Для Узбекистана 2022 год оказался сложным с точки зрения внутренней стабильности. В середине уходящего года узбекские власти столкнулись с внутриполитическим кризисом в Каракалпакстане. Протесты и действия властей стали частью развернувшихся в обществе дискуссий касательно проблем реформирования институтов власти. Реформы в новом Узбекистане большей частью точечны и касаются экономической сферы, тогда как социально-политические реформы остаются незавершенными. Тем не менее, власти Узбекистана пока фокусируются на насущных вопросах экономики – поиске новых путей для внешней торговли, обеспечении энергетических потребностей промышленности, продолжении регионального сотрудничества.
Во внешней политике Ташкенту приходилось на деле подтверждать принцип равноудаленности. И сегодня позицию Узбекистана по отношению к войне в Украине наглядно передает формула “молчаливое несогласие”, когда Ташкент не согласен с политикой России, но предпочитает воздерживаться от публичного выражения этой логики и позиции.
В то же время именно на фоне военных действий в Восточной Европе и замораживания большинства традиционных логистических цепочек, Узбекистан очень активно продолжает поиск и обсуждение альтернативных транспортных и торговых маршрутов. Этому посвящено все возрастающее количество различных саммитов, которые часто проходят в Самарканде и Ташкенте. В целом можно сказать, что Узбекистан успешно выстраивает свой равноудаленный международный имидж, дает основной стимул для сотрудничества в регионе Центральной Азии и прагматично преследует свои экономические интересы. Что помогает сохранять внутренний консенсус, даже в условиях ограниченных реформ.
Об основных итогах уходящего года для Узбекистана рассказывает Фарход Толипов – директор Негосударственного научного учреждения Караван знаний.
Фарход Толипов – директор негосударственного научного учреждения Караван знаний.
Сегодня мы хотели бы подвести итоги текущего года с точки зрения тех событий, которые произошли во внутренней и внешней политике Узбекистана. В 2022 году и Узбекистан, и Казахстан пережили внутриполитические кризисы. Можете поделиться своей оценкой, к каким последствиям они привели? Например, в Узбекистане какие уроки были сделаны? Можно ли говорить о том, что результатом этих событий станет стимулирование работы различных институтов власти?
Да, действительно, произошли события и в Казахстане, и в Узбекистане. Год был насыщен различными испытаниями и вызовами как международного плана, так и внутриполитического.
Действительно, был такой кризисный момент в Узбекистане в середине года в июле, когда были внесены определенные изменения в действующую конституцию, точнее в проект. Новый текст еще не принят. Но в этом проекте подразумевалось, что автономная республика Каракалпакстан в Узбекистане его статус будет выровнен с другими 12 областями Узбекистана. То есть он должен как был стать такой же областью, как и все остальные. И при этом статус государственности он терял. То есть этот пункт старого текста Конституции устраняется. Это вызвало недовольство в Каракалпакстане со всеми последствиями, вытекающими из этого. Были серьезные манифестации, демонстрации и ситуация приняла очень драматический оборот. Ситуация была выровнена и стабилизирована за счет того, что был введен чрезвычайное положение комендантский час в Каракалпакстане на целый месяц. Эта поправка в Конституцию была устранена. То есть ситуация вернулась в старому статус кво.
Я думаю, это послужило таким своеобразным испытанием, что подобного рода политические изменения, будь это конституционные поправки или другие все-таки должны очень тщательно прорабатываться с участием широкой общественности, а не быть продуктом узкого круга decision makers, которые действительно могут допускать различного ошибки, даже такого драматического характера. Я думаю, это был действительно урок для Узбекистана, для политических кругов. Но насколько это может стать стимулом для работы, для совершенствования различных других институтов – трудно сказать. Я думаю, мало, что сейчас изменилось в институтах власти. Тем не менее, я думаю, по крайней мере, эти события подстегнули более широкую общественностью дискуссию в социальных сетях, в СМИ, независимых СМИ и так далее. То есть развернута широкая панорама дискуссий касательно проблем, с которыми политическая система Узбекистана сталкивается, дискутируется вопрос реформирования институтов власти и так далее. Это с точки зрения общественности социальных сетей и так далее. Насколько это все повлияет на действующие институты власти и официальные круги, конечно, время покажет. Будем надеяться, что эти дискуссии привнесут в новое измерение, дадут новый толчок к реформам политических институтов тоже.
