Прошедший на днях в древнем китайском городе Сиань саммит «Центральная Азия-Китай», как и прогнозировалось, продолжил активную внешнюю политику Пекина в Центральной Азии. Но в то же время серьезные договоренности между участниками встречи стали сюрпризом для большинства наблюдателей. Помощь Китая в индустриализации региона, обещание общей судьбы и новый формат 5+1, который не включает никаких других глобальных и региональных игроков. Это совершенно новый канал для расширения влияния Китая в Центральной Азии. Данный шаг со стороны Пекина хоть и был ожидаемым, тем не менее он во многом был ускорен действиями России и США. Россия продолжает войну в Украине и, соответственно, все меньше внимания уделяет Центральной Азии, а США, наоборот, стремятся также занять освобождаемый вакуум в регионе. Исходя из этого, создание регулярного механизма встреч ЦА+Китай — это шаг на опережение.
Что касается наиболее приоритетных сфер для сотрудничества, то очевидно, что новый формат 5+1 будет концентрироваться на политических вопросах. Как известно, за геоэкономические связи отвечает инициатива «Пояс и путь», которой, к слову, в этом году исполняется 10 лет. Она остается актуальной. Благодаря реализации десятков новых проектов за прошедший период Китай значительно укрепил свои позиции в экономике центральноазиатских республик. Однако экономические возможности Китая в регионе так и не трансформировались в политические рычаги. В итоге, во время кризисных ситуаций в Центральной Азии китайская сторона оказалась бессильна повлиять на ситуацию. Между тем различного рода внутриполитические кризисы в Центральной Азии создают риски для китайских инвестиций в регионе, а также, что еще важнее, угрожает дестабилизацией в самом неспокойном западном крае Китая. Соответственно, с уверенностью можно предположить, что новый формат 5+1 как раз направлен на то, чтобы качественно усилить политическое влияние Пекина в Центральной Азии. Совершенно очевидно, что теперь, когда ситуация в мире стремительно трансформируется, Китай не может себе позволить занимать наблюдательную позицию, особенно – в сопредельных территориях.
В новой конфигурации биполярного мира все меньше места остается странам, которые находятся посередине. Казахстан и другие страны Центральной Азии как раз в этом списке. С этой точки зрения современные трансформации ставят нас в крайне сложное положение.
Будет ли Китай действенным гарантом безопасности в Центральной Азии, о чем все чаще говорят китайские власти. И еще важнее – как на новый статус Китая будут реагировать другие глобальные и региональные акторы? Смогут ли Россия и Китай найти приемлемую модель сосуществования и сотрудничества в Центральной Азии или можно ожидать каких-то противоречий между ними в перспективе? Наконец, насколько интересам самих стран Центральной Азии отвечает такое тесное сближение с Китаем? Эти вопросы с нами обсуждает казахстанский эксперт Айдар Амребаев.
Здравствуйте, меня зовут Айдар Амребаев. Я занимаюсь политическими исследованиями.
Полное био – https://openu.kz/ru/author/amrebaev-aydar-moldashovich
Айдар Молдашевич, мы сегодня хотели бы с вами обсудить итоги встречи в Сиане. Эта встреча лидеров Центральной Азии и Китая стала одним из наиболее обсуждаемых событий в мире. Для отношений стран региона и Китая она действительно открывает совершенно новую страницу. Давайте вместе разберемся, почему эта встреча привлекает столько внимания. Например, инициатором встречи стала китайская сторона. И как вы думаете, какие основные предпосылки и факторы подтолкнули Пекин к инициированию нового формата взаимодействия Центральная Азия-Китай?
Я думаю, что сейчас в нашем качающемся мире, условно говоря, действия самых разных стран привлекают внимание. Вообще, международные отношения сегодня, как никогда, актуальны. Другое дело, что в принципе особое внимание фокусируется вокруг стран, которые или имеют амбиции повлиять на текущий мировой порядок, или реально обладают такими возможностями влиять. И вот надо сказать, что Китай сегодня – это страна, чья политика, в общем, оказывает существенное влияние не только на экономические процессы. Когда-то казалось, что Китай — это исключительно экономический субъект. Сегодня Китай становится еще и такой политической державой. Помните, когда-то было такое сравнение, “экономический гигант, политический карлик”. Сегодня как раз Китай набирает все больше и больше политические мускулы, и, естественно, его шаги, где бы они там ни происходили – в Африке, в Юго-Восточной Азии или на европейском треке, визиты китайских лидеров, китайских чиновников на те или иные международные форумы всегда вызывают серьезный интерес.
