В продолжение наших материалов по отдельным аспектам экономики советской Центральной Азии (предыдущий материал был посвящен социалистическому размещению промышленности), мы затрагиваем чрезвычайно болезненную тему – голод в Казахстане 1932-1933 годов. Этот голод, который еще называют «голощекинским» (от фамилии первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Филиппа Голощекина), унес жизни более миллиона человек и является одной из наиболее массовых по величине человеческих жертв трагедией в истории Казахстана.
Размежевание советских республик должно было происходить на основании экономической специализации, но с учетом этнического фактора
Начиная с конца 1919 года, среди большевиков велись активные дебаты по административно-территориальному размежеванию вновь созданной огромной республики. Представители Госплана (Государственный плановый комитет Совета Министров СССР) выступали за разделение, основанное на экономической логике. В 1921 году Иван Александров – начальник Комиссии Госплана по районированию – предложил разграничить экономико-административные области в соответствии с их природными ресурсами, потенциальной экономической специализацией и «устоявшимся бытом населения». Интересно, что в своем предложении от сентября 1921 года Александров выступал за разделение Средней Азии, включая казахские степи, на три экономических региона – Западную Киргизию, которая должна была специализироваться на животноводстве, Восточную Киргизию (с преимущественной специализацией по производству зерна и частично по животноводству) и Среднюю Азию (специализирующуюся на выращивании хлопка). Всего был предложен 21 экономический регион. В ответ на это Наркомнац (Народный комиссариат по делам национальностей РСФСР) настоял на том, что этнический фактор должен в обязательном порядке учитываться при осуществлении административно-территориального размежевании, и нельзя разбивать существующие «национальные республики» на отдельные экономические регионы.
Забегая вперед отметим, что ни Госплан, ни Наркомнац данные дебаты не выиграли. Было рекомендовано учитывать, как национальный признак, так и вопросы экономической рационализации. Делимитация границ, в особенности в отношении периферийных участков советской Центральной Азии, происходила вплоть до 1924 года.
Вопросы колонизации отдаленных регионов стали назревать в силу сложившегося в то время «конъюнктурного кризиса» животноводства
Задача перехода кочевых народов к оседлому образу жизни впервые возникла в период с 1892 по 1905 гг., когда резко возросла миграция крестьян на пастбища. Однако результаты первых экспедиций в казахские степи представителей Министерства сельского хозяйства рекомендовали¸ с одной стороны, не наносить никакого ущерба казахскому кочевому животноводству посредством колонизации. С другой стороны, члены экспедиции утверждали, что отдельные земли казахской степи, использующиеся кочевниками для перегонки скота, не смогут стать пригодными для развития земледелия в силу своей засушливости.
Вопросы колонизации, в особенности отдаленных регионов, стали назревать в силу сложившегося в то время «конъюнктурного кризиса» животноводства. Голод 1921-1922 годов, последствия первой мировой и гражданской войн привели к тому, что казахские и кыргызские животноводы имели в своем распоряжении меньшее количество скота, а дистанция перегона значительно сократилась. В то же время, советское руководство воплощало в жизнь агрессивные меры по деколонизации, когда более 8 тыс. славянских хозяйств были экспроприированы, а жители выселены из юго-восточных районов Казахстана, Киргизии и других республик Средней Азии. Совокупность именно этих факторов принималась в расчет при разработке политики колонизации.
Таким образом, политика колонизации была эффективной только на бумаге и в речах советского руководства. Как отмечает Пианциола, колонизация периферийных районов, в особенности Средней Азии, как и политика перевода кочевых народностей на оседлый образ жизни, не являлись приоритетными для Политбюро, а непосредственно сами меры были насильственными и травмирующими.
Политика колонизации и переход на оседлый образ жизни были эффективными только на бумаге и в речах советского руководства
Если говорить о политике перевода кочевников на оседлый образ жизни, что до 30-х годов прошлого века, советские ученые и руководители признавали будущее за кочевым образом жизни. Так, Дмитрий Букинич, ученый-археолог, писал, что «киргизская и казахская экономики основаны на кочевом животноводстве и останутся таковыми еще долгое время (вероятно, всегда)». В то же самое время, Сергей Швецов, член Казахстанской экспедиции АН АССР, сформулировал четкий аргумент в пользу существования кочевого образа жизни: «казахский животновод является кочевником, поскольку он не может заниматься чем-то другим: природные условия вокруг заставляют его вести кочевой образ жизни». В 1925 году специальная комиссия Политбюро рекомендовала Совету народных комиссаров СССР поддержать кочевое животноводство, в особенности среди того населения, которое потеряло большую часть своего скота во времена кризиса 1916-1922 годов.
