Этой осенью внутриполитическая ситуация в Кыргызстане вновь обострилась. Внезапно последние договоренности Бишкека и Ташкента о передаче земель встретили недовольство в Кыргызстане. Наиболее резонансным стал вопрос о передачи территории Кемпир-Абадского водохранилища Узбекистану. Общественность и гражданские активисты в Бишкеке и на юге страны вышли на митинги. Несколько оппозиционных политика и активисты образовали Комитет по защите Кемпир-Абада. Однако власти сразу арестовали всех участников этого Комитета.
Такая неожиданно жесткая реакция со стороны властей, по мнению экспертов, может быть связана с несколькими факторами. С одной стороны, президентом Жапаровым и его сторонниками движут прагматичные цели – принимая во внимание жесткие столкновения на границе с Таджикистаном, попытаться скорее урегулировать вопрос границ с Узбекистаном, пока для этого есть окно возможностей. И пусть это будет требовать определенных уступок. С другой стороны, тандем Жапаров-Ташиев понимает, что мандат доверия со стороны общества, оказанный им, может совсем скоро закончиться или как минимум снизиться ввиду критического накопления проблем в экономике, в социальной сфере, безопасности.
Не очень благоприятной для Кыргызстана остается и внешняя среда. Совсем недавно официальный Бишкек отказался принимать на своей территории учения ОДКБ. Тем самым, власти в первую очередь попытались заработать очки перед своим народом, для которого был важен этот некий демарш против взаимодействия с таджикскими военными на своей территории меньше, чем месяц спустя после кровопролитного столкновения на границе. Но этот шаг может не очень хорошо отразиться на отношениях Бишкека с Москвой. Кыргызстан сохраняет значительную экономическую зависимость от России, а также что немаловажно в вопросе собственных мигрантов, работающих в России. Именно поэтому пытаясь проводить собственную линию, администрация Жапарова все же делает это с некой оглядкой на то, как это будет воспринято в Москве.
Между тем, во внутренней политике Жапаров все же проводит линию на усиление роли президента. Это сопровождается давлением на СМИ, а также сужением поля для деятельности некоммерческих организаций. При таком сценарии, как отмечают специалисты, популистский режим Жапарова вполне может потерять доверие народа. В этом плане именно сегодняшние события вокруг Кемпир-Абада могут стать показательными.
О чем нам говорят недавние задержания оппозиционеров и активистов в Кыргызстане? Почему власти выбрали такую жесткую стратегию? К каким последствиям могут привести эти протесты во внутренней и внешней политике страны? А также об отношениях Кыргызстана и России рассказывает эксперт из Кыргызстана Медет Тюлегенов.
Медет Тюлегенов – старший научный сотрудник Американского университета в Центральной Азии
Этой осенью внутриполитическая ситуация в Кыргызстане вновь обострилась. Давайте разберем эту тему для наших читателей и слушателей. В стране прошли массовые задержания правозащитниц и активистов, которые высказали протест по вопросу передачи территории Кемпир–Aбадского водохранилища Узбекистану. До этого власти Кыргызстана и Узбекистана вышли на финальный этап урегулирования пограничных вопросов. Власти Кыргызстана сообщают, что управление водохранилищем даже после передачи будет осуществляться совместно двумя странами, но тема оказалась болезненной. Расскажите пожалуйста, как эта ситуация видится из Кыргызстана? Почему гражданские активисты вышли на митинги?
Вопросы границ всегда были проблемными и актуальными – и не только с точки зрения официальных процессов, будь это делимитация или демаркация границ, потому что в регионе остались несколько стран, у которых все еще есть проблемы. У Кыргызстана – это Таджикистан и Узбекистан. После смены руководства в Узбекистане сам процесс по договоренности по делимитации пошел быстрее. Я так предполагаю, что определенные подвижки были с двух сторон. С точки зрения внутренней политики Кыргызстана, конечно, это осложняется тем, что, во-первых, политика того, как устанавливаются границы, достаточно щепетильная и чувствительная. С одной стороны, в силу объективных причин не все может становится публичным и открытым. И есть определенный момент условной секретности. Но, с другой стороны, есть ожидания от властей, чтобы они давали информацию хотя бы в общих чертах и в допустимых пределах, и власти, конечно, недоиспользовали эту возможность ясно и внятно представить почему, как и что делается в отношении делимитации этих границ.
