2022 год продолжает менять привычный мировой порядок. И это в первую очередь касается пространства, которое мы по старинке продолжаем называть постсоветским. Именно здесь, в бывших республиках, входивших в состав Советского Союза, мы наблюдаем кардинальные внутренние изменения. Эти трансформации, похоже, по-настоящему запустили центробежные тенденции от России и российского влияния. Если в случае с Украиной, это началось еще раньше, может быть, с ранних 2010-х годов и пиком стал 2014 год, то в Центральной Азии мы наблюдаем как эта тенденция получает некое ускорение именно сейчас. Примечательно, что этому способствуют в первую очередь действия самой России, усилия которой по реинтеграции постсоветского пространства оказались неудачными. Внешнеполитическая агрессия, нежелание понимать новые реалии и культурные, а также идеологические различия все чаще вызывают негативную реакцию. Например, заявление президента Таджикистана Рахмона на заседании С5+1 в Астане – тому яркое свидетельство.
Казахстан как другой столп регионального единства пытается придумать менее иерархический формат порядка. Астана проводит свою дипломатию, опираясь на многосторонние отношения с упором на вовлечение других больших игроков и безопасность. Какое место в этом формате будет занимать Россия, остается большим вопросом.
Как бы ни пошли дальнейшие военные действия в Украине, эксперты уверены, что в культурном смысле постсоветского пространства уже не существует, и этот термин изжил себя. За тридцать с чем-то лет конструирования собственной идентичности во всех странах без исключения появилось новое поколение совершенно новых граждан, другие ценностные ориентиры и совсем новые запросы.
О том как меняется постсоветский порядок, как меняется многовекторная политика Казахстана, о новых реалиях в обществах стран Центральной Азии, об отношениях России с Казахстаном и другими государствами региона рассказывает главный эксперт КИСИ Искандер Акылбаев.
Искандер Акылбаев – Главный эксперт КИСИ при Президенте РК,Магистр Школы государственного управления Ли Куан Ю, Национального Университета Сингапура. Обладатель стипендии Ли Кашина. С 2017 года по 2021 исполнительный директор Казахстанского совета по международным отношениям (КАСМО). Ранее аналитик АО РТРК «Казахстан» (2017-2019) и И.о руководителя и старший научный сотрудник Отдела внешней политики и международной безопасности Казахстанского института стратегических исследований (КИСИ) при Президенте РК (2014-2017).
С 2017 по 2018 год был старшим преподавателем Института Дипломатии Академии государственного управления при Президенте РК.
Искандер является стипендиатом программы Asia 21 Азиатского Общества, Millennium Fellowship Program Атлантического Совета, программы бывшего Министра Обороны США Дональда Рамсфелда, программы Pacific Forum CSIS, Программы Фонда Горчакова, а также стипендиатом программы MEXT правительства Японии.
Участник рабочей группы Академии переговоров по контролю над вооружениями (ACONA) при Гарвардском Университете, МГИМО, Высшей Школы Экономики России и Центре Уильсона, Франкфуртском институте исследований мира и Höfði Reykjavík Peace Centre.
С 2022 года Искандер является участником международной программы Гуверовского Института при Стэнфордском Университете.
Искандер является частым спикером на BBC, Al Jazeera, TRT World, CGTN и автором в международных журналах Foreign Policy, The Diplomat, Yazhou Zhoukan (Asia Weekly).
Вы недавно вернулись из Сингапура, где получили научную степень. В то же время вы сравнительно недавно писали статью о дипломатической ценности и медиаторстве средних держав. Расскажите нам об этой концепции и какие другие примеры средних держав могут быть нам полезны? Какие уроки может дать нам тот же Сингапур, на который мы опирались когда-то в качестве модели географического хаба и мягкой автократии?
Руслан, большое спасибо. Я думаю, сама идея средних стран или средних и малых стран и их дипломатия – довольно неновая вещь. Данной дипломатии, как вы знаете, придерживались те страны, которые по сути своей географии, истории находятся между крупными державами. Это может относиться к Казахстану, Узбекистану. Это может относиться к Монголии с ее политикой «третьего соседа», а также к Сингапуру, Австралии. Данная концепция как раз давала определенную гибкость малым и средним странам равноудаленно работать, взаимодействовать с более крупными державами. Скажем, для Сингапура такая позиция была удобной, потому что это была единственная возможность выжить во время холодной войны в 1950-1960-х гг. –именно умение взаимодействовать с Китаем, Индией, Индонезией, Малайзией, США, так как эти страны во много раз превосходят Сингапур с точки зрения населения, экономики, военной мощи. Поэтому так называемая многовекторность или политика средних держав была таким ключом к выживанию в эти трудные времена.
