Американские политики сталкиваются со следующим парадоксом евразийской политики: более плюралистические центрально-азиатские государства оказываются более склонны к этно-националистическому насилию, чем стабильные авторитарные страны региона. В частности, поворот к национализму Кыргызстана и Таджикистана стал не только проблематичным для этнических меньшинств этих двух стран, но и повлек последствия для отношений этих стран с США.
Foreign Policy Consequences of Homegrown Eurasian Nationalism, PONARS Eurasia Policy Policy Memo, Eric McGlinchey
Американские политики сталкиваются со следующим парадоксом евразийской политики: более плюралистические центрально-азиатские государства оказываются более склонны к этно-националистическому насилию, чем стабильные авторитарные страны региона. В частности, поворот к национализму Кыргызстана и Таджикистана стал не только проблематичным для этнических меньшинств этих двух стран, но и повлек последствия для отношений этих стран с США. Кыргызстан, некогда ближайший партнер правительства США в Центральной Азии, в настоящее время отдалился от Вашингтона. Дипломатические отношения с Таджикистаном были менее драматичными, возможно, из-за того, что Вашингтон не применял особенных усилий по продвижению политического плюрализма в Таджикистане. Вместе случаи Кыргызстана и Таджикистана показывают, что усилия США по демократизации в Центральной Азии ограничены. Правительство США может или продвигать политический плюрализм, рискуя стратегическим партнерством, как это было в Киргизии, или терпеть автократические репрессии меньшинств, чтобы сохранить стратегическое партнерство, как в случае с Таджикистаном. Вашингтон не может преследовать обе цели одновременно. Попытки, предпринятые в Кыргызстане, как и в Египте, где американское правительство также пыталось содействовать реформам, в то же время сохраняя военное сотрудничество с Каиром, оказались неудачными.
Националистические конфликты в Центральной Азии
В стабильных автократиях Евразии этнонационалистические конфликты практически отсутствуют. Конфликты в Казахстане и Узбекистане происходили между группами внутри этнического большинства. События 2011 года в Жанаозене были конфликтом между двумя казахстанскими экономическими классами: управленцами нефтедобывающих компаний и их работниками низшего звена. События в Андижане 2005 года были конфликтом между центром и регионами: между узбеками в Ферганской долине, требовавшими большую автономию, и руководством из Ташкента, не позволяющим отклонений от централизованного авторитарного правления.
Напротив, события в Кыргызстане и Таджикистане 2010 и 2012 гг были конфликтами на почве национализма. Американские дипломаты отпускают похвалы таджикскому режиму и, особенно, кыргызскому руководству за то, что они позволяют некоторую степень политического плюрализма в своих странах. Но это, однако, является не задумкой центрального правительства, но его слабостью. Таджикские и кыргызские власти слишком слабы, чтобы подавить оппозицию. Плюрализм является результатом государственной неспособности, и национализм является стратегией режимов в Таджикистане и Кыргызстане, где власти используют его в целях решения проблем с оппозицией, возникающих из-за слабости государства.
США должны противостоять этой проблеме и решить для себя: как подтолкнуть евразийские государства к политическому плюрализму без способствования их национализму в то же время. Если бы национализм в этих странах был инклюзивным, продвигающим гражданскую гордость или используемый для защиты против реальных или воображаемых угроз извне, тогда американские сторонники демократизации Центральной Азии могли бы не беспокоиться по поводу непреднамеренных последствий. Но национализм Таджикистана и Кыргызстана никогда не был инклюзивным и противодействующим внешним угрозам, а направлялся против местных этнических меньшинств: узбеков в Ошской и Джалал-Абадской областях Кыргызстана и памирцев в Горно-Бадахшанской области Таджикистана.