Особое внимание к региону Центральной Азии и к китайской политике Центральной Азии, уделяется, с моей точки зрения, по той простой причине, что этот регион непосредственно граничит с Китаем. И можно сказать, что китайская стратегия “Пути на Запад” лежит непосредственно через Центральную Азию. То есть, вот в принципе, как бы это вполне был такой прогнозируемый шаг Китая.
Когда-то я писал одну такую статью «Куда смотрит голова китайского дракона». Если представить себе символически, что основное туловище дракона находится на восточном побережье – я имею в виду экономическое составляющее благополучия и процветания Китая находится на востоке, то голова этого дракона, она, в общем-то, достаточно динамичная, она ориентируется и на север, и на запад, и на юг тоже. То есть в принципе одним из таких вот потенциально интересных для Китая вектором является западный вектор. Западный вектор Китая лежит через Центральную Азию. Вот поэтому неслучайно, что 10 лет назад председатель КНР Си Цзиньпин провозгласил Концепцию континентального Шелкового пути именно в казахской столице, в Астане. И вот сегодня, спустя уже 10 лет, уже в официальном формате, в офлайн формате выдвинута формула «Центральная Азия+Китай». Мне кажется, это один из таких моментов.
То есть, это как бы это вектор, который позволяет Китаю сегодня стать политически состоятельной державой, влияющей на международный порядок. Все практически говорят о том, что Китай сегодня экономически является непосредственным конкурентом, а кто-то говорит, что уже лидером мировой экономики. Что касается политических решений, Китаю еще, конечно, нужно набирать мускулы. И вот я думаю, что одним из мотивов форматирования этой С5+Китай является стремление Китая быть политически состоятельным. Несмотря на то, что, в общем-то, по итогам этого саммита были сделаны большие заявки по поводу инвестиционной активности Китая в этом регионе, мне кажется, за традиционно экономическим влиянием стоит стремление уже оказывать определенное политическое влияние на наши страны. Это интересно.
Особенно, в контексте, сегодняшних процессов, которые происходят в Большой Евразии. Я имею в виду, прежде всего, конечно, конфронтацию Запада и России, войну, которая происходит в Украине и девальвацию вообще внешней политики России на постсоветском пространстве. То есть высвобождаются определенные традиционно российские ниши в политике, которые Китай осторожно, но достаточно настойчиво занимает. Потому что до этого мы всегда говорили о том, что Россия и Китай между собой делят влияние на постсоветском пространстве. Россия отвечает за сферу безопасности, а Китай – за экономический формат. Сегодня ситуация несколько изменилась. Россия не может обеспечить безопасность не только в постсоветских странах, но и самой себе. Сегодня мы видим символическим отражением этого является, например, появление дрона на Красной площади. Поэтому эти вещи нашли такую реакцию в виде форума, который созвал Китай и на который с удовольствием страны Центральной Азии откликнулись – все практически лидеры стран приехали с большим пакетом и вопросов, и предложений о сотрудничестве, и эта встреча получила такой вот широкий резонанс в информационных средствах массовой информации в целом.
Хотя вот одновременно с этим еще проходил и такой форум большой семерки, где собирались лидеры современного мира. Тем не менее Сианьский форум, нисколько не уступал по-своему содержанию, по своему значению, а кое-где даже, может быть, привлекал большее внимание журналистов, чем известный форум в Японии. Или, например, встреча Зеленского на форуме Лиги арабских стран. Тоже, казалось бы, интересно посмотреть, что же сейчас думает мусульманский мир по поводу происходящего в Большой Евразии. Но, тем не менее, и та площадка тоже не заслонила, а, наоборот, в принципе где-то оттенила. Это довольно символично и особенно в преддверии форума в России – Евразийский экономический форум, на который они должны будут приехать.
