Сырьевой суперцикл 2000-х и 2010-х годов породил бурные дебаты в академической литературе о том, могут ли богатые природные ресурсы страны эффективно использовать рост цен на первичные сырьевые товары для собственного развития. В этих дебатах, как и в прошлых дебатах о превращении Азии в «мировую фабрику», в центре обсуждения вновь оказалась промышленная политика – то есть целенаправленные усилия государства по поддержке этой отрасли.
Как, с одной стороны, утверждали ортодоксальные (традиционные) ученые, поддержка индустриализации, реализуемой на рыночных искажениях, может быть рискованной авантюрой с небольшими гарантиями успеха. Вместо этого, подобно азиатским «тиграм» и Китаю до них, развивающимся странам следовало бы правильно использовать рынок для выявления своих сравнительных преимуществ. Без этого такая промышленная политика по-прежнему остается неэффективной и расточительной, тем более что она создает множество возможностей для коррупции, а не для развития. С другой стороны, неортодоксальные исследователи считали, что вмешательство государства имеет решающее значение для перенаправления ресурсной ренты в конкретные зарождающиеся отрасли, которые никогда не смогут выдержать международную конкуренцию без устойчивой поддержки. Поскольку как азиатские «тигры», так и Китай, использовали сильную промышленную политику для развития конкурентоспособных на глобальном уровне отраслей, развивающиеся страны также должны использовать целенаправленное политическое вмешательство для «перехода» на экспортное производство с более высокой добавленной стоимостью.
Тем не менее, один вопрос, который ускользает от внимания как в ортодоксальной, так и в неортодоксальной литературе, касается того, почему на протяжении десятилетий транснациональные корпорации (ТНК) постоянно инвестировали в промышленное производство в богатых ресурсами странах, таких как, например, Аргентина, Бразилия и Египет. Это происходило, несмотря на небольшие масштабы и высокую стоимость производства на этих рынках (что делало их неэффективными, если следовать традиционной науке), а конечная продукция этих проектов в основном реализовывалась внутри страны, а не экспортировалась (как должна была, по предположению неортодоксальных ученых).
В недавно опубликованной в открытом доступе статье в журнале «Competition and Change» я применил оригинальную разработку Маркса аргентинским ученым Хуаном Иньиго Каррерой к малоизученному конкретному примеру автомобильной промышленности в Узбекистане, чтобы ответить именно на этот вопрос. Я обнаружил, что эта же дилемма доминирует и в литературе о «переходе» от командной к рыночной экономике и в Узбекистане. Традиционные исследователи утверждали, что государственная автомобильная компания «УзАвтоСаноат» не смогла получить развитие из-за неэффективности и коррупции, в частности из-за перекосов промышленной политики правительства. В то же время неортодоксальные ученые считали, что именно благодаря промышленной политике была создана успешная экспортно-ориентированная автомобильная отрасль, особенно во время товарного суперцикла, когда часть общего объема производства экспортировалась в основном в Россию. Однако ни одна из сторон не смогла представить объяснение мотивации иностранных инвесторов – почему корейская Daewoo Motor Company (DMC) и американская General Motors (GM) решили создать совместное предприятие с «УзАвтоСаноат», несмотря на небольшие внутренние масштабы (отсюда и высокую себестоимость) производства автомобилей в стране, которые в основном реализовывались внутри страны.
Одним из важных открытий экономиста Иньиго Карреры является тот факт, что страны, богатые природными ресурсами, то есть такие страны, как его родная Аргентина, которые в основном участвуют в мировой экономике в качестве экспортеров сырья, являются источниками присвоения земельной ренты. Хотя для современного уха последняя концепция может звучать туманно, раньше она была основным элементом классической политической экономии. В свое время Карл Маркс выдвинул чрезвычайно сложную, но элегантную теорию земельной ренты. Если в «нормальных» конкурентных условиях наиболее производительные капиталистические фирмы устанавливают цены на товары, то цены на сырье регулируются маргинальными условиями, поскольку цены должны расти, чтобы отразить земельную ренту, уплачиваемую за наихудшую («маргинальную») землю, использование которой оправдано платежеспособным спросом. Действительно, даже помещики с самой непригодной землей не разрешали бы использовать свою землю для добычи сырья без оплаты надлежащей ренты.
Следовательно, продажа сырьевых товаров на мировом рынке приводит к притоку общественного богатства — земельной ренты — в богатые природными ресурсами страны, экспортирующие их. Важно отметить, что Иньиго Каррера определил ряд конкретных политик, которые власти богатых ресурсами стран применяют для присвоения и распределения этого потока земельной ренты. Например, государство часто закупает сырье по ценам ниже рыночных внутри страны, чтобы продавать его по мировым ценам на мировом рынке. В свою очередь, разница, т.е. земельная рента, используется для косвенного или прямого субсидирования промышленных предприятий, работающих на внутреннем рынке, в том числе путем предоставления дешевых кредитов государственными и коммерческими банками. В то же время государственные предприятия в этих странах могут предоставлять дешевые ресурсы, включая энергию, промышленным предприятиям и населению в целом, снижая стоимость жизни/увеличивая покупательную способность рабочего населения, которое, в результате, может покупать относительно дорогие товары отечественного производства. Наконец, завышенный курс национальной валюты субсидирует импорт промышленными фирмами запчастей, комплектующих и оборудования.