Поворот Кыргызстана к национализму
Основой автократической нестабильности Кыргызстана служат следующие четыре столпа: (1) отсутствие доминирующей президентской партии; (2) ограниченные ресурсы для патронажной политики; (3) склонность населения к протесту; и (4) глубокие этнические и региональные разделения. Эти четыре столпа помешали президентам Кыргызстана укрепить авторитарное правление и способствовали развитию политической конкуренции на парламентских и местных уровнях. Кроме того, как это часто бывает в различных государствах со слабыми институтами и реальной конкуренцией, политики часто обращаются к национализму в стремлении получить поддержку населения.
Тот факт, что драйверы кыргызского национализма имеют внутреннее происхождение, является критически важным. Если бы эти драйверы носили внешний характер, например, кыргызский национализм был бы результатом постколониальных дискурсов независимости или национальной кампании, противопоставляющей традиционные ценности внешнему культурному давлению, кыргызские политики имели бы значительно большую свободу в проведении своей внешней политики. Кыргызские политики у себя дома могли бы выступать против внешнего игрока, бывшей метрополии, или Майли Сайрус, сохраняя дружеские дипломатические отношения с внешними силами.
Но ни Москва, ни Майли Сайрус не стоят у истоков кыргызского национализма. Политическая конкуренция ведет к национализму. Кыргызские политики, даже те, которые когда-то склонялись к открытости и либеральным ценностям, предпринимают усилия, чтобы продемонстрировать свою националистическую добросовестность. В мае 2011 года парламент Киргизии единогласно проголосовал против выводов доклада международной независимой комиссии во главе с Киммо Кильюненом. В докладе комиссии был сделан вывод, что этнические узбеки непропорционально пострадали в ходе беспорядков на юге Кыргызстана, а кыргызские военные обвинялись в содействии насилию, в результате которого сотни узбеков погибли и тысячи остались без крова. Роза Отунбаева, в то время исполнявшая обязанности президента Кыргызстана и воспринимавшаяся в дипломатических кругах как сторонник реформ и терпимости, не оспорила решение парламента и не воспрепятствовала объявлению Кильюнена персоной нон-грата.
Через пять лет после этнических беспорядков 2010 года кыргызские политики вновь конкурируют, чтобы продемонстрировать свои националистические убеждения. В ответ на награждение Госдепартаментом заключенного в тюрьму узбекского активиста Азимджона Аскарова правозащитной наградой, администрация Алмазбека Атамбаева денонсировала соглашение о сотрудничестве с США от 1993 года. Администрация Атамбаева, кроме того, осудила известного узбекского имама Рашота Камалова и приговорила его к десяти годам лишения свободы по обвинению в религиозном экстремизме – хотя это обвинение было подвергнуто сомнению такими международными организациями, как ОБСЕ. Эти шаги со стороны президента Кыргызстана понятны. Атамбаев столкнулся с реальной конкуренцией в ходе парламентских выборах в октябре со стороны популистских партий, как Республика Ата Журт. Усилив риторику в случаях с Аскаровым и Камаловым, администрация Атамбаева обеспечила пропрезидентской Социал-демократической партии дополнительные очки по вопросу национализма.
Возможно, американские власти ненамеренно спровоцировали администрацию Атамбаева, наградив заключенного Аскарова наградой в сфере прав человека. Как считает антрополог Шон Робертс, когда-то работавший в USAID по проектам демократизации в Центральной Азии, решение одного отдела в Госдепартаменте в пользу Аскарова не означает, что у правительства США была согласованная и преднамеренная политика наказать Кыргызстан за нарушения прав человека. Но дипломатический спор действительно демонстрирует, что отношения США и Кыргызстана остаются сложными.