Для Казахстана эта политика была успешной на протяжении 30 лет. Мы проводили многовекторную политику, отталкиваясь от наших национальных интересов. То есть наши национальные интересы в этих условиях были умение взаимодействовать со всеми на равных условиях. То есть у нас нет политики, враждебной никакой стране. Мы стараемся со всеми сотрудничать на хороших условиях.
Когда мы говорим о многовекторности, то в последнее время очень много мы слышим критику в адрес этого подхода. Потому что, особенно в свете последних событий, когда мир стремительно поляризуется, эксперты говорят о том, что многовекторности пришел конец. Насколько еще актуальна многовекторность в качестве главного принципа внешней дипломатии? Может ли многовекторность третьих игроков (средних держав) использоваться в ситуации, где великие державы уже идут на обострение конфликта? Условно говоря, можем ли мы оставаться нейтральными или нам необходимо вести медиаторскую дипломатию? Как на днях заявил президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев, мы стоим на пороге новой эпохи, в то время как в соседних странах происходят вооруженные конфликты. Также Токаев стал все чаще говорить о том, что мы придерживаемся нейтральной позиции во внешней политике. Как в этих условиях может еще трансформироваться наша многовекторность?
Я думаю, этот вопрос очень актуален, так как на экспертном уровне, среди журналистов не только в Казахстане, но и в целом мире данный вопрос поднимается – есть ли конец или есть ли границы многовекторности. Или стоит ли воспринимать многовекторность как бесхребетность или неимение позиции. Все эти вопросы и критика – на повестке. Может быть, в некоторых моментах есть определенное обоснование этому. Но я думаю так, что, конечно, в условиях, когда геополитическая ситуация набирает в большей степени негативный оттенок и фрагментация международной архитектуры безопасности налицо – многовекторности тоже придется адаптироваться. Если смотреть на последние 30 лет, то у нас было больше времени для политического и дипломатического маневра. Регион Центральной Азии был в целом на периферии глобальных процессов. Это может касаться и экономических вопросов, так как Центральная Азия экономически не была очень интересным регионом для глобальных игроков. В большей степени у нас энергоресурсы, да, они имеются, но геополитическая конкуренция проходила, может быть, на Ближнем Востоке или же постепенно перемещается в регион АТР. То есть вся конкуренция там проходит, на морях. Но, как мы видим сейчас, большие державы как США, Россия, Китай конкурируют и конкуренция между ними нарастает. И эти конфликты между этими державами проходят по линии постсоветского пространства. Это мы видим сейчас в Украине, на азербайджанско-армянской границе, в Узбекистане в Нукусе, и мы видели пограничный конфликт между Кыргызстаном и Таджикистаном. Ну и также январские события в Казахстане. То есть мы видим, что в целом ситуация на постсоветском пространстве очень сильно меняется в контексте глобальной конкуренции. Здесь, конечно, задается вопрос – а где будет Казахстан? Какой позиции будет придерживаться Казахстан в этих условиях? Я думаю, мы также должны придерживаться многовекторной политики, но так как пространства для дипломатического маневра и времени будет меньше, где большие державы будут просить или давить на нас, чтобы мы приняли ту или иную позицию, здесь, я думаю, мы должны оптимизировать наши все дипломатические ресурсы, быть очень четкими в нашем позиционировании и четко обозначать нашу позицию, а также придерживаться политики равноудаленности и даже может быть здесь нейтральности. Этот нарратив, может быть, больше будет актуален, мы его будем больше слышать. И больше делать упор, конечно, на региональное сотрудничество, в первую очередь кооперацию в Центральной Азии. То есть это такой более удобный формат взаимодействия, который, может быть, не будет раздражать остальных игроков.
В продолжение вашей мысли еще немного хотелось бы посмотреть на всю эту ситуацию с теоретической точки зрения. Многие теоретические концепты международных отношений сегодня подвергаются пересмотру. Например, реализм в своей радикальной форме подвергался критике из-за войны в Украине. Действительно в этой ситуации должны ли страны Запада помогать Украине из-за разделяемых с ней ценностях или уступить России с учетом так называемых стратегических интересов? Другие вспоминают Фрэнсиса Фукуяму и его конец истории. Действительно ли либеральная демократия победила или на наших глазах формируется два непримиримых лагеря и многие люди на самом деле выбирают более консервативный, иерархический порядок, пусть даже с меньшими свободами, но зато с традициями. Что вы думаете по поводу этих дебатов и какие у вас наблюдения от современного изучения международных отношений?
