Женскую религиозность в Центральной Азии оценивают в основном по внешнему виду. “Но все не так просто”, говорит Рано Тураева, ассоциированный исследователь Института социальной антропологии им. Макса Планка в Галле-Заале в Германии. В беседе с CAAN она рассказывает о том, как и почему женщины приходят в ислам, как на это влияет множество контекстов, и как действительно нужно понимать радикализацию в Центральной Азии.
В настоящее время Рано Тураева работает над проектом «Роль мечетей в интеграции мигрантов в России» и пишет о миграции, предпринимательстве, неформальной экономике, гендерной проблематике, исследованиях границ, идентичности и межэтнических отношениях. Ее книга, основанная на кандидатской диссертации, была опубликована Routledge в 2016 году под названием «Migration and Identity: The Uzbek Experience (Миграция и идентичность: опыт Узбекистана)».
– Многие исследователи, журналисты и социологи говорят о растущей роли ислама в постсоветской Центральной Азии. Коснулась ли эта тенденция также и женщин региона?
Систематических качественных исследований по данной важной теме нет. По мере увеличения инцидентов, связанных с терроризмом, растёт и количество «быстрых анализов», призванных дать быстрые ответы на сложные вопросы. Но я антрополог и должна сказать, что у меня нет однозначных ответов или быстрых решений. Антропологам необходимо больше времени, чтобы понять, как в реальной жизни, на практике проявляются новые идеи.
В Центральной Азии преимущественно живут мусульмане. Однако ислам в Центральной Азии нельзя сравнивать с исламом в других мусульманских странах, например, на Ближнем Востоке или в Южной Азии. Ислам в Центральной Азии – это постсоветский ислам, который имеет свою систему веры, традиции, историю и путь развития.
Ислам, практикуемый центральноазиатскими мигрантами, сильно отличается от практик мусульман, которые следуют исламским писаниям. Важно иметь в виду, что исторически мусульмане Центральной Азии были завоеваны и управлялись различными внешними силами – монголами, тимуридами, русскими и другими. Более того, поскольку Шелковый путь пересекал их территорию, местные мусульмане на протяжении веков подвергались неисламским влияниям через торговлю. Более 70 лет атеизма, насаждаемого советским правительством, также оставили свой след в религиозной практике и вере, что можно наблюдать в повседневной жизни постсоветских мусульман в Центральной Азии. Некоторые авторы даже говорят о «светском исламе». Советы не смогли полностью «деисламизировать» Центральную Азию, но приложили немалые усилия в модернизацию и образование населения, включая женщин. Мусульманская идентичность в постсоветском Узбекистане основана не столько на кораническом исламе, сколько на повседневном выполнении религиозных ритуалов, а также на знаниях местных мулл и других источников. Эти практики отличают постсоветских мусульман от мусульман из других исламских стран, которые изучают ислам по текстам и в религиозных школах. Религиозные практики, наблюдаемые в Центральной Азии и отличающиеся от других исламских стран, включают, например, употребление алкоголя мужчинами, которые тем не менее участвуют в пятничных молитвах, совершение молитвы после употребления еды, проведение похорон, свадебных обрядов с посещением муллы по европейскому стилю, нерегулярное держание поста, подаяние милостыни и многие другие элементы, смешанные с неисламскими практиками, такими как шаманизм, вера в гадалок и духов.
После распада Советского Союза центральноазиатские страны выбрали разные пути развития, оставаясь при этом в большинстве своём авторитарными и сохраняя советский стиль правления. Отношение к исламу также не изменилось – Казахстан и Кыргызстан сделали в этом вопросе незначительные либеральные послабления, в то время как в Туркменистане, Таджикистане и Узбекистане ислам подавляли и проявляли нулевую терпимость к любой религиозной активности. Экономические трудности побуждали население трудоспособного возраста Центральной Азии выезжать в Россию и другие страны Запада и Востока. Эти процессы значительно повлияли на роль ислама в жизни людей из Центральной Азии. Религия предлагала безопасное пространство для различных слоев населения, включая мигрантов, предпринимателей и других лиц, которые чувствовали себя вне правовой системы социально-экономической интеграции. Мечети виделись как безопасное место для знакомства, отдыха, общения, давая чувство защищенности, опыт духовности, особенно вдали от дома. В период неопределенности религия предлагала мусульманам не только возможности, но и уверенность и помощь братьяв по вере. Тем не менее, трудно измерить этот заявленный «рост» влияния ислама, и я также не очень доверяю числам, на которых основан этот вывод о его «подъеме». Женщины и ислам – это отдельная тема, которая нуждается в более систематическом исследовании.
