Марина Жир-Лебедь – докторант Отто-Фридрих Университета г. Бамберг, Германия. В своей диссертации исследует взаимосвязь между формированием национальной идентичности и пользованием социальными медиа на примере Республики Казахстан. В интервью Данияру Косназарову, аналитику университета Нархоз и со-основателю Bilig Brains, Марина рассказывает о параметрах российской “мягкой силы”.
Анализируя культурные и публичные дипломатии таких “традиционных” игроков в Центральной Азии, как Россия, США, Китай, Турция, Япония и Южная Корея, экспертное сообщество, может и не совсем сознательно, но рассматривает их в качестве участников “Большой игры”, противопоставляя их друг другу? Не воспроизводится ли тем самым доминирующий дискурс о соперничестве за влияние в ЦА, базирующийся на логике “игры с нулевой суммой”? В рамках вашей исследовательской деятельности вы занимаетесь или занимались изучением политики Европейского Союза (ЕС) в ЦА. Существует ли “Большая игра” в культурно-гуманитарном пространстве региона?
На мой взгляд, логика «Большой игры» в культурно-гуманитарный контекст Центральной Азии вписывается едва ли. В первую очередь это связано с тем, что активное присутствие России в культурно-гуманитарной сфере воспринимается зачастую «по умолчанию» как со стороны глав государств Центральной Азии, так и среди населения. На государственном уровне это проявляется, прежде всего, в тесном сотрудничестве между странами Центральной Азии как в экономической и военно-политических сферах, так и в сфере гуманитарной.
Россия заявляет[1] о сохранении общего гуманитарного пространства с Центральной Азией, в первую очередь, апеллируя к общему историческому прошлому и роли русского языка в центрально-азиатских республиках. Под эгидой Россотрудничества, Россия пытается распространить идею «русского мира», открывая, например, Русские центры и создавая дополнительные возможности для обучения в Российской федерации абитуриентам из стран Центральной Азии. Официальная позиция государств Центральной Азии этой идее никак не противоречит и во многом даже поддерживает ее в терминах «добрососедства» и «союзничества», но параллельно с тем продолжает укреплять гуманитарные связи с западным миром. Сотрудничество между Центральной Азией, США и Европой заметно среди прочего в ведении западных стандартов образования в центрально-азиатских университетах и поддержкой различных западных образовательных программ, как, например, Erasmus, DAAD и пр.
Переходя от политического к социальному уровню, стоит, прежде всего, отметить общее советское прошлое и сходство массовой культуры в России и странах Центральной Азии. В Центральной Азии проживает одна из самых крупных русских диаспор, которая во многом представляет стратегический интерес для самой России, что это качественно отличает Российскую Федерацию от других игроков в регионе. Более того, все еще значительная часть населения центрально-азиатских республик владеет русским языком и является носителем схожего с российским, культурного кода, благодаря чему Россия воспринимается как нечто неотделимое от Центральной Азии.
В связи с этим, в Центральной Азии активно потребляется российский медийный контент. Как в традиционных СМИ, так и в социальных медиа, российское информационное доминирование не имеет значимых конкурентов. Как следствие, население центрально-азиатских республик попадает под воздействие внутрироссийского политического дискурса, который во многом связан с возвеличиванием исторического прошлого и поиском идеологических врагов. Но, несмотря на все вышеперечисленное, среди части населения – прежде всего среди молодежи Центральной Азии заметно стремление к западным стандартам и неолиберальным ценностям. Впрочем, в тех масштабах, в которых эта тенденция существует сегодня, она вряд ли может угрожать непоколебимым культурно-гуманитарным позициям России в Центральной Азии.
Тут же напрашивается вопрос. Все это влияние Россия использует, чтобы русские диаспоры не забывали, что у них есть “историческая родина”, что Москва не забывает о своих или чтобы охватить все население стран Центральной Азии. И что из этих двух опций приоритетнее для России?
Я думаю, что приоритетная опция заключается в том, чтобы охватить население стран Центральной Азии в целом и повысить имидж России в их глазах. Для России критично важно иметь, как минимум, лояльное по отношению к ней население в Центральной Азии. Это связано и с общей угрозой распространения радикального ислама, и с экономическими интересами РФ в регионе, и с военно-политическими планами России в Сирии, когда, например, Россия предложила отправить в сирийские зоны деэскалации военных из Казахстана и Кыргызстана.