В целом, если посмотреть на эволюцию взглядов на теорию международных отношений, то я могу сказать, что они часто менялись в связи с прочитанной литературой, или просмотренными материалами, или из-за ситуации в мире. Я думаю, что в большей степени в мире до сих пор в традиционном понимании очень сильно присутствует неореализм. Здесь все равно преобладают национальные интересы, чем определенные ценности. Ценности выступают как некий наконечник, может быть, реализма. Тот же реализм или конструктивизм, где слова, та же риторика, символика имеют важный аспект, но в большей степени как часть большого видения мира через призму теории реализма. Поэтому я до сих пор думаю, что страны отталкиваются от национальных интересов. Нужно понимать, что та же ситуация, которая происходит в Украине, и интересы западных стран, России, Китая, они в большей степени зиждутся или основываются на национальных интересах тех стран, которые продвигают ту или иную политику. В любом случае, если вы тратите деньги на военную помощь или поставку оружия, это все равно деньги, это большая экономика, большие деньги, финансовые потоки, так как вы отрываете от себя кусок, от своей внутренней экономики, поэтому здесь в любом случае национальные интересы преобладают нежели ценности. То есть стратегический баланс остается все равно очень важен.
Что касается то же Фукуямы и остальных, то мы видим эволюцию восприятия мира. Если раньше он писал о конце истории и победе либерализма, то одну из последних его книг он посвятил концепции сильного государства. А под сильным государством он подразумевал как раз эффективные институты. Он говорит про эффективные институты как возможность избежания катаклизмов, бедности. Говорит про кризис-менеджмент, особенно в условиях пандемии. В любом случае такие глобальные кризисы, как пандемия Ковид-19, показали, что несмотря на взаимозависимость или глобализацию, исчезновение границ, в любом случае государство как институт приобретает все большую значимость. Так как кризисов локальных, региональных и глобальных становится все больше, турбулентности и непредсказуемости становится все больше, единственным элементом, который может быстро реагировать и решать какие-то определенные проблемы в интересах общества – это государство. Поэтому тот же Фукуяма, может быть, у него есть, я вижу определённую трансформацию его мышления и, может быть, сейчас я недавно просматривал интервью одного известного французского дипломата, который написал про закат западной силы. Конечно, про это давно уже говорится. Но в целом подъём Азии в лице Китая, Индии, Южной Кореи, Тайваня в экономических и политических процессах, то что большая часть населения сейчас проживает в Азии, основные финансовые центры находятся в Азии, здесь же основной человеческий капитал, основные крупные города также находятся в Азии – это все говорит о том, что так называемые «незападные теории», которые отражают чаяния азиатских стран, в большей степени актуальны, нежели чем это было 10 лет назад.
Спасибо, Искандер. А каким вы видите дальнейшую динамику отношений с Россией? Мы наблюдаем как во время своей предвыборной кампании президент Токаев на различных внутренних и международных площадках делает достаточно прямые заявления. Например, он заявил о том, что Казахстан не признает итоги референдумов и по-прежнему поддерживает территориальную целостность Украины. В то же время Казахстан, наверное, больше всех остальных принимает российских беженцев или релокантов. Президент при этом призывает быть толерантными к приезжающим гражданам России. Но есть вопрос языка и постколониальности. Как эти последние события могут или уже меняют казахстанскую политику в отношении России? Влияет ли на внешнюю политику рост казахской идентичности?
Это довольно актуальный вопрос. Если говорить чисто конкретно по фактажу, то если не ошибаюсь, то за последний год товарооборот между Россией и Казахстаном увеличился. За прошлый год он составил примерно 25 млрд. долл. В этом году он уже составляет 18 млрд. долл. Это только за 10 месяцев. То есть мы, возможно, достигнем прошлогоднего уровня, несмотря на санкционную политику западных стран по отношению к России. То есть мы должны понимать, что в любом случае география, 7 тыс. км границы с Россией очень много, что означает и экономически мы также находимся в ЕАЭС. Насколько это экономически обосновано, это другой вопрос, но в любом случае межрегиональное сотрудничество имеются. И географически мы не имеем другого выхода как сотрудничать. Другой вопрос, что на дипломатическом уровне наша позиция была последовательной. Если отслеживать с 2014 года, мы также были последовательны в наших высказываниях, не признавая присоединение Крыма. В этом плане мы делаем отсылку на международное право, и президент, выступая на экономическом форуме в Петербурге, как раз и говорил, что международное право и понятие самоопределения находятся сейчас в кризисе. И здесь имеется определенная угроза в случае, если мы будем следовать принципу самоопределения, то в мире 500-600 стран и это приведет к кризису. Поэтому мы, пользуясь этой логикой, не признали Косово, Южную Осетию. И вопрос с Тайванем у нас стоит как с квазигосударственными образованиями в ЛНР и ДНР. То есть мы здесь довольно последовательны. Это отвечает нашим национальным интересам. В этом плане данная позиция нормальная.
