На прошлой неделе в Самарканде состоялся саммит Организации тюркских государств (ОТГ). В очередной раз Самарканд стал местом появления новых смелых инициатив – новое название организации, сенсационные заявления и идеи культурного единства. Хотя кажется, что тюркская интеграция ускоряется и может стать новым явлением на пустеющем региональном пространстве, вряд ли можно ожидать практической интеграции в ближайшее время.
С одной стороны, бесспорным остается тот факт, что страны Центральной Азии значительно усилили тюркский вектор в последние годы. А война в Украине придала этим процессам еще большую динамику и смысл, особенно в сфере построения новых маршрутов, оборонной промышленности и [в сфере] общей культуры.
С другой стороны, Организация тюркских государств не имеет центростремительного импульса и вряд ли планирует объединить независимые страны в какой-либо долгосрочный союз. Самый ожидаемый участник ОТГ Туркменистан, в ходе прошедшего саммита не стал полноправным членом Организации. А в то же время достаточно неожиданно статус наблюдателя в Организации тюркских государств получил Северный Кипр.
Конечно, новая организация не может неожиданно устранить интересы других ближайших партнеров стран ЦА – России, Китая, Ирана и даже Таджикистана, но будет дополнительным пятном в палитре многовекторности и равноудаленности, которая традиционно приоритетна для стран Центральной Азии. Тем не менее сама Турция как партнер в двусторонних отношениях представляется в качестве одного из важнейших направлений внешней дипломатии центральноазиатских республик, особенно на фоне войны в Украине и фактической трансформации постсоветского пространства. То, как проявляет себя Турция в мире в последнее время, показывает, что Турция может играть очень важную роль. Для стран Центральной Азии наличие таких ценных партнеров, как Турция, — это безусловный плюс.
Какие главные итоги самаркандского саммита Организации тюркских государств? Какие перспективы у тюркской интеграции в контексте последних геополитических трансформаций в Евразии? Какие цели ставит перед собой Анкара в своей тюркской дипломатии? Как странам Центральной Азии сохранить приемлемый баланс сил в регионе и каких рисков необходимо нам избегать в рамках деятельности в Организации тюркских государств?
Эти вопросы сегодня с нами обсуждает Нуриддин Султанмуратов, эксперт Института Азиатских исследований в Алматы.
Нуриддин Султанмуратов, эксперт Института Азиатских исследований в Алматы, докторант факультета международных отношений КазНУ им. аль-Фараби, в процессе защиты докторской диссертации по теме “Внешняя политика Турции”. Сфера интересов – Турция, турецкое сотрудничество, а также внутренняя политика Казахстана, социальные вопросы. Некоторые публикации автора – https://institute.asiakz.com/ru/authors/nuriddin-sultanmuratov
Совсем недавно в Самарканде состоялось знаменательное событие – первый саммит Организации тюркских государств, вновь образованной вместо Совета сотрудничества тюркоязычных государств. Какие главные итоги этого саммита вы можете обозначить?
Спасибо за вопрос. Да, этот саммит был примечателен тем, что это был все-таки первый съезд после того, как Совет трансформировался в полноценную Организацию, и поэтому было уделено большое внимание этой встрече. Саммит, в принципе, прошел, как мне кажется, очень плодотворно. Но самым главным моментом, с политической точки зрения, – принятие Северного Кипра в качестве наблюдателя. Это был самый важный момент, потому что было видно, что внутри участников Организации нет единства и не было консенсуса по этому поводу. Но все-таки Турция продавила вот это решение.
Мы помним, что, когда закончился этот съезд, МИД Узбекистана выступил с брифингом, и представитель Узбекистана отметил, что никаких решений по Северному Кипру принято не было. То есть мы, все страны-участники этого союза, поддерживаем Устав ООН. То есть независимость Северного Кипра здесь не обсуждалась. И показалось, что не было понятно, приняли Северный Кипр или нет. Но все-таки в конце и в Декларации седьмым пунктом идет, что участники Организации приняли Северный Кипр в качестве наблюдателя.
