В заключительной части своего большого интервью профессор Уильям Фиерман анализирует, как язык может быть использован в качестве политического инструмента и какое символическое значение он имеет, какие обновления произошли в языках ЦА, а также почему национальные языки не могут выйти на национальный уровень в регионе.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ИНТЕРВЬЮ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ
НА КАКОМ ЯЗЫКЕ МЫ С ВАМИ РАЗГОВАРИВАЕМ?
По-Вашему, на каком языке разговаривают таджики – таджикском или персидском? Какие дискуссии по поводу названия языков происходят в странах Центральной Азии? Почему языки хотят переименовать? Объяснение в виде «название для этих языков выдумали большевики» – не единственная причина, наверное, ведь до прихода большевиков эти языки в таком виде как сейчас не существовали – алфавит был другим, словарный запас был другим, да и в фонетике, и в грамматике произошли изменения.
На самом деле я не знаю фарси или таджикского. Но тут ответ на Ваш вопрос связан с другим вопросом, а именно “Что это такое язык?” Мы употребляем слово “язык” так, как будто все знают то, что он собой представляет. Сегодня появилось очень много электронных гаджетов, для которых можно выбирать инструкции на разных языках, например: английский, русский, испанский, немецкий, французский и т. п. Иногда бывает один португальский, а иногда два разных – португальский европейский и португальский бразильский. Что это значит? Португальский – один язык или два? Разумеется, разновидностей португальского, на самом деле, намного больше. А португальский, скажем, Бразилии (если не обращать внимания на различия в языке разных регионов этой огромной страны) — это отдельный язык или только диалект? Проблема тут в том, что если судить только по лингвистическим признакам, то разницы между диалектом и языком нет. Некоторые лингвисты говорят, что язык—это диалект с армией или с флагом. Это только шутка, но тут большая доля правды.
Теперь можно вернуться к Вашему вопросу о таджикском и фарси. Если вопрос в том, один это язык или два отдельных языка—то можно выбрать ответ, который Вам больше нравится.
Что касается переименования языка: за исключением дискуссий вокруг переименования так называемого молдавского языка в румынский, единственный такой пример, о котором я слышал после распада СССР – это таджикский. Конечно, многие турки считают, что все тюркоязычное население Центральной Азии говорит на türkçe. А что касается узбекского, то его, например, многие турки считают özbek türkçesi, туркменский türkmen türkçesi, и т.п.
Все-таки, казахский, кыргызский, узбекский, таджикский – это новые языки или старые, но с новыми названиями? Я прав, в том, что в этом списке не задаю вопрос про туркменский, считая, что в этой стране таких вопросов не возникает?
Вы мне задаете нелегкие вопросы. Мне кажется, что я лучше повторю, как я иллюстрировал в предыдущем ответе, что само понятие «язык» довольно скользкое. Да, мы говорим об английском языке, русском языке, французском языке, китайском языке, арабском языке и т.п. Но за каждым из этих названий довольно сложная картина. Я приведу еще один пример с английским. Однажды я был на международной конференции в Индии. Туда также приехала одна кыргызская женщина с докладом на русском языке. Она думала, что, так как она ехала на международную конференцию, там будет переводчик с русского языка. Но никакого переводчика не было, и она очень слабо владела английским языком, на котором читали все остальные доклады. Перед своим докладом она подошла ко мне и попросила меня ее переводить. Что делать? Отказываться неудобно, но я далеко не профессиональный переводчик. Я согласился делать последовательный (т.е., не синхронный) перевод. Я понимал все, что она говорила, и думаю, что неплохо переводил с русского на мой родной английский язык. После доклада другие участники конференции начали задавать вопросы докладчице. Вопросы от местных ученых тоже были на английском. Но некоторых из задающих вопросы я понимал с большим трудом или вообще не понимал. Как так? Дело в том, что мой вариант английского сильно отличается от того (или от тех), на котором (или на которых), как правило, говорят в Индии. Но мы называем все эти варианты «английский язык».
Даже внутри Соединенных Штагов существуют довольно большие различия в произношении на разных диалектах. Человек, который всю жизнь прожил в Массачусетсе и вдруг оказался в Миссисипи, может далеко не все понимать в устной речи на новом месте. Или есть такой диалект, который называется Ebonics – это, как правило, диалект на котором говорят многие афроамериканцы. Когда говорят на Ebonics два носителя этой формы английского, я много чего не понимаю. (Я не специалист по вопросам Ebonics; может, это целая подгруппа форм английского? Единственное, что я могу сказать – бывают случаи, когда два афроамериканца говорят по-английски, и я их ни понимаю). Можно привести аналогичные примеры с отличающимися друг от друга формами других языков—т.е., это явление не связано только с английским языком.
