Согласно данным британского агентства Softland, Россия в 2016 году впервые в своей истории заняла 27 место в рейтинге ТОР-30 стран с «мягкой силой». Ожидаемо, в лидерах традиционно расположились США, Великобритания и Германия. Таким образом, Российская Федерация стала первой среди авторитарных режимов страной, которая обогнала Китай. Британское агентство подчеркнуло «огромные усилия» Кремля по улучшению имиджа страны как на национальном, так и на международном уровнях. Основным инструментом российской «мягкой силы» является контролируемое государством телевидение и первый канал RT (первоначально Russia Today), который вещает по всему миру на английском, арабском и испанском языках (вскоре будет доступен на французском и немецком)[1].
Дипломатия – еще одна сильная сторона России, которая все активнее участвует в решении ключевых международных проблем (к примеру, Сирия, Иран) и ведет переговоры с США. Portland Communications ставит Россию на 8-е место по участию в международных делах, 11-е место по цифровым технологиям и 14-е – по культуре[2]. В докладе также упоминается главная слабость России – коррупция, дискриминационное законодательство против сексуальных меньшинств и экономический кризис.
Читать: «Мягкая сила» России в Казахстане и Центральной Азии: как выполняет свои цели Россотрудничество?
Интенсивные дискуссии на всех уровнях по концепции «мягкой силы» в России пришлись на период 2010-2013 годов во время волны модернизации, когда крупные НПО и некоммерческие организации стали третьим сектором страны. Но, к сожалению, это продолжалось недолго и завершилось в результате аннексии Крыма и разворачивающихся событий в Донбассе и Сирии. Оказалось, что необходимость усиления жесткой силы и ее применения перевесили аргументы в пользу повышения привлекательности России перед зарубежной аудиторией. Очевидно, что Россия придает особое значение военному сектору, однако Кремль должен быть осторожен, чтобы не допустить монополизации своих внешнеполитических приоритетов военными.
Широкое присутствие чиновников в российском политическом истеблишменте, имеющих военное происхождение и тесные связи со структурами безопасности, во многом объясняет действия России как внутри страны, так и за рубежом, включая ее глобальные амбиции, внезапные военные учения и односторонние действия за рубежом. Парадигма «холодной войны» по-прежнему продолжает доминировать в России как в рамках Доктрины информационной безопасности[3], так и Стратегии национальной безопасности[4].
Российский военный и политический истеблишмент рассматривают применение силы как инструмент внешней политики и обеспечение национальных интересов за рубежом. Эти взгляды, как правило, совпадают, поскольку две группы являются частью исполнительной власти. Когда дело доходит до источника и масштабов внешних угроз, между этими двумя органами (гражданскими и военными элитами) сохраняется разрыв. Различные взгляды на военную и политическую экспертизу в вопросах национальной безопасности стали проблемой для процесса принятия решений в Кремле, что привело Россию к применению силы в Абхазии, Чечне, Осетии, Таджикистане, Приднестровье, Украине и Сирии.
В то же время, Кремль изыскивает возможности по созданию структур безопасности в некоторых странах, где присутствуют интересы российского правительства и бизнеса. Так, заместитель премьер-министра Дмитрий Рогозин объявил о создании структур безопасности, состоящих из ветеранов спецслужб, для защиты российских экономических субъектов за рубежом. Таким образом, российский политический истеблишмент пытается конкурировать с американскими и британскими частными военными компаниями (ЧВК) с целью защиты объектов ЛУКОЙЛа и ГАЗПРОМа за рубежом, в частности в Ираке. Важно отметить, что для этого необходимо иметь межгосударственные соглашения, которые бы позволяли сотрудникам российских компаний хранить и носить оружие в других странах. Однако с этим существуют определенные трудности, поскольку подобные механизмы, как правило, являются двусторонними и позволяют иностранным компаниям действовать в России таким же образом, что Кремль в принципе считает неприемлемым. Кроме того, этот бизнес имеет тенденцию быть теневым, поскольку он не платит налоги. Модификация российского Уголовного кодекса, похоже, начинает процесс легализации, что может привести к выявлению организованной преступности и преступных групп в рамках российских военных операций в Сирии.[5]
Повестка завязана на «великой войне» и противостоянии Кремля с Западом
В этой связи, пришло время признать и принять меняющуюся повестку дня в сотрудничестве с Россией, которая завязана на «великой войне» и противостоянии Кремля с Западом (например, гонка вооружений, военные реформы и бюджет, Сирия). Это отчетливо заметно и прослеживается в официальных заявлениях, поведении и риторике российского политического истеблишмента, а также в Доктрине национальной безопасности 2015 года[6]. Официальная конфронтация и образ врага сформулированы таким образом, чтобы описать необходимость поддержания боевых возможностей, оборонной промышленности и военно-промышленного комплекса, а также пропагандистской машины России. Крупномасштабные военные учения на территории России, а также с иностранными партнерами (например, «Морское взаимодействие» с Китаем ежегодно с 2015 года) только подтверждают милитаризацию российской политики и стратегии.