Если я вижу женщину в хиджабе в мечети, я не могу сделать выводы о ее религиозности и убеждениях, пока не поговорю с ней и не узнаю о ее повседневных заботах, социальных связях, семейном положении и других важных вещах. Я также не могу сказать многого, когда вижу женщину в обтягивающей одежде и мини-юбке, пока не узнаю ее поближе. Поэтому, когда аналитики спешат с выводами о «растущей роли ислама», я не могу отрицать или подтвердить это. Я могу говорить о том, что я увидела в повседневной жизни граждан Центральной Азии, как у дома, так и в России.
Нужно всегда принимать во внимание происхождение человека, историю его семьи, экономическую ситуацию, связи и среду, в которой находится каждый человек. В случае с мигрантами в России, и мужчины, и женщины сталкиваются с суровыми условиями труда и жизни. Проблемы начинаются с очень простых вещей – с документов, которые должны быть более или менее в порядке, местом для ночлега, с вопросов здравоохранения, прав человека, дискриминации и эксплуатации. Чтобы быть в безопасности, нужны надежные связи – семейные, земляческие или религиозные.
Я сталкивалась с совершенно разными случаями того, как у мигрантов в России – мужчин и женщин – появлялся интерес к религии. Многие мигранты присоединяются к религиозным сетям в поисках возможностей и безопасности, а затем стараются в той или иной мере соблюдать нормы ислама, не обязательно становясь при этом исламскими пуристами или ярыми последователями веры. Для них важными становятся пятничное посещение мечети, религиозные праздники, такие как Рамадан, подача садака (милостыни), благословение муллы или имама.
Помимо практических причин, я должна признать, в России у людей больше возможностей практиковать религию, чем дома. Это в частности, касается свободы носить религиозную одежду для людей, если они не работают полный день.
Женщины в мечети. Фото Рано Тураевой
– Как определить роль религии в жизни женщин? По каким признакам – внешнему виду, соблюдению предписаний ислама, коммуникациям и языку, соблюдению молитвы и поста, посещению мечетей, по еде?
Если я скажу представителям органов статистики, что являюсь мусульманкой, это отразится на результатах исследования, но ничего не скажет о моих убеждениях и практиках. Я видела женщин, которые молились и регулярно посещали мечеть, и в то же время они приглашали меня на свои вечеринки в ночных клубах. Поэтому, я думаю, нам нужно не торопиться с нашими выводами о росте, а лучше говорить о содержании практик. Если я пойду делать хиджаму (религиозное исцеление с использованием разрезов для пуска “плохой” крови), чтобы вылечить свою болезнь, это не значит, что я верю только в исламскую медицину, возможно, я просто не могу позволить себе медицинскую помощь в русской или другой клинике России. То же самое касается и тех, кто ищет медицинскую помощь у альтернативных или религиозных целителей в своих странах, где медицинские услуги доступны только на бумаге.
Молодые кыргызские женщины говорили мне, что узнали об исламе в России, а не дома. Полемические заявления в СМИ о том, что мигранты из мусульманских стран представляют угрозу, можно сформулировать и наоборот: непрактикующий мусульманин-мигрант покидает свой дом, становится более религиозным в либеральной принимающей стране и становится угрозой для отправляющей страны, поскольку может радикализировать свои домашние сети. Непродуктивно делать быстрые выводы и искать виноватых. Нам нужно найти решения проблем безопасности, а не искать ошибки. Правильные решения не могут быть найдены в ложных и быстрых выводах, которые чаще появляются в СМИ, правильные решения основаны на глубоком понимании проблем.
– Как женщины обычно приходят к более строгому соблюдению религии – благодаря СМИ, родственникам, кругу друзей?
