Экономическая политика Узбекистана демонстрирует двойственные результаты. С одной стороны – индустриализацию в Узбекистане называют одной из самых успешных среди постсоветских стран, с другой – распределение доходов, очевидно, осуществляется неравномерно, что продолжает вызывать социальные трудности и, в частности, стимулирует миграцию за рубеж. Об экономике Узбекистана в интервью CAAN рассказывает узбекский эксперт, профессор экономики Хает Хан Насреддинов.
Некоторые наблюдатели считают, что либерализация экономики Узбекистана не за горами, особенно, в текущих ограниченных условиях или при следующей власти. Что думаете по этому поводу Вы? Как можно расценивать недавние шаги властей по либерализации бизнес-климата, приватизации, развитию среднего класса?
Двойственность всех результатов действий узбекской власти является главной характеристикой сегодняшнего положения дел в стране. Реформы, которые проводит президент и его команда, действительно, дают определенный положительный результат. Принимаются законы, которые существенно облегчают проведение реформ. Но чаще это касается экономических проектов государственного значения. Малый и средний бизнес до сих пор испытывает чрезмерное давление со стороны местных властей. Все еще сильно авторитарное управление хозяйственными процессами и вмешательство в дела коммерческих организаций. Например, до сих пор торговым точкам (магазинам) местные власти (хокимияты) устанавливают кассовый план. Магазин должен сдавать в банк определенную сверху сумму наличной выручки. Это противоречит правилам рыночной экономики, но кассовый план существует и он обязателен для исполнения. В противном случае могут последовать наказания со стороны государства. Поэтому я считаю, что экономические реформы буксуют вследствие того, что политические преобразования происходят только на словах. О них говорят, но ничего существенного не делается. Гражданское общество не только инертно, но и запугано. Проявление активности пресекается на корню. Нет, людей не сажают в тюрьмы. Но лишают работы, бизнеса, создают трудности близким и родственникам. Стоит ли говорить об эффективности преобразований в таком случае?
Малый и средний бизнес сегодня развиваются не благодаря, а вопреки действиям власти. Доля теневого дохода растет, реальная зарплата намного отстает от темпов инфляции и роста цен. Например, недавний рост заработной платы работников бюджетных учреждений на 10% через месяц нивелировался ростом тарифов на коммунальные услуги. Но если рост минимальной заработной платы был помпезно освещен СМИ, то рост цен был дан в виде краткого уведомления. До сих пор существуют трудности с получением наличной заработной платы, своевременным получением пенсий и пособий, ограниченна конвертация, уровень безработицы все так же высок. Так о каком развитии среднего класса и помощи государственных реформ можно говорить?
Лично для меня лакмусовой бумажкой начавшейся либерализации экономики станет внутренняя свободная конвертация национальной валюты. Пока это просто бумага, на которую нанесли водяные знаки и написали цифры: один и пять с тремя нулями. Курс узбекского сума по отношению к валютам соседних стран – самый дешевый. Его никто не покупает и в нем не заинтересованы ни банки, ни предприниматели. Если будет введен рыночный обменный курс, и каждый желающий будет иметь возможность без ограничений менять валюту на другие валюты, то я буду считать, что реальное построение рыночной экономики в стране началось.
Что касается ожиданий дальнейшей либерализации при смене власти, то это глубочайшее заблуждение. Сегодняшняя модель экономики и государственного правления построена в единственном экземпляре. У нее нет функции воспроизведения, и поэтому она не может быть продолжена в будущем. За четверть века в Узбекистане выросло целое поколение людей, у которых нет альтернативного мышления. В большинстве своем они роботы и не имеют функции размышления и сопоставления фактов. Для них действующая власть – единственно верная и эффективная. Другого не может быть не по логике, а потому, что так им внушено.
Новая власть не может продолжать так же управлять, как управляет страной нынешний президент. У нее не может быть такого авторитета, управленческой команды, подчинения ее воле. Даже преемственность власти от президента-отца к президенту-дочери не гарантирует последней стабильное правление. Новая власть, опирающая на авторитет действующего президента, будет жить только до тех пор, пока жив гарант преемственности. Дальше начнется дележ власти и возможный хаос, потому что в Узбекистане сильны клановые семьи, многие из которых ущемлены действующей властью. Пока они в тени, но при первом удобном случае они постараются подняться на политический олимп. В Азии такие шаги, к сожалению, без кровопролития не обходятся.
