Басмачи

Басмачами советские историки называли повстанцев мусульманских народов Центральной Азии, сопротивлявшихся российской имперской и большевистской властям. Если в советское время басмачей изображали как бандитов и реакционеров, вооруженных английскими пулемётами, в настоящее время в местных историях их романтизируют как борцов за свободу и выразителей интересов большинства. Кем были басмачи в действительности? Какими были их интересы? Что мешает нам исследовать их объективно?

Об истории басмаческого движения рассказывает таджикский историк Камолудин Абдуллаев.

Камолудин Абдуллаев, независимый историк из Душанбе, Таджикистан. Это моя персональная страничка и она посвящена новейшей истории Средней Азии. Персональная страница – https://kamolkhon.com/main/

Научные проекты и интересы включают:

• Современная история Таджикистана
• История басмачества в Средней Азии (1918-1932 гг.)
• История среднеазиатской эмиграции ХХ века
• История Средней Азии в ранний период советской власти
• История Октябрьской революции и Гражданской войны в России (1918-1920 гг.)
• Советская история: историография и исторические источники (Инсточниковведение истории СССР).
• Газеты Советского Туркестана как исторический источник (1918-1924 гг.)
• Таджикский конфликт и гражданская война 1992-1997 гг.
• Военачальники в Таджикистане и Афганистане

Многие связывают возникновение басмачества со злополучным призывом мусульман на тыловые работы в 1916 году. Каковы все-таки истоки/причины и региональные условия возникновения басмаческого движения? Что такое басмачество? Где оно возникло и как распространилось? Расскажите о предтече и зачине этого движения.

Спасибо за вопрос.

Но я хотел начать с того, что в принципе, как мы изучаем возможность басмачества, это отражение того, какое общество в данный момент высказывает свое мнение об этом явлении. Какое-то время у нас было одно мнение, потом мнение поменялось. Сегодня у нас совершенно другое мнение. Часто причиной этого является то, что появляются новые источники, которые позволяют пересмотреть ранее установившиеся взгляды. И второе – меняется политический режим, и третье, наконец, – меняется вообще политическая ситуация, которая позволяет по-новому, под новым углом зрения, взглянуть на это явление. Поэтому вы совершенно правы в том, что этот взгляд нашего общества на басмачество менялся с течением времени. Ну и возвращаясь к вашему вопросу о том, связано ли было появление басмачества с приказом о мобилизации мусульман нa тыловые работы в 1916 году. Действительно, в 1916 году было очень большое восстание народов Средней Азии, которое фактически разгорелось и в таджикско-узбекской оазисной части Средней Азии, а также кыргызско-казахской, в Семиречье, степи и так далее.

То есть это было очень большое восстание, и большое по масштабу. Басмачество всё-таки имело несколько другие параметры, поэтому я бы не стал их вместе ставить. Хотя многие связывали с этим, поскольку действительно какие-то, может быть, старые счеты были, но в принципе это была другая ситуация, другие движущие силы и другие причины. И, говоря о басмачестве, конечно же, надо учитывать, как развивалось наше знание о басмачестве. Оно развивалось очень по-разному и в зависимости от времени, которое мы переживаем, периода в истории, и от нас самих. Во время афганской войны был очень оживленный интерес к басмачеству, потому что проводились параллели между басмачеством и афганским большевистским движением, и был очень такой жесткий контроль над изучением этой проблемы. Кстати, я тоже попал как раз тогда. Я начинал свою аспирантскую тему в Москве по басмачеству. Мне дали [понять], что это очень серьезная тема, что социальная база, которая питает басмачество, жива до сих пор. Поэтому надо бдеть, надо стараться быть внимательным. И даже было сделано прямое предложение, если кто-то выскажется, я бы сообщал об этом в нужные органы о том, кто же сочувствует басмачеству. Поэтому, когда началась перестройка, это была реакция на все зажимы, на те исследования, на тот контроль, который был в советское время, и было очень много оправдательных взглядов на басмачество, симпатии в отношении басмачества, которые до сих пор не [изжиты].

Вот и в настоящее время, начиная с 1992 года, наши национальные республики стали независимыми, и каждая из них стала иметь свой взгляд на басмачество, который выражается, формируется по-разному. Где-то оно считается освободительным движением, как в Узбекистане. В Таджикистане это более осторожные оценки. Каковы же причины и региональные условия?

