В последние годы Китай стал проводить в Центральной Азии более комплексную информационную политику, направленную на улучшение его имиджа. До пандемии регулярно проводились мероприятия с акцентом на образование и культуру, выделялись стипендии для студентов и журналистов, организовывались поездки для чиновников. Эти мероприятия пользовались успехом среди молодежи, которая до пандемии стремилась обучаться в Китае, выучить язык и познакомиться с китайской культурой.
С введением локдаунов привлекательность Китая как места обучения несколько снизилась, как и заметно сократились другие возможности по посещению этой страны. Но Китай все же не оставляет надежды развивать более глубокие культурные связи с нашим регионом. Сегодня посольство Китая в Кыргызстане, например, проводит активные встречи с представителями властей, СМИ и университетами, где рассказывается о важности двусторонних отношений и сохранения мира и стабильности.
Вообще отношения Кыргызстана и Китая заслуживают особенного внимания. Бишкек хотя и не является значимым энергетическим партнером Пекина в регионе, выполняет важную роль транзитного коридора и даже тестовой площадки для апробации новых технологий и подходов китайской дипломатии. Существенным становится влияние Китая и на сферу безопасности в Кыргызстане и в регионе Центральная Азия в целом. Например, уже есть прецеденты, когда китайские частные военные компании охраняют объекты инвестиций на территории Кыргызстана.
Теперь, когда после длительного локдауна Китай открывается, сняв практически все ограничительные меры, возможно, резко возрастет активность китайских предпринимателей, туристов и крупных компаний в странах региона, что совокупно с информационной и культурной стратегией может улучшить имидж Китая в центральноазиатских обществах, особенно в сравнении с Россией.
Как политическая элита Кыргызстана воспринимает Китай? На каком уровне находятся антикитайские настроения в кыргызском обществе? Как Китай оказывает влияние в информационной сфере, а также в области безопасности в Кыргызстане? Об этом рассказывает эксперт Академии ОБСЕ из Бишкека Адина Масалбекова.
Адина Масалбекова является младшим научным сотрудником Академии ОБСЕ в Бишкеке и научным сотрудником Oxus Society. Ее исследовательские интересы включают отношения между Китаем и Центральной Азией; cоциально-политическое развитие в посткоммунистической Центральной Азии; религиозный фундаментализм. Адина имеет степень бакалавра лингвистики (китайский язык) Бишкекского государственного университета и степень магистра политической теории Восточно-китайского педагогического университета в Шанхае. Ранее она была научным сотрудником Шанхайской академии социальных наук и Австралийского национального университета. В Академии ОБСЕ исследования Адины сосредоточены на оценке влияния культурной дипломатии Китая через высшее образование в Кыргызстане с точки зрения трудоустройства, понимания текущей политики Китая и вклада в политическую карьеру.
Вы не могли бы рассказать нашим слушателям немного о себе?
Меня зовут Адина Масалбекова. На данный момент я работаю младшим научным сотрудников в Академии ОБСЕ, где моя работа связана с анализом внешней политики Китая. А именно мое собственное исследование проводится с фокусом на то, как студенты, которые проучились в Китае оценивают политическую структуру, и в целом собственный опыт проживания и обучения в Китае. Помимо этого, я также занималась и продолжаю заниматься анализом внешней политики Китая. В рамках других проектов я работала летом с Oxus Society, тоже смотрели и обновляли [базу данных] китайских инвестиций в Центральной Азии.
Мое образование [также] связано с Китаем, то есть я сама училась непосредственно по программе 2+2. Это была инициатива китайской стороны вместе с Бишкекским государственным университетом, потом я поступила в магистратуру, тоже в Китае, в городе Шанхай – Восточно-педагогический университет, где я изучала политическую теорию. Там мы в основном изучали, наверное, философские вопросы, но на примере китайской политики и истории.
Спасибо большое, Адина, что к нам пришли, что рассказали о себе.