И этот процесс прошел буквально месяц спустя после обостренных военных столкновений на границе с Таджикистаном. И здесь получается, что месяц спустя другая тема возникает по поводу границ, хотя, конечно, несколько в другом ракурсе. Здесь это больше про взаимоотношения нашей оппозиции с правительством Кыргызстана. Не берусь судить по существу самого вопроса Кемпир-Абада, как, что, кому передается, насколько справедливо и равномерно – это отдельный вопрос. Но восприятие внутри страны, я так думаю, это частый вопрос и в других странах возникает. Насколько я могу судить по откликам в узбекистанских соцсетях, там тоже есть ощущение, что несправедливо. Любая сторона может считать себя несправедливо обделенной при разделе. Потому что в любом случае установление границ это вопрос торга, соглашений и каких-то взаимных уступок. В любом случае задача правительства – ясно, внятно попытаться это объяснить. Но ситуация в стране при нынешней власти, да и в предыдущие годы тоже, такая, что умение вести диалог с собственными гражданами всегда было проблемной точкой для наших властей и для нынешней в том числе. И вот по поводу вопроса о Кемпир-Абаде и того, насколько это справедливо, насколько это было в интересах Кыргызстана – в этом плане, мне кажется, власти недоиспользовали потенциал попыток каким-то образом убедить граждан. Тем более, что здесь есть несколько точек взаимодействия потенциального диалога.
В целом информировать общественность — это одно направление информационной политики правительства, где были определенные проблемы. С другой стороны, есть попытка вести диалог с активными критиками, диссидентами или появляющейся оппозицией – это другое направление. С этим тоже всегда были проблемы у властей Кыргызстана. Ну и третье, попытка каким-то внятным образом нормально внятно обеспечивать взаимодействие между различными ветвями власти. Потому что у нас на эту тему был демарш со стороны руководителя парламентского комитета по международным делам. Это комитет, который курирует такого рода вопросы и который заявил, что не будет поддерживать рассмотрение такого вопроса в условиях непредставления каких-то документов своевременно, нарушения определенных процедур, регламента и так далее. То есть ряд направлений, по которым центральная власть должна взаимодействовать с гражданами, с оппозицией, с собственным парламентом и так далее – везде было много упущений, которые в общем-то привели к тому, что критика стала нарастать. Эта критика проявлялась не только в столице в Бишкеке, где собрался не так давно Комитет по защите Кемпир-Абада, который составил костяк оппозиционных политиков и в том числе гражданских активистов. Но и на местах тоже, в Узгенском районе, на юге Кыргызстана, где находится это водохранилище, там тоже были определенные протесты, встречи и так далее. Получается здесь общий такой лейтмотив, что отдача земли кому бы то ни было всегда воспринимается негативно. Конечно, нюансы того, что это не просто отдача, а какой-то элемент более широкого торга, что-то отдается и что-то может получается взамен, но насколько в итоге все выглядит сбалансировано – это вопрос восприятия. И понятно, что здесь есть определенные задачи оппозиции как можно более критически отнестись к действиям власти. Но, с другой стороны, задачей власти показать, что то, что они делают, это соответствует интересам народа Кыргызстана. Но, к сожалению, объяснение такого рода вопросов – эту задачу наше правительство и наша власть не выполнили.
Спасибо, Медет. Давайте поподробнее поговорим о тех вещах, и нюансах, о которых вы упомянули. Мне кажется, что власти все-таки выбрали достаточно жесткую стратегию подавления протестов. Как известно, были арестованы более 20 политиков и активистов, власти запретили зарубежные СМИ, такие как Азаттык. Как вы считаете, это превентивные шаги в ожидании более масштабных акций протеста в Кыргызстане? Копирование соседей в управлении протестами?
