствовать: где-то больше, где-то меньше.
Но в то же время, повестка демократизации не мешало Евросоюзу продолжать вести дела со странами ЦА по самым разным вопросам. Да, они озвучивают определенные условия в этом направлении, призывают следовать демократическим принципам, а в случае чего, отдельные политики «выражают озабоченность», а Европарламент принимает резолюцию. На этом почти все.
Чаще всего ЕС критикуется именно из-за того, что нормативная повестка отодвигается на второй план, когда возникают «реальные» интересы. Например, даже после андижанских событий в Узбекистане санкции Евросоюза продержались лишь до 2009 года. Или другой пример с Казахстаном. Когда только начали обсуждать Расширенное Соглашение, одним из условий ЕС было улучшение ситуации с правами человека в Казахстане. Об этом многократно говорили евро-политики, включая г-на Баррозу и г-жу Эштон, об этом говорили в Европарламенте. Соглашение успешно подписали в 2015 году. Можем ли говорить, что с демократией в Казахстане стало лучше? Скорее, нет. Поэтому, хотя и ЕС постоянно напоминает про демократию, это не мешает ему вести вполне прагматичную политику.
Д.К.: Европа как нормативная сила в современном мире сама сталкивается с целым рядом нравственных и морально-нравственных дилемм, связанных с ростом популизма, миграционного кризиса, поляризации в обществе, углублением экономического неравенства и т.д. Если бы она решила внутренние проблемы, может быть, тогда мы бы еще ставили Европу в пример?
Конечно же, сегодня ЕС переживает не лучшие времена. И нельзя не согласиться с тем, что внутренние проблемы в ЕС в какой-то степени негативно влияют на привлекательность европейской модели. Но это не есть основная причина того, что страны ЦА не совсем хотят следовать их политическому опыту. Основная же причина, как я уже говорил выше, в характере режимов в ЦА. Если даже ЕС с блеском разберется со всеми своими внутренними проблемами, не факт, что власти стран ЦА сразу же поменяют риторику и начнут следовать их опыту.
И последнее. Евросоюзу очень сложно продвигать нормативную повестку в таком контексте. Мы должны осознавать, что ЕС не может просто так взять и навязать демократию извне, когда существуют такие серьезные преграды. Вы абсолютно правы, это должен быть наш выбор. Если бы мы были более открыты к такой повестке, возможно, ЕС уделял бы еще больше внимания.
Спасибо за интересное интервью!
Беседы Bilig Brains:
Bilig Brains – виртуальный «мозговой центр» Центральной Азии, в задачи которого входит стимулирование дискуссии о регионе среди молодого поколения аналитиков и экспертов
Photo: Flickr, Niccolò Caranti, Europe