Вопрос исходит из того предположения, что практиковать религию плохо, поскольку она приводит к радикализации, и поэтому мы хотим больше узнать о том, как люди приходят в религию. Как люди узнают о религии, большая, но неинтересная тема. Люди узнают о религии дома, если для родителей это важно, и в том виде, в котором сами родители понимают религию, школы предлагают общую информацию, средства массовой информации предлагают разнообразную информацию. Взрослые узнают о религии в зависимости от их социальных связей и образа жизни каждого человека, его социальной среды.
Читать по теме:
Марфуа Тохтаходжаева: О трансформации советской женщины в мусульманскую
Ограниченное освобождение: гендер, революция и паранджа в повседневной жизни в Советском Узбекистане
«Женские марши»: о социальной и политической активности женщин в Центральной Азии
– Есть ли различия в религиозности и принятии религиозных правил между молодым, постсоветским поколением женщин и пожилыми советскими женщинами советской эпохи – сельскими и городскими – женщинами с высшим образованием и без оного?
Советский или «светский ислам», как называют его некоторые авторы, – это опыт более старшего или советского поколения. Советский ислам основан больше на местных традициях, нежели на исламских писаниях, а также больше отражал идентичность, нежели веру. Те, кто работал в государственных структурах, в первую очередь идентифицировали себя как коммунисты, нежели мусульмане, затем шла этничность или национальность в зависимости от контекста идентификации. Те, кто работал в сельской местности, называли себя прежде всего колхозниками.
Поколение мигрантов молодо, пожилые члены их семей заботятся о детях, оставленных дома родными, уехавшими в Россию на заработки. Это поколение застало советскую жизнь в форме образования и даже не зависело от возраста. Они следуют советскому традиционному исламу, если их обучали этому родители, а если нет, то они как минимум росли, общаясь в местной среде, где были как исламские, так и неисламские элементы, и было понимание ислама времён Советского Союза.
Конечно, существуют определенные различия в религиозности и практике религии между мужчинами и женщинами, между образованными и необразованными людьми, сельским и городским населением. Эти особенности в значительной степени зависят от контекста и окружающей среды, в которой работают и общаются мигранты.
Я до сих пор помню историю молодых мигрантов, которые намеревались провести никах в мечети. Они долго обсуждали, где лучше организовать сеанс связи между российской мечетью и домом в своей стране. Потом посредством видеосвязи в WhatsApp брат будущей невесты, держа в руках свой паспорт, объявил о своем согласии на брак пары. После этого меня пригласили присоединиться к их вечеринке и отпраздновали ее бутылкой хорошего коньяка. Я хочу этим сказать, что все зависит от того, как каждая практика интерпретируется людьми, а не общепринятыми толкованиями ислама. Данный пример показывает, что молодые люди, заключившие религиозный брак, делают это не обязательно потому, что становятся более религиозными. Больше это делается для их семей на родине – в случае, если женщина забеременеет, она может утверждать, что была замужем. И еще одна причина религиозного брака в России – это дешевле, чем ехать домой и организовывать туй (свадебное торжество с более чем сотней гостей).
– Предоставляет ли религиозность женщин какие либо дополнительные преимущества в семье, обществе, бизнесе, государственных делах и т.д.?
Как видно из примера о молодых мигрантах, организовавших никах по интернету, религиозность интерпретируется разными людьми по-разному. Я до сих пор озадачена одной из моих респонденток, которая курит и живет свободной западной современной жизнью, в частности, носит открытую западную одежду, ходит в ночные клубы, пьёт алкоголь и имеет несколько партнеров. Она говорит, что ее мечта – найти хорошего человека, который верит в Бога, и тогда она будет носить хиджаб для него и молиться пять раз в день, если это необходимо. Мне трудно понять ее мечту и желания, так как они не вписываются в стиль ее жизни. Я спросила у неё, почему ей это так важно, ведь она очень хорошо выглядит и может иметь любого мужчину, которого захочет, она достаточно образована и сама может обеспечивать себя? Она не могла ответить на этот вопрос, но была убеждена, что выйдет замуж за того, кто согласится заключить с ней религиозный брак, и будет готова носить хиджаб после брака. Здесь нет возможности подробно рассказать об этом случае, но я планирую рассказать о нем в своих будущих публикациях.
– Становится ли религиозность также и источником каких-либо проблем?