Периферийный статус Центральной Азии как бы был зафиксирован и сохранялся благодаря такому эксклюзивному влиянию России в Центральной Азии. Но сейчас это влияние девальвировалось, как я говорю. И Центральная Азия, в общем-то, становится интересным регионом для самых разных игроков. В том числе, например, Европейский Союз сейчас очень активно участвует в процессе модерирования ситуации в Центральной Азии. Вот параллельно с этим форумом здесь в Алмате тоже же проходил форум ЕС-Центральная Азия, где участвовали самые разные и экономические лидеры, и политические. То есть параллельно идет такое прощупывание, куда же сейчас посмотрит не просто “голова дракона”, или “лапа медведя”, или “взгляд орла”, но уже речь идет о том, куда повернутся и с кем будут теснее взаимодействовать лидеры стран Центральной Азии. Это, конечно, это такой очень интересный вопрос.
Спасибо за очень обстоятельный ответ, Айдар Молдашович. А для самих стран Центральной Азии что значит эта встреча в Сиане? В последнее время, особенно последний год, было очень много дискуссий относительно внешнеполитических курсов центральноазиатских республик. Как мы относимся к войне в Украине, то есть пытаемся ли мы дистанцироваться от России. На этом фоне появляется совершенно новый формат с участием Китая. Что это все значит для нас, для центральноазиатских государств?
Знаете, в постсоветский период наша внешняя политика наших стран была не очень интересна кому-либо. То есть мы сами создавали такой фон – в Казахстане мы старались затянуть сюда мировых лидеров, провести какой-то форум, пошуметь, высказать какие-то глобальные инициативы, идеи. Но эти инициативы скептически и с определенным таким сомнением воспринимались и на Западе, и на Востоке. Ну что такое Центральная Азия? Это как в свое время, помните, говорили, что Центральная Азия – это подбрюшье России. Евгений Примаков говорил, что Центральная Азия – это задний двор России, и так далее. То есть, в принципе, было такое понимание того, что это зона эксклюзивной ответственности и внимания России. И никто с этим не спорил, и в принципе все говорили: «ну хорошо для того, чтобы решать какие-то проекты, создавать в Центральной Азии, нужно ехать в Кремль и договариваться там с кремлевскими политиками».
Сейчас ситуация происходит обратная. Сейчас уже в принципе сам Кремль добивается внимания центральноазиатских лидеров. Это мы видели во время празднования 9 мая на Красной площади, когда в принципе Владимир Путин очень активно суетился и смотрел, как иностранные делегации прибудут. “Иностранные делегации”, в кавычках я говорю, поскольку это были традиционные союзники по постсоветскому пространству. Это центральноазиатские лидеры плюс господин Лукашенко. И в общем-то это было такое ближайшее окружение, которое по идее должно было создать такой международный имидж человеку, который сейчас находится в международном розыске. То есть вот в принципе вот этот срез, что внешняя политика Центральной Азии становится интересной для самых разных крупных центров силы и на западе, и на востоке. И вот этот вот тренд повышения такой ставки, конечно, председатель КНР Си Цзиньпин очень хорошо использовал. Тем более что речь шла о выходе Китая на новую политическую арену после ковидной изоляции. Во время Ковида и после высказывались такие несколько скептические мнения по поводу инициативы «Пояс и путь», что она постепенно сойдет на нет, что это был в большей степени политический проект Си Цзиньпина для того, чтобы, условно говоря, обнулить прежние свои сроки и предложить какое-то видение политическое, идеологическое. Но, тем не менее, в принципе, Китай никогда не бросает здравые идеи на полпути. И мы можем наблюдать вот такое возрождение интереса к этому «Поясу и пути», Шелковому пути.
И вот под эгидой этого Шелкового пути Китай, с моей точки зрения, заявил о своих политических амбициях на этот регион, что он будет достаточно активным игроком. Ведь одним из пунктов заявления председателя КНР было обеспечение гарантии безопасности, территориальной целостности государств Центральной Азии. А это же ключевые национальные интересы наших стран. Ну и дальше, конечно, это заинтересованность в совместном процветании, развитии, строительстве сообщества единой судьбы.
