24-25 ноября 2015 года в Бишкеке прошла региональная конференция по вопросам “Радикализации и насильственного экстремизма в Центральной Азии.” Конференция была организована Национальной академией наук Кыргызской Республики в партнерстве с Saferworld и Фондом «За международную толерантность» и собрала сорок ученых, практиков и политиков из пяти стран Центральной Азии. Участники конференции представили научно-исследовательские работы, рассматривающие корни радикализма и экстремизма исходя из политических, религиозных и социальных перспектив, и обсудили способы профилактики радикализации и экстремизма. Конференция подытожила, что для того, чтобы разработать единый ответ и эффективные методы предотвращения явлений насильственного экстремизма и радикализации, необходимо сотрудничество всех стран Центральной Азии. Усилия, направленные на борьбу с распространением радикальных идей и налаживания диалога со всеми ключевыми участниками потребует региональной координации на многих уровнях, чтобы быть успешным.
Региональная аналитическая сеть Центральной Азии (CAAN) публикует некоторые из материалов данной конференции.
Философско–психологические аспекты «шестого» столпа ислама как современный механизм противодействия экстремизму и терроризму
Денис Брусиловский
Кандидат философских наук, доцент
Кыргызско–Российский Славянский университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина.
Сегодня на территории Кыргызской Республики считаются запрещенными следующие экстремистские и террористические организации: «Аль–Каида», «Движение Талибан» (Афганистан), «Исламское движение Восточного Туркестана», «Курдский народный конгресс», «Организация освобождения Восточного Туркестана», «Партия исламского освобождения или спасения» («Хизб ут–Тахрир–аль–Ислами»), «Группа джихада» («Союз исламского джихада»), «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»), «Жайшуль Махди», «Джунд аль Халифат», «Ансаруллох» («Ансару Аллах») и «Ат–Такфир Валь–Хиджра».
Характерно, что, как правило, членами данных экстремистских и террористических организаций являются выходцы из неполных семей, люди, которые по тем или иным причинам испытывали затруднения в рамках существующих общественных структур, лишились или вообще не имели работу. Чувство отчуждения, пробуждающееся в подобных ситуациях, вынуждает человека примкнуть к группе, которая кажется ему столь же антисоциальной, как и он сам. Таким образом, общей чертой террористов является острая потребность во включенности в группу похожих людей, связанная с проблемами самоидентичности и одиночества.
Исследователь Э. Шоу считает, что террористами становятся выходцы из групп риска, которые с детства не могли решить проблемы, связанные с самооценкой. Идентификация с террористической группой создает таким людям социальную роль, хотя и негативную. Порвать с группой для террориста почти немыслимо – это равносильно психологическому самоубийству. Представления террориста могут быть уподоблены представлениям некоторых женщин, поддерживающих несчастливый брак из соображения, что это лучше, чем быть незамужней. Для террориста покинуть организацию значит потерять самоидентичность. Террорист имеет столь низкую самооценку, что для него отказаться от заново обретенной самоидентификации практически невероятно. Таким образом, любое нападение на группу воспринимается террористами как нападение на себя лично. Следовательно, любая акция извне существенно способствует групповой сплочённости. Речь идёт о давно известном методе всех религий и идеологий: «Кто не с нами, тот против нас». Первым делом последователей убеждают в том, что они являются частью привилегированной организации и их объединяют узы общих целей. Для того, чтобы укрепить эти узы, необходимо объявить о появлении вероломного врага, желающего вас уничтожить. Это – все те, кто сомневается в ваших идеях. Они готовы на всё, чтобы расстроить и остановить вас! Любого, кто не принадлежит к вашей группе, кто пытается уличить вас, теперь решительно можно причислять к армии вероломного врага. Если у вас нет врагов, то изобретите их. Поставьте огородное пугало, и ваши приверженцы будут сплачивать свои ряды в борьбе с ним. Они обрели идеалы, в которые верят, и неверных, которых уничтожают.