Деликатность этого вопроса заключается в том, что Северный Кипр признан только Турцией. Больше ни одна страна мира не признала независимость и суверенитет этой территории. И в данном контексте этот шаг может внести еще больший раскол между Эрдоганом и Европой, потому что ЕС поддерживает Грецию в кипрском конфликте и не приветствует то, что сейчас Турция пытается сделать Северный Кипр субъектом мировой политики. И в данном контексте остальные участники Организации тюркских государств стали невольными участниками геополитического конфликта. В этом контексте не было консенсуса, и это был очень важный вопрос.
Но, с другой стороны, мы знаем, что в Турции в июне следующего года (возможно могут перенести на ближайшие сроки) будут парламентские и президентские выборы. Очень важные выборы, потому что сейчас рейтинги Эрдогана очень слабые. И этот шаг тоже был для внутренней аудитории, чтобы получить голоса более националистически настроенных граждан турецкого общества. Это очень примечательный факт. Все-таки это показало, что нет единства, есть раздражающие вопросы. И не было консенсуса.
Да, Нуриддин, вы обозначили ключевые тренды в итогах саммита. Я предлагаю обо всех о них поговорить. Первое, что Вы отметили, это усиливается экономическое взаимодействие. Мы знаем, что Организация тюркских государств всегда ставила одной из своих целей именно более углубленную кооперацию в культурном и экономическом аспекте. А каким образом это собираются делать участники Организации? Что говорит Концепция “Видение тюркского мира – 2040”? Какие интересные культурные инициативы вы можете отметить и как они воспринимаются многонациональным населением нашего региона?
Да, в целом, экономические вопросы являются центральными в рамках сотрудничества Организации тюркских государств. Прежде всего в экономическом контексте мы знаем, что было принято решение о создании Инвестиционного Фонда. Пока нет точных данных, какая сумма будет заложена в этот Фонд. Но говорят, что 350 млн долларов, некоторые – 500 млн. долл. Но создание инвестиционного фонда очень важный момент.
С другой стороны, в Декларации и Концепции Тюркского мира – 2040 обозначены такие стратегические долгосрочные цели, которые фактически указывают на создание Зоны свободной торговли между странами этого пространства. То есть получается некий прообраз Европейского союза, когда будет свободное перемещение капитала, товаров, сервиса, услуг и людей. В данном контексте в экономическом плане это очень важный момент.
С другой стороны, на последнем саммите в Самарканде обсуждался в потенциале транспортный коридор. Все участники отмечали, что необходимо развивать все транспортные узлы – Север – Юг, Восток – Запад. В данном контексте очень важным направлением является транскаспийский коридор.
В культурном плане тоже [видны] различные тренды. Во-первых, страны обозначили цель по гармонизации образовательного процесса – учебный план системы обучения. В данном контексте сюда входят такие вопроса, как взаимное признание дипломов и академической квалификации. В том числе также предлагается усиление исследований в сфере общей тюркской истории, языка, культуры, литературы и даже вероятное внедрение их в школьную программу. И повысить мобильность студентов, чтобы развивать это сотрудничество на уровне людей, чтобы граждане этих стран больше друг с другом общались, могли иметь возможность говорить, узнавать друг друга, поближе общаться.
Говорилось ли о военном и внешнеполитическом сотрудничестве? Какие здесь могут быть рамки и форматы?
Участники Организации не готовы перейти к углублению военного сотрудничеству в рамках этой организации. Только президент Азербайджана Алиев поднимал вопрос о том, что, помимо экономических, культурных и гуманитарных связей, нам необходимо еще углублять отношения в сфере оборонной промышленности и безопасности. Тем не менее в Декларации и Концепции тюркского мира 2040 это военное сотрудничество не указывается.
Указывается сотрудничество в сфере безопасности, но это в рамках борьбы против нелегальной миграции, наркотрафика, преступности и защита границ. Вот этими только моментами ограничивается концепция Тюркского мира – 2040. И пока, как мне кажется, страны не готовы в рамках Организации обсуждать военное сотрудничество, потому что, если в Декларации и в какие-то документы будут вноситься эти пункты, то сразу статус меняется, и геополитический вес тоже меняется. И страны, мы знаем, не готовы, потому что Турция входит в НАТО, а страны Центральной Азии – Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан находятся в ОДКБ. И в данном контексте военное сотрудничество в ближайшей будущей перспективе, если не произойдут какие-то резкие изменения, не предвидится.