Смена советского экономического курса началась в 1925 году с решением партии направить Советский Союз по пути быстрой индустриализации. Начиная с 1929 года, экономисты, статистики и этнографы, выступающие в пользу поддержки кочевого животноводства, были подвергнуты остракизму. Термин «кочевничество» стал применяться в отношении социально-экономической практики «отсталых» народов Средней Азии, которые теперь становились легальными объектами политики аккультурации и насильственной социально-экономической трансформации.
Мероприятия по переводу казахов-кочевников на оседлый образ жизни были объявлены в 1929 году, в то время как для населения Киргизской АССР этот процесс был запущен в 1931-ом. На бумаге меры по переводу кочевников на оседлый образ жизни включали в себя оседание кочевников в небольших поселках, строительство домов, установление институтов (школы, учреждения здравоохранения) в районных центрах. Из всех представителей кочевых народностей в РСФСР, пять имели население свыше 50 тыс. человек: казахи (75% населения кочевников РСФСР), кыргызы (12%), буряты (6%), каракалпаки (2%) и калмыки (2%).
По мнению автора, процесс реализации мероприятий по переводу кочевников на оседлый образ жизни был чрезвычайно ограниченным и не являлся приоритетным для советского руководства. Изначальные мероприятия по седентаризации в Казахстане были сконцентрированы в сельскохозяйственных районах и пытались вовлечь казахов в производство зерна и хлопка и оседлого животноводства. Одновременно начались массовые государственные закупки скота, которые разрушили экономику кочевого животноводства и свели к минимуму и те небольшие усилия по внедрению оседлого образа жизни. В подтверждение этого автор приводит цитату из телеграммы администрации районной партии г. Кокшетау в Алма-Ату в 1931 году, факты из которой были отражены и во множестве других документов:
«В отношении перевода казахов на оседлый образ жизни остаются неясными следующие моменты: 1) отсутствует план для Казахской АССР, 2) отсутствует финансирование, 3) непонятно, какая организация должна строить дома или учредить институт, ответственный за это строительство, 4) нет проектов домов, 5) не хватает специалистов».
Основываясь на официальных данных, автор говорит о том, что между 1933 и 1934 годами 164 тыс. домохозяйства стали оседлыми и были размещены преимущественно в домах, оставленных предыдущими жильцами вследствие репрессий и массовых смертей. Сама политика перевода казахов-кочевников на оседлый образ жизни так и не стала приоритетной, а уровень институционализации этого процесса остался крайне низким.
«Они заставляли людей строить дома, чтобы жить цивилизованно», – житель советского Нарына
Проводимая политика по оседлости в Киргизской АССР также была слабой. Был создан Комитет по переводу кочевников на оседлый образ жизни, но он заседал очень редко – только дважды в 1933 году и ни разу в первой половине 1934-ого.
В течение весны-лета 1934 года Советом народных комиссаров РСФСР была направлена комиссия, чтобы оценить результаты проводимой политики оседания в Казахской и Киргизской АССР. Представители комиссии посетили ряд колхозов и сел в Нарынской области, чья экономика ранее полностью держалась на кочевом животноводстве. Мероприятия в рамках проводимой политики подразумевали в 1932 году перевод 8 тыс. домохозяйств (около 40 тыс. населения) на оседлый образ жизни, 5200 из которых планировалось разместить во вновь построенных домах в «поселках оседания» (равносильно среднему уровню оседания в Казахстане). В период с января 1932 года по март 1933 года только 112 домов было построено, и то усилиями киргизского населения. Автор приводит цитату одного из жителей Нарына: «Они заставляли людей строить дома, чтобы жить цивилизованно». Из-за постоянной нехватки строительных материалов, наряду с другими дефектами, окна делались из бумаги, а не из стекла.
В мае 1933 года был введен в действие новый план, в рамках которого население распределялось по пятидесяти семи поселкам вместо крупных двенадцати сел. В итоге, порядка 500 новых домов было построено, но многие из них остались незавершенными и, следовательно, непригодными к проживанию. В завершенных домах окна все еще оставались бумажными, а полы земляными. Планируемые 57 поселков были расположены в местностях, непригодных для земледелия, находящихся вдали от пастбищ и источников воды. Когда прибыли представители комиссии от СовНарКома РСФСР, они не смогли найти ни одного члена колхоза – все население было на пастбищах и перегоняло скот вдали от поселков оседания. Московская комиссия тогда заключила, что кочевые практики остались неизменными, а «комплекс мер, направленных на перевод кочевников на оседлый образ жизни, не исполняется».
