Профессор Эдуард Деннис Сокол (1923–2014) малоизвестен широкой публике. Но его книга, впервые опубликованная в 1954 году под названием «Восстание 1916 года в Российской Центральной Азии» (Edward D. Sokol, The Revolt of 1916 in Russian Central Asia, Johns Hopkins University, 1954), недавно была переиздана при том же университете. Во введении известный специалист по Центральной Азии, профессор Фредерик Старр написал, что книга представляет особенный интерес как одно из редких исследований на табуированную долгое время тему восстания 1916 года, написанное с использованием обширных источников, документов и статей из ранней советской прессы. Научные работы по этой теме в самих странах Центральной Азии начались в основном в 1990х, после распада СССР, но и сегодня они затруднены, так как, пишет Старр, правительство Путина запрещает доступ к архивам в Москве. Сам Сокол предостерегал, что его работа является первой попыткой исследования на эту тему, а не всесторонним исследованием.
Краткий обзор книги. Перевод книги публиковался в газете «Республика»
Восстание 1916 года стало первым сигналом последовавшей катастрофы и последним выражением царистской политики по отношению к меньшинствам. Восстание испытало на прочность контакты и симбиоз разных культур и народов в царской империи, продемонстрировало протест против «белого человека», а также мусульман против неверных. При этом разные культуры (номадическая и оседлая) по-разному отреагировали на посягательство на их свободы и существование.
В частности, религия, была существенным фактором отличия в регионе. Уровень религиозности сильно варьировался. Среди оседлого населения, например, ислам тесно идентифицировался с иранской культурой, стремясь к прогрессу, продвижению искусства, науки, литературы и сельского хозяйства. Хотя такая ситуация значительно ухудшилась с концом эпохи тимуридов, и российские завоеватели застали регион во власти консервативных теологов, где ученики повторяли классику арабской и персидской поэзии как попугаи, без какого-то усилия выучить эти языки. Среди всех народов самыми воинственными были туркмены, которые перешли под российское влияние последними после сдачи крепости Геок-Тепе.
Завоевание Россией региона не встретило никакого сопротивления со стороны международного сообщества. Даже русофоб, сэр Генри Роулинсон сказал в своей речи в 1882 году: «Несомненно, что расширение России на восток от Каспийского моря было большим выигрышем. Переход под российское управление киргизов, узбеков и туркмен и другой части Центральной Азии стало благом для человечества. Работорговля и присущие ей ужасы была отменены, а магометанский фанатизм и жестокость в общем стали происходить реже и попали под контроль. Торговать стало безопаснее, местные ремесленники и производители получили поддержку, а к желаниям населения стали более серьезно относиться, чем при азиатских правителях». Обрисовывая абсурдные картины будущих тамерланов и чингисханов, нападающих на Европу, европейцы призывали держать номадизм (если он представляет политическую опасность) в узде между Китаем и Россией. Пантуранизм, пантюркизм и панисламизм считались более опасными движениями, чем какие-либо другие.
Крестьянин наиболее трудолюбив, когда работает у себя дома
Экономические причины восстания
В своей книге Сокол подробно описывает экономическую ситуацию, предшествовавшую восстанию, и отдельно – хлопковую индустрию. Благодаря Королю Хлопку, торговля между Россией и Центральной Азией выросла в 10 раз за период завоевания – в десятилетие между 1857-1867 гг. Этому способствовали гражданская война в США в начале 1880х, вызвавшая резкий рост цен на хлопок (взлетевших в 4 раза с 1859 до 1865 г), также внедрение в Туркестане семен американского хлопчатника генерал-губернатором Кауфманом. Строительство Транскаспийской железной дороги снизило затраты на транспортировку хлопка и связало экономику Туркестана с царистской империей.
В регионе наступила настоящая хлопковая лихорадка – на хлопок работало 60% всей рабочей силы в Фергане, 80% оборудования, 80% топлива. Всего производства хлопка занимало до 92% всего производства области. Российские министры вынашивали амбициозные планы в отношении центральноазиатского хлопка и обсуждали возможность превратить регион в монокультурный, оставив вместо риса и зерновых только хлопок, по примеру Египта. Водную систему Амударьи сравнивали с системой Египта. «Каждый пуд туркестанской пшеницы конкурирует с русской и сибирской пшеницей, каждый пуд туркестанского хлопка конкурирует с американским хлопком» – слова царского министра сельского хозяйства Кривошеина. Именно ему принадлежит идея Турксиба, железной дороги, посредством которой Россия бы обеспечивала регион сибирской пшеницей.
