Какова взаимосвязь между экономическим кризисом и сменой внутреннего политического режима? В некоторых случаях экономический кризис ведет к уязвимости демократии, в других – напротив, облегчает транзит к демократии.
Демократии более устойчивы к кризису
Джулия Брауэр и Томас Карозерс в статье 2009 года для Фонда Карнеги анализируют влияние глобального кризиса тех лет на демократические режимы. Они рассматривают существующие исследования, изучающие, насколько нестабильность может привести к смене правительств или смене в системах управления, а также насколько уязвимы к нестабильности демократические и авторитарные правительства. Авторы делают три вывода:
- В подавляющем большинстве в истории экономический кризис не приводил к смене режима, и во многих случаях даже к смене правительства.
Исследование Пей и Адесник (Pei and Adesnik 2000) рассматривает политические последствия 93 экономических кризисов (кризис определяется годовой инфляцией выше 15 процентов, а также стагнирующим или отрицательным ростом ВВП в странах Азии и в Латинской Америке между 1945 и 1998 гг). Экономический кризис способствовал смене режима только в 30 случаях. Шесть из них соответствовали модели «немедленного коллапса режима» («модель Сухарто»). В остальных случаях смена режима произошла во временном промежутке от 18 до 30 месяцев. Пожалуй, наиболее удивительным выводом стало то, что только в около 18 из оставшихся 63 случаев экономический кризис привел к смене правительства. Примерно одна пятая часть случаев осталась без изменения, экономические трудности закончились до следующих выборов. При этом экономические кризисы оказались менее критичными для смены режима в течение 1980-х и 1990-х годов, чем в предыдущие два десятилетия.
- Демократии оказались более устойчивыми к воздействию дестабилизирующих экономических кризисов, чем недемократические режимы (за исключением монопартийных авторитарных режимов).
В том же исследовании выясняется, что из 40 случаев экономических кризисов в демократиях, 16 привели к смене правительства и только 10 – к смене режима. Из 34 случаев экономического кризиса в ограниченных демократиях и военных режимах, половина привела к смене режима. Монопартийные авторитарные режимы оказываются наиболее устойчивыми к экономическому кризису. Из 10 таких случаев, ни в одном не произошла смена режима или правительства.
- Несколько факторов повышают вероятность экономического кризиса, ведущего к смене режима: слабое внутреннее единство среди правящих элит до кризиса, слабый гражданский контроль над вооруженными силами, внутренние конфликты, такие как идеологическая поляризация, волнения рабочих, вооруженный протест, а в случаях авторитарных режимов, существование умеренной и заслуживающей доверия оппозиции.
Этот вывод можно сделать на исследованиях нестабильности в Латинской Америке. Политические последствия долгового кризиса в Латинской Америке в конце 1970-х и в начале 1980-х годов показывают, как эти факторы могут взаимодействовать с экономическим кризисом, чтобы вызвать смену режима. Долговой кризис обострил существующие расколы внутри правящей элиты, подрывая основы легитимности этих режимов и стимулируя отступничество среди бизнес-элиты из правящей коалиции, которые стали сомневаться в способности режимов справиться с кризисом. В сочетании с увеличением народного протеста (так как оппозиционные движения использовали ухудшение экономических условий для привлечения новых последователей), долговой кризис помог выиграть сторонникам мягкой линии в правительстве. Они заключили, что расходы на дальнейшее принуждение превышают выгоды от такого принуждения, и стали вести переговоры о своем уходе. Наличие умеренных оппозиционных движений ускорило решение сторонников мягкой линии согласиться на ведение переговоров, так как предположительно эти движения были более склонны согласиться на выгодные условия для уходящего режима.
Монопартийные авторитарные режимы, как правило, имеют централизованные организационные структуры, а также сильные принудительные аппараты, что делает расколы внутри правящей элиты менее вероятными. В таких случаях элита также вероятно имеет глубокие связи с основными группами интересов в обществе через патронаж и тем самым уменьшает потенциал для народных волнений.
Режимы, которые основаны на коалиции, в которых присутствуют разные предпочтения антикризисной политики, скорее всего, распадутся, а режимы, опирающиеся на коалицию единой политики, выживут
Природа элиты и роль капитала в авторитарных режимах
Другой интересный ракурс в оценке влияния экономического кризиса на политические режимы ставит исследователь Томас Пепински из Корнелльского университета. В своей книге Economic Crises and the Breakdown of Authoritarian Regimes (Cambridge University Press, 2009) он анализирует влияние экономического кризиса на возможность распада авторитарных режимов на пример Индонезии и Малайзии. Это отличает его исследования от других работ, посвященных взаимосвязи между устойчивостью политического режима и экономическим кризисом, которые в основном проводились на примере латиноамериканских стран. При этом свою основную теорию коалиций Пепински все же тестирует на примерах кризиса в Чили, Аргентине, Уругвае, Мексике.