И поэтому реформы действительно новой власти должны быть не продолжением действующих преобразований, а коренной перестройкой существующей модели хозяйствования. А это чрезвычайно болезненно и затратно. Не думаю, что новый президент, парламент и прочие ветви власти рискнут пойти на это. Ведь в этом случае их пребывание у власти будет трудным и даже краткосрочным.
Как Вы в целом оцениваете модель развития страны? Можно ли считать, что Узбекистан последовательно движется по модели, схожей с Южной Кореей, например, или его модель больше ориентирована на достижение краткосрочных целей? В чем страна смогла преуспеть, а где наметились провалы?
Начиная с 1991 года, когда Узбекистан, как самостоятельная держава, начал строительство собственной модели развития, были изучены опыты других стран, вставших на путь капиталистического развития. Перенимался опыт Турции и Индии, применялись инструменты экономического управления Китая и Южной Кореи. В стране создан специальный институт стратегических исследований, который изучает мировой опыт хозяйствования и адаптирует его реалиям Узбекистана.
Но все заимствования внешнего опыта в управлении экономикой рано или поздно прекращались. Потому что в Южной Кореи, Турции и других странах, где идут фундаментальные реформы, также проводят реальные политические преобразования. Государство действительно сокращает свое присутствие в корпорациях, снимает торговые, протекционистские барьеры. Власть перестает указывать, что производить, где и как торговать. Цензура касается только нравственности, никак не затрагивая свободу слова и собраний. В Узбекистане такие политические преобразования не будут разрешены и, соответственно, связанные с ними экономические реформы тоже будут буксовать. В итоге мы имеем незаконченную модель развития с непонятными ориентирами и большим количеством подводных камней.
Южнокорейская модель развития, помимо прочего, подразумевает либерализацию в экономическом менеджменте. К этому относятся формирование реального рыночного курса национальной валюты, значительные послабления и преференции экспортерам. К тому же иностранные инвестиционные фонды охотно скупают государственные специальные облигации, что дает возможность правительству Южной Кореи финансировать проекты социально-общественной значимости. Большое количество производственных предприятий самостоятельно выходят на внешний рынок, заключают контракты на поставки без каких-либо согласований с вышестоящими ассоциациями и госконцернами. Крупные концерны выпускают исключительно экспортно-ориентированную продукцию. Но это требует значительных капиталовложений в модернизацию производства, научные исследования и, главное, постоянно снижение себестоимости продукции, что очень существенно в условиях острой конкуренции.
Согласен, что правительство Южной Кореи проводило экономические реформы, но откладывало политические преобразования и вело авторитарный стиль управления. Часто правительство брало на себя риски, связанные с инвестиционной деятельностью частных предпринимателей, и давало гарантии по их внешним займам. Экономика Южной Кореи представляла собой разумное сочетание планового и рыночного управления хозяйства. Именно этот пункт и приятен высшему руководству Узбекистана.
Но не стоит забывать, что авторитаризм Южной Кореи был оправдан. После разрушительных Второй мировой и Корейской войны страна нуждалась в жестком управлении. Но в современных реалиях экономическое и политическое развитие возможно без авторитаризма в управлении. Руководство Южной Кореи понимает это и реагирует положительно. Требования полной демократизации общества, равное партнерство на мировом рынке заставили государство пересмотреть методы правления в политической и общественной сфере. И поэтому в Южной Корее либерализация коснулась не только экономического развития, но и всей политической жизни страны.