Исследователь М. А. Шомали считает, что «Повеление добра и запрещение зла – это два акта поклонения, которые каждый мусульманин обязан выполнять всякий раз, когда этого требуют обстоятельства. Никто из правоверных не может оставаться равнодушным к тому, что происходит в окружающей жизни. Часть социальной ответственности каждого мусульманина состоит в том, чтобы блюсти человеческие и религиозные ценности, а каждый раз, когда ими пренебрегают или умышленно нарушают их, он обязан говорить об этом и указывать ответственным лицам на необходимость творить добро и воздерживаться от прегрешений» [10, с. 41–42]. В сборнике хадисов имам Ал–Бухари писал: «Абу Хурайра сказал: верующий есть зеркало для своего брата. Если он видит в нём недостаток, он должен исправить его (120:238); Абу Хурайра поведал, что Пророк сказал: Верующий – это зеркало для своего брата. Верующий – это брат другому верующему. Он защищает его от потерь и охраняет его за его спиной (120:239). Как видно из морально–нравственного кодекса мусульманина: мусульманин подобен зеркалу для своего брата (мусульманина), то есть речь идёт о готовности к добрым отношениям» [1]. Если не признавать гипотезу, что США выгодно создавать несуществующего врага для достижения своих политических целей и всё вышесказанное правда, то почему, например, существует «Энциклопедия террора». Речь идет о заметках, написанных от руки, в которых наставники Аль–Каиды учат правилам внедрения в западный мир? Есть ли подтверждение о противовесе терроризму в самом Коране?
Речь идёт о том, что в мае 2000 года британская полиция, в присутствии журналистов, обыскивая дом подозреваемого в связях с Аль–Каидой в Манчестере, наткнулись на руководство террориста на арабском языке. После событий 11 сентября 2001 года выдержки из этого руководства были переведены и на английский язык, объёмом около 180 страниц [11]. Итак, «учебник» террориста найден в покинутом доме в Фарм Хаде, недалеко от Джелабада, журналисткой «Вашингтон Пост». Вот некоторые выдержки из него:
«ПРИКРЫТИЕ. Очень важно стереть любой внешний признак, который может указать на то, что внедренный агент – мусульманин. От обязательного бритья бороды – по крайней мере, за неделю до отъезда на Запад – до слушания музыки. Нижнее белье должно быть ʻ‘обычным’’, а часы нужно носить на левом запястье. Практикующие мусульмане полагают, что левая часть тела не чистая. Неплохо также носить золотую цепь.
ГОСТИНИЦА. Должна быть чистой, спокойной и никаких наркоманов. Вмешательство полиции может подвергнуть риску миссию.
ПОВЕСТКА ДНЯ. Террорист должен определить место для секретных встреч с сообщниками, создать ʻ‘мертвую яму’’ (тайник, в котором можно прятать сообщения, установить незаметное наблюдение и наконец, ʻ‘поразить мишень’’).
НАБЛЮДЕНИЕ. Когда ведется наблюдение за домом или какой–то особенной целью внедренный агент должен узнать, сколько автомобилей и людей останавливается около здания, изучить возможные меры по безопасности, подготовить пути входа и бегства.
РАЗВЕДКА. От террориста, работающего в западной стране, требуется тщательная оценка ʻ‘вражеской территории’’: ʻ‘еретические привычки’’, жители, присутствие военных, религиозная практика, политические сведения, представители меньшинств и мусульман.
РАПОРТ. После завершения расследования экстремист готовит рапорт, указывает необходимое количество человек, технику (оружие, бомбы), укрытия. Прилагает карты и фотографии и подписывает слово ʻ‘Обычный’’ или ʻ‘срочный’’.
КУЛЬТУРА. Путешествуя с фальшивыми документами, агент должен знать культуру стран, которые он посещает, по возможности язык, имя Президента, основные города, валюту, внутренние проблемы.
ПОЕЗДКИ. ʻ‘Купи себе билет на самолет сам, доберись до нужного места, совершив прежде остановку в каком–либо туристическом местечке. Твоя одежда всегда должна быть в порядке. Одевайся со вкусом, правильно подбирая сочетания цветов’’.
ДУХИ. Необходимо чтобы террорист разбирался в духах и лосьонах после бритья. Если воспользуешься женскими духами беды не миновать» [3, с. 594–595].