Вот, кстати говоря, некоторые говорят о союзе России и Китая. Я в одном из своих таких выступлений говорил о том, что Китай ни с кем никогда не будет в союзе. Это совершенно не соответствует его ментальной природе, пониманию роли своего государства. То есть, это страна, которая предлагает свое видение мироздания, если хотите, по-философски, и строительство международных отношений, мирового порядка своего уровня. И здесь, конечно, вот быть в одной судьбе с Китаем для России, наверное, неприемлемо, поскольку Россия в своей новой внешнеполитической концепции заявляет о себе, как совершенно уникальная цивилизация со своими ценностями, смыслами, целями и так далее. И пытается на этом настоять. Сегодня происходит такое сопозиционирование между этими двумя крупными державами. И на этом треке, конечно, Центральной Азии нужно так сформулировать свои ценности и смыслы и так тонко вести себя, чтобы получить какие-то дивиденды из вот этого интереса к нашему региону.
А какие главные итоги саммита в Сиане вы бы назвали? Вот если попытаться буквально лаконично.
Я не экономист, чтобы как-то оперировать цифрами, но у меня больше такое предощущение, что основным итогом вот этого саммита является вообще большая и объединенная субъектность стран Центральной Азии. Ведь не секрет, что, в принципе, разные международные силы- я имею в виду ту же Россию – руководствовались таким традиционным имперским принципом – “разделяй и властвуй”. И очень часто Россия сама провоцировала противоречия между странами, формировала такие проекты, которые вызывали противоречивые чувства между разными странами Центральной Азии. В этом плане Китай выступает скорее больше интегратором Центральной Азии, таким внешним драйвером, который говорит “ребята, мы заинтересованы в таком большом, состоятельном с точки зрения потребления, с точки зрения ценностного единства, регионе, с которым можно будет работать”. Что, скажем, если там 18 миллионов казахстанцев – это не такой большой рынок для Китая, то объединенный рынок всей Центральной Азии – это уже кое-что, как рынок как таковой. Если мы говорим об общем рынке, о зоне свободной торговли внутри этой системы и потенциально возможной зоне свободной торговли с тем же Китаем, если мы говорим об общей судьбе, то это довольно такое интересное и динамичное пространство намечается.
Кроме того, конечно, если Китай выступает гарантом территориальной целостности, независимости и суверенности вот этого пространства, то оно тоже будет выдержано в одном таком политическом векторе. То есть в выборе какой-то своей модели развития. Потому что так или иначе любая страна сегодня в мире заимствует разные социальные политические инновации, нет чистой модели политического развития какой-то отдельной страны. Поэтому, мне кажется, итогом является то, что Китай постепенно обрисовывает контуры своего видения, если хотите, модели. Китайская модель глобализации. И эта модель глобализации апробируется в Центральной Азии. Можно сказать, что Центральная Азия выступает пилотным проектом китайской модели глобализации.
Это очень интересная тема. Как раз вы затронули, предвосхищая мой следующий вопрос, вопрос о реакции глобальных и региональных игроков на этот саммит в Сиане. В этом плане, мне кажется, отдельного внимания заслуживает реакция именно Москвы. В экспертном сообществе бытует мнение о том, что Россия и Китай, сегодня вы тоже упомянули о том, что координируют свои действия в Центральной Азии. И действительно, в последних совместных заявлениях лидеры России и Китая отмечали, что у них есть особый интерес в Центральной Азии, и они не приемлют вмешательства во внутренние дела региона со стороны третьих сил и так далее да. Но на деле мы все же видим, что интересы Москвы и Пекина в регионе могут различаться в разных сферах. Та же Россия несмотря на завоевание некоторых территорий Украины, по большому счету Украину уже потеряла. В этой ситуации для Москвы Центральная Азия это, по сути, единственный регион, где ещё сохраняется её влияние, былое влияние, да? Москва всячески пытается привязать страны к себе, используя для этого как экономические и культурные рычаги, так и политические нажимы. И вот эта вот синхронная поездка всех лидеров республик региона в Москву на парад победы наглядно продемонстрировала сказанное. Как, с учетом сказанного, Москва может относиться к факту создания регулярного механизма политического диалога Центральная Азия-Китай, где она не будет принимать участие?