Конечно, тут можно говорить, в первую очередь, что басмачество началось в Фергане. Во многом оно началось из вакуума власти. То есть обычно такого рода восстания начинаются, когда предыдущее правительство падает, распадается, и оно не выполняет миссию охраны населения, собственного населения. И в этой ситуации население берет в свои руки охрану своего государства. Но не государства в целом, а обычно это общины, это города, это племена.

Народ в это время ждал, что кто-то: или националисты местные, или большевики, или русские белогвардейцы договорятся между собой, власти создадут какую-то видимость правительства, и они будут подчиняться. Но этого не происходило. То есть это был в основном кризис власти, который привел к таким движениям, [когда] народ решил взять власть в свои руки. Появились какие-то лидеры в это время, и очень часто басмачество описывают как антирусское движение. Я не думаю, что это было антирусское движение, это было религиозное движение против неверных. [В] «неверные» могли попасть и, собственно, сами мусульмане, которым по исламу перед применением насилия в отношении мусульманина обычно [было] необходимо, чтобы муллы выпустили фетву, фатву, какую-то рекомендацию, что данный человек является неверным по таким-то причинам, и в данном случае допустимо насилие в отношении этого человека. Поэтому в этом смысле это не было, конечно, антирусским движением, а движением против, во-первых, тех, [кого] они считали неверными. Более того, я сразу скажу о том, что в отрядах басмачей как в Фергане, так и в отрядах Ибрагим-бека в Восточной Бухаре были люди разных национальностей: были русские, были и кавказцы и так далее.

Каков был социальный характер движения? Условно говоря, откуда шел набор басмачей – это были молодые крестьяне, пастухи или люди более образованные, обучавшиеся в медресе? Кочевники или земледельцы? На каких языках они говорили? Мы же знаем, что тогда люди себя этнически не идентифицировали.

Вы совершенно правы. Очень часто исследователи, которые занимаются этим периодом, вынуждены определять национальность этого человека. Но в то время национальность не была указана. И нам, историкам, я имею в виду, очень часто приходится самим определять национальность того или иного человека. Но в каких-то случаях, конечно, мы можем говорить о том, что, во-первых, было явное разделение, бросалась в глаза разница между оседлым населением и кочевым населением. Ну, к первым, может быть, принадлежат таджики и часть узбеков, к кочевым – кочевая часть узбеков, в том числе и казахи и кыргызы, грубо говоря, и туркмены. Поэтому мы можем как-то примерно определять национальный состав движения. Если говорить об этнической составляющей, в данном случае под этнической я имею в виду какую-то племенную структуру, то очень интересно отметить, что в этническом отношении часть этих тюрков, которые принимали участие в басмачестве, можно отнести даже к территории Казахстана, во всяком случае они выходцы из Дашт-и-Кипчака. Я имею в виду поздних тюрков, которые в 16 веке пришли, спустились вниз на побережье, ближе к Амударье, — это узбекские племена – узбекские в смысле того, что ранее казахские, скажем так, племена, которые жили. Они только начали процесс своего [оседлого образа жизни], то есть они совершали перекочевки на короткие промежутки, и у них были какие-то кишлаки, и в то же время продолжали кочевать между Гиссаром, допустим, и Кулябом, у нас в Таджикистане. Это так называемые локайцы — это племя наиболее воинственное, которое вообще составило ядро басмачества.

Если говорить о Таджикистане, то здесь, по грубым подсчетам советского правительства, где-то в 1920–23 гг. две трети населения Восточной Бухары, в данном случае центрального Таджикистана и южного Таджикистана, две трети были таджики, одна треть были узбеки. И в то же время они отмечали, что, если посмотреть национальный состав басмачества, там видна совершенно зеркальная картина, что две трети басмачества были узбеки, то есть тюрки различные, и одна треть его были таджики. И, кстати, они [дополняют] свой анализ замечанием, что подавляющее большинство членов компартии были таджиками. То есть какой-то уже напрашивается вывод, что, в принципе, узбеки преобладали среди басмачей, и оно имело такой пантюркистский, проузбекский, протюркский характер, а пантюркизм был его идеологией. Но на самом деле я не совсем с этим согласен, потому что таджики были, во-первых, этнические таджикские отряды в Гарме и Матче, особенно матчинцы были очень упрямые. Они потом бежали из своих Матчи сюда на юг, поддерживали эмира и составляли очень сильный, большой отряд. Второе – в басмачестве было очень много мулл, которые принимали участие. Они, вроде, как комиссары с советской стороны, занимались идеологией, то есть они очень часто выступали арбитрами при спорах между различными племенами. Обычно, вы знаете, есть племена, [которые] соперничают друг с другом. Племена отказываются участвовать широким фронтом в военных действиях. Они говорят: «Мы только на своей территории, нас не волнует другая территория, у нас такие-то претензии к такому-то племени, и мы не собираемся с ними быть заодно». И в этой ситуации эти муллы – обычно они в основном были таджикоязычными, были таджиками, – пытались как-то [устранять] эти препятствия и напоминать им, что идет общая борьба, джихад против неверных.