Как раз сегодня мы хотели бы более подробно поговорить на эту тему – на тему центральноазиатской стратегии Китая именно в контексте нашего восприятия. То есть восприятие самих экспертов из Центральной Азии. В данном случае мы хотели бы поговорить про отношения Кыргызстана и Китая.
В связи с этим, как сегодняшняя политическая элита Кыргызстана относится к Китаю? Как правило, в наших центральноазиатских странах Китай воспринимается как источник инвестиций, и разные представители политической элиты стараются выстраивать с КНР отношения, нацеленные на экономическую выгоду. Но в Кыргызстане ситуация, возможно, немного отличается.
Еще во время выборов президента, когда Жапаров пришел к власти, были сообщения о том, что в кыргызской элите действует прокитайское лобби. В связи с этим хотели бы узнать Ваше мнение.
В целом правительство и политическая элита Кыргызстана сильно заинтересованы в сотрудничестве. Во-первых, это не только политическая элита, но и широкие массы видят в этом экономическую выгоду. То есть та же сфера торговли. А во-вторых, это еще обусловлено тем, что Китай является самым крупным кредитором КР. Внешний долг Китаю составляет 2 млрд, от общей суммы в 5 млрд. С другой стороны, это еще и какая-то экономическая зависимость. Тем самым нам необходимо поддерживать хорошие отношения с Китаем.
Также, помимо внешнего долга, идет обсуждение строительства железной дороги Китай-Кыргызстан-Узбекистан. Китайская сторона всячески показывает и уделяет особенное внимание обеспечению безопасности в Центральноазиатском регионе и обеспечению безопасности своих китайских предприятий, которые, например, [работают] у нас в Кыргызстане. Очень часто подвергаются критике со стороны местных жителей. И могу также еще сказать, что все-таки влияние Китая, наверное, медленно, но растет в регионе, несмотря на то, что у нас есть другой политический актор. Это Россия.
В то же время насчет вопроса про прокитайское лобби могу сказать, что были слухи во время президентских выборов, когда были обвинения в сторону Жапарова о его связях с китайскими спецслужбами. И factcheck.kg провел расследование, в ходе чего выяснилось, что на самом деле Жапаров действительно дружит с одним из выходцев из Китая. Но доказательств того, что это именно связь с китайскими спецслужбами не было найдено. Также были обвинения в сторону Айгуль Жапаровой, это жена президента, в том, что она пытается продвинуть свою подругу. Но опять же пресс-секретарь потом сделал заявление, что кандидатка в Жогорку Кенеш не является подругой супруги президента. В итоге эти обвинения как-то сами по себе потихоньку, мне кажется, исчезли.
И можно еще сказать, что наша политическая элита старается быть более осторожной во взаимоотношениях с Китаем, так как у нас уже были кейсы, [когда] разразился скандал вокруг ТЭЦ. То есть на реконструкцию ТЭЦ был взят огромный кредит – 386 млн долларов. В итоге после завершения реконструкции спустя год там случилась авария. И [об этом], по-моему, даже писала Нью-Йорк Таймс, что это последствия китайских каких-то кредитов. Поэтому все равно наши политики стараются быть осторожнее [в] подобного рода ситуациях.
Также во время пандемии Кыргызстан первый инициировал закрытие границы с китайской стороной. И это тоже, как утверждают некоторые политики, немного разозлило и, возможно, обидело китайскую сторону. Но затем Китай долгое время не открывал границу ни с кем из центральноазиатских стран. Не только центральноазиатских стран, но и в целом [границы со всем миром], так как были очень сильные локдауны по всему Китаю.
Кроме того в Кыргызстане [открыли] кейс, [в связи] с террористической атакой на посольство КНР. И это тоже очень сильно, наверное, [повлияло на] кыргызско-китайские отношения.