Я думаю, что вот этот механизм был реализован не по воле Москвы, да, и даже не с согласованием Москвы Пекином, а Москва вынуждена была согласиться с этим форматом, поскольку она сейчас находится в таком положении и она сегодня фактически попала в такую серьезную такую заварушку, в такую международную изоляцию в связи с непродуманными действиями в Украине. В целом, но это еще с 2014 года, начиная с “крымской ловушки” – я ее так и называю: что Владимир Путин, осуществив аннексию Крыма попал в такую геополитическую ловушку, из которой потом уже было очень сложно выбраться. И сегодня мы наблюдаем вот этот вот процесс такого засасывания в такую геополитическую воронку, если хотите. И в этой ситуации, конечно, я не могу сказать, что Китай может быть такой соломинкой для России, благодаря которой она может каким-то образом разрешить существующую проблему. Скорее, это просто такое наблюдение за текущими действиями более состоятельного, более могущественного соперника-партнера.
То есть, в принципе, Китай и Россия всегда выступали своего рода такими спарринг-партнерами. Например, в той же там Шанхайской организации сотрудничества даже по вопросу, например, расширения ШОС – Россия предлагала в качестве партнера Индию. Китай в противовес этому предложил Пакистан, например. Шли вот эти вот долгие переговоры, разговоры, и в общем-то ШОС превратился в такой клуб для актуального обсуждения, но не решения тех или иных вопросов. И сегодня, конечно, Пекин оставляет, конечно, свое присутствие в ШОС, БРИКС и СВМДА.
Но теперь, в принципе, происходит такой более четкий и твердый поворот Пекина на формирование своей собственной платформы присутствия в международных отношениях. И вот такой вот платформой в данном случае в отношении Большой Евразии, форпостом китайского видения международной политики в этом большом регионе является как раз Центральная Азия. И россиянам приходится с этим мириться и понимать. Некоторые эксперты говорили о том, что вот следующим после Украины будет Казахстан. Я вам могу сказать, что не будет Казахстан после Украины. Да, вообще после Украины будет ли сама Россия, это еще вопрос вопросов. И какой будет Россия? Здесь мы должны будем иметь дело с уже совершенно другой какой-то конфигурацией.
Поэтому мы должны быть очень внимательны. Скажем, умирающий медведь очень опасен, раненый медведь особенно опасен, с уязвленным самолюбием, с какими-то ограниченными возможностями, он еще может огрызнуться. Но это уже будет не то действие, которое представляло такую опасность для новых независимых государств. Вот некоторое время ранее и Запад, и Восток, все говорили «да, но с Россией нужно считаться, ее присутствие является эксклюзивным и так далее». Сегодня присутствие России в регионе Центральной Азии не является эксклюзивным. Она вынуждена считаться с самыми разными игроками, например, с тем же Китаем, Турцией, Ираном, например. Это я уже не говорю про участие в центральноазиатской Большой игре стран Запада.
В продолжение вашей мысли, Айдар Молдашевич, о том, что теперь уже гарантом безопасности в Центральной Азии может выступать Китай. Насколько подобные доводы могут быть реализованы в Центральной Азии и каким образом, в каких форматах Вы это видите в перспективе?
Я думаю, что и в Пекине еще пока не видят четкой стратегии по вопросам безопасности в Центральной Азии. Есть такая хорошая поговорка, “переходя реку, осторожно нащупывать камни”, и, они, мне кажется, вот постепенно нащупывают камни вот на этом треке. Осторожное нащупывание камней осуществляется с согласия и в широком диалоге с лидерами стран Центральной Азии.
Я помню первые годы, когда только была инициирована стратегия Экономического пояса Шелкового пути, мы разговаривали с экспертами из Китая. Я им говорю – «представьте концепцию Экономического пояса Шелкового пути». Они отвечали, что «у нас нет никакой концепции, и мы будем руководствоваться только теми интересами и теми запросами, которые интересуют страны-участницы Экономического пояса Шелкового пути». Я думаю, что присутствие Китая здесь и обеспечение вопросов безопасности и так далее будет осуществляться в тесном взаимодействии с самими странами Центральной Азии. И в этом особенность китайского проникновения от, например, западного. Американцы, например, приходят, говорят, вот вы должны руководствоваться принципами политической модернизации, либеральной экономики, демократии, прав человека, какие-то критерии уже обозначаются. У Китая в этом плане нет уже никаких таких заготовок. Они будут сосредоточены на тех нишах, которые страны Центральной Азии позволят и которые будут интересны, которые не будут закрыты с точки зрения других потенциальных игроков. Они в этом плане достаточно осторожно, мягко и одновременно настойчиво будут заходить в те ниши, которые будут им доступны.
