Барзу Абдураззаков (1959 г.)[1] является известным таджикским драматургом и театральным режиссером. Заслуженный артист Республики Таджикистан с 2001 году, он с 2009 года находится в опале в своей стране. Потомственный артист – его мать Фотима Гулямова (31.12.1934-1.03.2021) была актрисой, а отец, Хабибулло Абдураззаков (07.11.1937-19.01.2021) – актероми режиссером. Он с детства впитал дух театра, посещая репетиции матери и отца. Но сам Барзу, имеющий дипломы Таджикского Государственного института искусств им. Мирзо Турсунзаде (1980) и режиссерского факультета ГИТИСа (1987), говорит, что пришел в театр, чтобы его разрушить.
Передо мной симпатичный, среднего роста мужчина с темными, глубоко-посаженными глазами и мягким голосом, все время повторяющий мое имя «Лола». «Знаете, Лола, понимаете, Лола, ну вы ведь сами знаете это, Лола». Это характерная черта общения Барзу с собеседником: он всегда смотрит прямо в глаза человеку, мягко, но в то же время настойчиво ищет глубины души, что заставляет взвешивать каждое слово во время разговора.
Широкую известность в стране Барзу Абдураззаков получил после своей постановки спектакля «Безумие. Год 93-й» по мотивам Петера Вайса. Этот спектакль был запрещен в 2009 году коллегией Министерства культуры РТ, которая увидела в событиях Великой французской революции 18-го века [намеки] на свою гражданскую войну 1992-1997 годов. Позже автор постановки скажет журналистке:«…это был мой гражданский долг – сказать о том, как я ощущаю настоящее и будущее своей страны. Эта пьеса была и останется реакционной и актуальной во всех странах мира, где бы ее ни показывали. Мы не призываем никого на баррикады. Таджикистан достаточно видел крови. Мы не подчеркиваем политический аспект, а подчеркиваем личностный аспект. Или ты – личность, гражданин своей страны, или ты – вечный раб. Вот она – главная фабула спектакля».
С тех пор режиссер является «ненадежной, подозрительной личностью», не приглашаемым в таджикские театры режиссером, где почти каждое заведение находится на государственном балансе, строго контролируемое государством по части репертуара, а также политики. Так превратился в одного их главных творческих диссидентов страны.
Я разговариваю с Барзу по мессенджеру и слышу тот же приятный говор, ту же манеру разговора, когда он взволнованно говорит о происходящем от вторжения российских войск в Украине ужасе. Я спрашиваю его мнение об исходе российских граждан в Центральную Азию и на Кавказ после объявления воинской мобилизации.
И он говорит: «Это катастрофа. Видеть, во что превращается сейчас когда-то мною любимая страна (Россия), это ужасно. Я давно наблюдаю, в особенности, начиная с 2014 году. Я уже тогда начал понимать, что это все вело к катастрофе, «чума» надвигалась на эту страну. Я так и думал, что конфликт с Украиной будет неизбежным. И сейчас, когда началась мобилизация, и россияне стали бежать оттуда, выстраиваясь в километровые очереди на границе с Казахстаном, Грузией и т.д., заполняя гостиницы в Таджикистане, конечно, я сочувствую россиянам.
Но, с другой стороны, мне это не нравится. Россияне должны были бы разобраться со своей властью, а не бежать. Будь моя воля, я бы закрыл наши границы. Я бы, несомненно, пропустил женщин с детьми, беременных, инвалидов, но мужчин, которые убегают, не пропустил бы. Почему я так говорю? Потому что они совсем скоро вспомнят, что мы все не такие, как они, и этим самым привнесут подъем националистических настроений как в центральноазиатских странах, так и на Кавказе. Имперское мышление россиян никуда не исчезло».
Это правда – мало кто в Таджикистане выступил открыто против вторжения РФ в Украину. Барзу Абдураззаков является одним из тех единичных людей из творческой интеллигенции страны, кто не поддержал агрессию РФ в Украине, кого политические вопросы на постсоветском пространстве не оставляют в покое, кто также размышляет о постколониальных отношениях в этом пространстве публично.
Я его спрашиваю, как он смотрит на подъем национализма в стране, не кажутся ли ему оправданными меры властей по ограничению развития радикализма? Он мне отвечает с глубоким вздохом, что боится подъема национализма, приводящего к радикализму.