Взглянув на нынешних губернаторов и специальных посланников в федеральных округах, становится ясной роль и видение военных в политической системе России. 22 губернатора из 85 федеральных округов были связаны с политической партией «Единая Россия», Министерством чрезвычайных ситуаций (МЧС) и военнослужащими/силами безопасности, включая Министерство внутренних дел, Министерство юстиции, Генеральную прокуратуру, Службу внешней разведки, полицию и флот. Большинство из них имеют высокие военные звания и должности, такие как генералы, генерал-майоры, генерал-лейтенанты, полковники и подполковники. Специальные посланники семи из девяти федеральных округов имели военный бэкграунд. Растущее влияние так называемых силовиков в российском правительстве в какой-то степени приводит к конфликтам в отношениях между федеральным центром и регионами. Частично, силы безопасности всегда придерживаются определенной жесткой линии, тем самым провоцируя напряженные отношения. В качестве примера можно привести конфронтацию между федералами и Рамзаном Кадыровым в связи с проведением специальных операций на территории Чечни без согласования с местным правоохранительным органом[7].
После аннексии Крыма Кремль ввел в оборот и представил гибридную информационную провокацию и пропаганду в качестве дискурса войны. Недавние случаи[8] в рамках телепрограммы Первого канала «Евразия» как раз вписываются в эту логику. Так, телеведущие пытались доказать, что людям было выплачено по 50-150 американских долларов за участие в протестах по всей стране против земельной реформы. Сразу после протестов группа агитаторов попыталась манипулировать общественным мнением, рассылая поддельные сообщения и сообщения в социальных сетях по новому закону «Платная скорая помощь». По словам того же телеведущего, казахстанцы будут иметь свободный доступ к скорой медицинской помощи только четыре раза в год. И если это количество будет превышено, человек будет должен либо заплатить, либо умереть. Эти два случая стали первым серьезным примером российской пропаганды и гибридной войны в Казахстане и Центральной Азии.
Большинство центральноазиатских обществ живут в российском информационном и медиа-пространстве (российское телевидение, радио и социальные сети, такие как Odnoklassniki.ru, Vkontakte.ru, Mail.ru). Таким образом, у России есть огромный потенциал и мощнейший ресурс влияния через интернет пространство. Анализ предпочтений социальных платформ казахстанцев показывает разрыв между экспертным сообществом и обществом. В то время как экспертное сообщество, которое должно формировать общественное мнение, использует Facebook и Twitter, население выбирает российские социальные сети[9]. Это демонстрирует низкое влияние экспертов на общественное мнение среди интернет-сообщества.
За последние несколько лет Россия скорее демонстрировала свою жесткую, чем мягкую силу. Однако, несмотря на реваншистскую внешнюю политику, Россия обладает глубокими запасами культурной «мягкой силы». Это, в конце концов, Эрмитаж, Большой театр, Чехов, Достоевский, Малевич, Чайковский и Булгаков. Глобальное мнение и восприятие России широко варьируется во всем мире. В 2016 году Россия значительно улучшила свои позиции по степени привлекательности стран по сравнению с 2015 годом. Возможно, относительно спокойный период на востоке Украины и попытка России взять лидерство в борьбе с ДАИШ в Сирии положительно отразились на восприятии России в мире[10].
В этой связи особую актуальность обретает деятельность Федерального агентства по делам СНГ, соотечественников, проживающих за рубежом, и международного гуманитарного сотрудничества (известное как Россотрудничество). Напомню, что Агентство было создано через месяц после российско-грузинской войны 2008 года, по итогам которой Кремль признал независимость Абхазии и Южной Осетии. Ожидалось, что Россотрудничество должно было стать российским аналогом ЮСАИД, в то время как его текущая деятельность[11] должна способствовать преодолению культурных барьеров, негативных стереотипов и других вопросов с целью развития международного сотрудничества и укрепления мира.