У всех стремящихся к авторитарному стилю правителей или правительств всегда есть тенденция балансировать между репрессиями или кооптацией, взращиванием лояльности по отношению к себе. Иногда, конечно, репрессивные методы начинают превалировать. Нынешняя наша власть пришла к власти 2 года тому назад. И за эти два года у них не было достаточно серьезного вызова. Не было серьезных оппонентов и тех, кто мог бы им противостоять. Единственный серьезный момент противостояния был в прошлом году, когда принималась Конституция и когда были протесты относительно принятия Конституции. Но это было больше таким гражданским протестом, не совсем политическим. А то, что возникло на теме Кемпир-Абада, уже выглядело как политический демарш со стороны политиков и ряда гражданских активистов. Поэтому за два года привыкли считать, что у нас в принципе такой популистский режим, что власть любима народом, никто не говорит какого-то серьезного слова вопреки власти и так далее. И они привыкли к этому и поэтому для них это был серьезный вызов. Вызов именно в плане того, что на безоблачном небе вдруг стали появляться какие-то тучки. Ясно и понятно, что сама по себе оппозиция в плане властных отношений и соотношений между властью и оппозицией не могли серьезную угрозу представлять. Но, наверное, нынешние наши власти решили в зародыше попробовать загасить любое противодействие каким-то замыслам и действиям властей.
С одной стороны, я думаю, что это связано с тем, что какой-то период безоблачного правления сам по себе закончился, потому что стали накапливаться проблемы, военные действия на границе с Таджикистаном в Баткенской области. Потом этот “золотой скандал”, куда стали приплетать некоторых родственников президента. Где-то стали возникать другие проблемы – будет ли эта зима спокойным и беспроблемным периодом? И на фоне этого любой власти, конечно, не хочется терять поддержки народа и не хочется видеть серьезной оппозиции. Ну и поскольку часть наших властных структур достаточно жестко действовала относительно определенных политиков – в основном это на фоне антикоррупционных кампаний – поэтому репрессивный механизм сам по себе существовал. Но по большей части он был нацелен на то, чтобы заняться выдавливанием некоторых богатых граждан Кыргызстана, у которых есть тоже политические амбиции. Здесь как раз возникла необходимость этот репрессивный механизм запустить против появившейся оппозиции, которая в принципе реальной сильной угрозы не представляла. Но решили превентивно загасить это все в зародыше. Тем более что, наверное, многие слышали, что у нас в конце ноября планируется проведение всенародного курултая, где для президента важно выступить и показать, чего мы достигли и куда страна движется дальше. И, конечно, на фоне этого власти не хотелось бы видеть каких-то определенных возмутителей спокойствия. Поэтому были внезапно проведены аресты в воскресный день. Буквально сутки спустя после формирования Комитета по защите Кемпир-Абада все его основные участники были арестованы. Потом буквально через полтора дня, как у нас в соцсетях шутят, что это все напоминает 1937-й год, в ночное время заседали суды, определяли меру пресечения и всех их отправили на 2 месяца под арест в СИЗО или в ИВС. Кстати, на следующей неделе будет апелляция и пересмотр этого дела. Поэтому на следующей неделе будет видно, как власть относятся к этому делу.
Вы также упомянули, что в принципе в Узбекистане мы не наблюдаем каких-то открытых протестов, заявлений. Хотя в экспертном сообществе все же высказываются мнения о том, что эти договоренности не очень справедливые. И судя по имеющимся данным, Узбекистан уступает намного больше территории, чем Кыргызстан, но все-таки протесты проходят именно в Кыргызстане. С чем они все-таки связаны? Вы также говорили, есть ли какая-то горечь от прошедшего столкновения с Таджикистаном? Но, с другой стороны, вы не считаете, что в целом кыргызские власти идут на такой более прагматичный шаг урегулировать пограничный спор с Узбекистаном для того, чтобы хотя бы с одним из соседей закрыть вопрос границ полностью и навсегда, и потом уже заняться границей с Таджикистаном?