Спасибо! Также хотелось бы узнать ваше мнение, какие процессы запустила или ускорила война в Украине в узбекистанском обществе? Можно ли говорить о каких-то фундаментальных изменениях?
Да, как я уже говорил, этот год оказался полным на различные испытания. С самого начала года с февраля мы живем, как говорится, в таком эфире, контексте войны в Украине. Не только мы – весь мир живет в этом контексте. Конечно, мы можем происходящие события вокруг нас, вокруг региона, на бывшем советском пространстве в той или иной мере прямо и косвенно связывать с ситуацией в Украине.
Сказать, что какие-то были серьезные изменения в государственном смысле в Узбекистане из-за войны в Украине трудно. Но в узбекском обществе, да. Я бы даже сказал так, что наблюдаем определенный раскол в узбекистанском обществе на различных уровнях. Начиная с самых высоких элитных уровней, заканчивая родственными связями и семьями. В этом обществе большая часть, скажем, поддерживает российскую сторону. Другая, не менее крупная, может быть, даже большая часть общества поддерживают украинскую сторону. Из-за этого раскола – это наблюдается в социальных сетях и в обыденной жизни, на улицах, на базарах и так далее. Потому, что общественное сознание разбужено благодаря этим событиям. Практически все общество неравнодушно, внимательно следит. Я даже в университете со студентами ежедневно перед началом занятий и новой темы коротко обсуждаю эту проблему. Заинтересованность в больших знаниях и лучшем понимании этой ситуации имеется везде.
С точки зрения уже более высокой политики ситуация немного другая. Я бы сказал так – Узбекистан придерживается нейтральной позиции, но я это называю tacit disagreement – молчаливое несогласие. Другая сторона медали. Когда мы говорим молчание – знак согласия, то в данном случае, молчание – знак несогласия. Потому что в открытую выражать некие осуждения, критические позиции в отношении России из-за агрессии в Украине в государственном истеблишменте, в руководстве Узбекистана не решаются. И голосование в ООН это показало. Узбекистан придерживался нейтральной позиции.
Но, собственно, если скажем так, отвлечься сугубо такой формальной стороны вопроса, я убежден, что и среди коридоров власти, и в политическом истеблишменте, и в руководстве Узбекистана прекрасно понимают кто есть кто в этой войне. И по крайней мере, с точки зрения, скажем, выражения более крупной позиции, я имею в виду признание или непризнания Донецка, Луганска, независимости этих областей Украины – Узбекистан, по крайней мере, один раз это выразил. Узбекистан стоит на позиции территориальной целостности Украины, включая Крым в составе Украины. И все. Во всех остальных официальных процессах и голосовании в ООН, в частности, Узбекистан демонстрирует нейтральную позицию. Но как я уже сказал, молчание — это молчаливое несогласие.
Мы уже видим, один из таких результатов этой войны – это, наверное, активизация внешней политики и Узбекистан и в целом стран Центральной Азии. В конце года наблюдается интенсификация связей стран Центральной Азии с западными партнерами. И Токаев и Мирзиеев посетили Францию; Казахстан подписал стратегическое соглашение с ЕС. Говорит ли это все о том, что на фоне наступающего энергетического кризиса европейские партнеры ищут альтернативные источники сырья. Если это так, то как мы можем воспользоваться этой ситуацией и усилить роль Запада в нашей внешней политике? Отвечает ли это нашим интересам?
Да, действительно, Европа и европейские страны приступили к активной фазе установления альтернативных связей и поиска альтернативных источников энергии особенно на фоне приближающейся зимы. Но надо вспомнить также, что на самом деле с первых лет после распада Советского Союза, в Европе, да и самих бывших советских республиках на повестку уже был поставлен вопрос диверсификации транспортных коридоров, торговых путей, строительства альтернативных газо и нефте- трубопроводов. То есть с точки зрения такой стратегической перспективы, в целом концептуального видения будущего этот вопрос стоял уже на повестке с 90-х годов. Но в силу различных причин этот вопрос то ли уходил в тень, то ли замедлялся и не был таким приоритетом, постольку поскольку все-таки Европа была обеспечена энергоресурсами со стороны России и это не вызывало пока серьезных сдвигов в альтернативном направлении.