До недавнего времени основной задачей Вашингтона в Кыргызстане было сохранение доступа к авиабазе Манас. Сегодня, когда Соединенные Штаты сворачивают свою военную кампанию в Афганистане и оставили Манас, Вашингтон имеет большую свободу, чтобы продвигать политические реформы в Кыргызстане. Это похвальная цель, которую поддерживают многие кыргызские граждане. В преследовании этой цели, однако, Вашингтон должен четко понимать, что кыргызские политики, даже те, стремящиеся к реформам, не могут не участвовать в кыргызском националистическом дискурсе. Если бы Кыргызстан был как Казахстан или Узбекистан, то есть, власть Атамбаева была бы твердой, то она бы не считала необходимым кооптировать националистическую риторику своих противников. Но Кыргызстан не является ни сильной автократией, ни институциональной демократией. Вместо этого, страна находится в серой зоне, где четыре столпа нестабильности (слабая президентская партия, дефицит патронажных ресурсов, население, склонное к протестам, и глубокие этнические и региональные разделения) вынуждают центральное руководство оппонировать любой и внешней критике кыргызского национализма. Американским политикам следует предвидеть вспышки этнонационализма в Кыргызстане во время выборного и невыборного периодов, а также поддерживать усилия многих неправительственных организаций, работающих в сфере содействия межнациональному согласию и сотрудничеству.
Поворот Таджикистана к национализму
В Таджикистане власть испытывает такие же слабости, как и Кыргызстан, умеряющие автократическое правление. Президенту Таджикистана Эмомали Рахмон удалось добиться доминирование президентской Народно-демократической партии. Но, как и его коллеги в Кыргызстане, Рахмон имеет ограниченные патронажные ресурсы в стране с глубокими региональными и этническими разделениями, и население иногда может протестовать против центральной власти правительства. Здесь так же, как и в Кыргызстане, эти столпы нестабильности привели к национализму. Несмотря на то, что Рахмон не сталкивается с той же степенью оппозиции, как президент Кыргызстана, он вынужден демонстрировать свое таджикское националистическое видение.
Порой эти демонстрации являются смешными, как вездесущие рекламные щиты с изображением Рахмона в каске и с поднятым вверх пальцем, где президент как бы обещает достроить Рогунскую плотину. Там, где когда то Ленин простирал руку на запад, символизируя будущую славу советского коммунизма, Рахмон теперь указывает на самую высокую плотину в мире, символизирующую постсоветский таджикский национализм.
В других случаях, однако, национализм Рахмона выражается в реальности, а не символизме. В июле 2012 года, Рахмон направил тысячи солдат в Горно-Бадахшанскую автономную область (ГБАО) после столкновения между сторонниками местного командира Толиба Айембекова и силами представителя центральной власти в регионе генерала Абдулло Назарова. Хотя реальная причина столкновения между Назаровым и Айембековым остается спорной, налицо был факт того, что Айембеков и его сторонники, а также население всего ГБАО преимущественно являются этническими памирцами. Назаров, который погиб в бою, был таджиком. Отправив центральные правительственные войска и подавив сторонников Айембекова, Рахмон сигнализировал памирцам, и в равной степени этническим таджикам, что не потерпит того, чтобы этнические меньшинства оспаривали правление большинства.
Националистическая программа Рахмона наиболее очевидно проявляется в его анти-исламистской кампании. В телеобращении в октябре 2015 года Рахмон подчеркнул усилия своего правительства по «распространению и уважению национальных ценностей». Для достижения этой цели Рахмон призвал «каждого патриота страны противостоять вербовке жителей, особенно подростков и молодых людей, радикальными и экстремистскими группами». Выпущенный в январе 2016 года, доклад Радио Свободная Европа / Радио Свобода о действиях полиции в Хатлонской области страны иллюстрирует, как призыв президента реализуется на местном уровне. В борьбе с «иностранным влиянием» хатлонская полиция «привела в порядок» 12,818 мужчин с «чрезмерно длинными и неопрятными бородами», закрыла 162 магазинов, продававших хиджабы, и убедила 1,773 женщин и девушек воздержаться от ношения чужого головного убора.