Где-то, конечно, есть определенная доля прагматизма. В любом случае какие-то вещи нельзя оставлять бесконечно долго не решенными. Когда-то нужно решать. Вопрос конечно, как решать. И здесь вопрос субъективной оценки – кто-то считает в квадратных километрах, кто-то оценивает, насколько плодородные или неплодородные земли; сколько там целины, как используется в сельском хозяйстве. То есть там много параметров и каждая сторона видит больше потерь, чем приобретений. Ну и, конечно, еще раз повторюсь, для правительства задача – понятно, они не могут все детали раскрывать для общественности, но во всяком случаи вступать в диалог и убеждать, что их действия правомерные и соответствуют интересам страны, — вот это основная задача любого правительства. И в этом отношении наше правительство здесь, конечно, не доработало. Особенно, если не принять во внимание взаимодействие с оппозицией, но хотя бы работу с каким-то парламентскими комитетами и с ветвями власти внутри самой госсистемы. Поэтому в этом отношении ощущение того, что потери больше или меньше, усиливается именно в силу закрытости власти, и возникают определенные подозрения. Поэтому прагматизм есть в плане того, что необходимо решать, конечно. Тем более, когда есть два соседа, с которыми не решены территориальные вопросы. Хотя бы с одним из них попытаться решить особенно на фоне ухудшения отношений с другим соседом. Это всегда имеет смысл. Но в любом случае это необходимо делать, соблюдая какие-то определенные меры принципы уважения собственного общества, правильно информировать и взаимодействовать с критически настроенными группами внутри этого общества.
Если посмотреть историю Кыргызстана, то тема границ были проблемными для многих президентов Кыргызстана. Для Акаева 2005 г. начался фактически с Аксыйских событий, которые были связаны с одним из депутатов, который тоже был среди нынешних арестантов. На тот момент он также выступал против передачи земель Китаю, когда шел процесс урегулирования вопросов границ во времена нашего первого президента с Китаем. Потом были определенные проблемы во времена Бакиева, когда с Казахстаном регулировалась граница и там тоже были вопросы по поводу передачи Каркары во востоке Иссык-Куля. То есть в принципе у многих президентов были проблемы, связанные с тем, как определять границу и насколько определенные общественные недовольства выливались в какие-то большие кампании. И возвращаясь к тому, что мы недавно говорили, нынешняя власть, конечно, знает эти истории и в любом случае понимает, что на этой теме небольшая пока что оппозиция потенциально быстро может перерасти во что-то более серьезное. Поэтому их прагматизм строится не только на том, что в силу каких-то двусторонних процессов уже назрела необходимость и готовность уже на политическом уровне решать вопросы делимитации границ, но и еще определенная спешка во времени связана с пониманием того, что какой-то период благополучия и уровня доверия со стороны общества когда-то может закончиться. И лучше этот вопрос решить пока есть запас этого определенного доверия правительству. Поэтому спешка также может быть вызвана этим.
Вы также упомянули о том, что очень слабая межведомственная связь, связь между госорганами в Кыргызстане. Это мы в принципе наблюдали, когда Чингиз Айдарбеков, который являлся председателем парламентского комитета по международным делам, обороне, безопасности и миграции отказался подписать соглашение по Кемпир–Абаду. Условно говоря достаточно влиятельные политики отказались подписать это соглашение. Расскажите пожалуйста, в высшей политической элите насколько сильная поддержка тандема Жапаров-Ташиев? Или назревает достаточно существенная оппозиция?
Нынешняя наша власть достаточно своеобразная, выстроенная на системе популистского режима. Есть один, два человека, условно тандем, который определяет то, как выстраивается политический курс исходя из собственных соображений. Но какого-то определенного стройного и организованного костяка политической элиты за ними фактически нет как такового. И может быть в этом особенность популистского режима, который приобретает персоналистский характер. Есть у нас президент, который считает, что народ его поддерживает, есть связка “президент-народ”. Эта такая черта популистского режима. И для них какие-то другие формальные ветви власти играют меньшую роль, потому что есть какой-то мандат и доверие народа. И у нас, условно говоря, есть президент, который считается любимым у народа и в этом тандеме у него такая роль. Условно говоря, это похоже на тимократию, с древнегреческого – это власть за счет любви, что властитель любим, и его власть на этом строится. Другая часть тандема – Ташиев, который руководит силовым блоком как вице-премьер, а также как председатель ГКНБ – это такой репрессивный аппарат. То есть в принципе любые правители пытаются править за счет репрессий, за счет лояльности. Где-то нужно напугать, а где-то нужно другими способами вызвать лояльность. Вот и тандем у нас примерно так и работает. Где-то есть репрессии, а где-то, если не всенародная, то значительная часть народа любит нашу власть и конкретно действующего президента. И за счет этого и выстраивается политика.