Эти выдержки помимо прочего содержали инструкции, которым должны были следовать законспирированные члены организации, с тем, чтобы не выдать себя: избегать посещения знаменитых исламских мест (мечетей, библиотек, мусульманских ярмарок), они должны также избегать каких–либо проявлений своей религиозности, как в своём внешнем виде, так и в манере поведения. В связи с этим подчёркивалось одно правило, звучащее в дословном переводе, как «не следует участвовать ни в защите добра, ни в осуждении зла, дабы не привлекать к себе внимания». Подобным же образом, исполняя особое задание, никто не должен «впутываться в ситуации, связанные с религиозными вопросами (защиты добра и осуждения зла)». Обязанность, от осуществления которой данное руководство террориста призывало воздерживаться, – ключевая, а в некоторых отношениях и специфическая черта мусульманской этики. Как сформулировал знаменитый шафиитский богослов и умеренный суфий аль–Газали (1058–1111 гг.), каждый мусульманин обязан сперва сам встать на праведный путь, а затем – по очереди – наставить своих домочадцев, своих соседей, жителей своего квартала, своего го рода, затем окружающих окрестностей, затем бедуинов и курдов в пустынных и диких местах, и так до самых отдалённых мест земли. Всё указанное – за исключением самого первого – подпадает под категорию «повеления одобряемого и запрещения осуждаемого» (ал–амр би–л–ма‘руф ва–н–нахй ‘ан ал–мункар), что можно очень кратко охарактеризовать как долг каждого мусульманина вмешаться, когда другой поступает неправильно [8, с. 6]. Именно по этой причине в работе «Избавляющий от заблуждения» аль–Газали написал, что нравы суфиев – наичистейшие нравы.
Согласно публикации перевода Корана В. М. Пороховой:
«И пусть поднимутся средь вас те люди,
Что призовут к добру, и праведное возгласят,
И запретят дурное, –
Таким в блаженстве пребывать» (3:104). Или cогласно публикации перевода Корана Ш. Аляутдинова: «Пусть же среди вас будут люди [общественная прослойка, социальная группа], призывающая к благому [ко всему тому, что полезно человеку в вопросах морали, нравственности, духовности, религиозности, а также мирского благополучия], повелевающие (убедительно назидающие) делать праведное [а таковым является всё то, что считается хорошим с точки зрения религии, как и здравого рассудка] и запрещающие совершать скверное [всё то, что вступает в явное противоречие с верой и здравым рассудком]. Они – достигающие успеха» (3:104). Или согласно публикации перевода Корана И. Ю. Крачковского: «И пусть будет среди вас община, которая призывает к добру, приказывает одобренное и удерживает от неодобряемого. Эти – счастливы» (3:104). Или cогласно публикации перевода Корана М.–Н. О. Османова: «И пусть образуется тогда община из вас, которая будет призывать к добру, побуждать к благому и отвращать от дурного. И станут благоденствовать люди такие» (3:104). И далее согласно переводчикам Корана: «О вы, которые уверовали! Будьте истинно благочестивыми пред Аллахом и обратитесь в ислам, пока не настигнет вас смерть!» (3:102). Или «Верующие! Бойтесь Господа боязнью, которая соответствует Ему. [Найдите в себе боговдохновенный трепет перед Ним]. И делайте всё, чтобы покинуть этот мир, оставаясь покорными Ему (сохраняя веру в своих сердцах, оставаясь мусульманами)» (3:102).
В более широком контексте слово «вас» относится к тем, «которые уверовали» (3:102), это означает, что будет вполне естественным считать, что Бог обращается к мусульманам в целом. В то же время в самой формулировке – «пусть будет» – заключается предписание. Так что, согласно очевидному прочтению айата, речь действительно идёт о наложении Богом обязанности на мусульман, и именно так эти слова всеми и воспринимались. Единственное, что остается неясным, так это как именно соотносится «община», упоминаемая Богом, с верующими в целом: все ли мусульмане принадлежат к этой общине, которая запрещает осуждаемое, или только некоторые из них? Ниже приведены публикации перевода Корана (третьей суры 110 айата) В. М. Пороховой [5], Ш. Аляутдинова [2], И. Ю. Крачковского [6] и М.–Н. О. Османова [7]:
«И станете вы лучшим из народов,
Явившихся из всех родов и всех времен, –
Ведь (в Господа) уверовали вы,
И повелели доброе, и запретили злое.
И если бы уверовали люди Книги,
Для них бы это было лучше.