А вот откуда шел набор басмачей – молодые крестьяне, пастухи, образованные люди?

Набор басмачей — это, в принципе, объявлялся какой-то джихад. То есть муллы объявляли. Обычно, вы знаете, мусульмане живут по Корану и очень часто пользуются советами специально обученных, знающих Коран, мулл. И муллы обычно доносили решения. Все эти решения принимались по рекомендации мулл, поэтому и в этой ситуации муллы говорили. Хотя в предыдущий период, в царский период, муллы говорили: «Ну, надо как-то терпеть, надо спасибо говорить царскому правительству за заботу, что нас не трогают и так далее». Здесь уже ситуация поменялась немножко. Эти муллы, которые [раньше] были замечены в сотрудничестве с царскими властями, они перестали пользоваться доверием, и появились новые религиозные лидеры, в основном, неформальные религиозные лидеры, которые не состояли в какой-то религиозной иерархии, но постоянно сохраняли свое влияние в среде самих племен. Они жили в кишлаках, они могли работать простыми рабочими, простыми крестьянами. Ну, конечно, были подношения, но в советское, допустим, время эти формальные лидеры были трактористами или простыми колхозниками, то есть они не входили в иерархию, они не были образованы, с точки зрения теологии, не учились в медресе, но степень их психологического воздействия и контроля общин была очень велика. В тот период эти неформальные религиозные лидеры взяли нa себя лидерство, и они сказали: «иджрат или джихад». Или убегайте, или занимайтесь джихадом. А джихад — это все должны платить налог на джихад. Обычно это было золото, драгоценности. Было очень много золота в это время у многих богатых людей. Так повелось – было очень много скота домашнего. Это всё сдавалась, и также происходило рекрутирование. Рекрутирование не было в военных рядах, это не была армия как таковая. Это было такое народное ополчение. То есть каждый двор, каждая семья обязана была поставлять джигитов. Один брат мог в один сезон сражаться, потом у него свадьба могла быть, или он заболел, или надо было помочь кому-то, и тогда он мог уйти и вместо себя поставить какого-то другого. То есть была постоянно какая-то опора на существующую социальную структуру, в основном аграрную, не городскую. В основном это была аграрная периферия.

Это и в случае, допустим, с кыргызами или туркменами, с некоторыми узбеками, которые сохранили племенную структуру. Это определенные племена. Их подчинение центральной власти было скорее формальным, они часто жили независимо. Поэтому они привыкли жить вне государства и поэтому у них всегда сохранялись какие-то военизированные структуры. Эти военизированные структуры очень сильно подходили, когда речь зашла о джихаде, хотя, повторяю еще раз, идейными руководителями джихада было духовенство. Может быть, там таджикского было очень много, но когда дело дошло до ведения военных действий, то многие простые дехкане не могли воевать, и тем более горожане – у них нет оружия и так далее. А вот те, кто жили на периферии, кто сохранял свой родовой строй и племенную структуру, – это для них было привычным.