К сожалению, мало что из этого можно отметить в реформах Узбекистана. И поэтому говорить о схожести моделей развития двух стран, думаю, не представляется возможным. Реформы действительно имеют краткосрочные цели. В сельском хозяйстве все еще преобладает монокультура – хлопок, и игнорируются права фермеров на культивацию других, по желанию, сельскохозяйственных культур. Отечественное производство (автомобильный завод Асака, например) имеет значительные преференции нерыночного характера. Все это убивает конкуренцию, качество конечного продукта и дает возможность держать цены на высоком уровне. Желание быть активным предпринимателем сводится к нулю. Такая политика неплохо решает текущую задачу – накормить население и дать ему немного заработать. Взамен власть получает заверения в лояльности, хвалебные оды и возможность и дальше управлять страной.
Согласен с тем, что в производственном развитии государство стремится модернизироваться и получить внешние заимствования на эти цели. Но мало кто знает об условиях возврата этих заимствований. Когда наступит время возврата долгов, не обнищает ли враз будущий Узбекистан, не вынужден ли он будет стать сырьевым придатком в счет уплаты долгов? Тревожно от понимания этой мысли.
Власти Узбекистана часто подчеркивают, что защищены от внешних шоков. Насколько это реалистично в условиях разворачивающегося регионального экономического кризиса? Каковы резервы страны, чтобы справиться с возможными социальными проблемами?
Мое личное мнение, что мысль о защите от внешних шоков и негативных рыночных трендов есть прямое доказательство изолированности национальной экономики от мирового рынка. Современный век характеризуется именно тесной и ускоренной интеграцией не только международных финансово-производственных групп, но и целых экономик. И если мировая проблема не касается экономики отдельно взятой страны, то это признак ее отчужденности и закрытости.
Кризисные явления, несомненно, касаются экономики Узбекистана. Например, совсем недавно власти Казахстана отпустили в свободное плавание курс национальной валюты тенге, который сразу потерял 50% своей стоимости по отношению к доллару США. Это сразу сказалось не только на приграничной торговле и курсах валют двух стран. Подорожавший казахстанский импорт (мука и растительные масла высшего сорта, например) заставил узбекских продавцов переписать ценники в розничных магазинах в сторону повышения.
Рост цен на товары и услуги в соседних странах не может не задеть экономику Узбекистана. Существуют торговые связи, транзит грузов, оказание банковско-финансовых услуг. Если их стоимость растет в одной стране, то как это не скажется на ценах в другой стране? Это нонсенс.
В стране два раза в год стабильно растут цены на проезд с объяснением «резкого повышения расходов на горюче-смазочные материалы». А ведь это и есть зависимость от внешних факторов. Узбекистан создает определенные резервы на покрытие чрезвычайных расходов и снижение давления на экономику вследствие тех или иных экономических катаклизмов. Но анализируя итоги социально-экономического развития страны за прошлый период и учитывая состав 30-миллионного населения страны, можно уверенно сказать, что накапливаемых резервов недостаточно для поддержания «стабильности» существующей экономики. Следует добавить, что в стране успешно функционирует «теневая» экономика. Коммерческие структуры и граждане не декларируют значительную часть своих доходов. Соответственно, не делаются налоговые и иные отчисления с утаиваемых сумм. Но ведь в критический момент времени государство должно будет позаботиться о них, независимо, делались этими фирмами и гражданами налоговые отчисления или нет. И неизвестно, учитывает ли эту дополнительную нагрузку государство при подсчете уровня резервов.
Основной доход, как и многие годы назад, Узбекистан получает от экспорта хлопка. Общий объем производства продукции сельского хозяйства в январе-декабре 2014 года составил 15,3 млрд. долл. США, из них доля продукции растениеводства 9,0 млрд. долл. США. И 67% процентов составило производство хлопка и его реализация.
Если в структуре производства продукции сельского хозяйства доля дехканских хозяйств составляет 65,1%, то уровень доходности этой продукции – 23%, из которой 11,5% (половина заработанного) забирается государством. И если хотя бы часть этих отчислений направляется в резервный фонд, то это хорошо. Правительство Узбекистана отчиталось, что за первое полугодие 2015 года «объем валового внутреннего продукта возрос на 8,1 процента, промышленной продукции – на 8,1 процента, продукции сельского хозяйства – на 6,5 процента. При этом дальнейшее укрепление макроэкономической стабильности сопровождалось профицитом Государственного бюджета в размере 0,2 процента к ВВП, положительным сальдо внешнеторгового оборота в объеме 83,4 миллиона долларов, а также последовательным снижением уровня налоговой нагрузки с 17,7 процента до 17,4 процента к ВВП». Тогда почему растут цены? Ведь профицит бюджета позволяет сохранить цены на текущем уровне хотя бы на короткий (один финансовый год) промежуток времени.