Что же насчет простого дехканина? Как изменилась его жизнь с хлопковой лихорадкой? С одной стороны, гарантированные продажи урожая, налоговые стимулы и сохранение малых ферм в производстве хлопка должно было бы улучшить положение простого крестьянина. Но ситуация оказалась намного труднее. Цены на хлопок сильно варьировались. Удачный урожай в Америке обрушивал цены на туркестанский хлопок, особенно если там урожай был невысоким. У крестьянина было мало инструментов для страхования рисков – он получал импортируемое зерно только в обмен на определенный объем хлопка. При этом крестьянину приходилось брать суммы в долг у агентов хлопковых фабрик под огромные проценты (не менее 4% в месяц) и в залог своего имущества. Долги, налоги, спекуляции на хлопке и разрушение местной экономики из-за притока дешевых российских товаров – все это приводило к обнищанию крестьянина и потери им земли.
При этом даже с потерей части земли крестьянин оставался работать на своем участке и власти это даже поощряли, потому что здешний «крестьянин наиболее трудолюбив, когда работает у себя дома, чем на чужих плантациях». С потерей земли крестьянин не мог найти другую работу в промышленности, как в Европе или Японии. Регион оставался базой природных ресурсов, и Россия не размещала там промышленные производства, рассматривая колонию как рынок сбыта для своих товаров. При этом богатевшие баи, который подвизались как агенты хлопковых фабрик, а также при первой Хлопковой бирже в Коканде, сформировали союз с российскими властями, и это было особенно заметно в таких городах, как Ташкент и Самарканд.
Между колониализмом России и Англии была существенная разница. Из-за географического фактора, если в Индии и других английских колониях англичане были правителями, администраторами и вели торговлю, то русские в Туркестане занимали весь спектр работ, от верховных чинов управления до уборщиков улиц. На каждом уровне местные сталкивались с конкуренцией с русскими. В промышленности региона (обсуживающей хлопковую отрасль – или 85% промышленности Туркестана) русские монополизировали квалифицированные позиции, образовывалась огромная разница в оплате и условиях труда. Российские рабочие занимали львиную долю рабочих мест на железной дороге, а российские крестьяне почти не занимались выращиванием хлевка. Они занимались пшеницей и зерновыми в деревнях, отделенных от местных, на новых участках, открытых благодаря ирригационным системам. Их наделы были намного больше местных, хотя они на них не работали так интенсивно, как это делал местный крестьянин с простым кетменем.
В номадической части Евразии картина была другой. С 16 века в степи стали появляться первые русские, и это были солдаты, а не крестьяне. Они получали большие участки земли и формировали оборонительные линии против нападок местных номадов или диких зверей. С 1875 года начинается крестьянская колонизация степи. Она вначале происходила очень постепенно и без насилия для местного населения, так как генерал Колпаковский, губернатор Семиречья, осторожно относился к захвату земель кочевников. Но с начала 20 века ситуация стала меняться, когда российские власти стали активнее подталкивать своих бедных крестьян, сформировавших огромный класс после отмены крепостного права в 1861 году. Транссибирская железная дорога, запущенная в 1891 году, помогла осуществлять переселение в степь и ускорила ее колонизацию.
Излишек земли, сверх того, что, по мнению царской власти, было необходимо для кочевой экономики, стал повсеместно изыматься в пользу переселенцев. Захват земли и водных ресурсов, а также лесов, в соответствии с реформами Кауфмана, создавал барьеры для кочевой экономики, делая ее невозможной во многих районах. Власти предлагали освобождение от налогов тем номадам, согласившимся перейти на оседлый способ. Хотя переход на оседлость для бедняков, оставшихся без возможности кочевать, был лучшим способом остаться на плаву, ему сопротивлялись богатые баи, чьи доходы зависели от кочевого животноводства. Зажатый между российскими властями и собственными баями, номад откочевывал на другие пастбища, но зимой его положение ухудшалось. Регион заполонили коммерческие товары из России, включая водку, сигареты и другие товары «цивилизации», которые часто отпускались бедным кочевникам в долг зимой в залог скота, а весной долг взыскивался. Спекулянты продавали заложенный скот по несоизмеримо более высокой цене в других областях. Такая широкая практика привела к тому, что было потеряно около 14-15% скота Семиречья.