Есть среди них и те, которые уверовали (в Бога),
Но большинство упорствует в грехе!» (3:110)
Или «Вы были (!) лучшими из людей [ведь главными присущими вам характеристиками были следующие три]: (1) повелевали совершать благое [начиная с самих себя, побуждали к тому, что для любого здравомыслящего является благим и правым (ма‘руф)]; (2) запрещали скверное [удалялись сами и старались удалять других от того, что чуждо человеческой природе, что вступает в противоречие с моралью и нравственностью (мункляр)]; (3) уверовали в Аллаха (Бога, Господа, Единого и Единственного Творца всего сущего). [Вера в Бога называется при перечислении третьей по той простой причине (и только Всевышнему ведома истина), что к верующим приписывает себя большая часть человечества, а вот тех из них, кто соответствовал бы вышеприведённым критериям, сегодня немного]. Если бы люди Писания (иудеи и христиане) уверовали [в Бога и последовали за пророком Мухаммадом], то это для них было бы лучшим. Среди них есть верующие [в Бога, вкладывающие разные значения в понятие «Бог»], но большая их часть – грешники. [Разве не актуальны последние слова для мусульман и мусульманских государств нашего столетия?!]» (3:110)
В подстрочном переводе здесь стоит глагол «были», и, наверное, именно такой перевод, наиболее, верен. Только за последние столетия мусульмане растеряли много ценного из присущего им, что было накоплено в первые столетия становления Ислама. А ведь их уважали тогда даже самые непримиримые враги. Упомянутые три характеристики являются решающими для того, чтобы общество стало образцовым [2, с. 159]. Или «Вы были лучшей из общин, которая выведена пред людьми: вы приказывали одобряемое и удерживали от неодобряемого и веровали в Аллаха. А если бы уверовали обладатели Писания, было бы лучше для них. Среди них есть верующие, но большая часть – распутники» (3:110). Или «Вы [… о муслимы,..] – лучшая из общин, созданная на благо людей; велите вы добро творить, и запрещаете вершить зло, и веруете в Аллаха. А если бы люди Писания соблюдали единобожие, было бы это лучше для них. Встречаются среди них уверовавшие [в Коран], но большая часть [из них] – нечестивцы» (3:110).
Для нашей тематики также следует обратить внимание на следующие айаты: «Держись прощения, побуждай к добру и отстранись от невежд!» (7:199), «тем, кто – если Мы их укрепляем на земле – поддерживают молитву, и дают очищение, и приказывают ведомое, и удерживают от неодобряемого. К Аллаху – завершение дел!» (22:41). «Верующие мужчины и верующие женщины [носители постулатов веры, сумевшие придать им жизнеспособную форму] близки друг к другу [родственны по духу; являются поддержкой друг для друга в трудную минуту]. Они повелевают [начиная с самих себя и демонстрируя на собственном примере] совершать благое, праведное и препятствуют совершению скверного, непристойного [не говоря уже об очевидно преступном]. Они выстаивают молитву, выплачивают закят, проявляют покорность пред Богом и Его посланником. Они будут помилованы Господом. Он Могущественен и бесконечно Мудр [по Божьей воле всё расставлено по своим местам]» (9:71). Или «А верующие мужчины и верующие женщины, – они – друзья одни другим: они побуждают к признанному и удерживают от неодобряемого, простаивают молитву и дают очищение, повинуются Аллаху и Его посланнику. Этих помилует Аллах: ведь Аллах – велик, мудр!» (9:71). Данный айат интересен тем, что в нём совершенно определённо упоминаются женщины в контексте их отношения к данной обязанности.
Как видно из этих примеров, фраза «повеление одобряемого и запрещение осуждаемого» имеет самое непосредственное отношение к Корану. Тем не менее, мы не можем сказать то же самое о концепции, для обозначения которой используется эта фраза. Мы не можем быть уверены в том, что фраза, упомянутая в Коране, первоначально имела именно то значение, которое стали вкладывать в неё мусульманские теологи последующих поколений. Кораническое использование этой фразы достаточно общее и расплывчатое, оно не даёт никакого конкретного представления о характере данной обязанности. В ранних толкованиях Корана действительно существовала тенденция рассматривать эту обязанность просто как подтверждение основной идеи ислама: «повеление одобряемого» – вера в единого Бога и истинность миссии Пророка, а «запрещение осуждаемого» – запрет многобожия и отрицания миссии Пророка. Тем не менее, каково бы ни было первоначальное понимание этой фразы Корана, в подавляющем большинстве случаев в мусульманской традиции эта обязанность понимается именно в том значении, в котором мы понимаем её сейчас [8, с. 13–14]. Мусульманские учёные, как правило, придерживаются коранического использования фразы, воспринимая «повеление одобряемого» и «запрещение осуждаемого» как единое целое. Порой они проводят разграничения между «повелением одобряемого» и «запрещением осуждаемого», однако это тонкости, которые мы можем оставить в стороне. На наш взгляд, эти два понятия суть две стороны одной медали, и для удобства в большинстве случаев мы можем сократить полную фразу до «запрещения осуждаемого».