В Кулябе лидер басмачей был Давлат-мандби, он был тюрком-бальджуаном, Северный Куляб. Это общая оседлая масса, которая говорили по-таджикски. То есть там не было уже такой резкой разницы между таджиками и узбеками. Это было население, оседлое население. Кстати, то же самое было и в Фергане. Там были так называемые сарты. Это в основном узбеки, но в то же время и таджики Ферганской долины, которые отличались, конечно, от горных таджиков, с одной стороны, и отличались от узбекских тюркских племен, с другой стороны, поскольку они жили в городах. Там мы видим такой симбиоз. То есть, в принципе, эти были группы кочевников, были группы горожан. Горожане, конечно, более военизированные группы, которые состояли из таджиков частично. Они были более покладистые, скажем так, менее готовы к применению насилия, и, в принципе, они склонялись к соглашательству и были не против того, чтобы признать, получить, посмотреть, что даст советская власть. А вот периферия находилась, во первых, полностью под контролем вот этих религиозных лидеров, была малограмотная, и в то же время им в принципе нравилось казаковать. То есть они привыкли жить свободно, они не терпели любое правительство, не только советское, даже эмирское. Эмир как-то позволял свободно им существовать. Тех, которых вы называете образованными, их были единицы. Я посмотрел, почитал допросы, протоколы допросов Ибрагим бека, которого схватили в 1931 году. И вот его привезли в ГПУ, допрашивали, и он часто говорил, что вот такой-то грамотный, образованный человек. Когда-то они, конечно, могли встречаться. Но в основном это были племена. Это были кочевники в основном, но были земледельцы. Говоря о языках, конечно, в то время преобладающими были тюркские языки: узбекский, те же самые локайцы, но очень много людей были двуязычными и принципиально не придавали большого значения, на каком языке ты говоришь. В зависимости от ситуации они выбирали язык, на котором говорить, поскольку они считали себя мусульманами, тем более, когда речь шла о джихаде против неверных.

Поговорим об идеологии басмачей. Большевики обвиняли басмачей в чуждой тем же большевикам идеологии – пантюркизм, панисламизм и т. д. Действительно ли басмачи проходили какую-то идеологическую обработку? Какие связи у них были, если были, с джадидами? Как повлияло на них движение Шура-и-Ислам?  

Но вот национальная интеллигенция Средней Азии, в том числе Шура-и-Ислам, эти джадиды и другие такие либеральные лидеры, которые появились именно после присоединения Средней Азии или захвата Средней Азии Россией. Они появились, да и они, в принципе, видели будущее Средней Азии в составе демократической России в период Шура-и-Ислам. То есть они пытались создать широкую такую демократическую социальную базу, в которую входили бы все национальности и так далее, и так далее, в том числе и русские, евреи и прочие. И даже многие из них продолжали контактировать и сотрудничать с большевиками, надеясь на то, что большевики как бы поменяют, скорректируют свою идеологию и не будут проводить такую же прямолинейную классовую борьбу, а будут прислушиваться к местной интеллигенции, к местным либерально настроенным. С такими идеями они пошли к нашему басмачеству. А басмачество было коренное движение, которое выросло снизу. И они пытались найти какой-то общий язык. И, в принципе, можно было или объяснить им эту ситуацию, или подчинить их. Подчинить их они не могли бы военным путем, а попытка объяснить, в принципе, какого-то успеха достигла, что вот “у нас какие-то такие цели, мы хотим прогресса для нашего общества”, но все равно такого рода идеологическая обработка со стороны джадидов и национальной интеллигенции имела лишь частичный успех, поскольку большинство населения, повторяю еще раз, находилось под влиянием этих мулл, суфиев, шайхов, неформальных религиозных лидеров, которые не входят в иерархии. И поэтому они смотрели на джадидов, которые, в частности, очень часто появлялись в компании с турками, турецкими офицерами, пленными Первой мировой войны, в том числе с Энвер-Паши. И там были десятки, если не сотни турецких офицеров, которые пришли сюда и как-то пытались проводить свою идеологию.