А что делает политическая элита? Как во многие периоды нашей современной истории, она пытается понять, что ей делать, чтобы не попасть под раздачу. Потому что с одной стороны есть боязнь репрессивных мер, которые в руках одной части нашего тандема серьезные. И функции, и полномочия ГКНБ серьезно усиливаются и поэтому есть страх. С другой стороны, у них есть понимание, что нет каких-то определенных лидеров, за кем вообще можно пойти. Потому что понятно, что политическая элита – это сами по себе люди амбициозные, но им тоже нужен какой-то более яркий лидер, за которым можно пойти. Но таковых тоже нет. Поэтому для них есть два варианта, или хранить лояльность, более или менее ярко выраженную, или как минимум нейтральность. Переходить в оппозицию для них чревато, поэтому недавние аресты — это попытка такого сигнала со стороны властей элите, что не пытайтесь примкнуть, что эти политики арестованы, которые были частью этого Комитета, а остальные даже не должны думать о такого рода попытках. Поэтому политическая элита пока у нас находится в таком размытом состоянии, не понимая, что и как можно делать, потому что для них наиболее эффективным, исходя из их точки зрения, modus operandi – быть лояльными или как минимум нейтральными в отношении к нынешней власти. Поэтому у нас функционирует такой персоналистский режим. Аморфная политическая элита, которая не может определиться со своей ролью.
Как в целом вы оцениваете внутреннюю ситуацию в Кыргызстане? Отвечает ли политика Жапарова умонастроениям общества? О чем говорят соцопросы, которые проведены в последнее время? Вы также упоминали про курултай. Например, на этом курултае о каких достижениях может говорить Жапаров за эти 2 года?
Сложно сказать. Конечно, у нас часто проводятся соцопросы и часто на них задается вопрос: считаете ли что страна движется в верном направлении? И понятно, что пропорция людей, которые так считают, не увеличивается, а как правило, наоборот, сокращается. Но как в ряде стран наблюдается, можно видеть кривую снижения тех, кто считает, что страна движется в верном направлении. Но когда их спрашивают: а вы все еще доверяете своему президенту, то пропорция этих людей не уменьшается. И все равно такой разрыв есть, и это определенный такой диссонанс, что в стране становится хуже, но мы все еще верим нашим правителям. Это видно во многих наших странах. Поэтому Кыргызстан не исключение. И в этом отношении есть определенные сомнения к тем цифрам о доверии нашему президенту и действующей власти. И это отражение того, почему у нас в последние 2 года серьезная оппозиция не возникала, не было каких-то определенных поводов и способностей выстраивать свою оппозиционную деятельность на каких-то критических настроениях масс по отношению к действующей власти. Пока этого не было. Но все это может резко меняться, исходя из разных обстоятельств. Потому что, как и во многих странах, есть определенные экономические проблемы, инфляция, кризис и так далее, которые складываются исходя из внутренних причин. Плюс наша геополитика постсоветского пространства за этот год стала очень сложной. Поэтому насколько все это сможет быстро измениться — это все еще вопрос.
То есть о каких-то достижениях пока говорить рано?
Я думаю, да. На курултае президент, скорее всего, просто какими-то общими словами заявит о том, что у нас получилось что-то сделать. С формальной точки зрения мы Конституцию изменили. Изменили систему управления и теперь мы служим народу, потому что у нас теперь единоначалие, потому что один отвечает за все. Пока еще спроса серьезного не было с него, кто взял в руки всю ответственность и власть. Но во всяком случае будут, наверное, такого рода заявления. И любые проблемные тенденции в развитии экономики, хотя таковых немного, конечно, они засчитываются в багаж власти действующей, хотя экономика может двигаться сама собой, а правительство двигаться само по себе. В любом случае это будет записываться в актив правительства и это будет преподноситься как определенный успех. Где-то будут показываться анекдотичные случаи, что получилось и временами получается, конечно, что-то, и это будет презентоваться как успех. А где-то просто будет показываться, что ситуация сложная, но, несмотря ни на что, мы что-то там будем делать. Может быть упомянут и Кумтор, потому что это был один из главных пунктов в повестке действующего президента и в его деятельности. Потом понятно, что там будут внешнеполитические вопросы. В ситуации того, как Кыргызстан позиционируется в неспокойной геополитической обстановке на фоне войны. Хотя война напрямую не будет упоминаться. Ну и понятно, баткенские события и ситуация на границе тоже будет указываться. Скорее всего, проедутся по критически настроенным политикам, примкнувшим к ним гражданским активистам и насколько это противоречит интересам народа Кыргызстана. Я думаю, в таком ключе будет все.