Я думаю, [нужно] больше все-таки в рамках двусторонних контактов развивать военное сотрудничество. Мы знаем, что сотрудничество между Турцией и Азербайджаном в оборонной сфере в последнее время очень усилилось. Актуальным является и сотрудничество между странами Центральной Азией и Турцией.
Казахстан недавно принял решение закупать боевые дроны. Я думаю, есть и другие сферы сотрудничества в военном аспекте, потому что военно-промышленный потенциал Турции очень большой. Они много чего сами производят. Она [Турция] входит в НАТО, и вооружение делается по стандартам НАТО. И мне кажется, эти моменты очень актуальны. Кыргызстан недавно начал использовать на практике боевые дроны, закупленные в Турции. И они еще больше покупают. И я думаю, все-таки военное сотрудничество будет развиваться именно на двусторонней основе, а не в рамках Организации тюркских государств.
Я хотел бы также обсудить в целом перспективы дальнейшего роста и развития Организации тюркских государств. Мне кажется, любая многосторонняя структура рано или поздно сталкивается с проблемой расширения и пополнения списка участников. И здесь, как вы в самом начале уже упомянули, у нас возникают определенные сложности.
Вы упомянули Северный Кипр, что он уже получил статус наблюдателя и, как вы тонко заметили, Турция протолкнула этот вопрос. Давайте этот момент обсудим подробнее. Вначале я хотел начать с Венгрии. Активность и стремление Венгрии в Организацию тюркских государств экспертами оценивается неоднозначно. С одной стороны, похоже, что лидер Мажаристана В.Орбан пытается [навести] мосты с предками венгров, которыми, по популярной теории, являются именно тюрки. С другой стороны, Орбан поддерживает не менее тесные связи с Россией, критикует позицию Европейских стран по Украине, санкции и так далее. Как Вы оцениваете участие Венгрии в тюркской интеграции? Это, скорее, благо или есть определенные вызовы?
Во-первых, все-таки я считаю, что участие Венгрии, так как страна является членом НАТО, в ЕС в долгосрочном плане – это все-таки благо, когда такая страна участвует. А то, что касается того, что у Венгрии на протяжении длительного времени очень сложные отношения с Западом, с европейскими столицами, в особенности в рамках ЕС – это, да, создает какие-то трудности.
Но мы же знаем, что в будущем в рамках либеральной системы в Венгрии тоже может измениться конъюнктура, и тогда мы можем не сомневаться, что ситуация может измениться.
В целом, что касается нынешнего венгерского правительства, мы знаем, что у них долгое время конфликтные отношения с Брюсселем. Недавно Европарламент выступил с заявлением, где не считают Венгрию полной демократией. И это как бы наполовину демократия. Такая оценка, конечно, является индикатором двусторонних отношений между Будапештом и Брюсселем. В данном контексте, мне кажется, Орбан пытается маневрировать, балансировать, ну чтобы показать, что он не изолирован, что Венгрия не находится в изоляции. И он пытается делать это в сотрудничестве с другими регионами, в том числе и с Организацией тюркских государств. Тем более у них очень хорошие отношения с Анкарой.
Я думаю, Анкара тоже сыграла значительную роль в том, чтобы Венгрия стала наблюдателем в этой Организации, потому что Турция заинтересована в расширении Организации за счет более дружелюбных, партнерских государств. Если говорить в целом, да, может показаться, что Турция и Венгрия имеют натянутые отношения с Западом. Может сложиться впечатление, что это антизападное. Но, в целом, я думаю, что в долгосрочной перспективе нахождение Венгрии в этой Организации только во благо, потому что и в декларациях, и в Концепции Тюркского мира – 2040 указывается, что через Венгрию мы должны развивать сотрудничество с европейскими институтами, в том числе с ЕС, экономически и политически. Хотя сейчас у Орбана слабые позиции в Европе, но тем не менее в будущем ситуация может измениться. И нахождение Венгрии, даже в качестве наблюдателя, будет играть очень важную роль.
А что насчет Туркменистана? Вопреки ожиданиям, Туркменистан все же не стал полноправным участников ОТГ. С чем вы связываете это? В перспективе, может ли Ашхабад все-таки присоединиться к Организации, и что это даст?