Ограничусь еще только двумя другими примерами. Первый — это вопрос с румынским/молдавским языком (или опять, если хотите, языками), о чем я говорил чуть выше. На самом деле, так называемый «молдавский язык» – это выдумка советских политических деятелей при помощи советских лингвистов. На мой взгляд, этот язык лишь одна форма румынского, причем мало чем отличающаяся (или вообще ничем не отличающаяся) от стандартного румынского. Это румынский язык, написанный не латиницей, а кириллицей. В 1989-ом году по требованию демонстрантов в Молдавской ССР кириллица была отменена и введена латиница, т.е., алфавит, на котором пишут везде в Румынии. Со временем государственным языком независимой Молдовы был признан румынский язык. Единственное место, где настаивают на том, что существует независимый молдавский язык, и единственное место, где кириллица употребляется для этого языка — это так называемая Приднестровская Молдавская Республика. Как видите, вопрос о том, существует ли «молдавский язык», не лингвистический, а политический.
Пример из другого региона, это язык, единая форма которого сформировалась в XIX веке и который назывался сербохорватским. Даже в 1950-е годы в Югославии было заключено соглашение, в котором были признаны хорватский и сербские варианты сербохорватского языка. Не вдаваясь в подробности, скажу, что сегодня из того единого языка выделены не только отдельные сербский и хорватский языки, но и боснийский и черногорский языки. Не сомневаюсь в том, что в этих языках произошли какие-то изменения за последние годы. Но, это не значит, что различий не было между соответствующими формами (или, если хотите, диалектами) до объявления «независимости» этих языков.
Теперь, наконец, возвращаюсь к Вашему вопросу насчет государственных языков независимых стран Центральной Азии. Не могу ответить одним словом на Ваш вопрос о том, новые ли они или старые. Они все «новые» в том смысле, что ни один из них не существовал как широко принятый стандартный язык предков тех групп населения, которые сегодня на них говорят и пишут. И даже сегодня, несмотря на то, что существуют стандартизированные казахский, кыргызский, таджикский, туркменский и узбекский языки, почти во всех из них еще существуют формы (диалекты), которые сильно отличаются друг от друга. Единственное исключение -казахский. Но, естественно, подавляющее большинство предков сегодняшних казахов, кыргызов, туркменов и узбеков употребляли какие-то разновидности речи тюркской группы алтайских языков для общения. Можем ли мы все эти разновидности до стандартизации называть казахский, кыргызский, туркменский и узбекский языки? Аналогичный вопрос касается предков сегодняшних таджиков и их языка (таджикский/фарси). Нет простого ответа на такой вопрос. Между прочим, стоит еще помнить, что до третьего и даже четвертого десятилетия прошлого столетия грамотность в Центральной Азии была очень низкой. И те, кто умел читать и писать в начале прошлого века, чаще всего писал на языке, который сильно отличался от местного устного языка.
“Если судить только по лингвистическим признакам, то разницы между диалектом и языком нет. Некоторые лингвисты говорят, что язык—это диалект с армией или с флагом. Это только шутка, но тут большая доля правды”
Что думают таджики, узбеки, туркмены Афганистана о названии своих родных языков?
К сожалению, я очень плохо осведомлен об этих группах в Афганистане. Мне кажется, что они употребляют те же названия. Но, в любом случае, название может не иметь большого значения. Я знаю, например, что лексика языка афганских узбеков существенно отличается от лексики узбеков в Узбекистане. Разумеется, письменность таджикского, узбекского и туркменского языков в Афганистане употребляет арабско-персидскую вязь. И в других аспектах эти языки отличаются от тех, на котором большинство людей говорит в бывших республиках СССР.
Слово «компьютер» иранцы перевели как «роёна», и в Таджикистане некоторые также называют его роёна, хотя тех, кто поймет, что такое роёна, можно счесть по пальцам. То же слово на турецкий перевели как «билгисайар». Как обстоят дела в плане попыток добавления новых слов, не прибегая к помощи русского языка и избегая заимствований с русского?