Идеи экономического районирования, предложенные Госпланом в 1920-х годах, оставались актуальными, даже несмотря на принятие этнически-территориального принципа размежевания
Очевидно, что фундаментальных различий в политике, проводимой в Советском Союзе по отношению к казахскому и кыргызскому населению, не было. Тем не менее, последствия голода в период «Великого перелома» (политика Сталина по форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства) для Казахстана были катастрофическими. Ряд исследований объясняют это тем, что кыргызское население к тому времени было уже в большей степени оседлым, или отдельные природные факторы обусловили эти различия. По мнению Пианциола, трагичные последствия коллективизации, колонизации и перевода на оседлый образ жизни в Казахстане напрямую связаны с экономическим «районированием» советских территорий.
Идея экономических регионов, предложенная Госпланом в 1920-х годах, оставалась актуальной, несмотря на принятие этнически-территориального принципа размежевания. На самом деле, в Советском Союзе существовал ряд отдельных административно-территориальных единиц, которые только частично пересекались с существующими «национальными республиками». С запуском первой пятилетки, СССР был поделен на 24 экономических региона с различными специализациями, что, по сути, очень напоминало план Александрова 1921 года. Две республики со схожими экономическими специализациями – Казахская и Киргизская АССР – были поделены на два экономических региона. Казахская АССР явилась автономным экономическим регионом, в то время как Киргизская АССР вошла в состав Среднеазиатского региона совместно с Узбекистаном, Туркменистаном и Таджикистаном.
Политбюро реквизировало практически четверть скота у казахских животноводов с целью «прокормить» городское население больших индустриальных городов
Экономический регион Казахской АССР должен был заниматься как производством зерновых, так и животноводством. Наличие большого числа крестьян, занимающихся выращиванием зерновых культур в казахских степях, а также возросшая миграция крестьян на пастбища, привели к установлению высоких планов по государственным закупкам зерна, что в наибольшей степени отразилось на животноводах, потребляющих в больших количествах, но не выращивающих зерно. Летом 1930 года Политбюро приняло решение о реквизиции практически четверти скота у казахских животноводов с целью «прокормить» городское население больших индустриальных городов – Москву и Ленинград. Эти два города получили более 80% всех государственных закупок казахстанского мяса в 1931 году.
В конце концов, пробоины в существующей экономике, массовые болезни скота, сконцентрированного в огромных загонах, привели к смерти половины поголовья, что вызвало сокрушительный голод в регионе, продлившийся вплоть до 1933 года. За это время по оценкам погибло от 1.3 до 1.5 миллионов населения Казахской АССР, а поголовье скота сократилось на 90%. Экономика Казахстана, а также значительная часть населения фактически были принесены в жертву для того, чтобы прокормить социальные группы на вершине сталинской «иерархии потребления», рабочих и городских жителей. В то же самое время Киргизская АССР была подвержена гораздо меньшему объему закупок мяса. В 1931 году только 13.6% поголовья скота было реквизировано в Киргизской АССР, что составляло лишь около половины процента от объема, реквизированного в Казахской АССР. Согласно данным, которые приводит автор, в результате голода 1932-1933 годов порядка 26 тыс. человек погибло – менее 4% всего населения Киргизской АССР. Примечательно, что эти жертвы так же были сконцентрированы в районах, специализирующихся на животноводстве.
Таким образом, автор заключает, что Центральная Евразия – самый большой животноводческий регион в мире – подверглась наиболее травмирующей социальной трансформации сталинской эпохи, в особенности в регионах советской Центральной Азии и Монголии. Сталинская система характеризовалась готовностью пожертвовать частью или полностью уничтожить общество и экономику отдельных регионов, если того требовала политическая и экономическая конъюнктуры. Основополагающее значение для казахской экономики и ее дальнейшего развития, приведшее к голоду, оказало отделение Казахской АССР от остальных стран Средней Азии в автономный экономический регион, который стал «кормушкой» для крупных городов и социальной элиты.
Pianciola, N. (2016). Stalinist spatial hierarchies: placing the Kazakhs and Kyrgyz in Soviet economic regionalization. Central Asian Survey, 36(1), pp.73-92.