Ожидалось, что Туркменистан станет полноправным членом Организации на саммите в Самарканде. Но этого не случилось. Это тоже большая интрига. Хотя еще в конце сентября глава турецкого МИДа Чавушоглу заявлял, что по итогам саммита в Самарканде Ашхабад станет полноправным членом. Но этого не случилось. Есть разные версии. Во-первых, все-таки есть какие-то вопросы между Ашхабадом и Анкарой. Как мы знаем, когда в прошлом году Туркменистан стал наблюдателем, это случилось именно по инициативе Эрдогана, потому что он больше всего способствовал.
Какие вопросы сейчас могут быть? Например, в конце сентября турецкая сторона объявила, что отменяет безвизовый режим с Туркменистаном. И это было сделано именно по просьбе Ашхабада. Мы знаем, что у правительства Туркменистана очень большие проблемы сейчас в последнее время. Туркменские активисты, которые проживают в Турции.
Единственная страна, с которой был безвизовый режим у Туркменистана – это была Турция. И многие туркменские граждане уезжали туда. С одной стороны, это были трудовые мигранты, студенты, ну по разным причинам. И на сегодняшний день в Турции только легально проживает около 200 тыс туркменских граждан. А нелегально проживающих туркменских граждан, по некоторым данным, может быть, еще несколько сот тысяч. В данном контексте протесты туркменских активистов, проживающих в Турции, не нравятся Ашхабаду. И отмена безвизового режима была в некотором смысле, по мнению наблюдателей, неким торгом между Ашхабадом и Анкарой. И после отмены безвизового режима Чавушоглу объявил, уверенно сказал, что Туркменистан станет полноправным членом. Казалось, что они договорились. Но этого не случилось. Возможно, Туркменистан решил немного подождать, не сразу вступать. Возможно, – в будущем.
С другой стороны, мы знаем, что исторически у Туркменистана была политика нейтралитета. А учитывая, что все-таки звучат политические и некоторые геополитические вопросы в рамках площадки Организации тюркских государств, возможно, Туркменистан не хочет идти вразрез со своей внешней политикой нейтралитета. Тем более, мы знаем, что у Ашхабада очень хорошие отношения с Тегераном. Возможно, Ашхабад думает, что лучше сохранить нейтралитет через сохранение своего статуса наблюдателя. Но все-таки вероятность, что в будущем вступит, – высока.
И, в целом, давайте немного поговорим о политике непосредственно Турции, о тюркском направлении внешней политики Турции. Какое место отводится этому направлению в Анкаре? Как меняется политика Турции по отношению к тюркоязычным государствам?
С точки зрения Турции, Тюркский мир находится на второстепенных ролях. Это не приоритетное направление для Анкары. Приоритетным является Ближний Восток, Балканы, отношения с Западом, потом исламский мир и потом только, наверное, идет тюркское пространство. А Организация тюркских государств является для Анкары инструментом, чтобы показать, что, как мы знаем, при Эрдогане Турция пытается стать таким автономным, самостоятельным независимым центром.
В данном контексте то, что есть тюркская организация, где лидирующая роль принадлежит именно Турции, это отвечает геополитическим интересам Турции. И тот факт, что именно Северный Кипр стал наблюдателем при поддержке Анкары, фактически продавили это решение, это тоже показывает, что Анкара стремится использовать эту Организацию в своих геополитических интересах.
В целом, я не считаю, что Центральная Азия или Тюркский мир являются приоритетным направлением для турецкого правительства. И в 90-х годах это было – так было правительство Озала. И после прихода к власти Партии справедливости и развития (ПСР) вот эта конъюнктура не изменилась. И Центральная Азия, тюркский мир являются второстепенными в разделении значимости в глобальной внешней политике Турции.
Да, несколько слов о том, что ожидается в Турции в следующем году летом, когда будут выборы в парламент и президентские выборы. Какой расклад уже сейчас имеется? Вы уже упомянули о том, что рейтинги Эрдогана низкие? А кто ему оппонирует и как может измениться политика Турции в отношении Центральной Азии и тюркского вектора? Если все-таки произойдет смена власти, Эрдоган уйдет? И кто-то другой придет к власти?