И вот война это подстегнула. То есть сегодня то, что стояло на повестке дня с 90-х годов, артикулируется и актуализируется с новой силой. И как мы знаем, европейцы уже довольно успешно реализуют эту политику диверсификации. С одной стороны, в своем сотрудничестве в энергообласти – с рядом африканских стран, ближневосточных стран, с другой стороны, это Азербайджан, что уже дает конкретные результаты, и, собственно, резко увеличились поставки энергоресурсов из Азербайджана в Европу, чуть ли не в два раза. Аналогично так же и дело обстоит, конечно, и со странами ЦА, которые тоже для Европы представляют альтернативные источники как энергоресурсов, так и других ресурсов. В этом смысле это все происходит как в контексте Украины, так и в целом со стратегической точки зрения с 90-х годов это все стоит на повестке. Страны ЦА, конечно, извлекают и должны извлечь свою выгоду из этой перспективы. Но говорить о том в такой тональности, что «пользуясь моментом, страны ЦА должны сейчас извлечь выгоду» выглядит немного чересчур в концепции политического реализма, то есть есть интересы, и мы должны по максимуму эти интересы соблюсти. Но тут есть еще и вопрос либерально-нормативный. Когда мы не в увязке с Украиной, не в увязке с какими-то другими геополитическими соображениями, но в целом должны рассматривать сотрудничество с Европой как обоюдно полезное и выгодное сотрудничество. Не глядеть на это сейчас как «сейчас такой момент выпал и как бы мы должны максимально этим воспользоваться». Это должно быть перманентным явлением. Раз и навсегда установить сотрудничество, транспортные коридоры развивать, логистические хабы развивать и не ставить их в зависимость от геополитической и политической конъюнктуры.
В целом в текущем году Узбекистан проводил активные шаги во внешней политике. И даже в Самарканде и Ташкенте прошли саммиты разных международных и региональных организаций. Тем самым в Узбекистане формируется перспективная площадка для обмена мнениями и диалога между различными центрами силы. Как Вы оцениваете эти шаги?
Опять же часто, когда ставятся подобные вопросы, особенно касательно диверсификации транспортных коридоров и так далее, увязывают такой активизм с ситуацией в Украине. Но опять же все эти идеи, как сотрудничество с великими державами в разных областях, так и с точки зрения диверсификации транспортных коридоров все эти идеи появились даже по факту независимости. Поскольку эта независимость и предполагала, собственно, установление и развитие отношений со странами мира, выхода на мировой рынок, вступление в мировое сообщество. Я всегда вот так рассматриваю этот вопрос. Просто нынешний контекст и этот год придал новый импульс всем этим изначально существующим идеям и проектам. В частности, те же самые проекты, связанные с разделением транспортных коридоров в сторону Индийского океана через территорию Афганистана. Эти проекты существовали также в 90-х годах. Но они не были артикулированы столь сильно и не были выведены в практическую плоскость. Это было связано с ситуацией в самом Афганистане. Нынче этот проект получил новую реинкарнацию из-за ситуации в Украине. Поскольку теперь для Узбекистан жизненно важно искать новые транспортные коридоры, экономические ориентации через кавказскую территорию, Азербайджан, Грузию, Турцию и в Европу. С другой стороны, в южном направлении через Афганистан. Неслучайно в этом и в прошлом году проводятся чаще конференции высокого уровня в Узбекистане – или в Самарканде, или в Ташкенте. Очень примечательным была большая конференция высокого уровня под условным названием “Центральная Азия – Южная Азия. Связанность двух регионов”, где центральным вопросом был вопрос строительства железной дороги через Афганистан и Пакистан в южном направлении. Условно он называется Мазари Шариф-Кабул-Карачи. Примерно так мы можем сейчас представлять стремление Узбекистана придать новый импульс уже ранее существовавшим проектам и идеям.
Еще другой проект железной дороги “Китай-Кыргызстан-Узбекистан” снова приобрел актуальность на полях саммита ШОС. По данному проекту были подписаны новые договоренности, и, по последним данным, проект сдвинулся с места. Расскажите, пожалуйста, что уже делается по проекту и какие перспективы у этой дороги?
Конечно, нюансы и детали специалисты больше могут рассказать. Я, наверное, только в макроприближении могу описать ситуацию. Действительно, и этот проект впервые возник в конце 90-х годов прошлого века. Но по различным причинам был заморожен. Кыргызстан и Узбекистан не могли до поры до времени найти такие общие позиции и договориться по этому проекту. В конце концов в ходе последних встреч на высшем уровне, особенно после визита нынешнего президента Кыргызстана в Узбекистан и встречи с президентом Мирзиеевым, была достигнута прорывная договоренность, о чем было объявлено совсем недавно в ходе саммита ШОС в Самарканде, что железная дорога «Китай-Кыргызстан-Узбекистан» будет построена. Это было очень сенсационное объявление.