К 1913 году царскими властями было захвачено около 4,5 млн гектар лучших земель только в Киргизии, и образовался класс безземельного пролетариата, батрачивших на русских переселенцев или своих баев.
Заявления российских властей о том, что российские крестьяне несли с собой более высокую культуру, должны восприниматься со скептицизмом. Как свидетельствует официальный отчет графа Палена, «ни в ассортименте продукции, ни в знании фермерства русские не превосходят местных земледельцев – дунган – напротив, последние выращивают рис, оливки, разнообразные овощи, виноград, груши и даже хлопок, что требует гораздо более интенсивной культуры, чем обычная крестьянская экономика. Даже экономика киргизских номадов в плане адаптации к природным условиям региона (но не в плане техники) находится выше, чем экономика русских».
Плохая подготовленность и оснащенность русских крестьян обуславливала необходимость приобретения все больших земель у кочевников, распределение земли также сопровождалось спекуляциями, коррупцией как среди местных, так и российских управляющих.
Наконец, среди туркменов, сдавшихся только после падения Геок-Тепе в 1881 году, российская колонизация была менее значительной, и российские переселенцы здесь составляли только 10% населения в 1914 году, и это были в основном солдаты в гарнизонах. Конфликт здесь разгорелся из-за распределения воды и экономических причин.
Русское правление считалось случайным, временным, ненужным и проблемным
Политическая обстановка
Царистская российская Центральная Азия была фактически военно-полицейским государством, управляемым всесильным генерал-губернатором. Туркестанский губернатор имел больше всего полномочий, по сравнению с другими губернаторами в империи (Польша, Кавказ). Он подчинялся военному министерству, а не министерству внутренних дел (степные области, включая города Акмолинск, Семипалатинск, Уральск, Тургай, а также Семиречье, управлялись на основании Степного кодекса, но подчинялись министерству внутренних дел, за исключением Семиречья). По словам лорда Керзона, российская Центральная Азия представляла собой большой лагерь, в 1911 году число солдат достигало 125 тысяч, хотя опасность столкновения с британцами уже сошла на нет. На каждый уезд полагалось от 2 до 4 приставов, военных офицеров. Однако военные чины имели мало возможностей для карьерного роста в этом регионе. Жалованье было низким, и служба в Туркестане рассматривалась часто как реабилитационная ссылка для военных, потерявших благосклонность руководства. Коррупция, интриги и вмешательство в местные выборы были распространенной практикой.
С приходом в Центральную Азию русские были заинтересованы в обеспечении мира и безопасности в регионе. Для этого они рассчитывали поделить регион по национальному признаку, чтобы не допустить политических альянсов между ними. Потенциально опасным врагом для русских колонизаторов было мусульманское духовенство. Поэтому со времен Кауфмана религиозная активность подавлялась, включая ограничения на некоторые нормы шариата, налоги, вакуф, хадж. Однако эти меры не встретили большого сопротивления и Кауфман решил, что мусульманская культура может сойти на нет сама собой.
С новыми, либерализованными положениями 1886 года власть российских чиновников сократилась и свелась к военно-полицейскому контролю.
Самую ярую оппозицию российскому правлению выражали в Ферганской обрасти (бывшем Кокандском ханстве), которая была и самой экономически развитой областью края. Каждый год происходили стычки с бандами, которые бродили по Фергане в 1880-е и периодически провозглашали себя наследниками свергнутого хана Коканда. Движение «псевдоханов», в конце концов, было разгромлено, но в ходе восстания 1916 года некоторые “наследники” вновь заявят о себе.