Да, сейчас, по разным опросам, рейтинги Эрдогана и его партии низкие. Они проигрывают оппозиционному блоку. Мы знаем, что в оппозиционном блоке есть коалиция, альянс, и туда входят республиканская партия и еще другие партии. Они пытаются договориться с Давутоглу, с бывшим премьер-министром, с Бабаджаном, с бывшим министром финансов. Но главный костяк — вот эта республиканская партия, которая оппонирует. Ситуация для Эрдогана осложняется тем, что в Турции сейчас очень плохая экономическая обстановка – подорожание энергетических ресурсов влияет на экономику. Сейчас высокая инфляция. У Турции хронические проблемы с дефицитом платежного счета, то есть когда страна больше импортирует, чем экспортирует. И это оказывает давление на валюту, и там всегда хроническая проблема с инфляцией.
Когда Эрдоган только пришел к власти, курс лиры по отношению к доллару был меньше двух. Сейчас один доллар стоит 18 лир. И сейчас у них проблемы с бюджетом – не могут они привлечь средства. Сыграла свою роль пандемия. Также сильно ухудшил ситуацию конфликт в Украине и подорожание нефти, газа.
Страна полностью зависит от поставок энергоресурсов из других стран. И это тоже очень влияет на бюджет страны. Но есть разные мнения. Сейчас говорят, что он (Эрдоган) пытается найти источники в других странах, в России. Саудовская Аравия будет помогать в финансовом плане – выделять средства, чтобы экономика оставалась на плаву. И рейтинги Эрдогана в последнее время чуть-чуть подросли.
Есть вероятность, что в следующем году, когда пройдут выборы, Эрдоган выиграет президентские выборы, но парламент он потеряет. Это также будет новая ситуация для современной Турции, потому что после перехода к президентскому правлению всегда было так, кто выигрывал парламентские выборы и премьер-министр правили. А сейчас может сложиться новая ситуация – есть президент Эрдоган и есть парламент, который будет оппонировать ему.
А если говорить о перспективах, если придут другие партии, я думаю, все-таки конъюнктура сильно не поменяется. Мы знаем, что в 90-х годах, когда был президент Озал, еще тогда для Турции Казахстан и Центральная Азия представляли большой интерес.
И все-таки исторические и культурные связи никуда не денутся. Организация тюркских государств сохранится и будет развиваться. Я не думаю в этом плане, что, если потенциально придут новые власти, будут сильно менять ситуацию, потому что исторически Турция выступала как бы проводником и мостом между Западом и Востоком. После того, как в 50-х годах прошлого века страна стала членом НАТО, она выступала в роли проводника интересов.
Когда в 90-х годах, только страны Центральной Азии получили независимость, тогда на Западе приветствовали, что Турция активно сотрудничает и взаимодействует с этим регионом. Я думаю, что, если даже придут новые власти, в отношении ОТГ ситуация не изменится и будет продолжаться сотрудничество.
Спасибо.
Как, по вашему мнению, возрождение тюркской интеграции воспринимается другими региональными и глобальными игроками? Например, считалось, что возрождение Тюркского мира не очень позитивно оценивается со стороны России и Китая. Меняются ли их подходы сейчас?
Да, мы знаем, что Тюркская Концепция, учитывая то, что и в Китае, и в России очень много представителей тюркских народов живут, это все-таки так или иначе затрагивает их интересы. И они с некоторой настороженностью смотрят на ситуацию. Тем не менее в экономическом плане, я считаю, Турция не может быть конкурентом Китаю. У Китая больше ресурсов, способностей. А в плане безопасности и военного сотрудничества тоже пока, думаю, ведущая роль России еще сильна. И этому ничего не угрожает. Тем не менее здесь многое зависит от самих стран Центральной Азии.
Мы знаем, что Азербайджан давно даже не в рамках ОТГ – у них очень хорошие отношения с Турцией. У них даже есть Концепция «Два государства – один народ». Что касается Центральной Азии, то здесь все зависит именно от их позиции. А как мы видим, Центральная Азия тоже пытается балансировать и расширить пространство для маневрирования. В данном контексте Турция является одним из важных центров, с точки зрения экономики, безопасности, политики.