Немного поговорим о внешней политике. В октябре Кыргызстан отменил учения ОДКБ на своей территории. Это решение официально никак не было прокомментировано. Но очевидно, что оно имеет связь с пограничными конфликтами с Таджикистаном и тем, как к ним относится Москва. Можете прокомментировать этот вопрос?
Я думаю, что общий фон для понимания – это насколько целесообразна ОДКБ, а он в этом году серьезно изменился. Потому что фактически главный член организации ведет войну с другой страной. Фактически, условно скажем, по версии этой страны – на собственной же территории. Если буквально читать все эти позиции и принятые решения, то идет война на территории одной из стран членов ОДКБ. И это в принципе ставит вопрос о том, что такое ОДКБ и как она действует, и это большой вопрос. Но что касается Кыргызстана, понятно, что это решение было связано с тем, что нужно было дать какой-то сигнал обществу, что правительство пытается что-то делать. Понятно, что напрямую с Таджикистаном невозможно что-то делать: эти столкновения, стычки, война какой-то интенсивности, потом все разошлись, отвели свои погранзаставы, было какое-то там соглашение. Но общество ожидало чего-то. Соответственно, это был какой-то сигнал обществу – смотрите мы что-то делаем; мы не можем проглотить то, что было, и, соответственно, это наш определенный демарш. Это я думаю, что одна причина и объяснение этого решения. С другой стороны, чисто технически сложно будет представить, как военные двух стран, которые буквально не так давно фактически стреляли друг в друга, будут вместе проводить учения под название “Боевое братство”. И это тоже будет странно звучать. Поэтому я думаю, это ряд такого рода причин, которые сподвигли Кыргызстан отказаться принимать у себя эти учения.
И это все происходит в общем-то на фоне пошатнувшегося имиджа ОДКБ. То, что в целом уже не раз многие замечают, что из 6 членов ОДКБ 5 так или иначе воюют с кем-то. А двое воюют друг с другом. И это странно выглядит для этой организации, которая призвана защищать своих членов.
Да, очень интересное объяснение. А как в настоящее время вы оцениваете отношения Кыргызстана с Россией? Я согласен с тем, что сейчас все, что с ОДКБ и Россией связано, для нас воспринимается очень болезненно, потому что репутация Москвы за последний год в наших глазах сильно упала. Как в Кыргызстане сейчас относятся к России, к этой войне? Как она отражается на Кыргызстане, на ее внешней политике? Может быть, на этом фоне активизируются другие направления внешней дипломатии?