В 1885 году во время англо-российского противостояния слухи о грядущей войне между Россией, с одной стороны, и Китаем и Афганистаном, с другой стороны, вызвали возбуждение во всей Фергане. Люди говорили о прибытии мессии – Махди – и джихаде против русских. Банды псевдоханов возобновили нападки, и один из их предводителей Дервиш Хан Тюра рассчитывал на поднятие более широкого восстания. В банды вербовали в основном бездомных дехкан, бродяг и бедняков, очевидно пострадавших от Короля Хлопка. В 1897-98 гг цены на хлопок стали резко снижаться, и кризис стал связкой между обедневшими крестьянами и религиозными фанатиками.
В 1898 году произошло восстание в Андижане, в ходе которого 22 российских солдат было убито и 16 – ранено. Толпа под предводительством ишана Мадали неожиданно напала на военный гарнизон. Это была атака не на мирных жителей, российских чиновников и администраторов, но на военный гарнизон. Восстание раскрыло уровень местного недовольства российской властью, его политический характер и угрозу распространения этого недовольства на весь регион. На допросе Мадали заявил, что причинами восстания были: низкий уровень морали с приходом русских колонистов, несоблюдение шариата, запрет хаджа, религиозных налогов, ограничения вакуфа. Российские власти заподозрили Мадали в связи с турецким султаном (калифом), который якобы письмом поощрил Мадали к восстанию, и начали расследовать возможное влияние тюркского панисламизма на восстание. Этот пункт подчеркнул в донесениях сам царь, которому возможно льстило, что восстание было организовано внешними силами, а не спровоцировано недовольством против его администрации.
Если богатые и состоятельные местные жители боялись силы русских, то простые люди до конца не отдавали себе отчет в том, что представляет собой русская армия. Русское правление считалось случайным, временным, ненужным и проблемным. Наказание за Андижанский бунт было суровым, около 400 человек осудили и 18 повесили. Урок Андижана запомнил и молодой генерал Куропаткин, который руководил подавлением бунта, и который через 18 лет будет иметь дело с восстанием в гораздо большем масштабе.
После андижанских событий меры по безопасности ужесточились, русским поселенцам раздали винтовки. Но коррупция и захват земель не прекращались. После 1898 года ростки политического революционного движения стали заметны в среде русских жителей. Хотя связи между либеральными русскими манифестациями и местными массами были слабыми, в местной среде стало расти прогрессивное националистическое движение джадидов, на котором либеральная русская мысль, безусловно, отразилась.
Джадиды, выходцы из среднего класса – мелких и средних торговцев и интеллигенции, которой оказывали поддержку некоторые богатые купцы, представляли собой левое крыло панисламистов в российской Центральной Азии, среди них были и радикальная, и умеренная фракции. За семь лет с 1905 года джадиды открыли 55 новометодных школ. Но это была крайне малая цифра и скорее свидетельствовала об их практическом неуспехе. Но, тем не менее, эти школы стали основой зарождения светской (и даже антиклерикальной) интеллигенции, так же как и первые, основанные ими газеты. Правое крыло панисламизма представляли улема, представители старых традиций с центром в Бухаре. Хотя обе группы имели одну цель – объединение мусульман – между ними были острые противоречия. Они больше обращались к Аллаху, чем к своему народу, и безграмотные ремесленники, пролетариат и дехкане оставались наедине со своими проблемами.
Политическая организация среди казахов и киргизов происходила медленнее, из-за малого количества городских людей и распространенной неграмотности. Первые признаки политической жизни появились в 1905 году после Манифеста 1905 года и Указа 17 апреля. Здесь также организовались две фракции – духовенства и интеллигенции. Деятельность интеллигенции, публикация первой газеты «Казах» продвигали культурные и национальные ожидания народа. Духовенство же играло меньшую роль, чем среди оседлого населения.
Плохая подготовка, дезинформация, слухи в разгар хлопкового сезона привели к волнениям
Фазы восстания
Восстание, как известно, началось с объявления мобилизации инородцев на нужды армии во время Первой мировой войны. Но и до этого российская администрация подняла налоги и объемы реквизиции (в виде скота, хлопка, юрт) с местных в пользу армии. Регион наполнился слухами о деятельности многочисленных турецких агентов, ведущих подрывную работу среди мусульманского населения (Турция воевала на стороне Германии и Австро-Венгрии). Насколько эти слухи и сообщения соответствовали действительности, неизвестно. В одном из писем генерал-губернатор Туркестана пишет, что «коренное население равнодушно к европейской войне и единственная опасность исходит от мулл, которые могу агитировать в неблагоприятную для нас сторону».