И, наверное, еще одним таким минусом или препятствием [в] кыргызско-китайских отношениях является то, что у нас очень сильные антикитайские, синофобские настроения. И очень часто бывали [случаи], когда нападали на китайских работников.
Также несколько лет тому назад очень часто были [случаи] антикитайских протестов на местах, где [работали] китайские предприятия.
То есть, учитывая все эти факторы, все равно, наверное, [наша] политическая элита старается очень осторожно подходить к этим отношениям и связям с Китаем.
Спасибо.
Политика Китая в Центральной Азии до последнего времени не преследовала цели разобщения. Наоборот, Пекин был заинтересован в региональной стабильности. Но у этого подхода, как оказалось, есть свои ограничения. Пекин достаточно ревностно относится к любым инициативам более тесной кооперации пяти стран Центральной Азии между собой. Так, сразу после активизации региональной интеграции в 2018 году, Китай стал продвигать формат С+С5 (Китай+Центральная Азия). Тем самым, Китай получил возможность без России (не в рамках ШОС) взаимодействовать со странами региона. Как вы оцениваете изменение подходов Китая в Центральной Азии? Какие особенности и специфические изменения вы наблюдаете?
Наверное, стоит отметить то, что у Китая с Кыргызстаном довольно тесные отношения в области безопасности. То есть мы являемся одними из первых членов Шанхайской организации сотрудничества. И уже с того времени, начиная с 2000-х годов, проводятся всякие учения. То есть в целом платформа ШОС была направлена и сейчас также направлена на обеспечение диалога в регионе, чтобы сохранялся мир.
Если говорить о взаимодействии со странами региона без России, а именно специфическое взаимодействие со странами Центральной Азии, то можно говорить также о том, что эти отношения меняются в более [позитивную сторону] и [характеризуются] более тесным [сотрудничеством].
Так, мы видим, что первый визит Си Цзиньпина, председателя Компартии, после длительной пандемии, [во время которой] он посещал только Гонконг, был совершен в страны Центральной Азии. Это был сначала визит в Казахстан, а затем это был визит в Самарканд. И в рамках этих визитов, были также двусторонние встречи со всеми лидерами центральноазиатских стран. Это, как утверждают многие эксперты, и я с этим абсолютно согласна, говорит о том, что Центральная Азия уже является приоритетом внешней политики Китая.
Нынешний [посол] Китая в Кыргызстане активно инициирует встречи с властями, также с университетами, с образовательными учреждениями, которые имеют департаменты по обучению китайскому языку, где она (посол КНР Ду Дэвэнь) часто делает [акцент] на кыргызско-китайских отношениях, [на] дружбе народов, и [на] важности того, что необходимо сохранять мир и стабильность в регионе и развивать двусторонние стратегические отношения.
Также можно говорить о том, что посольство начало вкладываться в инициативы социального характера: было инвестирование в Фонд по обучению женщин всяким ремеслам. Это было в 2021 году и также в 2022 году. Они поддержали цех по обучению женщин шитью.
Также Китай выделял и до сих пор выделяет большое количество стипендий для студентов, и не только для студентов, но и для представителей СМИ: это поездки для чиновников, чтобы больше интегрироваться, наверное, и в целом, рассказывать и показывать про [Китай], скажем так, преподносить информацию и делиться ею. Такого рода инициатив становится все больше и больше. И из-за того, что сейчас мы живем в эпоху информации и соцсетей, это часто также продвигается и освещается в социальных сетях, поэтому видимость уже ощущается больше, чем, условно говоря, 10 лет назад.
Наверное, можно также отметить, что недавно осенью была резолюция ООН по вопросам уйгуров, где проводилось независимое исследование по факту – существуют ли репрессии в отношении этнических нацменьшинств в Синьцзяне. И многие эксперты, которые в целом фокусируются на том, что происходит в СУАР, также обратили внимание на то, что, если до этого ООН [принимал] резолюции по вопросам уйгуров, и центральноазиатские страны сохраняли нейтралитет, то после визита Си Цзиньпина случилось так, что Казахстан и Кыргызстан, по-моему, проголосовали против. То есть они проголосовали в поддержку китайской стороны. Все эти факторы — это показатели того, как Китай взаимодействует. Причем уже более активно в регионе, и в двустороннем порядке.