Такие процессы происходят везде в Центральной Азии. Стоит отметить, что аналогичные процессы происходили и происходят во многих странах. Возьмите, например, Турцию. Во время Ататюрка провели очень серьезные реформы в языке, в том числе по замене лексики. С одной стороны язык — это способ или канал для общения. Но, как я отметил выше, язык иногда также выполняет очень важную символическую функцию. А эти попытки избегать русских терминов, которые, между прочим, иногда очень похожи или даже совпадают с терминами в английском и других европейских языках, мотивированы, прежде всего, символическими соображениями. Тут, между прочим, будет нелишне вспомнить, что советские лингвисты в Центральной Азии из-за политических соображений, связанных с символами, занимались аналогичными вещами.
Некоторые специалисты считают, что вообще не надо выдумывать новые слова, особенно, когда уже существует слова, которое очень похожи на другие слова или даже идентичны со словами в английском и других языках Европы, в том числе и в русском. Они спрашивают, например, «Зачем кыргызам выдумывать или создавать свое собственное слово для понятия, которое все уже выражают интернациональным словом?» Опять возвращаемся к вопросу о том, как важны бывают символы. Между прочим, в Исландии очень серьезно относятся к символическому значению языка и они тоже выдумывают свои термины. А всего носителей этого языка на свете около 300,000 человек. Нужно ли такое сотворение слов? Однозначного ответа нет. Символический аспект языка очень важен.
Конечно, реформа языка – дорогое удовольствие. Исландия – богатая европейская страна. Ситуация в Центральной Азии, за частичным исключением Казахстана, совсем другая. Многие считают, что сейчас стоят куда более важные и срочные проблемы, чем выдумывание и внедрение новых слов. Мне, американцу, не судить, насколько важно для населения определенных стран проявлять свою идентичность (не говоря уже, какую идентичность) в своем языке. Тем не менее, отмечу, что в случае терминов, очень важна стандартизация. Подумайте о подготовке врачей в регионе. В советское время будущие врачи Центральной Азии, как правило, учились на русском языке, особенно после первого курса института. Сегодня стараются готовить на государственных языках. Так, насколько Вам важно, чтобы врач, анестезиолог и медсестра употребляли одинаковые термины и точно понимали друг друга, когда Вы на операционном столе?
ЕСЛИ ТЫ ИЗ КАЗАХСКОЙ СЕМЬИ, НО ГОВОРИШЬ ТОЛЬКО НА РУССКОМ, ТЫ КАЗАХ ИЛИ РУССКИЙ?
Иногда в Центральной Азии люди, дискутируя о национальных языках, дискутируют на русском, утверждая, что их национальные языки обновлены до такой степени, что они их уже не понимают. Если они понимали свои языки в советское время, то почему не могут понять их сейчас?
Я не знаю, о каких дискуссиях идет речь. Никому не секрет, что в Средней Азии и Казахстане во время Хрущева и Брежнева очень большая часть самых образованных слоев населения училась в школах с обучением на русском языке. Если возьмем, скажем, ученика в 70-ые годы по имени Азамат из Петропавловска (на севере Казахстана), то он мог учиться только на русском языке. Возможно, что он говорил по-казахски с бабушкой из аула, но очень маловероятно, что уже обучаясь в университете, он мог бы с кем-то обсуждать что-то вне круга домашней сферы на казахском языке. Многие такие “Азаматы” почти вообще не знали казахского языка. Конечно, не приходится даже говорить об уровне знания казахского языка в Петропавловске у Саши, Маши, и Вани, которые составляли подавляющее большинство соседей нашего Азамата.
Но, если возьмем, скажем, Сердара из среднего города Туркменистана позднего советского периода, который ходил в школу с обучением на русском языке, то он, скорее всего, все-таки многое понимал и мог говорить о разных вещах на туркменском; и нет никакого сомнения в том, что его друг, который ходил в школу с обучением на туркменском языке, чаще всего говорил на туркменском языке. Даже в Казахской ССР в середине 80-ых лет прошлого века около двух третей казахских учеников учились на казахском языке. Да, среди городских казахских школьников был очень низкий уровень знания казахского. Но большинство казахов жило в сельской местности.
А что касается непонимания языков из-за «обновления» – да, такое бывает и именно из-за «обновления». Со временем некоторые из этих слов войдут в язык до такой степени, что все будут знать и понимать; возможно, что некоторые слова будут использованы в узкой сфере, но наверняка некоторые исчезнут. Некоторые, возможно, останутся как синонимы с особым оттенком.