Должен заметить, что железная дорога – эта одна сторона медали. Другая сторона – автомобильная дорога. А она уже существует несколько лет. И фактически часть этого проекта «Китай-Кыргызстан-Узбекистан». Железная дорога будет дополнять и усиливать эту транспортную артерию. В совокупности железная и автомобильная дороги придадут этому вектору стратегическое значение. Дело в том, что железная дорога «Китай-Кыргызстан-Узбекистан» не рассматривается в узком подходе сквозь призму трех государств, а рассматривается как часть более крупного трансконтинентального мегапроекта как часть проекта Западный Китай – Западная Европа. По данным специалистов, этот вектор значительно сократит путь между Европой и Китаем. И в этом смысле это будет очень выгодный проект для трех государств. Как мы видим, опять же связывать ли это с контекстом Украины или нет, — это уже даже и не столь важно сегодня. По крайней мере, мы можем лишь приветствовать, что договоренность достигнута, прорыв сделан. Ну, конечно, это не означает, что скоро эта железная дорога будет построена. Там были свои технические моменты, разработка ТЭО и другие. По крайней мере, на политическом уровне договоренность достигнута, что является, конечно, крупным успехом.
Согласен с Вами. А как меняются подходы Узбекистана по отношению к тюркской интеграции? С одной стороны, этот вектор, безусловно, стал привлекательным, как вы справедливо отметили, на фоне войны эти наши векторы внешней политики все приобрели новый импульс. Но, по мнению некоторых экспертов, тут тоже есть риск чрезмерного усиления Турции, у которой также есть амбиции.
Должен заметить, что и это сообщество или объединение так же не позавчера появилось, а имеет свою историю. Раньше это называлось Тюркским форумом, потом СССГ, с прошлого года называется Организация тюркских государств. Произошла институционализация этой группы, этого объединения как постоянно действующей международной организации. Это тоже, конечно, большой успех довольно длительной эволюции этой группы тюркоязычных государств и народов.
Но должен сказать, что пока, наверное, преждевременно говорить о том, что эта организация станет таким очень сильным, значимым, влиятельным актором на международной арене, поскольку мы находимся в самом начале этого проекта. Дело в том, что здесь в этой организации, в этой структуре самым главным элементом или фактором объединения является этнический фактор – фактор тюркоязычной, этнической, языковой общности стран членов этой организации. Я думаю, это узкий подход. То есть, если мы будем придерживаться сугубо языковой, этнической основы то и, собственно, поле деятельности самой организации будет довольно узким. С другой стороны, для меня, собственно, важно, я бы даже поставил как приоритет наш регион – Центральной Азии. И одно дело – участие, объединение, какие то-общие проекты в рамках тюркской интеграции в рамках ОТГ, другое дело – более длительный, и более фундаментальный процесс, и более реалистичный — это интеграция в рамках Центральной Азии. В этой центральноазиатской структуре участвует также и Таджикистан, не тюркоязычная страна. Следовательно, если мы будем придерживаться сугубо языкового этнического подхода в рамках ОТГ, то как бы Таджикистан выпадает из этой структуры. С этой точки зрения я бы предложил, чтобы и Таджикистан стал членом ОТГ. Мы знаем, что Венгрия тоже не тюркоязычная страна и является наблюдателем в ОТГ. Таким образом и Таджикистан мог бы стать либо наблюдателем, либо полноценным членом Организации.
Резюмируя, хочу сказать, что деятельность ОТГ и особенно деятельность стран ЦА в рамках ОТГ должна способствовать и подталкивать саму интеграцию в Центральной Азии. Для нас это должно быть приоритетом. И всякое наше участие в ОТГ должно преследовать эту цель – что приоритетом является центральноазиатская интеграция пяти государств.
Фарход ака, очень интересная мысль о том, чтобы предоставить Таджикистану статус наблюдателя или полноценного участника в ОТГ. Насколько высока вероятность реализация такого плана или предложения? Например, со стороны Таджикистана как эта идея будет восприниматься?