Если мировой кризис бушует за пределами границ Узбекистана, то отчего постоянно сокращаются социальные программы? Почему крупные иностранные инвестиции возможны только после получения государственных гарантий? Не доверяют узбекской действительности и не считают инвестиционный климат в стране реально эффективным? Думаю, что правительство лукавит, показывая широкой общественности неуязвимость экономики перед внешними экономическими потрясениями.
Как Вы оцениваете региональную политику Узбекистана? С одной стороны страна активна в отношениях с Афганистаном и Ираном, но по отношению к соседям проблемы остаются. Может ли страна принять более открытую политику к границам с соседями? Может ли на это повлиять Китай и его Экономический пояс Шелкового пути?
Я выскажусь смелее. Отношения с соседними странами – Таджикистаном, Кыргызстаном – крайне напряженные. Элементы непонимания и раздражения существуют и с деловым Казахстаном. В отношениях с этими странами Узбекистан ставит акценты на наличие водной проблемы с Таджикистаном, поставки газа по мировым ценам Кыргызстану и общую тревогу за распространение исламского фундаментализма регионе.
Да, Узбекистан по праву считают островом стабильности в регионе. Он имеет самую диверсифицированную экономику. В доле всего произведенного странами Центральной Азии конечного продукта доля Узбекистана по данным Государственного комитета по статистике составляет 80% минеральных удобрений, 94% химических волокон, 54% естественного газа, 59,2% цемента, 65,5% хлопка-сырца (не будем останавливаться на достоверности этих данных или вопросе, какой ценой достигнуты такие результаты). Без Узбекистана трудно решить политические вопросы в регионе. Эта страна имеет самую мощную армию в регионе. Поэтому Узбекистан имеет ярко выраженные амбиции регионального лидера в Центральной Азии. Именно этим и продиктованы политические шаги и демарши правительства в решении тех или иных региональных проблем. Они скорее опираются на силу, чем на конструктивный диалог.
Нерешенные и обостряющиеся время от времени проблемы между странами могут быть решены путем честных прямых переговоров. Не думаю, что в этот процесс надо вмешивать Китай. Соседи сами в состоянии навести порядок на своей улице, главное, было бы желание. Тем более, что Китай является очень сильным и хитрым игроком в политических играх. Вовлекаясь в тот или иной процесс урегулирования существующей проблемы, он методично лоббирует свои интересы. И поэтому стоит ли назначать третейским судьей страну, которая в арсенале имеет двойные стандарты в отношениях к разным странам?
Простым доказательством стремления стран Центральной Азии объединиться может стать немедленный отказ от создания образа недружественного соседа в местных СМИ. Вторым шагом должно стать создание межправительственной комиссии по обсуждению вопросов интеграции. И в деятельности этой комиссии должны принимать участие не только политики, но и ученые, общественные деятели. Если Узбекистан считает себя региональным лидером, а президент стремится оставить существенный яркий след в истории, то он мог бы подать пример добрососедства, прекратив нападки на Таджикистан, например.
Я не владею всей экономической и политической информацией, чтобы давать советы на уровне президента. Но я уверен в том, что страны Центральной Азии могут достаточно легко договориться о полной экономической интеграции по примеру ЕАЭС и ЕЭС. Надо всего лишь реально захотеть это сделать.
Президент Казахстана Н.А. Назарбаев однажды высказался так:«конечно, самым лучшим было бы создать Союз Центральноазиатских государств, куда я включаю Казахстан и Среднюю Азию. Нам сам Бог велел объединяться: 55 миллионов населения, нет языковых барьеров, взаимодополняемые экономики, находимся на одном пространстве, есть транспортные связи, энергетические. Этот регион может обеспечить себя продовольствием, не выходя на внешние рынки, может полностью обеспечить себя энергетикой и так далее. Что еще надо? Мы уважаем друг друга. Население от этого только выиграет. Об этом просто больше надо говорить. И нашим гражданам, и нашим соседям. СМИ должны говорить о близости наших культур, истории, языке, о будущем наших детей. Эта интеграция экономически была бы выгодна и работала бы на нашу безопасность в целом». Но кто прислушается к этим словам? Местные лидеры заняты самовыражением в ущерб региональной интеграции. И мои пожелания пока остаются только на бумаге.