Последствия азиатского финансового кризиса 1998 года известны: режим в Малайзии устоял, а в Индонезии – нет. Почему финансовые проблемы приводят к сменам авторитарных режимов в одних странах, но не других – это и есть центральный вопрос книги. Пепински аргументирует, что успех или провал авторитарного режима зависит от того, насколько удовлетворены нужды мобильного и недвижимого капитала в выбранной антикризисной стратегии.
Владельцы недвижимого капитала не могут переместить свой капитал за национальную границу или потому что это невозможно, или потому что стоимость владения слишком высока, чтобы конвертировать ее в наличность. Мобильный капитал – опасный союзник для авторитарных режимов, так как его можно легко вывести за границу. Кроме того, есть трудовые ресурсы, которые относятся к недвижимым. Владельцы разных видов капитала по-разному реагируют на антикризисную политику – ортодоксальная политика, включающая макроэкономическую дисциплину, ужесточение бюджета и проч., вызывает неприятие недвижимого капитала и рабочих, а неортодоксальная политика (привязка обменного курса, валютный контроль)– неприятие мобильного капитала. Соответственно, режимы, которые основаны на коалиции, в которых присутствуют разные предпочтения антикризисной политики, скорее всего, распадутся, а режимы, опирающиеся на коалицию единой политики, выживут.
Так, в Индонезии, Аргентине и Уругвае оба вида капитала – мобильный и недвижимый – объединялись в коалицию с разными предпочтениями и кризис обострился. В Малайзии, Чили, Мексике авторитарный режим объединился с агентами недвижимого капитала и смог достичь политической и экономической стабильности.
Правительство Сухарто – Нового порядка – и сама семья Сухарто во многом опиралась на поддержку «конгломерата» (китайско-индонезийский мобильный капитал, сконцентрированный в ликвидных инвестиционных ресурсах), который находился в противоречии с местным, связанным с военной элитой, недвижимым капиталом, который возник в результате больших инвестиций государства в инфраструктуру.
Несмотря на ограничения этнического характера, роль китайского бизнеса, по Пепински, оказалась решающей для судьбы диктатора. Широко распространенные протесты, вызванные экономическим кризисом, могли бы быть урегулированы, но распад коалиции между мобильным и недвижимым капиталом и массовый исход китайско-индонезийского капитала оказались слишком критичными для поддержки режима, и Сухарто был вынужден подать в отставку.
После массовых протестов на Яве в начале 1998 года, от 20,000 до 30,000 китайцев из Индонезии покинули страну или переселились в более отдаленные районы. С ними ушел мобильный капитал, который стал вкладываться в недвижимость, банки и инвестиционные рынки в Сингапуре, США и Австралии. Сменивший Сухарто президент Хабиби даже объявил новый проект по возвращению капитала в Индонезию, и специальные посланники пытались уговорить этнических китайцев Индонезии вернуться из своих добровольных ссылок.
Одной из характеристик экономического и политического кризиса стало широкое распространение антикитайских настроений (которое было поддержано владельцами недвижимого капитала, мусульманскими лидерами, военными). Пепински аргументирует, что рост антикитайских настроений на самом деле стал триггером смены режима в Индонезии. Хотя Сухарто действовал рационально до конца своих дней, его собственная семья действовала в интересах «конгломерата» и отсылала большие суммы в оффшоры.
В Малайзии премьер-министр Махатхир опирался на поддержку этнического малайского бизнеса, у которого не было мобильного капитала, который можно было бы переместить за границу. Это позволило ему ввести запрет на утечку капитала и провести экспансионистскую политику, которая удовлетворила его сторонников и спасла режим.
В Индонезии также было больше противоречий внутреннего характера, чем в Малайзии, такие как разница поколений, студенческое движение, растущая независимость национального бизнеса, что сформировало базу для демократии. В Малайзии государство было сильно вовлечено в создании капиталистического класса, который остался ему лоялен.
Внешний фактор
Глобальный кризис 2007-2009 года рассматривался больше как результат происходящего кризиса в Соединенных Штатах, а не в развивающихся странах и поэтому его влияние стало менее ощутимым, так как правительства развивающихся стран смогли переложить часть вины за экономические трудности на Соединенные Штаты.
Азиатский финансовый кризис также в большей мере связывался с неправильной политикой «вашингтонского консенсуса» и, особенно, МВФ. Антизападные настроения сопутствовали росту исламистских и других сепаратистских движений. Тем не менее, такие страны, как Южная Корея и Индонезия, в результате кризиса улучшили корпоративное управление и сделали большой прогресс в демократии.