Но так как контекст и обострение только нарастают между Россией и Украиной или западными странами, то данная наша интерпретация, хотя она и последовательная, может приобретать новые оттенки. И так как мы являемся членом ОДКБ, мы имеем стратегический характер отношений между Астаной и Москвой. В этом плане, конечно, мы слышали определенные неуместные высказывания со стороны российских дипломатов, про государственные СМИ, и в этом плане это вызывает определенное недоумение у казахстанского общества, и это тоже оставляет свой негативный оттенок. И последняя ситуация с приездом релокантов из России, большого числа – только с 21 числа, с начала мобилизации приехало более 100 тысяч человек – это вызвало определённые вопросы. Учитывая экономическую составляющую, которая всех нас ставит в трудное положение, повышение цен на продовольствие, арендное жилье, конечно, у определенного слоя населения вызывает вопросы. Но есть и другая сторона, есть часть населения, которая готова воспринимать это нормально. Но нужно понимать, что Казахстан в этих условиях не является последней точкой релокации. В большей степени Казахстан используется как точка транзита, переезда релокантов из России в другие страны – в Турцию, Эмираты или страны Европы. Поэтому с точки зрения казахской идентичности мы видим в определенной мере, может быть, даже консолидацию. С точки зрения того, что люди в большей степени интересуются собственной историей, больше разговаривают на казахском языке, и казахский язык в большей степени становится языком, объединяющим разные национальностей и жителей Казахстана.
Это очень интересная интерпретация. Спасибо. Искандер, а как развиваются отношения Казахстана с Украиной в настоящее время? Известно, что представители нашего гражданского общества одними из первых стали собирать и отправлять в Украину гуманитарную помощь. А на каком уровне находятся сейчас официальные контакты?
Я думаю, с украинской стороной у нас очень поступательные, стратегические отношения. Мы полностью поддерживаем их с точки зрения их заявлений о территориальной целостности. Мы видим даже на уровне гражданского общества с начала февраля, особенно в марте, сборы гуманитарной помощи, средств в поддержку граждан Украины. В этом плане украинская сторона не раз высказывала слова поддержки и благодарность казахстанским активистам гражданского сектора. Но и на уровне межправительственных отношений, я думаю, также идет последовательный рост сотрудничества в разных сферах и на дипломатическом уровне. В этом плане мы с пониманием относимся к ситуации, которая происходит внутри Украины, и мы сторонники скорого решения данного вопроса.
Как вы оцениваете отношения со странами Запада? Например, о чем нам говорят последние визиты Токаева в Нью-Йорк и участие на Генеральной Ассамблее ООН? Получит ли формат С5+1 новый импульс в связи с более активным вовлечением США в постсоветское пространство в последнее время?
Я думаю, что, начиная с августа, дипломатическая активность президента Токаева была очень заметна. С августа были визиты в Азербайджан, в Нью-Йорк и участие на Генассамблее ООН, где как раз были обозначены четкие месседжи по ситуации в мире, о необходимости поиска решения на дипломатическом поле. Мы там заявляли об инициативах Казахстана на региональном уровне, то есть видение по Центральной Азии. После этого вы знаете, что было много ивентов, мероприятий. Съезд мировых религий в Астане, приезжали представители разных религий. Очень знаковым событием было выступление Папы Римского и это вызвал международный резонанс. Именно те месседжи, которые Папа Римский высказал здесь о важности Казахстана на международной арене, они довольно символичны и очень важны. Может быть, здесь мы можем говорить о конструктивизме нежели о реализме. Как раз Папа Римский имеет очень сильное влияние на уровне восприятия людей, построение их мировоззрения о нынешней ситуации, необходимость диалога во всем мире, и здесь роль Казахстана как приглашающей стороны была подчеркнута.
Второй момент это был приезд Си Цзиньпина в октябре, что очень важно было, если посмотреть на те месседжи, которые высказывал председатель КНР, о важности двустороннего и многостороннего сотрудничества Китая с Казахстаном и Центральной Азией. И была подчеркнута территориальная целостность и суверенитет Казахстана, что очень символично в условиях геополитической турбулентности. И это визит Си Цзиньпина был первым визитом после пандемии. После этого был саммит ШОС в Самарканде, где также лидеры стран ЦА, Индии, Пакистана, Турции собрались в Узбекистане обсудить повестку региональной безопасности и сотрудничества. Плюс также был саммит СВМДА, который проходил в Казахстане. И на полях этого саммита прошла новая встреча в формате С5+1 между Россией и странами Центральной Азии. Если посмотреть по контексту, то очень много было встреч у руководства Казахстана на только на Западе, но и очень много лидеров приезжало в Казахстан.