Басмачи и общая среднеазиатская масса смотрела с недоверием, а это недоверие тоже исходило, конечно, от эмира Бухары, от эмирского правительства, которое считало, что в свержении эмирской власти и нарушении исламского суверенитета виноваты именно эти неверные из собственного числа, бывшие мусульмане, кафиры, эти джадиды. То есть они смотрели с недоверием. И очень часто недоверие и неприязнь даже превышала, была даже больше, чем недоверие к советской власти. Потому что они понимали, что советская власть и Красная армия очень сильны, что победить их военной силой невозможно. Поэтому очень часто они предпочитали вступать в переписку с большевиками Красной Армии, лишь бы как-то заставить их уйти из Средней Азии, а затем [установить] свою собственную власть. Поэтому пантюркизм, допустим, когда Энвер-Паша появился в конце 1921 – начале 1922 года в Душанбе, потом начались против него военные действия, и он отступил на юг, в сторону Куляба. И там произошло то, что местные локайцы выступили против Энвера, и Давлат-мандби, который был руководителем тюрков и таджиков Куляба, наоборот, поддержал Энвер-пашу. В данном случае Энвер и даже пантюркизм не играл никакой роли, потому что турка Энвер-пашу не поддержал самый сильный узбекский отряд и, наоборот, таджики поддержали турецкого офицера. Получается так, поскольку Энвер пытался придать басмачеству какой-то цивилизованный вид, чтобы была армия, чтобы была дисциплина. Он даже пытался их учить какой-то идеологии, основам просвещенного взгляда на ислам и так далее. Кстати, то же самое пытался сделать Осама бен-Ладен в Афганистане, который афганскому сопротивлению пытался как-то дать кораническое знание, которое в принципе призывает к каким-то целям. Это такая панисламистская пропаганда, а панисламизм как течение тоже заимствованно из Европы, то есть единение всех исламских стран между собой. Понимаете, эта идея такая международная, в принципе она не было понятной, поскольку для басмачества самое главное было обеспечить безопасность собственного племени. Дальше племени они не хотят. Они говорили, конечно, о исламском порядке. Ну что стоит за этим понятием, что значит исламский порядок? Или они говорили [о том], чтобы привезти обратно эмира Бухары, а что он будет делать? Он уже [пал] и потерял трон. Может быть, нужны были политические реформы? Они об этом не думали. Главное, был джихад – победить, и восстановить исламский порядок, о котором они имели слабое представление. Что должно следовать за победоносным джихадом, они не знали. То же самое, если проводить параллель с афганцами. То же самое афганцы – в конце концов развалился СССР -, когда все ушли, вроде, они победили, и потом начались между ними дрязги, которые позже привели к тому, что была продолжительная гражданская война.

То же самое было и здесь, у них не было какой-то определенной, четко выраженной политической программы, которая могла бы объединить население.

Отряды басмачей действовали особенно активно в Ферганской долине и прилегающих к ней высокогорных районах Алайской долины, Самаркандской области, в Восточной Бухаре, Хорезме, Сырдарьинской области, Каракумах, Нарынской волости. Почему басмачество не смогло организоваться более дружно между этими регионами? В чем была проблема централизации движения – в отсутствии более широкой поддержки населением или в его разнообразии?

В принципе, периферия среднеазиатская всегда была больше свободолюбивой, они не терпели никакого контроля, а те же басмачи Восточной Бухары сказали примерно то же самое, они сказали: “На землю Бухары не ступала нога неверного”. То есть они видели разницу между Бухарой, которая была формально независимой и не была частью России, и Туркестаном, которой был в составе России. Поэтому басмачество именно в горных районах Таджикистана, в данном случае, и части Южного Узбекистана, который тоже был частью бывшего Бухарского эмирата, вело особо сильные и ожесточенные бои именно потому, что эти люди ощущали себя свободными. Для них очень важно было, что они живут, что торжествует исламский суверенитет, что у нас есть эмир. И что он в хороших отношениях с царем, русским царем, но они примерно одинаковы. Сам эмир называл себя братом Николая Второго. То есть была какая-то такая бухарская гордость, что они независимые, что все нормально, что вот Туркестан – часть России, а мы нет. Мы будем сопротивляться. То есть в Бухаре басмачество было особенно сильным, и оно длилось с сентября 1920 года до 1932 года, пока не схватили и не казнили Ибрагим-бека, но тем не менее были отдельные выступления до 1934 года. Это, конечно, сказалось, к сожалению, и на Таджикистане. Вы знаете, что до сих пор Таджикистан считается одной из самых отсталых республик, поскольку уже к 1934 году было развитие: промышленность развивалась везде, у нас еще басмачи бегали по горам. А возвращаясь к вашему вопросу, в принципе, это были локальные проекты, и в областях, которые вы указали, они очень часто действовали по правилам общинной защиты. То есть это были общинные отряды, у которых в менталитете, в их сознании было деление на своих и чужих. Допустим, мы охраняем только свое племя, чужие проблемы нас не интересуют, даже если они такие же угнетаемые, как и мы.

Поэтому приведу пример. Допустим, Зеки Валиди Тоган – это башкирский националист, который был очень активен, и он был энтузиастом басмачества, считал, что басмачество нуждается в военном [обучении], считал, что башкирские офицеры должны прийти, обучить этих басмачей стать хорошими воинами, и чтобы вместе все мусульмане бывшей России и мусульмане Туркестана, и мусульмане Бухары, а потом, может быть, и Афганистана, – чтобы все встали – такая была идея. И когда он пришел сюда, у него был какой-то частичный успех. Он ходил, встречался с некоторыми басмаческими лидерами, а потом позвал группу из двух десятков башкирских офицеров и где-то под Самаркандом пытался их познакомить с басмачами. И эти басмачи их зарезали. И Зеки Валиди Тоган после этого сказал, что нет, это не пойдет.