Это означает, что промышленные предприятия в странах, богатых природными ресурсами, могут оставаться в бизнесе благодаря этим множественным формам субсидирования (наличию земельной ренты) при посредничестве национального государства. В результате они, как правило, работают и продают большую часть своей продукции в рамках ограниченного масштаба защищенного внутреннего рынка. Эти предприятия включают ТНК и дочерние компании ТНК, которые могут воспользоваться данным потоком льгот и субсидий и получить большую отдачу от этих мелкомасштабных инвестиций в сравнении с нормами мирового рынка. Кроме того, завышенный курс валюты позволяет ТНК импортировать по заниженной цене оборудование, к тому времени устаревшее для использования в промышленности на мировом рынке, для того, чтобы производить относительно неновые и дорогие товары в данных конкретных национальных пространствах вместо того, чтобы их экспортировать. Это объясняет их постоянное присутствие в богатых ресурсами странах, которое ускользало от внимания как ортодоксальных, так и неортодоксальных ученых. Таким образом, промышленные производственные предприятия, независимо от «национальности», имеют тенденцию быть небольшими по размеру и использовать устаревшие технологии по стандартам мирового рынка. Вслед за Иньиго Каррерой я называю это «отсталой» индустриализацией.
Автомобильная промышленность Узбекистана является воплощением этой «отсталой» формы индустриализации. Как экспортер хлопка и, все больше, золота и природного газа, узбекское государство наладило приток земельной ренты на свою территорию, проводя во многом ту же политику, что и в других странах, богатых природными ресурсами. В результате, узбекские промышленные предприятия также были небольшими и использовали устаревшие технологии, что наглядно демонстрирует автомобильная промышленность в рамках совместного предприятия (СП) с ведущими ТНК. Уставной капитал «УзДЭУАвто» — совместного предприятия «УзАвтоСаноат» и корейской DMC — составлял всего 200 миллионов долларов США, что является небольшой суммой по сравнению с многомиллиардными нормами мирового рынка отрасли. То же самое можно сказать о 266,7 млн долларов США, которые были вложены в GM Uzbekistan, совместное предприятие между УзАвтоСаноат и американской GM, которое стало инвестором после банкротства DMC в 2000 году. Несмотря на свой небольшой размер и масштаб, эти предприятия могли оставаться прибыльными, поскольку они субсидировались рядом политик, включая предоставление дешевых кредитов, например, через коммерческий банк «Асака», а также недорогим сырьем, как-то: электричество, работающее на газе, химические промежуточные продукты, полученные из газа, используемые в производстве пластиковых деталей, таких как комплекты бамперов и приборные панели. Кроме того, ряд субсидий на энергию сокращают затраты рабочей силы в рамках прожиточного минимума и повышают ее покупательную способность, что в свою очередь позволяет им покупать относительно дорогие автомобили узбекского производства.
Более того, завышенный курс национальной валюты, сума, позволил промышленности импортировать в Узбекистан запчасти, комплектующие и технику по заниженным ценам. Важно отметить, что DMC и GM могли субсидировать импорт технологических платформ, которые к тому времени были заменены новыми технологиями, для производства старых моделей автомобилей для внутреннего рынка Узбекистана. Например, в то время как DMC выпустила шесть новых моделей автомобилей в Корее в период с 1996 по 2000 год, в то же время «УзДЭУАвто» начало производство старых моделей Daewoo, таких как LeMan, в Узбекистане, где через десять лет после коммерциализации в Корее автомобиль был переименован в Nexia. Или же в 2014 году GM Uzbekistan инвестировала более 100 миллионов долларов США в импорт платформы T250 и начало производства другой модели Nexia для внутреннего рынка Узбекистана в 2016 году, которая также экспортировалась в Россию как Ravon Nexia R3. Это была та самая платформа Т250, которую американский GM разработал в середине 2000-х годов, то есть более чем за десятилетие до того, как ее переработали для производства в Узбекистане.
Это объясняет, почему, несмотря на прибыльность этих СП, «текущий модельный ряд автомобилей устарел в среднем на 10-11 лет», как недавно признало правительство Узбекистана. В частности, резкий рост производства и экспорта, особенно в Россию, в период товарного суперцикла был не результатом успешного создания экспортоориентированной автомобильной промышленности, как постулировали неортодоксальные ученые, а результатом резкого увеличения земельной ренты, которая образовалась на узбекском рынке для субсидирования «отсталых» отраслей из-за роста цен на хлопок, природный газ и золото (График 1). На самом деле даже в этот период более половины всей продукции потреблялось внутри страны. Аналогичным образом, после того как рецессия в России в середине 2010-х годов свела на нет завышенный курс рубля по отношению к суму, экспорт узбекских автомобилей в страну быстро прекратился, как однозначно показывает График 1.
Вкратце, «отсталая» индустриализация — это не результат неэффективной политики или политики развития, а конкретная форма, которую принимает производство в богатых ресурсами странах, интегрированных в глобальную экономику в качестве экспортеров сырья. Таким образом, ТНК и их филиалы инвестируют в эти страны для получения земельной ренты, как и все другие производственные фирмы, работающие в этих национальных пространствах.
Целью этой статьи было предложить для обсуждения литературу о «переходном периоде» в бывшем Советском Союзе и совместить это обсуждение с более широкими дискуссиями о развитии, показав, как первоначальный взгляд Иньиго Карреры на марксистскую критику политической экономии может давать ценные идеи для обоих направлений научной работы. Надеюсь, что больше ученых будут применять этот подход, разработанный на Глобальном Юге, к другим богатым ресурсами странам Глобального Юга, включая бывший Советский Союз.
Эта статья представляет собой расширенную версию публикации в Developing Economics. Эта работа была поддержана Советом по экономическим и социальным исследованиям (ESRC) [номер гранта ES/X006069/1].