Он считает, что «может понять “националистические” сентенции в Европе, потому что их культурный код позволяет им говорить об этом без перехода в фашизм или нацизм. Европейцы уже выучили этот урок, и поэтому они спокойно говорят о своих националистических воззрениях. Но я боюсь, что, когда наши (таджики) начинают говорить о своих националистических идеях, то это становится похоже на оскорбления.
В РТ почти вся интеллигенция сломлена. Серьезные журналисты покинули страну. Преследования активистов продолжаются, и поэтому, что можно сказать о способе выразить свои воззрения? Я боюсь, что вопросами национализма могут заняться негодяи, нечистоплотные люди. Ведь посмотрите, когда случились столкновения на таджикско-кыргызской границе, я читал только оскорбления в адрес внешности кыргызов. Только и говорили, какие они узкоглазые и т.д. Мне совсем не нравится, когда таджики переходят на [обсуждение] внешних различий людей. Я осознаю, что у нас есть конфликт, и его надо решать политическими способами. Мы должны решать проблемы не как «арийцы – с узкоглазыми», а как цивилизованные люди. Я, когда слышу расистские возгласы, всегда отвечаю им: «Кто вы такие, чтобы унижать людей?». Для того, чтобы спасти страну от неизбежных проблем, необходима интеллигенция, покинувшая страну, [чтобы] она вернулась, чтобы мы вместе работали над укреплением своей нации. Мы все, вся интеллигенция должна вернуться в страну и способствовать развитию своего государства. Мы не можем оставить ее, [страну], когда она тяжело больна», – с горечью заключает Барзу Абдураззаков.
Мы продолжаем разговор с режиссером о смысле таджикского театра, и он с горечью замечает, что не понимает термин «таджикский театр». Если идентичность театра зависит от языка местности, значит тогда мы говорим о таджикском театре, привязав его к географии.
“Таджикский театр — это, когда я делаю постановки о моей стране, говорю о проблемах моей страны, тогда это можно назвать таджикским театром. Тогда же, когда отражаю ментальность моей страны, привычки людей, традиции, особенности жизненного уклада, тогда можно идентифицировать как «таджикский» театр. Но даже тогда для меня приоритетом является человек, невзирая на его этническое происхождение, национальность и др., и поэтому, не вижу большой специфики [в] отличиях таджикского театра от других театров».
Я слушаю режиссера, его дыхание, проникаюсь всей горечью сказанного и недосказанного и продолжаю задавать вопросы о таджикском театре – теме, близкой моему сердцу. Я очень люблю театр. Помню, когда я приехала из провинции, где не было ни одного театра – были кинотеатры и дома культуры – я пошла сама, одна в театр. Это была постановка театра имени Маяковского на русском языке по роману Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”. Я помнила тогда роман наизусть и, смотря спектакль, повторяла про себя слова, которые были вложены в уста артистов. Для меня тогда спектакль был вершиной мастерства. И было это еще до начала гражданской войны (1992-1997). Позже, уже в 2000-х годах, когда все оживало в Таджикистане, я тоже иногда ходила в театр и тогда познакомилась с Барзу Хабибуллаевичем и театральной общественностью. Мне тогда посчастливилось увидеть воочию Фарруха Касымова, основателя поэтического направления таджикского театра. Он уже был поражен болезнью, в коляске, но живые глаза так же смотрели в душу человека. Я очень хорошо понимаю Барзу, его боль, потому что театр должен отражать реальность, должен говорить о боли общества и ее причинах. Но в авторитарных режимах это стало почти невозможно.
Я спрашиваю о постановке о таджикских мигрантах, и почему она никогда не была показана в Таджикистане? Спектакль «Мухочирон» (Эммигранты) поставлен Барзу по мотивам пьесы Славомира Мрожека (Польша). Это история о двух эмигрантах, встретившихся в одном пространстве, о двух различных судьбах. Один образ интеллигента – некое подобие Вацлава Гавела. “Другой же образ антигероя – ненавижу бесконечно”, – рассказывает Барзу. – “Я хотел заглянуть в душу двух таджиков, абсолютно противоположных друг другу. Одного, которого ненавижу, и другого, которого уважаю, ради которых я, может, еще живу и имею надежду на возрождение моей страны».