Известно, что российское информационное влияние в Кыргызстане, так же как в Казахстане, остается [глубоким]. А как меняется влияние [в этой] сфере со стороны Пекина? Например, какие механизмы [используют] китайские власти для того, чтобы улучшать собственный имидж в республике? И насколько это [успешно]?
Я ранее уже упомянула про стипендии и поездки, но тут я очень хотела бы сослаться на работу моих коллег. Эта работа была опубликована Нивой Яу «Управление настроениями на западной периферии: китайские информационные операции в Кыргызской Республике». Исследование проводилось два года и было проанализировано огромное количество медиа, СМИ. Также был проведен анализ контента инфлюенсеров. То есть, что они пишут про Китай и как это освещается. Они также выделили такие особенные характеристики стратегии, которые используются китайской стороной. Это включение кыргызстанских СМИ, то есть это кооперация с журналистами местных СМИ и изданий. В основном это государственные СМИ. Также участие в социальных сетях, где [у них есть] аккаунты или аккаунты [их] журналов. Это китайские журналы. Также на территории Кыргызстана [работает] китайское государственное медиа Синьхуа на русском языке.
Также я уже упоминала про китайское СМИ, которое [функционирует] здесь на русском языке – Новое наблюдение Шелкового пути. А есть телеканалы. Это ”Долан ТВ” и журнал “Контимост”, которые работают на местном уровне как частное СМИ. То есть они зарегистрированы здесь и имеют прямые связи с Департаментом пропаганды КНР, также получают правительственную поддержку Китая.
Местное присутствие СМИ Китая укрепляет благоприятный [имидж]. На позитивный имидж Китая для кыргызской аудитории делается очень сильный акцент. И есть наблюдения, что посольство Китая предоставляет информацию для местных СМИ. То есть идет кооперация, сотрудничество с посольством Китая [в том], как, каким образом, в каком [свете] они хотели бы видеть информацию. Так как это непосредственное представительство китайской стороны, они очень часто делают акцент на то, что только они могут предоставить самую достоверную информацию, а какие-то другие источники, особенно иностранные СМИ, не могут предоставлять достоверной информации. Об этом упоминалось в разговорах с независимыми СМИ, что бывали [случаи], когда посольство Китая могло обратиться к ним и посоветовать ссылаться именно на китайские источники, чтобы информация для кыргызской аудитории была якобы достоверной.
Также в ходе моего собственного исследования [выяснилось], что очень часто Китай предоставляет такие возможности, [когда] журналистов, особенно из государственных СМИ, приглашают на стажировки и [посылают в] командировки в КНР. Все оплачивается китайской стороной. Также у журналистов есть стипендия. Это наглядно можно [было] увидеть на примере Олимпийских игр, когда с нашей стороны поехала наша журналистка, и она освещала все происходящее на олимпиаде непосредственно [на] месте. В целом, если брать в общих чертах, реакция даже на данный [репортаж] была такая, что якобы мы не чувствуем никакого влияния СМИ в Кыргызстане. Но это не про то, что оно такое огромное, но это такие механизмы, и они [имеют] свою целевую аудиторию.
Также следует сказать про студентов, которые проучились уже в Китае и [это тоже приносит] свои плоды, [они] также [распространяют] информацию о Китае. Я думаю, можно говорить о таких инструментах и сферах влияния.
Спасибо Адина, очень интересно.
Кыргызстан, наверное, сегодня становится такой тестовой площадкой, где впервые в Центральной Азии апробируются какие-то новые инструменты влияния, именно в информационной сфере, и то, что, наверное, мы потом будем наблюдать уже в других странах Центральной Азии.