То же самое было с Мустафа Чокаем. Когда его ферганские басмачи схватили, спросили: “Ты кто такой?” “Я мусульманин, я казах”, – он сказал. Они ему говорят: “Казахи – никакие не мусульмане”. Понимаете, его чуть не убили тогда, и Мустафа Чокай был разочарован и вообще ушел в эмиграцию после этого. То есть была попытка как-то объединить джадидов. То же самое Энвер-паша пытался сделать. Он пришел как генерал. У него была религиозная харизма, он был зятем халифа мусульман турецкого султана, который считался халифом мусульман, и он тоже попытался, что, [мол], я мусульманин и халиф, и в то же время современный генерал. Давайте объединимся все, создадим общее движение. Это кончилось, потому что, в первую очередь, локайцы Ибрагим бека всадили нож в спину, грубо говоря, поскольку в своих письмах Энвер-паша прошелся по-всякому, почти нецензурно ругался в адрес главного лидера басмачей Восточной Бухары Ибрагим-бека за то, что он все испортил и в каких-то случаях даже пошел на сотрудничество с Красной Армией, чтобы насолить Энвер-паше. То есть в данном случае Ибрагим-бек – для него было важно Гиссар и Куляб контролировать, он даже в Афганистан толком не ходил, даже в Узбекистан. Для него была очень важна именно территория проживания его племени, и то же самое касается других. То есть фактически это были общинные дружины, а не войско ислама.

Как басмачи получали вооружение? Какой была их военная тактика?

Конечно, это очень важно. Во-первых, вооружение было легкое, то есть в основном старые ружья. И очень часто сами басмачи говорили: «Когда мы вступали в схватку, в военные столкновения с красными, мы очень часто делали это, чтобы захватить их оружие». У них, видимо, были какие-то посредники. Можно было просто пойти на склад Красной армии, заплатить деньги, получить оружие, как в Чечне, кстати, то же самое было – чеченцы ходили на оружейные склады Советской армии, покупали там оружие, чтобы потом воевать против этих [же]. В основном, конечно, оружие приходило из соседнего региона, который сегодня известен как Афганистан-Пакистан. В данном случае граница между Афганистаном и британской Индией, которая, в принципе, если идти через Памир, очень близка, и поэтому очень часто собирался какой-то налог на джихад: золото, домашний скот – и все переплавлялось через речку Пяндж на афганскую сторону, и здесь можно было купить оружие в большом количестве. В то время эти пуштунские племена тоже вели себя на манер наших тюрков. У них были собственные военные отряды, у них постоянно племена тоже были вооружены, и поэтому в этих районах примерно всегда можно было найти оружие. Хотя по законам, которые установили англичане, это оружие нельзя было вывозить за пределы этого региона. Но кто мог контролировать? Контролировать было невозможно. А вот второй источник оружия – это во времена Энвера. Когда был Энвер-паша, начиная где-то с самого конца 1921 года по август 1922 года, в это время какое-то оружие в большом количестве шло из Афганистана. Но это оружие было куплено турецкими офицерами на собственные средства. Откуда находились деньги? Отчасти могу предположить, что эти деньги были из Германии, а какие-то связи были у них свои, и они [при]посредстве посольства Германии в Афганистане посылали деньги, потом в Афганистане закупалось оружие и пересылалось на советскую сторону для того, чтобы участвовать в этом. Ну говоря о тактике, конечно, это была партизанская тактика. То есть неожиданное нападение исподтишка, как говорится. Поскольку у них не было достаточно оружия, которое могло успешно противостоять более сильной Красной Армии, но они в этом отношении были хорошие конники, потому часто нападали. Они испытывали постоянный недостаток продовольствия, хотели выплаты, какие-то блага. Поэтому они часто нападали на обозы, нападали на советские магазины и так далее. Вот примерно такая тактика, которая, в принципе, настраивала государство с населением против них

Что говорят нам документы о деятельности различных британо-турецких агентур и разведок? Действительно ли существовал тесный контакт у басмачей с внешними силами?