Россия несла большие потери в войне, и было решено призвать инородцев на работы по устройству оборонительных сооружений в районе действующей армии. Указ о мобилизации инородческого населения был подписан 25 июня, император предписал призвать до 250 тыс. местных жителей Центральной Азии в возрасте 19-43 лет. Возраст призывников стал проблемой, так как у местного населения не было свидетельств о рождении, и возраст считался по лунным годам и циклам. Власти понимали, что призыв на тыловые работы – как естественный долг и проявление патриотизма – мог быть понят населением как призыв на военную службу. Было решено, что призыв будет осуществляться по приказу, не по семейным спискам, и индивидуально, по решению волостных правителей, а не по возрастным группам (включающим богатые слои местных). Только один голос в российской администрации (некоего Булатова) возражал против этого плана как несправедливого. Ответственность за исполнение приказа была возложена на местных управляющих.
Местное мужское население края составляло около 3,5 млн человек и 250 тысяч было 8% от общего населения (за исключением населения Бухарского и Кокандского ханств, к которым приказ о мобилизации не применялся). Определенное количество работников следовало оставить на хлопковых полях. Поэтому Фергана получила некоторое исключение, а призыв с Семиречья был больше.
Оседлый крестьянин восстал первым. Плохой урожай хлопка в 1916 году означал, что у крестьянина не было денег откупиться от призыва. Сам Керенский свидетельствовал, что 60-летний мужчина был вынужден мобилизоваться как 30-летний, так как у него не было 300 рублей, необходимых для откупа, тогда как богатый 30-летний выправлял документы на 50-летнего, потому что был в состоянии заплатить. Местная администрация практиковала огромные взятки, в сумме доходившие до нескольких миллионов рублей.
Плохая подготовка властей в информировании и разъяснении указа, дезинформация, слухи в разгар хлопкового сезона привели к волнениям. Народ пришел в движение, и первая вспышка недовольства произошла в Ходженте 4 июля, за 4 дня до официального объявления указа. 7 июля толпа напала на волостного и писаря в окрестностях Самарканда. 9 июля произошли беспорядки в Андижане среди студентов медресе. Власти применяли оружие и расстреливали восставших, что еще больше разъяряло людей. К 13 июля восстанием была охвачена вся Фергана, и 17 июля в Туркестане было объявлено военное положение. Генерал Гиппиус, губернатор Ферганы, надел халат, водрузил шапочку и с Кораном в руках пытался оправдать царский указ и призвать местных к добровольному призыву.
Военное положение усугубило плачевное состояние в хлопковой отрасли и привело к еще большим волнениям, так как банки отказывались финансировать урожай. Под предводительством ишана Назир Ходжи, объявившего священную войну, восстал Джизак, где не было хлопковой экономики и призыв, соответственно, был больше, и власти продолжали изымать землю. Предводители восставших объявили себя ханами и беками, подняли белое знамя национализма, разрушили железную дорогу, чтобы предотвратить появление новых русских войск, но к уже к концу июля восстание было подавлено усилиями новоназначенного генерал-губернатора Куропаткина.
Вторая фаза восстания охватила киргизов и казахов, которые столкнулись с теми же проблемами: недостаточной информацией, слухами о том, что их посылают на окопы или войну, коррупцией местной администрации. В Семиречье киргизам русские крестьяне сообщали, что их везут на войну на верную смерть, чтобы русские крестьяне могли забрать их землю. Термин «реквизиция» оскорблял местных. В степь были посланы казачьи отряды.