Существует большое количество хадисов, относящихся к теме «запрещения осуждаемого», суть которых зачастую состоит в том, чтобы вдохновить верующих на исполнение данной обязанности. Тем не менее, хадис, который чаще всего упоминается в дискуссиях учёных и богословов явно позднего периода, по крайней мере, у суннитов, имеет несколько иную форму. Как и в случае со многими другими хадисами о «запрещении осуждаемого», можно отследить, что передатчики этого хадиса были родом из Куфы, города в Ираке. Согласно хадису, Марван, наместник Медины, проводил обязательную праздничную молитву во время одного праздника где–то в 60–х или 70–х гг. VII в. н. э. При этом он совершил два поступка, которые были признаны неправильными: он вынес кафедру (минбар), несмотря на то, что был праздник, а также прочитал проповедь до совершения молитвы. При виде таких нарушений установленного ритуала какой–то человек поднялся и произнёс: «Марван, ты пошёл против сложившегося обычая (сунна)! В праздничный день ты вынес кафедру, хотя такого не бывало раньше; и ты начал проповедь до молитвы!». В этот момент один из сподвижников Пророка отметил, что этот человек исполнил свой долг и процитировал слова Пророка, которые якобы слышал лично: «Если кто–то увидел осуждаемое и в состоянии исправить его (ан йугаййи–раху), то пусть он так и поступает; если же он это сделать не в состоянии, пусть он [осудит его] своим языком (то есть словом); если нет – тогда в своём сердце, это есть самая малая толика того, что может сделать человек, чтобы остаться верующим» [8, с. 15]. Что же касается хадиса – это известное высказывание Пророка, в котором говорится о трёх способах запрещения осуждаемого: «Если кто–то увидел осуждаемое и в состоянии исправить его (ан йугаййи–раху), то пусть он так и поступает; если же он это сделать не в состоянии, пусть он [осудит его] своим языком (то есть словом); если нет – тогда в своем сердце, это есть самая малая толика того, что может сделать человек, чтобы остаться верующим». Вполне естественным будет считать, что оно адресовано всем мусульманам – можно даже сказать, всем и каждому в отдельности. И опять явно предписывающее высказывание – «пусть вершит». Теоретически существует возможность, что «исправление» осуждаемого и «запрещение» осуждаемого – это различные обязанности. Однако никто из мусульманских учёных так не считал.
На примере этого хадиса мы понимаем, что осуждаемое должно быть исправлено. Слова Пророка говорят не о том, чтобы «запретить» осуждаемое, но о том, чтобы «исправить» его – используется глагол (гаййара), первоначальное значение которого – «изменять». Отсюда учёные выводят формулировку «исправление осуждаемого» (тагйир ал–мункар) – вероятно, из–за того, что подобная формулировка черпает своё начало в суннитском Предании, она редко используется шиитами.
Несмотря на различные формулировки, учёные сошлись на том, что «запрещение осуждаемого» и «исправление осуждаемого» – равнозначные понятия. Мы последуем их примеру. Опираясь на прецедент, созданный правоведом ал–Маварди (ум. в 1058 г.), аль–Газали в качестве обобщающего термина для обозначения «запрещения осуждаемого» использовал слово хисба. Впоследствии он разработал терминологию, базирующуюся на корневой основе данного слова (х–с–б). Так, запрещающий осуждаемое – это «тот, кто применяет хисбу» (ал–мухтасиб), совершивший осуждаемое – это «тот, по отношению к кому применяется хисба» (ал–мухтасаб ‘алай–хи), а само осуждаемое действие – это «то, по отношению к чему совершается хисба» (ал–мухтасаб фихи). Причём мы отлично понимаем, что шафиитский богослов и теолог делал особый эмфазис на исключительно духовном толковании джихада [13].
Рассмотрим на примере суфиев отношение к долгу запрещения осуждаемого. Запрещение осуждаемого может быть актом, полным глубочайшего самоотречения, но может также оказаться проявлением эгоизма. Напомним, что Давуд ибн Нусайр ат–Та’и, предвестник суфизма, опасался, что человек, способный высказать укор правителю ценой собственной жизни, может впасть в грех тщеславия. Однако классическая формулировка этой идеи принадлежит аль–Газали. Когда он говорит об увещевании, то считает, что в нём присутствует особенная опасность, которой необходимо избегать. Речь идёт о том, что когда учёный преисполнен чувства кичливости, гордости за то, что он превосходит людей в своих знаниях, и осознаёт неполноценность тех, которых он наставляет, – такое отношение гораздо больший грех, чем тот, который он намеревался исправить. Лишь тот человек, который осознаёт свои собственные недостатки, в определённой мере ограждён от этого, поскольку уверенность в том, что человек знает нечто лучше других, возвышает его над ними и тешит его низменное «я». Аль–Газали отмечает, что человек может распознать в себе этот порок путём простой проверки внутренних помыслов. Спросите себя, что вам больше по душе: если действия нарушителя будут исправлены в результате вашего вмешательства, или же если это произойдет в результате вмешательства кого–либо другого, может быть, даже самого нарушителя.