Адина, Вы изучали тему культурного влияния Китая в Кыргызстане.
Какие тенденции наблюдаются в этой отрасли? Например, по нашим наблюдениям, Институты Конфуция и другие культурные и языковые центры Китая продолжают уже много лет работать в наших странах. Однако они так и не стали весомыми центрами, которые [воспитывают] лояльных к Китаю граждан Кыргызстана и Казахстана. Вы также недавно писали о том, что китайское образование теряет свою привлекательность в глазах граждан Кыргызстана. С чем это все связано?
Да, на самом деле это мой основной фокус исследования. [На] тему китайского культурного влияния в Кыргызстане и почему оно не имеет такой эффективности, можно, наверное, сказать следующее – это аполитичность и фокус на культурные особенности, если говорить об образовательной модели Китая в регионе. Не только в регионе, но и в целом. Если говорить об образовательной дипломатии Китая, то какие-то политические сферы изучения, наверное, больше идут как исключения, либо такое нейтральное, как в моем случае, философское направление. Многие стипендии, которые предоставляются, в основном, делают фокус на языки. Либо это специальность, которая направлена на обучение педагогов, которые будут преподавать китайский язык. В связи с этим многие студенты сосредоточены на изучении истории. Пятитысячелетняя история Китая очень насыщенная, это культурные особенности, традиции, искусство написания иероглифов, каллиграфия. Очень большое внимание уделяется освоению музыкальных инструментов. Это просмотры каких-то фильмов, сериалов. И опять же, если мы говорим про поп-культуру Китая, это сериалы, фильмы, музыка – они все [носят] аполитичный характер, так как в самом Китае эта тема находится под цензурой. Это все очень сильно контролируется. Это также из-за культурного различия. То есть мы все-таки больше [находимся под влиянием] российской поп культуры, [подвержены] западному влиянию в сфере потребления информации.
Эти направления, которые предоставляет и показывает китайское образование со временем теряют свою актуальность. Таким огромным толчком к тому, что, как вы упомянули, такой лояльности среди студентов нет – это тоже результат пандемии, когда студенты начали искать альтернативные пути и страны для получения образования. Очень многие просто устали ждать, когда откроют границы. Либо те студенты, которые находились и обучались внутри Китая, тоже устали сидеть под замком. Многие приехали в Кыргызстан как раз во время пандемии.
Многие студенты рассказывают, что в целом им понравилось обучение за границей. Я сама являюсь выпускницей китайского ВУЗа, и я могу сказать, что на самом деле [есть] большая разница [между] образованием дома, особенно если это государственный университет, и образованием за рубежом. Поэтому многие студенты начали искать другие возможности – и это больше страны Запада.
А если говорить о том, почему [еще] китайское образование теряет свою привлекательность, [то], [в рамках] моего исследования, я смотрела на трудоустройство, на постуниверситетское трудоустройство. Так как многие выпускники китайских ВУЗов в городе Бишкек, по крайней мере, столкнулись с такой проблемой – многие китайские компании уехали во время пандемии либо закрылись. Двусторонние отношения тоже в большей степени замедлились. На какое-то время вообще прекратились. Даже переводчики или ассистенты, [занятые] на каких-то мероприятиях остались без работы. Это сподвигло их на то, чтобы искать альтернативу, переобучаться. Но это [коснулось] только тех студентов, которые [получили образование] и выпустились в самом Китае. А если говорить о студентах, которые до сих пор изучают китайский язык и которые еще не были в Китае, им интересно побывать там. Многие студенты бишкекских ВУЗов до сих пор пытаются отслеживать новости. Хоть Китай и открыл недавно границы, пока что поездки, визы и [логистика в связи с] пандемией, самоизоляция – это все стоит очень больших денег, поэтому некоторые студенты до сих пор ждут, когда снова можно будет беспечно поехать и [ощутить] жизнь, [о] которой студенты, которые там побывали рассказывают, делятся [своими впечатоениями].