С того времени Россия пытается укрепить свою «мягкую силу» различными способами. Кремлевская логика заключалась в том, чтобы продвигать русский язык, культуру, концепцию «русского мира» и «традиционные ценности» во всем мире, включая Центральную Азию. Однако внедрение концепции американской или европейской «мягкой силы» не получилось, поскольку главной целью политического истеблишмента России было усиление власти и противостояние Западу и США, в частности.
Опираясь на жесткую силу и применение силы на пространстве СНГ, российская «мягкая сила» появилась как некая государственная программа или проект с четкой идеей, структурой и подчиненными агентствами, который определяет повестку для достижения и получения определенного чувства власти и амбиций на международной арене. Кроме того, Кремль пытается вовлечь и военных в создание и генерирование смыслов «мягкой силы». Здесь речь идет об образовательном компоненте, офицерские обмены, к примеру, совместные программы обучения и помощи со странами СНГ в рамках Академии гражданской обороны, МЧС России, учреждений Сухопутных войск и военно-воздушных сил РФ и пр.[12]
Когда российская мягкая сила потерпела неудачу в Украине, потому как не смогла убедить украинцев в привлекательности своей культуры, языка, традиционных ценностей и экономических перспектив ЕАЭС и СНГ, решение свелось к применению силы для урегулирования продолжающегося конфликта. И становится ясным, что милитаризация политического истеблишмента препятствует развитию и правильной реализации идей и проектов российской «мягкой силы», а также значительно ухудшает имидж России за рубежом (хотя он улучшается внутри страны).
Российская «мягкая сила» в Казахстане и Центральной Азии вызывает больше вопросов, чем ответов
Чтобы понять логику российской «мягкой силы», необходимо вспомнить процесса разговора о «мягкой силе» Джозефа Ная[13]. В 2004 году он определил три основных источника мягкой силы – культура, политические ценности и внешняя политика. По словам Ная[14], стратегия «мягкой силы» не имеет ничего общего с традиционными внешнеполитическими инструментами кнута и пряника, вместо этого она пытается убедить, создавать и мобилизовать сети, разрабатывать и передавать убедительные нарративы, устанавливать международные нормы, создавать коалиции и опираться на ключевые ресурсы, которые привязывают одну страну к другой.
Понятно, что логика российской «мягкой силы» сильно противоречит концепции Ная. По понятным причинам кнут и пряник не могут быть частью концепции «мягкой силы» в сравнении с подходами США, ЕС и Китая. В конце концов, оказывается, что недемократическое государство, находясь в кризисе, пытается презентовать новую модель гибридной силы, которая продвигает традиционные ценности, государственное применение силы и недемократическое развитие.
Поэтому российская «мягкая сила» в Казахстане и Центральной Азии вызывает больше вопросов, чем ответов. Поддерживая русский язык, культуру и литературу за рубежом, нынешнее политическое руководство России все еще опирается на общее советское наследие и идентичность. Поэтому результаты «мягкой силы» России остаются неясными. Официальные заявления и поведение российского политического и военного истеблишмента привели к милитаризации российской политики и стратегической культуры. Между тем, каждый кризис, в который каким-то образом вовлечена Россия, отрицательно сказывается на Казахстане и странах Центральной Азии. Если случай с Украиной не был показателем, ситуация с Турцией (военные инциденты, торговые и туристические войны и санкции) стала проблемным моментом для Казахстана и Туркменистана в плане стратегического партнерства с Анкарой и Международной организацией тюркской культуры (ТЮРКСОЙ).
Среди трех основных источников «мягкой силы» российское культурное влияние серьезно недооценивается в Казахстане и, в меньшей степени, в Кыргызстане и Таджикистане. Однако, учитывая текущие демографические тенденции, русский язык, скорее всего, потеряет свой статус lingua franca в Казахстане, и его модель межэтнического согласия может быть подвергнута сомнения. Потеряв свои позиции и влияние в регионе, Россия пытается заменить повестку «мягкой силы» пропагандистскими и гибридными войнами, на примере сдерживания и противостояния с США.
В то же время российская «мягкая сила» воспринимается как само собой разумеющееся в Казахстане, поскольку как публичный дискурс, так и отношение к соседнему государству определяется пост-крымскими фобиями и страхами, а не образованием, культурой и языком. Образовательные программы как инструмент «мягкой силы» реализуются путем копирования моделей западных стран, и очень сложно оценить потенциал взаимодействия в долгосрочной перспективе.