Ну для ответа на вопрос необходимо отметить, что речь шла об окончании Первой мировой войны. Во время Первой мировой войны Британия с Францией и Россией воевала против Германии, Турции, Австро-Венгрии. Поэтому Антанта считала себя победившей стороной. И поэтому сохранялось какое-то недоверие в отношении Германии, которая стремилась к реваншу. И поэтому в данной ситуации Британия смотрела, какую тактику ей вырабатывать и придерживаться в Средней Азии уже в период развала царской империи. То есть, в принципе, после Первой мировой войны была Версальская конференция, которая рассматривала, что делать. Поэтому они смотрели. Если возникали какие-то национальные движения, которые их устраивали, они позволяли им образовать [свои] собственные государства. Поэтому была такая попытка, кстати, и со Средней Азией тоже выступить и сказать, что мы в данном случае – это были бывшие бухарские джадиды, Усман Ходжаев, первый президент Бухарской республики.

И в то же время были, с другой стороны, представители эмира бухарского, которые тоже хотели выступить на международной арене как незаконно свергнутое правительство Средней Азии. Британия и Европа смотрели, сможет [ли] какое-то движение осуществить самоопределение на территории Средней Азии, которое бы устраивала Европу, и в данном случае, имелось в виду такое светское и религиозное. Но они посмотрели и сказали, что есть светское движение джадидов и националистов, но они все связаны с Германией и Турцией. То есть [было подозрение], что они связаны с Германией, Турцией, даже Советской Россией. Поэтому они считали, что это тайные агенты Турции, что они тайные агенты Германии – джадиды-интеллектуалы. А эти джадиды в свою через пытались говорить всем, что они являются предводителями басмачества, что надо именно с ними говорить, через них направлять материальную помощь для того, чтобы бороться против советской России. Поэтому Англия посмотрела и сказала: «Вообще-то нас больше интересует, нас больше заботит хаос, который может образоваться на пустом месте после развала царской России, царской власти в Средней Азии». Поэтому, в принципе, англичане косвенно поддержали советскую Россию, хотя, конечно, продолжали пакостить по-всякому.

Была интервенция, но в 1923 году был заключен торговый договор между Англией и Советским Союзом, который в принципе означал одобрение и признание Советского Союза. Разумеется, в данном случае Англия не поддержала, поскольку считалось, что басмачество представляет собой реакционные силы исламского характера, религиозный характер которых может перекинуться с легкостью в Индию. Поэтому она придерживалась политики закрытых дверей в отношении Средней Азии. Была конечно, оказана определенная ограниченная помощь басмачеству, а именно в 1918 ферганский курбаши Шермухаммад, он потом бежал, прожил долгую жизнь, жил в Турции. Значит, он был более-менее такого светского характера, более-менее националистического характера, поэтому именно это сделало его привлекательным в глазах англичан. И англичане, особенно консул Англии в Кашгаре, выступал сторонником Шермухаммада и говорил, что он представитель повстанцев Фергана, что у них нет панисламизма, что под их руководством очень много бойцов, и Англии надо в принципе им оказать помощь. По причинам, которые я показал уже, Англия отказалась от поддержки, свернула поддержку. Была такая поддержка очень незначительная, тем более оружия было очень мало. То есть поэтому Англия фактически отказалась от поддержки басмачества. Германия и Англия по-разному смотрели на исламские движения. Если Англия везде [подозревала] панисламизм, то Германия пыталась вынашивать реваншистские планы, пересмотреть итоги Первой мировой войны. И она часто в своей политике заигрывала с мусульманскими силами, поддерживала мусульманские движения, исламские движения в Британской Индии и также у нас. То есть были разные точки зрения. Поэтому все эти свидетельства о том, что Англия оказывала помощь, – нет, я так не считаю.

Как большевикам удалось победить басмачей? Политическими, военными или идеологическими способами?

Разумеется, в первую очередь, политическими действиями, именно умелой международной политикой, которая привела к международной изоляции басмаческого движения. То есть ни одна из зарубежных стран не была заинтересована в поддержке басмачества. За них кто выступал? Это эмир Бухары и те же джадиды, которые бежали в эмиграцию. Басмачи пытались добиться расположения, поддержки Афганистана и Турции. Но в то время Афганистан и Турция возглавлялись такими национальными лидерами, как Мустафа Кемаль Ататюрк и Аманулла Хан, которые были реформаторами, которым идеология джадидов была очень близка. Но в то же время Россия в это время пересмотрела свою политику на востоке, поскольку первоначально они хотели, конечно, всячески развивать революцию. Когда они столкнулись с басмачеством Средней Азии, они поняли, что это не очень легко сделать, что местные мусульманские массы будут сопротивляться. И поэтому они вынуждены [были] продлить соглашение на сотрудничество с буржуазными правительствами, национальными буржуазными правительствами Афганистана и Турции. И тем самым, в принципе, спасли, грубо говоря, свою шкуру.