Но по моим ощущениям, Китай, возможно, уже во время пандемии стал меньше внимания уделять иностранным студентам, и это стало не таким приоритетом, как это было, например, 2-3 года назад. Но посмотрим, как пойдут дела дальше, когда Китай уже полностью откроет свои границы внешнему миру. Сейчас этот процесс [протекает] довольно-таки медленно. Но какие-то сдвиги уже [происходят].
Давайте немного поговорим о синофобии в Кыргызстане. Мы сегодня уже так или иначе задевали эту тему. В чем корни этого феномена в кыргызском обществе? Прежние годы мы наблюдали как местные жители в Кыргызстане все же добивались того, чтобы закрыли завод с участием китайского капитала. Как официальные власти оценивают риски, связанные с синофобией в обществе? Учитывают ли власти запросы общества?
Вообще, скажем так, синофобия связана не с какой-то спецификой Центральной Азии, а в целом во всем мире, мне кажется, она есть. Если брать Кыргызстан, то это, наверное, интеракция с китайским сообществом в Кыргызстане. Это китайские работники, которые [осуществляют] свою деятельность на рынках Дордой, Карасу. Это самые большие рынки Кыргызстана, а также на заводах. Это рабочий класс Китая. Поэтому у людей [образовались] какие-то негативные стереотипы. И затем сам имидж Китая [формируется], [благодаря] этим рабочим, с которыми [люди] встречаются, которых они наблюдают. Если говорить про то, как это пытается предотвратить правительство то, это, наверное, попытки, опять же в Нарыне, например.
Китай хотел инвестировать в логистический центр, но местное население довольно долгое время протестовало против этого. И до сих пор оно не соглашается. Но мы видим, что и Сооронбай Жеенбеков, предыдущий президент, и сейчас Садыр Жапаров проводят встречи с местными жителями, пытаются объяснить, что это во благо Кыргызстана, что это [даст] экономический рост, будут рабочие места. То есть [проводятся] такие собрания, где людям пытаются объяснить, что это на самом деле неплохо. Но некоторые эксперты считают, что чем больше китайские инвестиции мы привлекаем, чем больше китайского присутствия мы ощущаем, тем, наоборот, сильнее становятся антикитайские настроения. Также нужно учитывать то, что происходит в Синьцзяне, потому что это тоже вызывает дополнительные антикитайские настроения.
Спасибо большое!
Давайте немного поговорим про то, как меняется роль и значимость Китая в Центральной Азии в сфере безопасности. Здесь у нас в регионе в сфере безопасности и оборонной промышленности Россию пока сложно заменить полностью. Эпизодические связи в оборонной сфере с другими странами не смогут заменить весь спектр сотрудничества с РФ. Но в то же время очевидно, что монополия России в сфере безопасности постепенно снижается, и это наглядно видно на примере Таджикистана, где власти все теснее сотрудничают с Китаем в военной сфере. На каком уровне находятся сегодня связи Кыргызстана с Китаем в области безопасности?
Я уже упоминала про Шанхайскую организацию сотрудничества. В рамках этой организации проводилось более 60-70 военных подготовок и совместных тренировок непосредственно в самом Кыргызстане, где они проходили по [вероятностному] сценарию. Такие сценарии очень часто включали в себя борьбу и захват террористических группировок, которые потенциально могут войти в Кыргызстан со стороны Синьцзяна. Очень большой акцент делается на то, что задачей в области безопасности является борьба именно с сепаратизмом, терроризмом. И китайская сторона [обращает] внимание на то, что это борьба именно с сепаратистами из Синьцзяна.
Также можно говорить о том, что Китай предоставляет оборудование. В 2021-2022 гг. Китай предоставил военную технику и оборудование военного назначения кыргызской стороне. И это говорит о том, что, как вы уже упомянули, пока рано говорить о том, что это сотрудничество может заменить Россию в сфере безопасности, но это сотрудничество с Китаем растет.