Да, действительно, мы не можем сказать, какой будет позиция самого Таджикистана. Я имею в виду, что принципиально это не противоречит объединению ОТГ. Особенно, памятуя, что несмотря на то что мы все время говорим, что Таджикистан не тюркоязычная страна, а персоязычная страна, тем не менее мы знаем и другую историю. Вся история таджикского народа тесно переплетена с историей соседних народов Центральной Азии. И в культуре, быту, в экономике, в торговле и в целом в сожительстве единой ойкумены и региона, родственные связи и так далее. Неслучайно еще в годы первого президента Узбекистана, когда он совершил первый свой государственный визит в Таджикистан накануне нового тысячелетия, он тогда произнес очень интересный и, я думаю, политически важный лозунг, выступая перед общественностью Таджикистана, что «таджики и узбеки — это один народ, говорящий на двух языках». Что тоже было таким символическим посланием таджикскому народу, который отражает факт, что наши судьбы, жизни и будущее тесно переплетены. Поэтому иногда историки-специалисты употребляют в своем дискурсе специальный термин «билингвизм таджиков и узбеков» в целом в истории. Билингвизм, означающий совместное существование и жизнь на единой территории. Неслучайно говорят, что такие исторически цивилизационные места, города, очаги культуры, Самарканд и Бухара являются, собственно, свидетельством и билингвизма, и единой цивилизации, и единой истории двух народов.
Вот если все это собрать воедино, я думаю, не будет никакого противоречия в потенциальном членстве Таджикистана в ОТГ. Я не знаю, как это может быть политически оформлено. То ли в виде предложения, адресованного Таджикистану, то ли сам Таджикистан сам мог бы подать заявку на членство. Но это уже вопрос технический.
Да, это, кстати, многие вопросы и с повестки дня сразу сняло бы, допустим какую-то настороженность о том, что тюркоязычные страны объединяются против кого-то. Еще хотелось бы здесь обсудить продолжение темы региональной интеграции в Центральной Азии. В текущем году мы наблюдали ощутимый прогресс в казахстанско-узбекских отношениях. По сути, то, о чем мы говорили в 2018 году, что лучше всего создать альянс или ось Ташкент-Астана и на основе нее тянуть региональное сотрудничество, сбывается. На этом фоне, как Вы думаете, могут ли Казахстан и Узбекистан в реальности стать военно-политическими союзниками? Как эта перспектива оценивается в Узбекистане? Можно ли говорить, что мы стоим на пороге формирования в регионе совершенно новой системы обеспечения безопасности, которая будет лучше отвечать интересам независимых стран Центральной Азии?
Да, этот очень интересный и очень важный вопрос. Во-первых, начнем с того, что де-юре статус союзничества уже оформлен. Если в прошлом году во время встречи Мирзиеева и Токаева была подписана Декларация об установлении союзнических отношений между РК и РУ, то совсем недавно эта декларация уже стала Договором. То есть теперь мы по договору уже являемся союзниками. Союзнические отношения — это такой термин, который отражает очень особый характер и статус сотрудничества тех, кого называют союзниками. Заметим, между Узбекистаном и Казахстаном есть еще и другое соглашение, которое еще 10 лет назад было подписано — это Соглашение о стратегическом партнерстве. То есть мы уже, можно сказать с 2013 года являемся стратегическими партнерами. Теперь это стратегическое партнерство выведено до уровня союзничества. Эти два термина мало отличаются. Тем не менее союзничество имеет свое содержание и свое политическое значение.
Помимо прочего, например, союзничество означает и, по-моему, казахстанская сторона, когда выражала свои позиции относительно союзничества, подчеркивала, что оно предполагает еще и тесное сближение в военной области, в военно-политической области. Так что сказать, что между Узбекистаном и Казахстаном зарождается некое подобие блока, наверное, нельзя и преждевременно хотя бы потому, что во внешней политике Узбекистан придерживается внеблоковой стратегии и принципа. Тем не менее это не отрицает и не исключает вообще военного сотрудничества в разных формах. Будь это совместные учения, военно-техническое сотрудничество и прочее. Таким образом союзничество, имеет место быть. Де-юре это достигнуто.
Теперь как де-факто в реальности можем ожидать, во что это выльется. Я думаю, вся эволюция, если брать более широко всю панораму сотрудничества между двумя государствами с ранних лет независимости, я думаю, мы можем сделать такой вывод, что вся эволюция вела к этому, к такому высокому уровню. Возможно, в некоторых этапах этой эволюции были какие-то зигзаги в ту или другую сторону. Но в целом такая генеральная линия сотрудничества Узбекистана и Казахстана как раз подводила их к тесному сближению. Нынешний контекст войны в Украине, возможно, стал таким дополнительным толчком. Опять же возвращаясь к ситуации в Украине. Да, это послужило толчком. Но опять же вся эволюция и вся история казахстанско-узбекистанских отношений сама подводила к этому. Как два наиболее крупных государства, я думаю, Казахстан и Узбекистан несут на себе такое бремя, особую ответственность за единство и сплоченность центральноазиатских стран.