Барзу высоко ценит интеллигентность в человеке. Он считает, что с гражданской войной (1992-1997) и с сегодняшним состоянием правящего режима, прослойка таджикской интеллигенции утончилась, а может, скоро и вовсе исчезнуть. В своей постановке он обнажает бездуховность и алчность в образе антигероя, возлагая ответственность за падение уровня нравственности в стране на безграмотных, беспринципных людей, лживых, люмпен-пролетариев, самодовольных, ни в чем не сомневающихся людей. «Я хотел показать два полюса, два разных полюса природы человека – разные полюса моего народа», – заключает Барзу.
Мы чуточку молчим, будто вместе смотрим на экран, где перед глазами проходят толпы таджикских мигрантов в отличительных оранжевых дорожных курточках, каждый озабочен своими собственными думами. Я нарушаю молчание и спрашиваю Барзу про постановку, которую он хотел сделать вместе с группой театральных активистов «Нигохи Нав» в 2022 году в Душанбе. (Одного из основателей группы власти осудили уже после этого).
Барзу не было в стране 12 лет, и свое возвращение он захотел отметить новой постановкой. Он вернулся в марте 2022 года и начал работать с группой энтузиастов – Далером Имомали, Соро Собиром и Шахджамшедом Умари – над темой манкуртизма. Барзу считает ее самой опасной болезнью нашего века, нашего общества – потерю памяти. Особенно то, что происходит с постсоветским человеком. “Это не только потеря памяти, это потеря личности, достоинства человека, абсолют тотального рабства,” – говорит Барзу. “Это все о том же, что мы забыли, о сотне гробов наших сограждан из миграции. Как, например, сегодня читаю в одном из их чатов в социальных медиа, один врач пишет: «Наконец-то, мы этих афганцев убираем из страны, сегодня 500 человек отправляем, и завтра еще отправим обратно». И ужасаюсь комментариям людей, соглашающихся с мнением доктора. И это все говорится в адрес афганцев, которые считаются родней таджикам. Ведь беженцы-афганцы – это те же таджики. И в это же время в чате обсуждают приезд россиян, которые им нравятся. Вот где манкуртизм в чистом виде. Вот где начинается корень рабства”.
Поэтому в новой постановке Барзу с коллегами исследовали феномен рабства. Они скрупулезно, два месяца работали над спектаклем, “со скальпелем” проникали в ткань произведения Айтматова “Буранный полустанок” или “И дольше века длится день”, изучая подтекст, намеки, все, что он не смог написать из-за цензуры, – все это вернули. “Таким образом мы проникли в мозг человека, забывшего свои корни, потерявшего память. Конечно, наш спектакль происходит не в степях Казахстана, а здесь, в Таджикистане. Мы использовали таджикские образы и таджикскую действительность. Это история семьи, где сын совершенно не говорит на родном языке, то есть герой не понимает, о чем говорит его мать,” – поясняет Барзу. Когда постановка была готова, коллеги собрались обсудить спектакль. Один из критиков в восхищении воскликнул, что спектакль стал одним из лучших спектаклей времен независимости Таджикистана. Но, к сожалению, спектакль закрыли, его запретили под предлогом, что “постановка вредна как для внутренней, так и для внешней политики Таджикистана”.
Мы завершаем наш разговор. «Где вы сейчас?» – спрашиваю я Барзу. «В Ташкенте», – отвечает мне режиссер, – «делаю постановку по пьесе швейцарского драматурга Макса Фриша «Бидерман и поджигатели».
Я желаю ему удачи в его постановках и дальнейшей судьбе. И мне в голову приходит цитата из статьи “Азии плюс”, таджикского СМИ, которое к 60-летию опального творческого деятеля сделало подборку его высказываний. И я подумала, что это и будет моим последним штрихом к эссе:
«Возможно, моя миссия заключается в том, чтобы быть таджиком-пилигримом. Разъезжать по городам, рассказывать о Таджикистане через спектакли, которые я ставлю. И так служить ему. Ведь были миссионеры, которые ездили из Испании в Латинскую Америку, чтобы нести слово Божье. Так и я несу культуру моей нации. Когда готовится афиша спектакля, единственное, что я прошу, чтобы там было написано «Барзу Абдураззаков (Таджикистан)». Мне этого достаточно…».
[1] Режиссер, драматург, автор пьес «Исповедь», «Долгая дорога в Мекку», «Здравствуй, Мама, это Я».