Есть определенные общественные умонастроения. Где-то кто-то был при каких-то позициях, кто любил Россию, кто-то не любил до войны, но это сильно, может быть, не изменило их позицию. Просто, может быть, обострило их ощущение собственной позиции. В любом случае влияние на устоявшегося взгляда на какие-то вещи сложно изменить даже войной, агрессией и вторжением на территорию другой страны. Есть влияние российских федеральных каналов и так далее. Умонастроения людей может быть сильно не изменились, но обострились. Были протесты в поддержку Украины в этой войне и определенного рода действия с другой стороны. Власти попытались выстроить каким-то образом политику нейтралитета. Хотя понятно, что она неуклюже выстраивалась. Потому что в конце февраля наш президент – он сам пишет или за него кто-то пишет – высказал мнение, что наверняка у России были причины это сделать. А потом МИД официально попытался подкорректировать это неуклюжее заявление нашего президента. Но с тех пор была попытка выстраивать условную позицию нейтралитета, что мы не пытаемся осудить кого-то и не принимаем чью-то сторону. И где-то Кыргызстану было удобно в том плане, что на фоне заявлений других центральноазиатских стран это не выглядело не как демарш в сторону России, потому что узбекские и казахские власти высказывали гораздо более систематическую и последовательную позицию в отношении этой ситуации. Поэтому кыргызскому правительству было немного проще. С одной стороны, была попытка избежать, как и прежде бывало с этими непризнанными государствами на Кавказе или с Приднестровьем и так далее, того, чтобы каким-то образом поддержать Россию. Но, с другой стороны, излишне не раздражать северного, большого соседа. Поэтому в этом отношении Кыргызстан пытался нейтралитет выдерживать. Здесь вопрос связан с политической риторикой и политическими заявлениями. Но, с другой стороны, было понимание, что ситуация меняется. Это не только война, это еще и удары по российской экономике, на которую Кыргызстан тоже завязан и в плане торговли, наших мигрантов и так далее. И нужно было понимать, что делать с этим. Плюс, конечно, Кыргызстана, как и других стран Центральной Азии, коснулась волна мигрантов уже из самой России. Определенный вопрос связан с санкциями и возможными вторичными санкциями. Вот этот комплекс вопросов так или иначе заставляет наше правительство задумываться.
Мне кажется, какой-то политики систематической пока нет. Но есть какие-то определенные спорадические инициативы. Не так давно был объявлен проект по “цифровому кочевнику”. Это попытка каким-то образом использовать приток большего количества специалистов в IT сфере из России для нужд экономики Кыргызстана. Такого рода вещи иногда появлялись как ответ на эту ситуацию. Но большого систематического подхода к этому нет. Потому что то, что происходит война в Украине – это большая проблема, но где-то, может быть, какие-то определенные возможности. Но и как ответ на проблему, с другой стороны, попытка реализовать возможности, мне кажется, пока что систематического плана нет. Кыргызстан завязан на взаимоотношения, и у России тоже есть большой интерес не к Кыргызстану, а к региону Центральной Азии. Потому что если кто-то в Кремле сидел и думал на 2-3 шага вперед, то понятно, что Украина уже потерянный актив. И все что делается там, это все дальше ухудшает ситуацию. И с точки зрения удержания сфер влияния остается только Центральная Азия по факту. На Кавказе Армения, но там тоже много чего под вопросом. Поэтому в этом отношении повестка и основное внимание, сила, ресурсы завязаны на войну в Украине, но есть, конечно, определенные ресурсы, которые думают каким-образом удержать страны Центральной Азии и в какой то мере в сфере своего влияния. Чтобы Россия пыталась выглядить как держава и удержать этот статус за счет влияния в Центральной Азии, и в Кыргызстане в том числе. С точки зрения сравнимого веса и возможностей Кыргызстан гораздо более зависит от действий Москвы и российской политики, чем некоторые другие страны региона. Поэтому тем, кто принимает решения у нас в Бишкеке, тоже приходится что-то придумывать с оглядкой на то, что как Москва смотрит и что Москва уже делает относительно того, что происходит в регионе.
Какие прогнозы вы можете дать на краткосрочную и среднесрочную перспективу относительно внутриполитической ситуации в Кыргызстане? Может быть, как аналитик вы может дать какие-то рекомендации по принятию превентивных мер или более стратегических решений.