Язык, ведь, не стоит на месте. Да и нынешний английский, возможно, отличается от английского, который использовали 25 лет назад. Значит, для того, чтобы понимать язык, нужно постоянно читать и писать на нем. Если все время читаешь на русском, разговариваешь на русском, пишешь на русском, можно ли потом сказать что «язык поменяли настолько, что уже больше не понимаю»? Если я не понимаю суахили, то проблема во мне, а не в суахили.
Да, языки все время меняются. Но это обычно не происходит так быстро, чтобы в течение жизни человек мог перестать понимать язык из-за изменений в корпусе. Да, есть какие-то слова на английском, которые использует молодежь в США и которые я могу не понимать. Или, например, если я начну использовать слова, которые имеют отношение к компьютеру, в разговоре с человеком даже моего поколения, который мало использовал компьютер, то он меня не поймет. И можно сказать, что это, потому что язык изменился. Слова, которые я бы использовал в таком разговоре — новые, и из-за этого мой собеседник меня бы не понимал. Но здесь проблема в том, что самих понятий, касающихся компьютера, раньше не было. Это, мне кажется, такой случай, как с некоторыми экономическими терминами в русском языке, которых или вообще не было или которые очень мало использовались сорок лет назад.
Что Вы думаете по поводу родного языка: казах или кыргыз, который дома, на работе, на улице, в магазине, в Фейсбуке и в Одноклассниках разговаривает на русском, можно ли сказать, что его родной язык – русский? Насколько национальная идентичность зависит от национального языка, менталитета и культуры того народа, от которого ты вышел?
Родной язык в моем понимании обычно относится к первому языку, на котором человек начал говорить еще в детстве. Как правило, это у данного человека доминантный язык, но не всегда. Скажем, например, ребенок в ранние годы воспитывался бабушкой и дедушкой на одном языке. А потом ушел этот ребенок к родителям, которые с сыном или дочерью общались только на другом языке. И предположим, что бабушка и дедушка скончались, и больше никто с этим мальчиком или с этой девочкой не говорил на первом языке. Не исключено, что он или она забудет этот язык. В таком случае, может появиться человек, который «забыл родной язык» и можно со временем сказать, что взрослый человек «не знает своего родного языка». Мне довольно часто приходится в Казахстане встречаться с казахами, которые казахского не знают или знают очень плохо. Такие люди иногда говорят мне: «я не знаю свой родной язык». Как правило, в моем понимании, это не так. Обычно, такие казахи воспитывались в русскоязычной среде и у них родной язык русский. Хорошо ли это или плохо — уже совсем другой вопрос. То, что человек общается на русском на работе, в магазине, в Фейсбуке и даже дома, не значит, что он стал русским или русский стал его родным языком.
Естественно, национальная идентичность всегда связана с менталитетом и культурой, и обычно и с языком. В свою очередь, язык тоже связан с менталитетом и культурой. Но язык не всегда играет очень важную роль. Возьмите, например, Швейцарию, где существует три государственных языка. Или возьмите Ирландию. Там только маленькая часть населения страны говорит на ирландском (Gaelic) языке. Иногда говорят в шутку, что ирландцы очень любят свой язык … мертвым. Ирландский язык – все равно важный символ, но это не значит, что все ирландцы на нем говорят или даже хотят на нем говорить. И я бы сказал, что для подавляющего большинства этой страны родным языком является английский язык. Говоря об Ирландии, я хотел бы отметить, что ирландцы, как правило, говорят на «своем английском» языке, т.е., со своими особенностями. В этом плане, можно считать, наверное, что даже в случае Ирландии, этот язык, то есть, та особая форма английского, или если хотите, этот диалект английского, тоже тесно связан с идентичностью.
А что касается Таджикистана, мне кажется, что даже среди таджиков разных регионов страны язык тоже тесно связан с идентичностью. Мы употребляем один термин для таджикского языка разных регионов, несмотря на то, что, скажем, таджикский язык Ходжанда существенно отличается от таджикского языка Хатлонской области. И среди таджиков, мне кажется, такие различия тоже связаны с (региональной) идентичностью. Поэтому нельзя забывать о том, что даже внутри одного этноса или страны такие различия часто являются элементами идентичности.
“В советское время будущие врачи Центральной Азии, как правило, учились на русском языке, особенно после первого курса института. Сегодня стараются готовить на государственных языках. Так, насколько Вам важно, чтобы врач, анестезиолог и медсестра употребляли одинаковые термины и точно понимали друг друга, когда Вы на операционном столе?”