Мы все очень часто слышим утверждение, что у России нет конкурентов в Центральной Азии с точки зрения информационного воздействия. А какой имидж формируется о России вследствие данного воздействия? Как простой обыватель скажу, что мне не особо сильно импонирует контент российских телеканалов, где много криминальных сериалов, вечно кричащих спикеров на политических ток-шоу и т.д. Нет какой-то позитивной повестки, которая вызывала бы восхищение Россией, ее реальными, а не мнимыми достижениями. Мне кажется, что это обманчивое чувство, что раз уж есть информационное воздействие, то все любят и уважают Россию. То есть, я хочу сказать, что это не гарантия. Сегодняшний контент на российских каналах гораздо больше направлен на убеждение своих россиян, чем кого-либо еще. Конечно, Russia Today и Sputnik – исключение, но те каналы, которые мы смотрим по кабельному, что-то уж очень для внутреннего потребления. Что вы думаете по этому поводу?
Вы правы, что те российские каналы, а также социальные медиа, в первую очередь нацелены на российских граждан. Прямого послания населению Центральной Азии они не несут, но все же те формы подачи и инструменты, которые используются в российском телевещании и в Интернете, довольно легко могут считываться и людьми в Центральной Азии за счет схожего культурного кода. Например, когда Россия противопоставляет себя США и создает образ врага в их лице, это вполне может иметь определенный эффект на население Центральной Азии, учитывая географическую близость России к Центральной Азии и отдаленность США. Подобная медийная активация региональной, часто именуемой как «евразийская», идентичности может определенным образом способствовать возникновению симпатии к России.
Другой вопрос, как медийная аудитория Центральной Азии обходится с полученной информацией и с данной активацией региональной идентичности. И здесь, на мой взгляд, важно учитывать социально-экономический и культурно-образовательный бэкграунды. Кроме того, существует и такая тенденция, что вследствие потребления русского медийного контента симпатия к русской культуре и языку возрастает, в то время как к России как к государству – скорее, наоборот. Здесь невозможно не вспомнить теорию об «информационных пузырях» и теорию использования и удовлетворения (uses and gratification theory), ведь молодежь Центральной Азии – а это самая многочисленная группа населения, предпочитает социальные медиа телевидению и самостоятельно формирует свою повестку. Поэтому, безусловно ни о каких гарантиях говорить не приходится.
Марина, а расскажите нам о казахстанцах, которые едут в Россию для учебы. Статистика говорит, что их число в течение всех лет независимости остается стабильным. Я стал очень часто слышать истории о том, что российские вузы очень качественно проводят рекрутинговые кампании, приезжая в регионы Казахстана и агитируя себя. Конечно, очень много нашей молодежи едет из северных регионов Казахстана, но и с других областей набираются студенты. Как наша молодежь формируется в России и какое у них впоследствии складывается отношение к соседней стране? Работает ли российское образование как инструмент «мягкой силы»? Что оно дает выпускникам?
Российское образование традиционно привлекает выпускников Центральной Азии, в особенности Казахстана. Тут и географическая близость, и доступность языка, и сходство культур играют свою роль. Российский диплом котируется и у работодателей, что может обеспечить лучшие шансы на трудоустройство. При этом, казахстанские абитуриенты, в частности, приравнены по статусу к российским, имея среди прочего и право на бесплатное образование в ВУЗах РФ. Кроме того, для поступления в российские ВУЗы не требуется сдача Единого Национального Тестирования, форма и содержание которого в последние два года подверглись существенным изменениям и могут вызывать определенные опасения у выпускников. Вместе с тем, Россотрудничество выделяет образовательные гранты, количество которых за последние несколько лет увеличилось в два раза. Надо сказать, что и число студентов из Казахстана, подающее на эти гранты, с 2014 года также выросло. Поэтому полагаться только лишь на официальную статистику в этом вопросе я бы не стала.