Китай взял на себя ответственность проводить проект «Безопасный город», то есть это установление камер наблюдения и оборудования.
Также Китай проводил обучение тому, как выслеживать преступников и в особенности делал акцент на диссидентов из СУАР, чтобы Кыргызстан сотрудничал с Китаем именно в области предотвращения «террористических актов». За последние 20 лет [было] довольно много диссидентов, которые смогли сбежать из Синьцзяна.
Также следует упомянуть про частные военные компании, то есть компании по обеспечению безопасности, то есть это китайские компании, которые были привлечены в рамках сотрудничества [в области] защиты китайских инвестиций в Кыргызстане, так как очень часто [там, где находились китайские] предприятия, проходили антикитайские [митинги], были [случаи] избиения местными жителями китайских рабочих. И Китаю удалось убедить Кыргызстан в том, что такая мера необходима для защиты инвестиций.
Уже есть официальное подтверждение присутствия китайских частных военных компаний в Кыргызстане?
Да, по-моему, у Oxus Society есть база данных, где указано, какие предприятия и какие компании охраняются. По Центральной Азии работают 6 частных военных компаний, которые предоставляют услуги в сфере обеспечения безопасности. И самое большое количество находится в Кыргызстане, так как у нас это легче [в соответствии с] законом и Конституцией. Он [закон] у нас такой децентрализованный, по сравнению с Казахстаном и Узбекистаном.
Спасибо большое, очень интересные мысли.
Если будем подводить итог нашей сегодняшней беседы, в складывающейся ситуации, когда Китай для Кыргызстана и всех остальных республик региона Центральной Азии становится практически безальтернативным партнером, каким должен быть подход по отношению к нему? Например, в каких сферах мы должны ограничивать взаимодействие с Китаем, чтобы избежать рисков и чрезмерной зависимости, а в каких отраслях, наоборот, важно стимулировать двустороннее сотрудничество? Какие направления внешней политики нужно развивать для того, чтобы [гармонизировать] наши связи с Китаем?
Для начала следует акцентировать внимание на том, что у нас мало местных аналитиков, которые бы могли давать какие-то анализы и советы Администрации президента либо другим органам власти. У нас, к сожалению, катастрофически не хватает таких специалистов. Многие соглашения и инициативы являются результатом двусторонних встреч с китайской стороной. Поэтому, мне кажется, следует уделять больше внимания [увеличению числа] местных экспертов, которые бы могли оценивать это все. Хотя это, конечно, очевидная вещь.
Также нужно учитывать такие факторы, как, например, Китай никогда не прощал какие-либо долги кыргызской стороне. Хотя очень часто бывает, что Россия прощает долги. В этом плане циркулирует мейнстримное мнение, что Китай — это самый большой инвестор Кыргызстана, но никто не учитывает в этом плане гранты и другую оказываемую поддержку со стороны Евросоюза, США. То есть это в основном проекты, которые направлены на социальное развитие. Но это, если не экономические инвестиции, но это также оказывает влияние [на] обучение, и в каких-то процессах, которые помогают местному населению в разных регионах страны. Поэтому распространять мнение или думать о том, что у нас огромный долг Китаю, а мы такая маленькая страна, которая невольно становится лояльной той или иной большой державе – это неправильно. В моем понимании, мне кажется, нужно работать над построением альтернативных отношений. То есть чем больше у нас [связей] и [разностороннего] сотрудничества с другими странами, – это уже само по себе снизит зависимость от одной или двух стран.
Также нравится, что в последние годы больше стало центральноазиатской интеграции. Я сама очень верю в идею объединения Центральной Азии. И мне кажется, война в Украине ускорила эти процессы. Мне кажется, сама центральноазиатская интеграция довольно сильно [снизит] эту зависимость не только от Китая, [но] и от России. Поспособствует усилению каждой страны в этом регионе.