Когда-то бытовало такое мифическое мнение, псевдоконцепция, которую я в своих статьях все время критиковал, о якобы существующем соперничестве между Казахстаном и Узбекистаном в регионе. Но дальнейший ход событий и Договор о союзничества подтвердил, что на самом деле никакого соперничества нет и не было. Оба государства могли бы стать союзниками, сплотившись, во-первых, подать пример соседним государствам по региону в ЦА. И способствовать целому региональному объединению, еще более тесному региональному объединению. По крайней мере, процесс очень серьезный, убедительный набирает обороты. Я имею виду, консультативные встречи президентов. В следующем году ожидается пятая встреча в Душанбе. К этому моменту, я думаю, Узбекистан и Казахстан могли бы подойти с таким пакетом неких инновационных предложений касательно выведения регионального объединения на новый уровень с уровня консультативных встреч на какой-то новый уровень, подав свой пример такого тесного сближения, став союзниками и демонстрируя это союзничество на деле.
Действительно, если говорить о системе обеспечения региональной безопасности в ЦА, то я абсолютно уверен, что те вызовы, которые имеются в отношении региональной безопасности, угрозы, которые проявляются с той или иной стороны, такого уровня и характера, что вполне с ними можно иметь дело собственными усилиями пяти стран Центральной Азии. То есть они не требуют каких-то там крупных внерегиональных форм содействия, будь это со стороны великих держав или организаций по типу ОДКБ, например. А именно собственными силами, силами пяти государств ЦА можно эффективно обеспечивать региональную безопасность. Но я очень надеюсь, что вот это военно-политическое союзничество между Казахстаном и Узбекистаном, как я уже выше сказал, во-первых, станет примером для остальных стран Центральной Азии для того, чтобы вывести интеграцию на более высокий уровень. Во-вторых, также может стать таким прообразом, прототипом будущей региональной системы безопасности.
Наконец, давайте попробуем выделить какие-то промежуточные итоги года. Практически все страны региона стали усиливать внутренний контроль над населением. Возможно, как некоторые наблюдатели считают, этот авторитарный вектор уже принимают и на Западе, предпочитая иметь в ЦА надежных союзников нежели сильные демократии. Что вы думаете по этому поводу? Действительно ли такие автократии будут устойчивы и станут неизменной частью нашего регионального ландшафта?
Нет, не думаю по нескольким причинам.
Во-первых, наверное, внесу некую поправку к вопросу о том, что на Западе предпочитают иметь дело с теми режимами, которые существуют в ЦА. Я думаю, на Западе, будь это в Евросоюзе или в США, внимательно наблюдают, следят за политической эволюцией и реформами в наших странах. И все еще, скажем, в активной фазе продвигают мысль и идею верховенства закона, защиты прав человека, укрепления демократических институтов, развития гражданского общества и так далее. Так что эта проблематика вовсе не снята с повестки дня Запада, в их политике в отношении к Центральной Азии. Будь это такая концепция, как С5+1, американская или европейская стратегия по Центральной Азии. Например, будь это двусторонние проекты. Например, между США и Узбекистаном существует такой механизм «Диалог стратегического партнерства». В наши дни, сегодня министр иностранных дел Узбекистана находится в Вашингтоне в рамках дипломатического форума «Диалог стратегического партнерства». Во всех этих механизмах и форматах, как я уже сказал, проблематика нормативная – то есть демократия, права человека и прочие – всегда остается актуальными. И этой точки зрения даже я бы сказал, собственно, независимость, безопасность, суверенитет государств Центральной Азии, особенно на фоне информационных и иных вызовов и угроз в адрес Центральной Азии, особенно звучащие со стороны России в последнее время, как раз могут быть интерпретироваться как способ противодействия этим угрозам. То есть демократическое развитие, защита прав человека также создают предпосылки и условия для более активной помощи и содействия со стороны Запада этим центральноазиатским странам, включая вопросы обеспечения безопасности. Так что я думаю, Запад вовсе не снимал с повестки дня эти нормативные вопросы.