В этом плане центральноазиатские страны, особенно в контексте последних геополитических событий, заинтересованы в развитии сотрудничества с Турцией. И так или иначе Турция рассматривается, несмотря на сложные взаимоотношения Эрдогана с западными государствами, рассматривается как часть западного капиталистического блока. В этом плане сотрудничество с Турцией имеет огромную ценность.
А как насчет Ирана и Таджикистана? В регионе в Центральной Азии только Таджикистан остается фактически за пределами этого интеграционного объединения – Тюркского мира. И вот, допустим, Иран. Как они реагируют на возрождение Тюркского мира?
Для Ирана, я думаю, это очень болезненный вопрос. Интересный момент – во время саммита в Самарканде президент Азербайджана Алиев сказал, что Тюркский мир состоит не только из независимых тюркских стран, но география тюркского мира намного шире. И туда входят страны, где присутствует тюркское население. И он поднимал вопрос о том, что нам нужно уделять большое внимание этой теме, то есть сохранению идентичности. Не допустить ассимиляцию соотечественников, которые живут в других странах. Потом он добавил, что нужно, чтобы они имели право получать образование на родном языке. И, к сожалению, по его словам, большинство из 40-миллионного азербайджанского народа, проживающего за рубежом, не имеют такой возможности. Здесь, конечно, он ссылался на ситуацию внутри Ирана.
Мы знаем, что в Иране есть огромная азербайджанская диаспора. Данные разнятся. Сами азербайджанцы говорят, что там 30-40 миллионов, некоторые говорят – меньше. Но тем не менее есть значительно большая диаспора. В рамках последних протестов в Иране заметно было, что северные территории, где проживает огромное число азербайджанцев, все-таки больше проявляют протестность. Конечно, Ирану это не нравится, – эта так называемая Концепция тюркской экспансии, и [он] смотрит с настороженностью на эту ситуацию.
Сотрудничество с Ираном в рамках Организации все-таки будет затруднено. Это будет происходить в рамках двусторонних контактов с каждой страной. Естественно, что Ирану не нравится усиление интеграции тюркских государств. Что касается Таджикистана, тоже недавно был инцидент. Когда произошел кыргызско-таджикский конфликт, генеральный секретарь ОТГ Багдад Амреев выступил с заявлением о том, что мы осуждаем агрессию против мирного населения, инфраструктуры, школ с применением тяжелого вооружения. Но прямо не указал, конечно, Таджикистан. Но он добавил, что мы поддерживаем усилия Кыргызстана по мирному урегулированию этого вопроса. После этого последовало официальное заявление таджикской стороны о недовольстве таким заявлением, и что это подрывает сотрудничество в регионе.
И можно заметить, что в последнее время Организация становится более политизированной, хотя и в меру. Но все же выступает с политическими заявлениями. Раньше этого не было, но в последнее время есть такая тенденция. Это и случай с Северным Кипром, и заявление бывшего генсека по поводу кыргызско-таджикского конфликта – [все это] дает основание полагать, что все-таки внутри Организации становится больше политики. И здесь, я думаю, большую роль играет позиция Турции, которая в чисто экономическую, культурную и гуманитарную Организацию пытается больше привнести геополитику в это объединение.
Я с вами согласен. Действительно усложняется деятельность Организации тюркских государств, и это, конечно, напрямую отражается на ее участниках.
Какое место отводится тюркскому направлению внешней дипломатии в Казахстане? Меняется ли это положение в контексте трансформации внешнеполитической активности традиционных партнеров РК в лице России и Китая? И какие подходы мы должны принимать в отношении тюркской интеграции, чтобы сохранить этот баланс?
Я считаю, что в рамках последних геополитических тенденций в мире подходы стран ЦА во внешней политике меняются. Потому что мир становится нестабильным, конфликты между государствами прямые, военные. В данном контексте именно в этом году участились контакты в рамках Организации тюркских государств не только в рамках объединения, но и на двусторонней основе.
В этом году президент Казахстана посетил Турцию весной, а осенью последовал ответный визит Эрдогана в Казахстан. Эрдоган также совершил визит в Узбекистан. Президент Кыргызстана посетил Турцию. Это показывает, что сотрудничество развивается. И я это связываю с последними геополитическими факторами, потому что эта многовекторность, если говорить о внешней политике Казахстана, мы все еще ее придерживаемся.