НЕ ПРОИГРЫШ, НО И НЕ ВЫИГРЫШ?
Как бы там не было, мне кажется, национальный язык ни в одной из центральноазиатских республик за все эти 25 лет независимости так и не смог стать языком государственности, бизнеса, журналистики, или даже частью повседневной жизни в больших городах. А ведь дело не только в нехватке политической воли, а в том, что власти в этих странах отошли от попыток построения национального самосознания и больше озабочены другими проблемами.
Я согласен с Вами, что везде в странах бывшей советской Средней Азии и в Казахстане русский язык продолжает выполнять какие-то функции, которые, скажем, выполняют государственные языки во всех странах Южного Кавказа или Прибалтики. Но, мне кажется, что это естественно. Ведь в Центральной Азии жили и работали многие, даже среди титульных этносов, кто во время распада СССР плохо или даже почти совсем не владели государственными языками. И такая ситуация встречалась особенно в городах. Более того, очень многие из самых образованных людей, даже из титульного этноса относились к такой категории. И они работали на ключевых должностях в Коммунистической партии и в администрации, и на других престижных должностях. Среди городского населения славянских этносов, многие из которых тоже были в руководстве, только небольшой процент знал местные языки. Более того, для многих понятий в тюркских языках Центральной Азии и в таджикском не существовало стандартных терминов, которые нужны были бы для работы на заводе, в администрации, в научных учреждениях и т.п. И даже если такие слова существовали, из-за того, что в этих местах преобладал русский язык, мне кажется, что даже многие из тех, кто работал там, не знали эти слова. Сравните в этом отношение “стартовую позицию” Эстонии или Грузии с Узбекистаном, не говоря уже о Казахстане. Мне кажется, что 25 лет – это не такой большой срок для внедрения государственных языков в Центральной Азии. Я уверен, что через еще 25 лет ситуация сильно изменится. Хорошо знающих русский язык станет меньше, и доля высокообразованного населения, владеющего государственными языками, будет выше.
Разве такой высший статус русского языка не ущемляет права тех, кто хорошо говорит на национальном языке, является хорошим специалистом в своей сфере, владеет английским, но не говорит на русском в силу того, что в молодости не жил в русскоязычной среде? Я знаю азербайджанца, который учился в аспирантуре в университете Индианы, и ему было легче говорить на английском со мной, чем на русском. У меня есть друзья, которые владеют несколькими языками, но не русским, и которые магистратуру окончили на английском, но им трудно найти работу в своей стране именно из-за того, что везде у них требуют знание русского языка.
Я бы ставил вопрос немного по-другому. Начнем с того, что человек, который не владеет каким-то языком, будет испытывать трудности, если ему надо будет работать в среде, где этот язык преобладает. Это касается всех. Теперь, возьмем русскоязычного человека в Центральной Азии во время распада СССР, который не владеет государственным языком. Вдруг, скажем, в учреждении, где он работает, начинают использовать государственный язык. Это без сомнения будет осложнять ему жизнь. Но, я бы не назвал это ущемлением его прав. Таким же образом я бы не называл ущемлением прав тот случай, когда человек без русского языка не смог устроиться на работу в каком-то учреждении из-за того, что там нужен человек со знанием русского языка. Тем не менее, мне кажется, что требование знания какого-то языка нередко употребляется как оружие в целях дискриминации, и таким образом является ущемлением. То есть, бывают случаи, когда незнание языка служит поводом для ущемления. Но мне кажется, что это другая ситуация чем та, когда человек без знания русского не может устроиться на работу в сфере, где все-таки продолжается употребление русского языка.
“25 лет – это не такой большой срок для внедрения государственных языков в Центральной Азии. Я уверен, что через еще 25 лет ситуация сильно изменится. Хорошо знающих русский язык станет меньше, и доля высокообразованного населения, владеющего государственными языками, будет выше”
Кажется, в последнее время и Соединенные Штаты вместо предыдущих стратегий по индивидуальному подходу к каждой из стран, продвигают новую региональную политику, основным языком которой является русский язык. Означает ли это, что в Вашингтоне делают ставку в ЦА на тех, у кого первым языком является русский язык?