Если говорить конкретно о формате С5+1, то мы знаем, что их очень много. Япония, Южная Кор, Индия, ЕС, США, Китай и последний формат – это Россия+Центральная Азия. Все эти форматы были в определенный момент толчками для большего осмысления, кто мы есть как регион. Как мы видели, были разные попытки регионального сотрудничества в Центральной Азии. Но они из-за внутренних и региональных вопросов никогда не реализовывались. И как мы видим, недавняя последняя четвертая Консультативная встреча лидеров стран ЦА в Чолпон-Ате имела тоже очень важный характер в деле более-менее нащупывания точек соприкосновения вопроса, где и куда мы движемся как регион, какие у нас проблемы и возможности. В этом плане эти форматы С5+1, будь то китайское направление, которое довольно очень перспективное, дает также дополнительный импульс региону в большей степени наладить вопросы сотрудничества, может быть, экономического, торгового.
Как раз вы затронули важную тему, тему регионального сотрудничества в Центральной Азии. Как в целом вы видите будущий постсоветский порядок? Мы уже сегодня живем в условиях больших изменений привычного уклада здесь. Как может измениться ситуация в краткосрочной и среднесрочной перспективе? Как будет меняться роль и влияние России здесь в регионе? Например, то, о чем говорил на днях Эмомали Рахмон, вызвало оживленные дискуссии. О чем все это говорит нам?
Думаю, 2022 год начался очень турбулентно и для Казахстана, для Украины и для всего постсоветского пространства. Мы видим то, что старые проблемы, которые существовали в регионе, или вот тлеющие конфликты вновь приобрели свою актуальность. И все-таки, несмотря на то, что Советский Союз распался 30 лет назад, но де факто полная дезинтеграция в какой-то мере начинается именно сейчас. Я думаю, что для постсоветского пространства – может быть, этот термин как-то неуместен после 30 лет, потому что у каждой страны есть своя какая-то внешнеполитическая идентичность, где они определяют себя с точки зрения Центральной Азии или Евразии, Европы или Южного Кавказа – то термин “постсоветский” не слишком уместен. Но если говорить о регионе как отсылке к бывшему Советскому Союзу, то я могу сказать, что за 30 лет появилось новое поколение лидеров, поколение независимости, демография сильно поменялась. И это говорит нам о новых ценностях, о новых запросах общества, о новых проблемах. И общественный договор, который существовал, может быть, 30 лет назад, и советские реалии, все очень сильно поменялось. У каждой страны на постсоветском пространстве имеется своя политическая, экономическая, культурная модель. Здесь очень трудно говорить о каких-то объединительных факторах. Может быть, единственным объединительным фактором может стать именно торговля, бизнес-интересы, которые как раз затрагивают жизни обычных граждан, где они могут получать определенные дивиденды от этого. Но как-то говорить о культурном постсоветском пространстве сейчас, которое может чем-то объединяться, очень тяжело.
Если мы говорим о Центральной Азии, то здесь сейчас население пяти стран составляет где-то 76 млн человек. Из них более 40% является молодым населением. То есть регион довольно молодой. В этом плане, если в ретроспективе ставить на 10 лет, то мы можем ожидать, что обновится руководство тех стран, и, соответственно, лидеры тех стран уже обучались по советским лекалам и советским учебникам, и это как раз тоже с точки зрения мировоззрения, привычек методов управления, госполитики тоже может меняться. И это мы можем увидеть в результате не то, что разъединения, а эти страны в большей степени будут привержены к каким-то собственным моделям госуправления. В этом плане для некоторых стран это может сказаться эффективно, позитивно. Пока еще мы не можем сказать, но однозначно можно сказать, что поколение поменялось, и мы должны управлять этими мнениями. И тем странам, допустим, той же России, с которой у всех стран ЦА большие экономические отношения, нужно в большей степени с пониманием воспринимать те демографические, идеологические изменения как нормальный процесс. Даже в информационном поле мы видим, что запрос на казахоязычный контент в сфере той же музыки, образования, растет. В этом плане это нормальный процесс, который будет вносить свои коррективы в идеологическую или информационную политику. А стратегически да, стратегически, так как география влияет, то Казахстан и дальше будет продолжать иметь экономические отношения с Россией, Китаем и странами Центральной Азии. Но во внутренней политике, конечно, будут изменения с учетом демографических изменений и ожиданий внутри населения.