В зависимости от того, где мусульманин живет, он может сталкиваться с различными проблемами, связанными с его религиозными практиками. Эти практики включают в себя посещение мечети, ношение религиозной одежды, соблюдение религиозного рациона питания, празднование религиозных праздников. В России большинство этого не создает проблем, если только вам не нужно каждый день ходить на работу. Потому что найти работу в России, будучи имея бороду или хиджаб, также будет сложно, за исключением халяльного бизнеса. В Центральной Азии соблюдать религиозные обычаи сложнее, это зависит от конкретной страны. Например, в Таджикистане не рекомендуется носить религиозную одежду и регулярно посещать мечеть, аналогичная ситуация в Туркменистане или Узбекистане. Кыргызстан и Казахстан более или менее либеральны в этом отношении, однако религиозная свобода и там еще не на должном уровне.
– Давайте поговорим о хиджабе, который стал важной политической проблемой. Почему все в регионе стали настолько одержимы тем, как женщина повязывает свой платок? Молодые люди более охотно берут в жены девушек в хиджабе, государства в регионе преследуют одетых в хиджаб и не хотят, чтобы они носили его даже дома. Возникают даже параллели с «худжумом» первых лет Советской власти…
Я уже говорила о различиях между постсоветскими мусульманами и другими мусульманами в исламских странах Ближнего Востока и Азии. Ношение хиджаба пришло в Центральную Азию в начале 90-х годов с распадом Советского Союза и стало среди женщин популярным способом проявить свою религиозную принадлежность. Почему правительства так болезненно относятся ко всем новым изменениям в области исламских практик? Исламская угроза сейчас витает в воздухе повсеместно, и в частности в Центральной Азии, регионе, который считается пристанищем многих террористов, хотя я не уверена, считают ли сами террористы этот регион своим «пристанищем». Правительства стран Центральной Азии используют рассуждения о безопасности и террористической угрозе как для подавления своих граждан, так и для оправдания своих авторитарных режимов и всех незаконных действий против собственного народа под предлогом исламской угрозы, не понимая при этом, что эти меры приводят к обратной реакции и способствуют радикализации молодёжи за пределами их стран. Правительства принимающих стран в свою очередь не могут интегрировать мигрантов, рассматривают миграцию как временное явление и тем самым толкают их в неформальную и нелегальную сферу. Отсутствие перспектив, где бы ни жили и не работали мигранты, усиливает у них чувство незащищенности, безнадежности, изоляции и отчаяния.
Я не уверена, могу ли я провести параллели между «худжумом» и сегодняшней политикой правительств против религии. Думаю, у Советов были другие цели в связи с «худжумом» (снятие паранджи с женщин и освобождения их от домашнего насилия), и они отличались от подхода нынешних правительств Центральной Азии к исламу. В первом случае хотели освободить женщин и дать им возможность работать, во втором – пытаются поддержать авторитарные режимы в связи с опасениями по поводу безопасности и исламской угрозы.
Жениться на девушек, которые носят хиджаб – это нечто совершенно иное, нежели вышеупомянутые рассуждения о безопасности. Сейчас, в период миграции и мобильности, роль женщин с точки зрения работы и проживания изменилась. Мобильность и миграция привели к гендерным изменениям в регионе. Женщины стали более мобильными, что в некоторой степени снизило их зависимость от их семей, родственных связей и сообщества (раньше проживание в родительском доме до замужества было гарантией непорочности). Экономические проблемы и семейные кризисы на постсоветском пространстве толкали все больше и больше женщин и молодых девушек к проституции, расцвела торговля людьми. Свободные нетрадиционные жизненные стили (употребление алкоголя, курение, поздние ночные прогулки, секс без брака) стали нормой не только вдали от дома (в центральноазиатских городских центрах и России), но и дома. Эта тенденция поставила под вопрос традиционное понимание чести женщин и их привлекательность для брака. Одетым в хиджаб женщинам начали доверять больше, чем тем, кто живет современной свободной жизнью, особенно в крупных городах Центральной Азии. Мужчина убежден, что если женщина строго соблюдает исламские предписания, она будет чистой – не будет курить, употреблять алкоголь, не будет занимается сексом вне брака или выходить из дома поздно вечером. Большинство мужчин считают, что такие женщины более послушны и будут хорошими матерями для своих многочисленных детей. Еще одной привлекательной чертой таких женщин не в последнюю очередь считается их готовность принять трех других жён мужа, что стало распространенной тенденцией среди центральноазиатских мужчин, особенно среди таджиков.