В целом, образование сама по себе – один из классических инструментов социализации, а также «мягкой силы». Собственно, Россия не раз открыто заявляла[1] об этом и, судя по всему, она действительно нацелена на привлечение студентов, в том числе из СНГ. Действительно заметно, что все больше российских университетов принимает участие в образовательных выставках в регионе. Также важно заметить, что только в Казахстане функционируют 6 филиалов российских ВУЗов, обучение в которых ведется по российским учебным программам. В Кыргызстане и Таджикистане работает Славянский университет.
Марина, опираясь на то, что вы сказали по поводу средств массовой информации, образования, сходства массовой культуры и похожих культурных кодов, можно ли утверждать, что при всем при том, что казахи, узбеки или таджики в первую очередь видят в себе казахов, узбеков и казахов, российское культурно-гуманитарное воздействие остается на уровне, достаточном для России. Или все же есть озабоченность, что Центральная Азия меняется и начинает выпадать из постсоветского пространства? А если есть такая озабоченность, значит, России может не хватать того воздействия, которое она имеет сегодня. С другой стороны, надо понимать, что бюджет России, как и везде, не “резиновый” и при всем желании нарастить “мягкую силу” в регионе, руки связаны.
Признаться, я не вижу больших опасений со стороны России касательно того, что Центральная Азия меняется и выпадает из постсоветского пространства. Во-первых, пока говорить о кардинальных изменениях не приходится. Несмотря на то, что после Майдана многие исследователи активно обсуждали амбиции России в других постсоветских странах, очевидно, что с Центральной Азией дело обстоит иначе. Переговоры о расширении Евразийского экономического союза хоть и медленно, но ведутся. Российские законы, направленные на поддержание традиционализма, центрально-азиатскими республиками активно заимствуются. Казахи, узбеки и таджики продолжают смотреть телевизор, отдавая предпочтение российским телеканалам. На мой взгляд, серьезных причин для того, чтобы сегодня начать активно наращивать «мягкую силу» у России нет.
Несмотря на растущее влияние Китая в регионе, оно едва ли противоречит российским интересам. Как для Китая, так и для России важны стабильный политический режим, экономический рост и светский характер власти. А уж в сфере «мягкой силы», тем более, ни о каком соперничестве и говорить не приходится.
Я полагаю, что Россия вряд ли начнет кардинально меняться или усиливать свои стратегии в скором времени до тех пор, пока дискурс о «великом советском прошлом» и русский язык, распространяющиеся и через телевидение, и через социальные сети или через летние школы по Евразийской интеграции, принимается и поддерживается жителями центрально-азиатских республик. Эта модель довольно неплохо зарекомендовала себя и думаю, что Россия будет продолжать распространять свое культурное влияние именно согласно этой модели. И Вы правы в том, что даже если амбиции России в регионе по тем или иным причинам возрастут, вопрос финансирования может сыграть решающую роль, ведь Запад свои санкции для России пока продлевает, да и цены на нефть переживают далеко не лучшие времена.
Между Россией и Китаем, несмотря на то, что они хотят стабильности в регионе, все-таки есть противоречия в политической и экономической плоскости. Хотя что касается “мягкой силы”, многие эксперты полагают, что Китаю не одолеть Россию. Потому что китайская культура, язык, менталитет все-таки другой и ближе нам в этом плане именно Россия. Вместе с тем, учитывая как быстро Китай учится, его финансовые возможности и экономическое присутствие в регионе, может ли оказаться, что ситуация в регионе поменяется не в пользу России?
В том, что Китай пытается укреплять свои позиции, используя «мягкую силу», нет никаких сомнений. Институт Конфуция – китайский аналог Гете-Института или Британского cовета, нацеленный на распространение китайского языка и культуры, активно работает по всему миру, в том числе во всех центрально-азиатских республиках. В некоторой степени это действительно способствуют увеличению интереса к Китаю. Учебные гранты и конкурентные по содержанию университетские программы Китая привлекают все больше абитуриентов и студентов из Центральной Азии. Но в отличие от российского, китайское образование в Центральной Азии котируется значительно меньше, да и область применения китайского языка пока весьма ограничена[1]. В сфере торговли спрос на сотрудников, владеющих китайским языком и знакомых с особенностями китайской культуры, безусловно, есть, но пока это далеко не массовое явление.