В данном контексте отношения с Турцией являются одним из направлений поддержки многовекторной внешней политики, концепции прагматизма. С этой точки зрения, я думаю, что отношения будут развиваться, тем более мы знаем, что экономические, политические и военные ресурсы Турции все-таки ограничены. Она не входит в число сверхдержав, тем не менее, если судить по последним ситуациям, по тому, как взаимодействует Турция с Россией в рамках карабахского конфликта, по сирийскому урегулированию, украинскому конфликту, например, сделка по зерновому коридору – все это показывает, что Турция может играть очень важную роль, может добиваться своей цели. Это связано с потенциалом страны.
Мы знаем, что при Эрдогане большой акцент делается на развитии военной промышленности страны. В этом плане сотрудничество с Турцией имеет очень важное значение в рамках многовекторной политики Казахстана и, в целом, стран Центральной Азии.
Нуриддин, каких рисков необходимо нам избегать в рамках деятельности в Организации тюркских государств? На каких направлениях сотрудничества в рамках тюркской интеграции будет целесообразнее сконцентрироваться? Давайте попробуем сформулировать несколько практических рекомендаций.
Первая рекомендация, если говорить с точки зрения Казахстана, это пытаться максимально избегать того, чтобы быть втянутыми в политические конфликты через Организацию тюркских государств. Потому что тот же последний случай с Северным Кипром показывает, что именно такие инциденты нежелательны, с точки зрения внешней политики Казахстана и других стран Центральной Азии. Мы знаем, что Греция, Европейский союз – это, конечно, вызовет у них реакцию. В данном контексте такие ситуации нежелательны, и нам нужно стараться избегать быть втянутыми в политические конфликты.
Тем не менее это уже происходит.
К сожалению, это уже происходит, потому что вопрос с Северным Кипром, наверное, заранее не обсуждался. Когда во время саммита этот вопрос поднимался, консенсуса не было. В конце концов все-таки приняли в качестве наблюдателя, но этот вопрос, с точки зрения внешней политики, не выгоден для Казахстана и других стран ЦА. Поэтому лидеры центральноазиатских государств неоднократно повторяли, что мы уважаем устав ООН, мы не признаем независимость стран, которые не признаны ООН. И это показывает, что все-таки какой-то конфликт случился. При продолжении такой тенденции это, конечно, может негативно сказаться на сотрудничестве стран этой Организации. Я думаю, в следующий раз такие моменты будут пагубно сказываться на состоянии сотрудничества.
Совершенно с вами согласен. Нет ли у вас ощущения, что углубляясь в направлении тюркской интеграции, тем самым мы вновь взращиваем какого-то нового “старшего брата” в лице Турции, который уже проталкивает свои интересы, решения, отвечающие их интересам? Что в этом плане мы можем предпринять? Рассматривать тюркскую интеграцию не как долгосрочное направление развития, а все-таки как один из балансиров внешней политики – так, вы думаете, будет целесообразнее?
Да, я думаю, что это нужно рассматривать как одно из направлений для балансирования внешней политики, а не для того, чтобы турецкое направление стало основным. Этого тоже надо избегать.
В рамках различных мер интеграции все-таки нужно отстаивать свои интересы, идентичность в плане культуры, потому что в различных документах, например, обсуждается вопрос об унификации алфавита, создание общей терминологии, даже речь идет об общей истории и еще каких-то моментах. В этом плане, я думаю, нужно быть более настороженными, нельзя полностью растворяться в идентичности другого общества.
Мне кажется, в рамках Организации можно выступать, например, единым блоком центральноазиатских стран. Понятно же, что и Узбекистан, и Казахстан были недовольны этим решением по поводу Северного Кипра. Тем не менее Турция продавила. Но все же можно выступать единым блоком, отстаивать свои интересы и не делать из Турции нового старшего брата. Нам это никак не нужно. Да и Турции, с другой стороны, играть ведущую роль на фоне Китая, России, Запада, будет сложно, потому что у них не хватает экономических, политических ресурсов. В этом плане нам нужно быть осторожными.