Тому, кто не стремится исполнять этот долг и желает, чтобы за него его исполнил кто–то другой, в действительности следует исполнять долг, поскольку его мотивы искренне религиозны. В противном случае человеком движет желание удовлетворить своё низменное «я», так что ему следует начать с самого себя. Конечно же, не только суфии пришли к такому пониманию. Подобное озарение снизошло на Абу–л–Лайса ас–Самарканди, который привёл в пример историю об истовом верующем: он собирался срубить священное дерево, но около него его подстерегал шайтан, который хитроумно отговорил его от этой затеи, показав низменность истинных мотивов этого «истового» верующего. Тем не менее, о ловушках низменного «я» в основном говорили именно суфии. В начале XIV в. ас–Сунами считал эту идею суфийской, поскольку именно суфии добавили к условиям исполнения долга запрещения осуждаемого еще одно: при исполнении долга нет места эгоцентризму, самовлюблённости и низменному «я» – в противном случае человеку не следует исполнять долг [8, с. 171].
Две истории, которые приводит аль–Газали и другие, могут продемонстрировать глубочайшую озабоченность, которая стоит за такими размышлениями. Одна касается Абу Сулаймана ал–Дарани (ум. ок. 820 г.) – аскета из местечка Дараййа близ Дамаска. Этот благочестивый человек рассказывает, что однажды услышал, как халиф говорил нечто непочтительно вызывающее, и захотел осыпать упрёками его за это. Однако он понимал, что может погибнуть, если так поступит, и решил этого не делать. Тем не менее, остановила его не возможная смерть, как он объяснил, а скорее то, что там присутствовало слишком много людей, и он опа сался, что им движет честолюбие, тщеславие. Вторая история касается суфия Абу–л–Хусайна ан–Нури (ум. ок. 907 г.). Вначале говорится о том, что он никогда не лез в чужие дела, но исправлял осуждаемое, если возникала необходимость. Однажды около берега реки он заметил лодку, гружённую тридцатью кувшинами с подозрительным содержимым. Он заставил лодочника сказать, что было в этих кувшинах, и узнал, что это было вино, принадлежащее халифу ал–Му’тадиду (правил в 892–902 гг.). Абу–л–Хусайн разбил все кувшины, кроме одного. За это его привели к халифу, который, помимо прочего, полюбопытствовал, почему же всё–таки он не тронул один–единственный кувшин. Суфий объяснил, что пока он громил кувшины, его духовное состояние изменилось: сначала он действовал так, потому что этого требовал от него Бог; но когда остался последний кувшин, он почувствовал, что им движет самодовольство, и остановился [8, с. 172]. Короче говоря, недостатка в связанных с суфизмом идеях, которые в той или иной степени умаляют значимость запрещения осуждаемого, нет. Но в своей основе суфийское учение не отвергает этот долг как таковой; можно без труда найти суфиев, которые либо обсуждают исполнение долга, либо исполняют его. Один суфий из Марокко, который на рубеже XIV века совершал путешествие на Восток, запрещал осуждаемое, где бы он ни был: если ему не удавалось это в одном месте, он пытался снова в другом. В конечном счёте, суть в том, что суфии были такими же мусульманами, как все остальные, – а множество, или большинство мусульман были суфиями. Другое дело, что суфии делятся на умеренных и крайних.
Обратим внимание на одно наблюдение Ходжсона: «Коран заверяет мусульман: ‘‘Вы стали лучшей общиной, явившейся среди людей, принимающей одобряемое и запрещающей порицаемое, и верующими в Аллаха’’ (3:110). Искренние люди всерьёз воспринимали это пророчество вплоть до попытки изменить ход истории всего мира в соответствии с ним… Мусульманам еще предстоит воплотить кораническое пророчество в полной мере. Но они постоянно направляют свои надежды и усилия на то, чтобы жить по–божески не только как отдельные особи, но и как община. В каждую эпоху праведные мусульмане вновь утверждали свою веру, в свете новых обстоятельств, возникших в результате неудач и успехов прошлого. Видение никогда не исчезало, предприятие никогда не было оставлено; эти надежды и усилия всё еще живы в современном мире. История ислама как веры и культуры, сердцевиной которой он является, получает своё единство и своё уникальное значение из этого видения и этих усилий» [12, с. 71].