Я не замечаю такой траектории в политике Соединенных Штатов. Другое дело, что, мне кажется, США стали меньше уделять внимания этому региону. Это частично связано с уменьшающейся ролью США в Афганистане и растущим вниманием к некоторым странам в других регионах света, как, например, Ираку, Сирии, Китаю. Хорошо ли это или нет, и какие будут последствия – это уже другие вопросы. И надо иметь в виду, что США все-таки находятся очень далеко от стран Центральной Азии, а Россия и Китай – соседи, и экономическая роль и влияние Китая за последние годы бурно возросли.
А что конкретно касается отношения Госдепа к языкам Центральной Азии, то мне кажется, что за последнее время есть признаки более уважительного отношения к ним. Например, когда новый посол США в Казахстан, Джордж Крол, приехал в Астану в 2015-м году, он встретился с журналистами и с Президентом Назарбаевым и обратился к ним частично на казахском языке, пообещав овладеть казахским языком. Я приветствую такие инициативы и надеюсь, что они повторятся в других странах региона, но я не знаю, как относятся к этому в других посольствах Центральной Азии. Пару месяцев после приезда Крола я сам был в Казахстане и увидел, что выступление Крола на казахском языке было сенсацией.
Недавно на саммите ООН Нурсултан Назарбаев впервые выступил на казахском языке. Акцентировали ли в Казахстане на этом внимание, и что означает этот жест?
Да, конечно не случайно, что Назарбаев решил выступить на казахском. Он прекрасно знает, что многие иностранные дипломаты (и не только дипломаты) поняли бы его, если бы он выступил на русском, а на казахском за исключением казахов (и даже не всех казахов), некоторых кыргызов, и только частично носителей других тюркских языков почти никто его не понимал. Целью его выступления на казахском языке было подчеркнуть независимость Казахстана, в частности, независимость от России. Надо иметь в виду, что, несмотря на то, что влияние России очень сильно чувствуется в Казахстане, Назарбаев старается проводить многовекторную международную политику, и он об этом часто говорит. Более того, хотя в Казахстане русский язык пока доминирует в общении на работе в городской среде среди взрослого населения (и особенно взрослого населения с высшим образованием), выступления на официальных мероприятиях очень часто начинают на казахском языке. Некоторые (и, бывает, даже многие) их не понимают, ведь все знают русский язык. Но казахский язык – все-таки символ казахской государственности.
Я читал о том, что Вы в парламенте Казахстана выступали на казахском языке. О чем Вы говорили и как это прокомментировали местные СМИ?
Да, такое было. Это была конференция, организованная Мажилисом Республики Казахстан, но не обычная сессия Мажилиса. Если честно, я уже не помню, что я там говорил и что обо мне писали. И на самом деле содержание моего выступления не так важно. Для публики в Казахстане сам факт выступления на казахском языке какого-то американского профессора важен как символ. И когда я выступаю в Казахстане на казахском, всегда важен сам факт, что человек издалека приехал и выступил на государственном языке. Любят меня ставить в пример, и, тем самым, как будто, говорить своим согражданам, особенно этническим казахам, “Вот тебе человек из далекой Америки приехал и выступил на казахском. Это говорит о том, что можно этим языком овладеть. А тебе, человеку, который живет здесь, что тебе мешает научиться общаться на этом языке?” И подразумевается, хотя обычно при мне об этом напрямую не говорят, “А тебе, казах, как тебе не стыдно за то, что не знаешь свой родной язык?!! ” У меня это вызывает неудобное ощущение. Как я объяснил, я не считаю, что этнос всегда совпадает с родным языком.
Где в США сейчас преподают центральноазиатские языки?
К сожалению, в Америке еще мало занимаются языками Центральной Азии. Больше преподаются эти языки на летних интенсивных курсах, но в некоторых университетах по некоторым языкам ведутся занятия и в течение учебного года. Боюсь, что не смогу назвать какие языки и где эти языки преподаются. В Индианском университете раньше преподавали летом два уровня разных языков — и туркменского, таджикского, узбекского, казахского и уйгурского, плюс даже азербайджанского и пашту. Но из этих летних курсов почти ничего не осталось. В течение учебного года в Индиане все-таки ведутся занятия на трех уровнях для узбекского, казахского и уйгурского. Мне кажется, что бывают курсы некоторых из языков региона (или летом или в течение учебного года) в Висконсине, Вашингтоне и в Аризоне. Во многих университетах, в том числе Индиане, преподается фарси, но я не знаю, где преподается таджикский.
Спасибо Вам огромное за интереснейшее интервью, господин профессор!
И вам спасибо, успехов вашей платформе.