– Вы сказали, что ношение хиджаба пришло в Ценральную Азию в начале 90-х годов с распадом Советского Союза. А каково академическое определение слова «хиджаб»? То, как, например, наши бабушки и матери в Центральной Азии повязывали свои платки (просто пряча под ними волосы и шею), также подпадает под исламское определение «хиджаба», но их стиль отличается от, так называемого «турецкого стиля». Так в чем проблема – в разных стилях ношения хиджаба или новом тренде?
Хиджаб – это арабское слово, которое означает покрытие, в Коране оно не относится к женской одежде, а означает покрытие в пространстве.
Интерпретация хиджаба варьируется, а термин сам по себе в Центральной Азии означает определенный вид платка, распространенного в арабских странах, который покрывает не только волосы, но и шею, уши и верхнюю часть тела. Платки, которые носят женщины в Центральной Азии, конечно, по определению также являются частью такого покрывала и теоретически его также можно назвать хиджабом. Тем не менее, мы должны четко различать местное понимание хиджаба и его символический смысл для местных замужних женщин, традиционно покрывающих голову после брака. Румол больше говорит о социальном статусе, нежели о религии!
– Приход к религии в миграции… является ли он одинаковым для мигрантов в Российской Федерации и в других странах с большим числом мигрантов из Центральной Азии, например, в Соединенных Штатах, где мы наблюдаем некоторую радикализацию молодых мужчин из нашего региона?
Запад и Россия предлагают более либеральную среду для практики религии, в частности, в России недавно была построена самая большая мечеть в Европе. Религиозная свобода играет важную роль в выборе религиозной практики и веры. Выше я уже объясняла некоторую динамику практики религии за рубежом, приход в религию и местные интерпретации этих практик.
Радикализация – сложный вопрос, который недавно стал не только горячо обсуждаемой темой, но и предметом академического исследования. Радикализация – это процесс развития радикальных взглядов на что-то и действие во имя идеологий, выдвигаемых рекрутерами этих идеологий, во имя Бога, расы, нации или других убеждений. Недавно у меня была дискуссия в фейсбуке с некоторыми авторами, которые много писали о радикализации и утверждали, что этническая принадлежность имеет значение. Я сказала, что этническая принадлежность или этническая идентичность становятся актуальными, когда эта конкретная идентичность находится под угрозой. Например, если узбек считает, что ему необходимо подчеркнуть свою этническую принадлежность или национальность по каким-либо причинам и действовать насильственно во имя своей этнической принадлежности или нации, тогда мы можем говорить о вопросах этнической принадлежности. В случае, если отправляющая страна продвигает идеологию, во имя которой было совершено насилие, мы также можем рассматривать страну происхождения, как важный ключ к объяснению террористических актов. В противном случае не имеет значения, белый американец-христианин стреляет в прихожан своей церкви или узбек направляет свой автомобиль, чтобы убить. Необходимо анализировать возможные мотивы и цели и постараться понять, что движет человеком – радикальные взгляды или просто обида на что-то. И первый вопрос, с которым необходимо определиться, что такое «радикальный», так как за радикальными взглядами могут стоять разные убеждения – политические, религиозные, этнические или гендерные.
– Радикализация – это пока только «мужская болезнь» или есть какие-то признаки этого явления и среди наших женщин?
Я бы не определяла радикализацию в медицинских терминах, это скорее социальный феномен, и он не различает мужчин и женщин. Хотя до сих пор мы часто видели среди представителей Центральной Азии жён радикализированных последователей Исламского государства, отправляющихся в Сирию и Ирак за своими мужьями. Борьба с оружием в руках все еще мужское дело, хотя исламисты находят общий язык и с женщинами.
Я хотела бы вернуться к стереотипам и сказать, что женщины из Центральной Азии более ориентированы на семью, чем другие. Приверженность семье, особенно для женщин из Центральной Азии, которые ценят родителей, своих детей и семьи, важна для того, чтобы держать их на расстоянии от обещаний исламистов, которые кормят их ложными обещаниями рая после смерти. Говоря гендерными стереотипами, я все еще верю, что женщины во многих отношениях более умны, чем мужчины.