Казахская интеллигенция в лице Алаш-Орды тревожилась о статусе казахских призывников и настаивала на том, чтобы казахи стали частью казачьих отрядов. В большинстве, они встали на сторону правительства и печатали в газетах призывы людям принять указ. С 8 июля в степи стали формироваться банды, атаковавшие своих же аксакалов, волостных и писарей. Но восстание среди казахов Семиречья не прияло огромных форм по некоторым причинам, среди которых основная – казахи долгое время контактировали с русскими, в отличие от киргизов, проживавших в отдаленных районах. По свидетельствам русских, «казахи воевали как джентльмены, тогда как кара-киргизы и дунгане показывали особенную жестокость по отношению к беззащитным русским». Кроме того, у казахов отсутствовали лидеры, должное вооружение, им некуда было откочевывать, в отличие от туркменов и киргизов, которые могли бежать в Персию и Китай или хотя бы в горы.
Восстание киргизов и казахов в Семиречье началось в августе, позже, чем в других областях Туркестана и власти смогли его предвидеть и подготовиться к нему. Несмотря на это сопротивление киргизов было яростным. В Пржевальске, например, восставшие смогли добиться некоторого успеха из-за горного ландшафта.
Подавление восстания было жестоким. Целые села были расстреляны, подавление сопровождалось грабежом и убийством мирного населения. Только в Пржевальске было убито до 700 киргизов, не участвовавших в восстании. Куропаткин писал: «Мы должны сурово наказать киргизов, но также и положить конец линчеванию русским населением». 13 августа разъяренная толпа русских жителей растерзала около 500 арестованных киргизов в Беловодске при полном попустительстве военных.
Люди бежали в Китай (это осталось в памяти как Уркун – «исход»), среди них: дунгане, киргизы, казахи. Русские войска пытались вернуть их обратно. Некоторые восставшие забирали с собой русские семьи в качестве заложников и кровопролитие продолжалось с обеих сторон.
Восстание туркмен было более длительным, но менее острым, чем у киргизов. Оно было больше вызвано опасениями за хлопковый урожай, а некоторые воодушевленные туркмены даже оскорбились призывом на работы и рвались на войну по примеру знаменитой кавалерии Текке. Наиболее проблемным было сопротивление туркменов-йомудов на границе с Персией, которые стали откочевывать в Персию и оттуда предпринимали атаки на российские патрули (иногда совместно с персидскими йомудами). Силами генерала Мадритова восставших удалось окружить и разбить только к концу декабря 1916 года.
Турецкий панисламизм полностью провалил свою миссию в Центральной Азии
Конец восстания
Восстание стало неожиданным для российских властей, богатых местных элит и религиозных деятелей. Если российская охранка накануне восстания была слишком занята джадидами и панисламистами, то местные элиты не имели единой позиции – они или поддерживали восставших, так как мобилизация затрагивала их коммерческие интересы, или заверяли российские власти в своей преданности, опасаясь репрессий. Муллы же надеялись восстановить свое влияние на верующих и часто преувеличивали свою роль среди восставших.
Беднота была основной движущей силой восстания, и если судить по количеству и статусу жертв восставших, то их ярость имела разные мишени. В Семиречье восставшими было убито всего 14 представителей российских властей и свыше 2000 русских колонистов и казаков. В Фергане было убито 34 местных управляющих и только один русский. В оседлых областях именно местные управляющие были ближайшей мишенью и раздражителем. А в Семиречье, где русские переселенцы активнее всего конкурировали с местными за землю, пострадали именно русские семьи. Интересно, что в протестующей толпе мужья использовали своих жен, так как надеялись при помощи женщин заставить власти с ними мирно говорить. Но беднота не смогла выдвинуть ярких лидеров и следовала за лидерами из других классов. Требования были слабо сформулированы и направлялись против приказа о мобилизации, не затрагивая другие системные проблемы.
Восстание в Центральной Азии являло собой “золотую возможность” для врагов России, и рапорты охранки до начала Первой мировой войны сообщали об активности немецких и турецких шпионов в регионе. Но на самом деле турецкий панисламизм полностью провалил свою миссию в Центральной Азии, как и везде. Британский консул в Кашгаре писал: «после тщательного изучения, я нахожу мало свидетельств тому, что магометане Центральной Азии находятся под влиянием панисламизма. Симпатии к Турции не выражены, и ее не рассматривают как центр исламского мира». В защиту центральноазиатского восстания также не выступили и другие мусульмане России, отчасти из-за сильных центробежных тенденций – они оставались разрозненными культурно и политически. Даже военнопленные из Германии и Австро-Венгрии, которых посылали в Центральную Азии, не сыграли никакой роли, хотя многим удалось бежать в Персию, где они участвовали в восстании против союзников в северной Персии.