Я всегда сравнивал Китай с водой. Вода проникает, заполняет эту какую-то нишу, да? И эта вода, она может нести как благополучие и процветание, может способствовать плодородию земли, так может принести и страдания, и несчастье.
Cовременная китайская политика достаточно внимательна к интересам контрагентов, в данном случае из Центральной Азии. И вот то, как составлялся этот визит лидеров стран Центральной Азии, какое внимание было уделено – исключительное внимание и достаточно высокий уровень организации этого форума, – говорит о том, что Китай в этом плане до мелочей отрабатывал все возможные, нюансы и настроения. Чего, к сожалению, например, мы никогда не наблюдали со стороны России, предположим. Россия всегда видит только саму себя, но никого из партнёров.
Спасибо. Если резюмировать будем нашу беседу, нет ли у вас ощущения того, что после сианьских договоренностей с Китаем в нашей внешней политике создается некий крен в сторону Китая или вы все же склонны наоборот рассматривать это как шаг или значимый балансир для поэтапного отдаления от России?
Ну, видите ли, сегодня, конечно, Россия нам роднее. Роднее по той простой причине, что мы представляем такое единое культурно-языковое пространство, долгие годы. И нам понятны те импульсы, те страхи, фобии, которые как бы переживает сегодня Россия. То самоощущение этой страны гораздо ближе, чем, скажем, то же китайское или там американское. Но, к сожалению, то, что с Россией сегодня творит путинизм, отдаляет нас. И это очень серьезная проблема.
Это, знаете, смена такого культурного, ментального дискурса и это очень сложный такой процесс, он требует не один год, и даже, может быть, десятилетие для адаптации вот этого дискурса. Я не уверен, что в течение ближайших лет наше пространство станет более китаецентричным или китаеязычным. Даже вкусовые предпочтения, например, кухонные, в плане человеческого общения, отношения к семье, к государству и так далее. Но, тем не менее, этот вектор на наших глазах усиливается. Сегодня, например, если вы посетите западные страны и увидите в некоторых западных городах чайна-тауны, вот подобные явления вполне возможны и у нас в Центральной Азии. Но это очень достаточно длительный процесс. Я очень надеюсь на то, что в этом процессе, благодаря исключительной такой энергетике, которая исходит от Китая, социальной энергии, тем экономическим успехам, то они просто вытянут нас на уровень качественного роста нашей экономики, наших возможностей в этом плане. И тогда мы сможем уже объединенными усилиями, я говорил про возможность интеграции или кооперации, интеграции с Центральной Азией, мы сможем состояться как единый субъект, достаточно влиятельный субъект, чтобы в дальнейшем диалогировать на равных с Китаем, с Россией, с мусульманским миром и так далее.
Здесь такой шанс есть, но этот шанс может быть реализован только в том случае, если наши политические элиты и мы сможем избежать каких-то конфликтных сценариев с участием внешних игроков, сможем избежать внутренней дестабилизации, и, конечно, добиться успешной экономической политики. Многие страны Юго-Восточной Азии сумели вырваться в лидеры именно благодаря активному участию или взаимодействию с растущим китайским рынком. То есть, фактически, они заскочили на подножку уходящего поезда модернизации. Вот здесь вот нам нужно этот шанс не упустить и одновременно соблюсти наши национальные интересы каждой страны в отдельности. Ну и, конечно, совокупные региональные интересы Центральной Азии в целом. В этом я вижу такую хорошую возможность для того, чтобы нам спустя 30 лет – мы, как говорится, блуждали по пустыне и пытались нащупать свое – внешний драйвер использовать. Если мы это сможем воспользоваться этим шансом, то будут у нас процветающие страны и в целом регион. Если нет, то мы, конечно, можем потерять все шансы быть государствами и превратимся в failed states, условно говоря.