Теперь мы рассмотрим, есть ли подтверждение о противовесе терроризму в самом Коране? Прежде всего, уважаемый читатель, обрати внимание на следующие коранические айаты: 5:32; 5:27; 4:93; 99:7–8! В этих айатах ясно сказано, что «человек, который убил другого человека, совершил преступление против всего человечества» (5:32); «Вот поэтому мы и предписали народу Исраиля следующее: кто убьет невинного человека, тот будет приравниваться к убийце всего человечества, а кто спасет жизнь человеку, он будет приравниваться к спасителю всего человечества» (5:27); «Тот человек, который убил верующего, будет продолжительное время пребывать в аду. Аллах разгневан на такого человека, проклял его и подготовил для него страшные муки» (4:93) [4]. Еще раз отметим айат (4:93) [5]:
«Тому, кто верного умышленно убьет,
Ад воздаянием предстанет,
Где пребывать ему навечно.
На нем – проклятие и гнев Аллаха,
И муки тяжкие назначены ему».
Теолог Ф. Гюлен показывает ответ на вышеуказанный вопрос в Коране: «Да потому, что люди должны понимать, что если они совершат зло, пусть даже величиной с самую мельчайшую частицу, то им придется расплачиваться как в этой жизни, так и в жизни после смерти (Коран, 99:7–8)» [с. 265]. Как поэтично перевела эти айаты академик (действительный член) Российской академии естественных наук (РАЕН) Иман Валерия Порохова: «И тот, кто сотворил добро величиной с пылинку, Узрит его!» (99:7), «Узрит и тот, кто зло величиной с пылинку совершил» (99:8). Ряд известных авторов отмечают, что ислам в глазах верующих – это не только религия, но и политика, традиция, культура, цивилизация. Так, например Ф. Гюлен считает, что «ислам превратился в образ жизни, культуру; иногда он же не воспринимается как вера» [4, с. 260]. Е. М. Примаков утверждал, что «ислам выступает не просто как религиозная система, но и как образ жизни» [9, с. 31]. Ученый А. В. Малашенко уверен, что ислам – это религия, политика, образ жизни, попытка выстроить государственную, экономическую модель, цивилизационный феномен. Раз верующие уже поняли, что ислам не только религиозная система, то пора уже осознать, принять и сделать акцент на представлениях о высшей форме джихада – духовном джихаде, внутреннем самоусовершенствовании на пути к Аллаху. Пора правильно расставить приоритеты ради сохранения мира. Религиозные деятели должны направить пристальное внимание верующей молодежи на изучение позитивных айатов (2:83; 2:190; 2:256; 6:108; 8:61; 10:99; 18:29; 21:107; 42:48; 88:21–22; 109:6) и не бояться обсуждать и поднимать проблемные места (47:4) в Писании.
Например, религиозный деятель Ф. Гюлен считает, что: «Джихад – это равновесие внутренней и внешней борьбы. Достижение духовного (внутреннего – курсив наш) совершенства и оказание помощи другим в осуществлении того же представляют собой наибольшую важность» [4, с. 246]. Такой же точки зрения придерживается исследователь ислама Арсалан Ифтихар. И именно такое понимание джихада будет противостоять идейным преступлениям террористов. Ведь психологический нерв насилия – это самоутверждение за счёт другого, стремление испытать власть над людьми; желание преобразовывать мир террором, придумывать нравственные самооправдания, самореализовываться, ощущать самоидентичность, найти группу, где тебя понимают и думают также. Однако законы мира и войны четко сформулированы в Коране, и терроризм противоречит духу ислама, как и другой мировой религии.
В условиях глобализации нам также нужны новые подходы и дальнейшее совершенствование правового механизма противодействия исламистскому терроризму международным сообществом. Мы считаем необходимым наряду с понятием «терроризм» законодательное закрепление понятие «акт (или действия) террористической направленности». Дальнейшая глобализация предполагает универсализацию международного законодательства и его деполитизацию в определении компонентов и оценке понятийного аппарата террористических проявлений, а также трансформацию и интеграцию законодательства Кыргызской Республики в систему международных пактов и конвенций.