Российские власти предприняли масштабные действия чтобы предотвратить новые вспышки восстания – это были военные меры, как усиление контроля и расстановка военных постов по железной дороге, экономические меры, как реквизиция скота, пересмотр земельных законов, импорт дешевого зерна для бедных, административные, как реорганизация уездов, особенно в плодородной долине реки Чу, где был создан новый всероссийский уезд и был введен запрет на возврат киргизов, бежавших во время подавления восстания в Китай.
Количество жертв с российской стороны, по официальным данным, составило 3,709 человек, включая убитых и пропавших. Из них погибло всего 97 солдат и 24 чиновника. Хотя Россия принесла в жертву восстанию больше людей, чем в ходе завоевания всех пяти областей Туркестана, это несопоставимо с местными жертвами, составивших около 270 тыс людей. Уничтожено 20% населения, 50% лошадей, 39% скота, 55% верблюдов, 58% овец и коз. Культивируемая земля сократилась на 163 тыс. гектар.
Это, разумеется, нанесло большой удар по экономике региона. Три года спустя деревни оставались разрушенными, ирригационные каналы – заброшенными, земля и растительность – вымершей. Население было запугано, опасаясь даже обращаться к властям с жалобой на мародерство и грабежи со стороны русских.
К 1 февраля около 110 тыс. рабочих из региона были мобилизованы на фронт. Некоторые работали в самой Центральной Азии на железной дороге и оборонительных участках. Некоторые были посланы не только на фронт, но и в Центральную Россию, Украину и т.д.
Российский режим был сам слишком азиатский, чтобы нести влияние в Азию
Советская интерпретация
В конце книги Сокол останавливается на вопросах интерпретации событий в Советском Союзе. Очевидец событий, большевик Григорий Бройдо выдвинул версию, что царские власти намеренно способствовали развитию восстания для своих целей, чтобы захватить больше земли. По мнению Турара Рыскулова, российским властям хотелось иметь плацдарм для наступления на Персию, Китай и Афганистан. Но эту версию раскритиковали другие исследователи, одним из аргументов которых было сравнительно малое количество войск, находившихся в регионе для этих целей. В условиях острого дефицита солдат и рабочих затевать такую провокацию было бы бессмысленно.
Историк Шестаков в статье от 1924 года писал о том, что имперские власти намеренно обманывали местных о якобы трудовых работах как цели указа, а на самом деле стремились получить местных жителей в качестве пушечного мяса. Роль манапов и аристократии также была спорной. Предводители восстания часто были из элиты, хотя некоторые большевистские историки утверждали, что элита встала на сторону царской власти. Но большую роль играли родственные связи, и часто род выступал единым щитом, независимо от классовых различий. Ранние советские историки в целом рассматривали восстание как прогрессивное, хотя и велись споры, было ли это восстание пролетариата или национально-религиозное движение. В более позднем периоде стали раздаваться мягкие оценки российскому правлению, отмечая его цивилизационную роль и технический прогресс. С новой характеристикой российской колонизации движения, включая восстание казахского хана Кенесары, потеряли «прогрессивность» и стали «реакционными», организованными баями-феодалами и иностранными агентами.
Сам автор пишет в заключении, что русские были мало подготовлены к задаче несения цивилизации в Азию. «Российский режим был сам слишком азиатский, чтобы нести влияние в Азию». Политика была дефективной во многих аспектах. Сам Куропаткин признавал, что «за тридцать лет мы не приблизились, а отдалились от местных». Восстание не было синхронным, кочевники и сарты оказывали сопротивление отдельно друг от друга, и это дало возможность Куропаткину быстро перемещать силы и подавить его на разных этапах.
Восстание выявило отсутствие истинных лидеров и мощной пропаганды, способной дать ощущение исторического единства и расшевелить людей, чтобы они поднялись из-под пяты угнетателя к освобождению. И хотя восстание 1916 года было жестоко подавлено русскими, старые обиды остались.