В краткосрочной перспективе это будет влиять на дальнейшую перспективы то, что сейчас происходит. Арест оппозиционных политиков, гражданских активистов – это все формирует общий контекст того, как власть работает с обществом и критической настроенной частью общества. Сценарии могут быть разные. Один вариант – это жесткий ответ на Комитет по Кемпир-Абаду в целом ускорил общий процесс давления на определенные оставшиеся свободы и пространство для критического взгляда и высказывания своего мнения. Соответственно, может пойти дальше процесс закручивания гаек. Эта часть тандема, которая связана с репрессивными методами работы с нашим гражданским обществом и политической оппозицией, начнет превалировать и более активно работать. Этот сценарий есть, и есть у него большая доля вероятности. Особенно, если примем во внимание не только аресты и то, что сейчас происходит с 20 активистами и политиками, а еще ряд других инициатив, связанных с тем, что у нас обсуждается законопроект о СМИ, который серьезно сужает возможности независимых СМИ. Буквально недавно был запущен проект закона о некоммерческих организациях, который тоже усиливает контроль над гражданским обществом со стороны власти. И это все вкупе говорит о каких-то тенденциях систематически работать и контролировать независимо мыслящую часть нашего общества, который сопровождается еще и репрессивными мерами в отношении ряда политиков и гражданских активистов. То есть это сценарий дальнейшего усиления репрессий. Но опять-таки во многом это будет зависеть от того, как ситуация повернется и насколько популярность и доверие со стороны общества все еще основано на каких-то прочных основах. Если все это будет шататься, то это, конечно, может дальше, ввиду нервозности, усилить репрессивные меры или наоборот, может быть, будут определенные попытки немного отпускать процесс закручивания гаек. Особенно, если будет определенная реакция на то, как сейчас это происходит. Конечно, сводить все к двум базовым сценариям – все станет хуже или все станет не так хуже, это такой слишком упрощенный взгляд. Но во всяком случае это то, как я вижу развитие событий, потому что ввиду недавних событий, один из вопросов – может ли все это стать хуже? На мой взгляд, потенциально да, может стать хуже, особенно если там не будет какой-то реакции со стороны политиков, которые внутри властей, в госструктурах, парламентариев или каких-то других политиков вне госсистемы и со стороны гражданского общества. Насколько то, что происходит сейчас, будет спущено на самотек, и здесь это во многом зависит от того, насколько другие акторы будут вовлекаться. Конечно, про международное сообщество пока сложно говорить, потому что нынешняя власть менее чувствительна к тому, как они выглядят в глазах международного сообщества. Да и международное сообщество сейчас по большему счету отвлечено на вопрос Украины и поэтому им не до Центральной Азии и особенно Кыргызстана. Но есть сценарий, который может быть связан с тем, что влияние международных акторов тоже может добавить к тому, какие сценарии у нас могут реализоваться и закручивание гаек может идти не так жестко. Есть еще дополнительный сценарий, что все это может развалиться в силу того, как многие исследования показывают, персоналистские режимы во многом уязвимы. Потому что они не выстраивают определенную систематизацию того, как они работают со своими властными полномочиями, как они работают с обществом. Поэтому все, что происходит, сейчас выглядит немного ужасающе и сценарий ухудшения ситуация кажется таким достаточно серьезным. Но все это в принципе может быстро обрушиться и пойти по какому-то другому сценарию.
Как сейчас в Кыргызстане чувствуют себя эксперты, аналитики, особенно независимые исследователи, которые пишут статьи, может быть оппозиционного характера, или просто объективные материалы. Есть ли для них какие-то риски? Не становится ли эта деятельность более рискованной, чем раньше?
Потенциально все это становится более рискованным. Но сложно сказать, насколько это рискованно. Конечно, каждый имеет собственную температуру и толерантность, чувствительность к возможным рискам. Знакомый кинорежиссер еще в акаевские времена говорил: «есть ситуации разные. Я боюсь, я не говорю. Я человек известный, я не боюсь. Но я боюсь за последствия”. Сейчас на данный момент я себя комфортно чувствую, могут говорить то, что я говорю. Хотя понятно, что в силу собственной специфики и стиля я стараюсь взвешенно говорить. И ничего того, что может быть инкриминировано статьями уголовного кодекса, я не говорю. Хотя не так давно, когда я присоединился к протестующим по поводу ареста оппозиционеров, я думал, достаточно ли тепло я оделся. Вдруг нас на сутки посадят в ИВС, а там не уж тепло. Такие мысли у меня тоже были. Хотя на тот момент достаточно мирно все прошло. Милиция вежливо со всеми нами обращалась. Поэтому ситуация, на мой взгляд, пока еще нормальная. Дышать воздухом свободы пока еще можно в плане того, чтобы говорить что-то. Но иногда некоторые люди начинают задумываться, не будет ли чего-то за то, что я говорю.