Литература
- Ал–Бухари Мухаммад ибн Исмаил. Ал–адаб ал–муфрад. Хадисы Пророка о достойном поведении. – СПб.: Издательство «Диля», 2011. – 544 с.
- Аляутдинов Ш. Перевод смыслов Священного Корана. – СПб.: Издательство «Диля», 2012. – 1824 с.
- Володина Н. Особенности экстремизма на религиозной почве // Безопасность Евразии. Журнал Личной, Национальной и Коллективной Безопасности. 2002, № 3. – Июль–сентябрь. – С. 591–596.
- Гюлен Ф. Диалог и толерантность. – М.: «Издательство Новый Свет», издание 1–ое, 2010. – 359 с.
- Коран. Перевод смыслов и комментарии Иман Валерии Пороховой. – 11–е изд., доп. – М.: РИПОЛ классик, 2013.
- Коран. Пер. с араб. акад. И. Ю. Крачковского. Предисл. к изд. 1986 г. П. Грязневича; предисл. к изд. 1963 г. В. Беляева, П. Грязневича. – М.: Издательско–полиграфическая фирма «АНС–Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1990. – 512 с.
- Коран. Перевод с арабского и комментарий М.–Н. О. Османова. – СПб.: Диля, 2013. – 576 с.
- Кук М. Шестой столп ислама. Запрещение осуждаемого / Пер. с англ. – СПб.: Издательство «ДИЛЯ», 2008. – 352 с.
- Примаков Е. М. Ислам и общественное развитие зарубежного Востока // Религии мира. История и современность. Ежегодник 1982. – М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1982. – 285 с.
- Шомали М. А. Ислам. Основы вероучения, религиозная практика и мораль. – Казань: «Исток», 2008. – 80 с.
- The New York Times. 28 October, 2001. B8. Выдержки взяты со страниц руководства: с. 54 (пункт 11) и с. 40 (пункт 6) соответственно.
- Marshall G. S. Hodgson. The Venture of Islam. Vol. l. – Chicago: University of Chicago Press, 1974. – P. 71.
- Morabia A. La Notion de Gihad Dans l’Islam Medieval: Des Origines a al–Gazali. – Lille, 1975.
- См.: Диалог и толерантность в XXI веке. В поисках бессмертия рода человеческого и мира религий без войны / Авт.–сост. Д.А. Брусиловский, Ж.А. Борочоров, О.А. Тогусаков. – Б.: Нео Принт, 2015. – 1664 с.: ил. – (Серия «Ученые Кыргызской Республики»); Брусиловский Д.А. Межкультурное и межрелигиозное сотрудничество как один из механизмов диалога цивилизаций в глобализирующемся мире; Брусиловский Д.А., Борочоров Ж.А. Религиозные силы и борьба за мир в контексте межкультурного диалога // Проблемы современного социума глазами молодых исследователей – VII: материалы VII Международной научно–практической конференции, май 2015 г., Волгоград / Волгоградский филиал ФГБОУ ВПО «Российский экономический университет имени Г.В. Плеханова»; под общ. ред. А.Н. Бурова. – Волгоград: Сфера, 2015. – 278 с. – С. 9–13; 18–25; Брусиловский Д.А. Диалог культур и толерантность в условиях глобализации; Брусиловский Д.А. Историко–политическое значение деятельности Курманджан–датки в межкультурном диалоге (на материалах тюркоязычных народов) // Республиканский научно–теоретический журнал «Известия ВУЗов Кыргызстана». – № 4, 2015. – 257 с. – С. 122–125; 129–133; Брусиловский Д.А. Барьеры межрелигиозного диалога среди молодежи в изменяющемся мире; Брусиловский Д.А. Молодежное сотрудничество как один из механизмов диалога цивилизаций в глобализирующемся мире // Инновационный потенциал молодежи: патриотизм, образование, профессионализм: сборник материалов Международной молодёжной научно–практической конференции (г.Екатеринбург, 27–28 октября 2015 г.) / отв. за вып. Д. Ю. Нархов. – Екатеринбург: Изд–во Урал. Ун–та, 2015. – 384 с. – С.79–93; Brusilovskii D. Dialogue and tolerance in the XXI century. Practical recommendations to achieve a positive and effective intercultural and interreligious dialogue. – B.: NEO PRINT, 2015. – 160 pр. (‘‘Scientists of the Kyrgyz Republic’’ series).