Объявление Рахмоном внешних проявлений ислама как чужих, радикальных и противоречащих национальным таджикским ценностям понятно. До недавнего времени большую проблему для правления Рахмона создавала Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), партия, представители которой, в соответствии с мирным соглашением 1997 года, достигнутым при посредничестве ООН и завершившим пятилетнюю гражданскую войну, получали гарантированное представительство в правительстве. В сентябре 2015 года, однако, таджикские суды запретили ПИВТ и объявили ее террористической организацией. После этого многие руководители ПИВТ были или арестованы, или вынуждены покинуть страну.
Однако, в отличие от своей политики в ответ на растущий кыргызский национализм, правительство США не торопится обвинить Таджикистан в растущем национализме. Это молчание вызвало такую большую критику, что Управление Государственного департамента Генерального инспектора провело инспекцию посольства США в Душанбе и представило доклад, в котором заключило: «жесткий контроль над информацией, поступаемой в Вашингтон, подорвал уверенность в том, что посольство предоставляет полную и достоверную картину развития местных событий, необходимую для оценки соблюдения Закона о контроле над экспортом вооружений». Говоря прямо, это управление обвинило посольство США в Душанбе в попытке обелить события в ГБАО 2012 года и, кроме того, управление предположило, что целью этих попыток было сохранение военного сотрудничества между США и Таджикистаном. Доклад, кажется, произвел положительный эффект. Посольство США, после разгона ПИВТ в сентябре 2015 года, оперативно осудило правительство Таджикистана за арест членов партии и за неспособность «полностью выполнить свои обязательства в рамках ОБСЕ и международных обязательств в области свободы выражения мнений, ассоциации и собраний».
Внешняя политика для будущего
В разных обществах конкуренция и национализм идут рука об руку. Социологи расходятся во мнениях относительно степени, в которой тяготение к национализму может подорвать процесс политической реформы[1]. Очевидно, однако, что национализм, если его корни внутренние, а не внешние, ставит лидеров слабых авторитарных режимов в позицию, которую они должны защищать за рубежом. Если лидер не станет защищать националистические претензии на международном уровне, это может спровоцировать его падение внутри страны.
Эта реальность создает проблемы для внешней политики США. Вашингтон может игнорировать, как это он иногда делает в Таджикистане, избыточные проявления национализма, чтобы, таким образом, обеспечить непрерывность военного сотрудничества. Американские дипломаты могут осудить национализм и репрессии этнических меньшинств. Но этот подход, однако, может внести напряженность в двусторонние отношения со слабыми диктаторами, с кем американские политики, возможно, хотят сотрудничать по геополитическим причинам.
Внешняя политика по отношению к более сильным автократам Евразии является более простой. Амбиции Вашингтона и страхи этих автократов менее выражены. Каримов и Назарбаев не испытывают больших опасений в отношении внутренней оппозиции, а защитники западной демократии не питают больших надежд на политические реформы. Ожидания и внешнеполитические устремления обеих сторон умеренные, и поэтому разочарований во внешней политике – меньше.
Несмотря на внешнеполитические проблемы в отношениях со слабыми слабых авторитарными государствами такими, как Кыргызстан и Таджикистан, в интересах Вашингтона смириться с трудностями, которые дипломаты США: в настоящее время имеют со своими кыргызскими коллегами. Не замечать нарушения и не настаивать на политической реформе в евразийских государствах, где реформы наиболее вероятны, означает отказ от поддержки значительным группам населения в Кыргызстане и Таджикистане, которые стремятся к демократизации. Либерализация это длинный процесс, и если он реализуется, внешнюю политику США будут помнить в Кыргызстане и Таджикистане за поддержку Вашингтоном демократии, а не за случайные обвинения в избыточных проявлениях национализма.
Эрик Макглинчи – профессор политологии в школе политики, управления и международных отношений Университета Джорджа Мэйсона
[1] Horowitz, “Democracy in Divided Societies.” Journal of Democracy 4, no. 4 (1993): 19–38; Lijphart, “Constitutional Design for Divided Societies,” Journal of Democracy 15, no. 2 (2004): 96–109.