Отношение к России можно назвать «принудительной взаимозависимостью» или «пусть спящая собака лежит»
Учитывая глобальные амбиции Кремля, казахстанское общество одинаково останется разделенным между российским миром, демократическими ценностями и национальной идеей. Например, ограничение или запрет на деятельность западных неправительственных организаций в РФ, а также Закон «О некоммерческих организациях» и уголовная ответственность влияют на демократизацию в Центральной Азии и перспективы роста благосостояния граждан. Законы, усиливающие авторитарные меры и попытки повлиять на гражданское общество вместе с непопулярной и неэффективной социально-экономической политикой, включая противоречия внутри Евразийского экономического союза, представляют собой проблему для всех центральноазиатских обществ.
В целом отказ России от выполнения своих региональных обязательств (например, инициатива по борьбе с наркотиками), отсутствие стратегической культуры и институциональной дисциплины в рамках ЕАЭС значительно усиливает степень геополитической турбулентности в регионе и ставит под сомнение перспективы интеграции на постсоветском пространстве. Кроме того, существует некоторая усталость и раздражение от термина «постсоветскость», особенно среди молодежи Центральной Азии. Помимо этого, необходимо вырабатывать общее понимание и основу для дальнейших взаимовыгодных изменений.
Отношение к России можно назвать «принудительной взаимозависимостью» или «пусть спящая собака лежит». С одной стороны, есть критика внешней политики России и ее глобальных амбиций даже внутри межправительственных органов и организаций. С другой стороны, ухудшение отношений и взаимодействия с Россией может несомненно затруднять и даже искажать двусторонние отношения (трудовые мигранты, двойное гражданство, водные и энергетические ресурсы и т.д.). В результате Россия должна занять лидирующие позиции во внешнеэкономических отношениях со странами Центральной Азией, в роли источника денежных переводов и, как правило, в торговле.
Однако экономический кризис, связанные с Украиной санкции и падение цен на нефть заставили центральноазиатские государства искать альтернативные возможности для адаптации к современным вызовам, без публичного противостояния Москве. В то же время роль и влияние России в Казахстане и Центральной Азии как на национальную, так и на региональную безопасность были в значительной степени мифологизированы и не были должным образом и честно обсуждены. Различные страхи и фобии все еще влияют на процесс принятия решений. Сам Кремль стремится бороться с мифотворческими и антироссийскими информационными кампаниями в массовых СМИ и социальных медиа, подчеркивая важность интеграционных проектов и культивируя свой имидж за рубежом.
В этих условиях Казахстан должен держать дистанцию, когда дело доходит до языка, социальных медиа и телевизионной индустрии, а также процесса нациестроительства в рамках предстоящего политического транзита, и руководствоваться исключительно национальными интересами и приоритетами развития.
Ссылки:
[1] The Soft Power 30: A Global Ranking of Soft Power //http://softpower30.portland-communications.com/ranking/.
[2] Ibid.
[3] Указ Президента Российской Федерации от 05.12.2016 г. № 646
Об утверждении Доктрины информационной безопасности Российской Федерации // http://kremlin.ru/acts/bank/41460
[4] Указ Президента Российской Федерации от 31.12.2015 г. № 683 О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации // http://kremlin.ru/acts/bank/40391
[5] Частные военные компании: легализация наемных убийц или армия будущего? // http://rapsinews.ru/international_publication/20140707/271667681.html
[6] Указ Президента Российской Федерации от 31 декабря 2015 года N 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» //https://rg.ru/2015/12/31/nac-bezopasnost-site-dok.html
[7] МВД: слова Кадырова о стрельбе по силовикам недопустимы //http://www.bbc.com/russian/russia/2015/04/150423_kadyrov_shooting_scandal_mvd_statement
[8] Kazakhstan: State TV Hatchet Job Sparks Indignation // http://www.eurasianet.org/node/78791
[9] Интернет-коммуникации в Казахстане: степень мобилизационного потенциала (по результатам социологического исследования). Алматы: КИСИ при Президенте РК, 2014. — 172 с. – С.136
[10] The Soft Power 30: A Global Ranking of Soft Power //http://softpower30.portland-communications.com/ranking/.
[11] Путин назначил Любовь Глебову главой Россотрудничества //http://tass.ru/politika/1847647http://tass.ru/politika/1847647
[12] Подготовка сержантского и офицерского составов ВС государств Центральной Азии, входящих в Организацию Договора о коллективной безопасности //http://arsenal-otechestva.ru/article/114-podgotovka-sostava
[13] Nye, J. (2011) The Future of Power, New York, Public Affairs
[14] Nye, J. (2004) Soft Power: The means to success in world politics, New York, Public Affairs
Image: Russia Direct