Отчасти это связано еще и с тем, что к Китаю в Центральной Азии все еще относятся с некоторой опаской. Яркий пример – реакция на поправки Земельного кодекса в Казахстане, носящая во многом антикитайский характер. Это в свою очередь способствовало улучшению имиджа России, по принципу меньшего зла. Как я уже говорила выше, культурная и ментальная схожесть все еще являются важным связующим звеном между Россией и странами Центральной Азии. Да и для того, чтобы изменить ментальные установки центрально-азиатского населения Китаю помимо колоссальных финансовых вложений и экономического присутствия может понадобиться значительное количество времени. Гипотетически это возможно, но я с трудом могу представить успешность подобного китайского проекта в сложившихся на сегодняшний день условиях.
Я хотел спросить по поводу трудовых мигрантов из стран Центральной Азии, работающих и живущих в России. Есть ли какие-либо данные и наблюдения у вас по поводу того, как меняется их восприятие, до и после работы в городах России? По возращению на родину, предстают ли они в виде неких агентов, ратующих за дальнейшее сближение и культурно-гуманитарное сотрудничество?
Надо сказать, что Россия с экономической точки зрения Россия заинтересована в таких «правильных» мигрантах, сохраняя при этом привычную позицию колониального правителя в регионе. Фонд «Русский мир», например, призывает[2] учить «выходцев из Центральной Азии» русскому языку, помогать осваивать новые специальности, противопоставляя низкоквалифицированных мигрантов из Киргизии «пришельцам» из азиатского зарубежья, то есть из Китая, опять же апеллируя к принципу меньшего зла. И такие «правильные» мигранты, активно взаимодействующие с российской средой, вполне могут распространять, как нарочно, так и бессознательно, ценности российского общества. Несмотря на то, что большинство из них видит свое будущее в России, а не на родине, ратовать за дальнейшее сближение и культурно-гуманитарное сотрудничество с Россией, они могут посредствам социальных медиа. Активно участвуя в локальных онлайн-сообществах в Вконтакте на национальных языках, общаясь с родственниками по Skype и загружая исключительно симпатичные фотографии в Instagram, легальные и высококвалифицированные мигранты могут распространять позитивный, но однобокий образ России, который в последствии может воздействовать на предоставления жителей Центральной Азии о России.
Но если говорить о нелегальных мигрантах, для которых работа в России – вынужденная необходимость и которые планирует возращение на родину, то здесь скорее будет обратная ситуация. Согласно недавним социологическим опросам, большинство россиян к мигрантам из Центральной Азии относится негативно, и к сожалению эта тенденция имеет свойство усиливаться с каждым годом. Безусловно, дискриминации могут быть подвержены и легальные и нелегальные мигранты, но именно нелегальные мигранты, находясь в теневой зоне вынуждены с ней мириться. Чаще всего нелегальные мигранты образуют закрытые этнические сообщества и имеют ограниченные контакты с россиянами, отчего могут формироваться социальные стереотипы и разделение на «мы» – таджики/киргизы/узбеки и «они» – русские/россияне. Таким образом, нелегальные мигранты посредствам тех же социальных медиа могут распространить свои впечатления о России, но уже в совершенно другом свете.
Ссылки:
[1] Нурша Гаухар (2017): К дискуссии о «мягкой силе» Китая: уроки для Казахстана (68-82 стр.) http://kisi.kz/uploads/33/files/smtA7Yaz.pdf
[2] http://www.russkiymir.ru/media/magazines/article/66525/
[3] http://www.forbes.ru/news/286965-minobrnauki-predlozhilo-uvelichit-kvoty-dlya-inostrantsev-v-vuzakh-rossii
[4] Huntington, Samuel P. (1996) The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York, NY: Simon & Schuster
[5] Jones, Calvert. “Exploring the Microfoundations of International Community: Toward a Theory of Enlightened Nationalism.” 2014. International Studies Quarterly 58(4): 682-705. (https://gvpt.umd.edu/sites/gvpt.umd.edu/files/pubs/Jones_ISQ.pdf)
[6] Сайт Министерства Иностранных Дел РФ – http://www.mid.ru/rossia-i-problemy-central-noj-azii – был доступен 09.08.2017
Беседы Bilig Brains:
Bilig Brains – виртуальный «мозговой центр» Центральной Азии, в задачи которого входит стимулирование дискуссии о регионе среди молодого поколения аналитиков и экспертов