Добавлю, что страна готова активизировать свою деятельность в экономическом и, возможно, политическом сближении стран Центральной Азии и Казахстана. Главным препятствием является позиция официального Узбекистана, которая заключается в том, что интеграция возможна только при лидирующем статусе Узбекистана и при соблюдении всех его интересов. Конечно, надо думать об интересах страны, но интеграция невозможна с позиции верховенства одной страны по отношению к другим.
Следует отметить, что Средняя (Центральная) Азия имеет четко очерченный рельеф самостоятельного субъекта современной геополитики. Страны региона понимают, что могут и практически готовы к ускорению реальных интеграционных процессов. Но создание единого политического и экономического субъекта в ближайшие годы вряд ли возможно. Страны региона, претендующие на роль лидера здесь, не готовы уступать свое лидирующее положение ни при каких условиях. Лидеры Казахстана, Узбекистана и Таджикистана сформировали свое мировоззрение еще при СССР. Им присущи авторитарные стили управления обществом и планово- административный подход к построению экономики (хотя все страны и строят рыночную экономику, и в этом заключается парадокс ведения хозяйствования в указанных странах). Проблема лидерства в регионе – человеческий фактор президентов стран. Но он становится аргументом, тормозящим региональную интеграцию. Возможно, приход к власти руководителей совершенно новой формации, воспитанных на европейских демократических идеалах, сдвинет этот процесс со статичного состояния.
Пока заверения о братстве и добрососедстве, единой истории и общих целях развития остаются красивыми лозунгами для прессы и общественности. На самом деле Центральная Азия никогда не была единым пространством. Ханства и города-государства не были дружны и едины, постоянно враждовали между собой. Не было единства ни в историко-политическом плане, ни в цивилизационном, ни в этнокультурном. Можно назвать десяток несовпадений в экономических стратегиях стран Центральной Азии сегодня. Например, Кыргызстан взял курс на снижение регулирующей роли государства в управлении экономикой, опираясь на американский опыт. Казахстан тоже придерживается этой тенденции, но делает упор на совместном участии государственных структур и бизнеса в дальнейшем реформировании национальной экономики. К сожалению, Узбекистан действует в диаметрально противоположном направлении. Власть заметно укрепляется и активно вмешивается в управление рынком и общественной мыслью. Особую роль занимает Туркменистан с его абсурдной формой управления, названной «вождизмом».
Такие характеристики действий стран-соседей в Средней Азии не дают права сделать заключение об их реальном стремлении к региональной интеграции.
Человеческий потенциал Узбекистана всегда был на высоком уровне, но какое влияние оказывает на него продолжающаяся миграция? Кроме того, прогнозируется спад демографического роста. Каково Ваше представление о молодежи и новой элите Узбекистана (некоторые считают, что она будет более прозападно ориентированной)?
Хочу заверить, что в Узбекистане достаточно свободных рабочих мест. Но люди все равно уезжают на заработки за рубеж. Разные источники дают разные статистические данные об оттоке квалифицированной и не очень рабочей силы из Узбекистана. Но все они намного выше отметки в три миллиона человек. Эти миллионы составляют те люди, которые отчаялись найти достойную оплату за свой труд на родине. В Узбекистане крайне низкие заработные платы, ущербная социальная защита населения, бюджетные средства расходуются на строительство никому не нужных дворцов, проведение помпезных мероприятий, но не на поддержку населения. Трудно на заработную плату в среднем 200-250 долларов достойно прожить месяц. И поэтому люди уезжают туда, где можно заработать пусть ненамного, но больше, чем на родине. Добавим сюда ущемление практически всех прав граждан страны, и мы поймем, почему граждане Узбекистана покидают родину.
Чтобы быть прозападной страной, надо понимать западные демократические ценности. Но как это делать, если в стране налицо интеллектуальный и образовательный кризис. Новая система образования не обеспечивает страну по-настоящему квалифицированными специалистами. Введение латиницы отсекло огромное количество уже получивших образование на кириллице людей от активной общественной жизни, возможности получить престижную работу. Все меньше качественных преподавателей в учебных заведениях страны. Дипломы чаще покупаются, а не достигаются трудом и учебой. Нельзя отчислять нерадивых студентов, потому что это портит показатели эффективности обучения в стране. В итоге мы имеем весьма скудно обученную молодежь, которой к тому же активно внушается определенное властью мышление, основанное на послушании, отторжении всего, что не отвечает узбекским стандартам, и стремлении не выделяться.
Узбекская идеология придумала уникальный инструмент управления мышлением граждан Узбекистана. Это так называемый «узбекский менталитет». Если что-то в действиях людей не подпадает под одобрение власти или может стать опасным для ее существования, то эти действия и их инициаторы подвергаются обструкции, исходя из правила, что «это никоим образом не подходит узбекскому менталитету». Художники, правозащитники, просто нестандартно мыслящие и свободные в поведении люди вмиг становятся изгоями общества. Обвинительные передачи и показательные суды, – вспомните процесс над фотохудожником Умидой Ахмедовой, – делают молодежь трусливой. Ей ясно дают понять, что не надо выделяться, иначе можно попасть под каток моральных репрессий. И поэтому в стране царит мракобесие: составляются официальные списки запрещенных к показу фильмов, артистам указывают, какие песни петь, за нас решают, какие новости читать, что одевать, как мыслить, как жить. За нас решают, что хорошо, а что плохо.
Я сделал интересное наблюдение. В реально демократической стране нормальным считаются интернациональные браки. В любой западной стране никому и в голову не придет осудить человека за то, что он выбрал в спутники жизни человека другой национальности, расы и веры. В Узбекистане таких браков среди молодежи крайне мало. Это ли не доказательство закрытости общества к новому мышлению и нестандартным поступкам? Разве можно в такой нравственной обстановке воспитать молодежь в демократических принципах?
И поэтому такой молодежи не нужны демократические преобразования. Она достаточно сыта, чтобы хотеть приблизить нашу общественную жизнь к мировым стандартам. Конечно, есть те, кто получает настоящее «европейское» образование и стремится избавиться от все расширяющегося в нашем обществе мракобесия. Но, во-первых, таких людей абсолютное меньшинство, а во-вторых, они отнюдь не горят желанием что-то менять в Узбекистане. Как правило, их главная цель – получить хорошее образование, престижную работу и жить изолированно от повседневной серой жизни основной массы людей. Многие имеют желание покинуть Узбекистан и с полученными знаниями осесть в цивилизованных западных странах.
Я считаю, что новая власть хоть и будет ориентироваться на запад, но отнюдь не из-за демократических предпочтений, а вследствие того, что там можно получить реальные материальные блага. Но ей придется столкнуться с очень серьезным сопротивлением той части молодых людей, которые воспитываются сейчас на принципах «узбекского менталитета», отрицающего все свободное в стране, и которых намного больше. Ведь рано или поздно молодежь вырастет, а идеология «узбекского менталитета» даст свои плоды, и взращенные на ней граждане тоже захотят встать у власти в стране. И возникает обыденный вопрос с заранее известным ответом: кто победит в этой борьбе, интеллектуальное меньшинство или нетерпимое к чужому мнению большинство, лишенное к тому же в юности современных благ?
Свои мысли я хотел бы закончить на оптимистичной ноте. Я не рисую Узбекистану мрачное будущее. Все можно изменить уже сейчас. Просто действующей власти надо набраться мужества, показать свою мудрость, о которой так много говорит узбекская служба новостей «Ахборот», и реально начать изменять нашу действительность. А соседние страны помогут в этом. Ведь они тоже мужественны и мудры.
Photo credit: Flickr/Francisco Anzola, Chorsu bazar