То есть они не стали идти дальше, поскольку в начале была задача, что мы пойдем в Бухару, потом в Афганистан, потом наконец доберемся и до Индии. Но, встретив сопротивление басмачей, они решили ограничиться своими завоеваниями в Средней Азии и не идти дальше, и пойти на сотрудничество с Афганистаном и Турцией. А Афганистан и Турция, в свою очередь, как мусульманские государства, населенные мусульманами, не могли полностью игнорировать просьбу басмачей оказать им помощь. Поэтому мигрантов, беженцев они принимали, но оказывать им политическую, тем более военную помощь они не стали, поскольку отчасти они опасались реакции советского правительства. И для них было в этот момент более выгодно сотрудничать с Советской Россией, которая тем более признала, что поддерживает национальные движения, поддерживает антитеррористические движения. Все антиимпериалисты – Советская Россия, Турция, Афганистан и так далее. Вот эта политическая история, политический фактор, который привел к изоляции басмачества на международной арене, явился главным. Потому что, если сравнить с Афганистаном, там все пытались покончить с Советским Союзом, и различные силы все поддержали Запад в основном – движение моджахедов, которое было одним из факторов развала СССР.

А говоря об идеологии, то надо отметить, что классовая идеология не была понята в среднеазиатском обществе, поскольку ислам обычно [сглаживал] классовые проблемы, социальные проблемы. Это не было таким уж фактором, который мог бы привести, допустим, к солидарности рабочих и крестьян, таджиков и узбеков с русскими рабочими и крестьянами с тем, чтобы бороться против таджикских, узбекских и русских баев и кулаков. Этого не было у нас. Классовая марксистская идеология не была понята.

Под флагом идеологии марксизма-сталинизма осуществлялся проект модернизации, а модернизация среднеазиатского общества была очень важным фактором. В то же самое время некоторые наши джадиды пересмотрели свое отношение к советской власти. Поскольку советская власть давала им возможность культурного развития, открывались университеты, [куда] они могли пойти и [где] преподавались различные светские науки, развивалась музыка, развивалась культура, открывались театры, университеты. Вот это все привело к тому, что в самой массе населения Средней Азии появились очень устойчивые просоветские настроения и, с точки зрения просоветских настроений, басмачество уже выступало как безусловное зло, как препятствие для культурного развития, тем более в это время в поздний период своего существования басмачество уже скатилось к разбою, грабежам, убийствам. И люди при советской власти, даже в первые годы советской власти, жили уже немножко лучше, у них появились новые товары, у них появилась европейская одежда. И, конечно, были небольшие перегибы, и эмансипация женщин тоже сыграла свою роль, [так] что басмачество стало безусловным препятствием, безусловным злом.

Какие мифы о басмачах вы можете развеять?

Когда мы говорим о басмачах, мы говорили о нас самих. В разное время мы относились по-разному. В советское время мы относились к ним плохо, потому что в советское время все были счастливы. Во всяком случае, в большую часть советского периода советская Средняя Азия развивалась очень бурными, быстрыми темпами. В принципе, нас все это устраивало. И поэтому любое упоминание о басмачестве, конечно, вызывало мало симпатии. Потому что мы смотрели на историю, с точки зрения модернизации. Говорили, что благодаря советской власти были модернизированы. Мы дали толчок развитию наших республик и так далее. [Но] сегодня, конечно, наши взгляды уже быстро меняются, немножко [другие]. Потому что мы стали независимыми, мы уже поняли, во-первых, что модернизация сама по себе не решает очень многих проблем, что помимо модернизации, есть проблема национального суверенитета, есть независимость. Мы не обязаны жить и быть кому-то благодарны. Мы не обязаны все время надеяться на кого-то, [кто] сделал нашу модернизацию.

В этот момент, когда мы говорим о басмачестве, мы говорим, что басмачи боролись за свободу, они хотели кого-то прогнать, кто пришел с оружием, что, в принципе, в этом тоже, может быть, есть какой-то смысл и так далее. То есть мы меняем наши точки зрения на басмачество. Говоря о мифах, самый главный миф – то, что очень часто в литературе, в кинематографии басмачество рассматривается, с точки зрения противостояния Запада и Востока, что за ним отрицается какой-то рациональный смысл. Обычно это иррациональные, жестокие люди, которые стоят, и их надо обязательно уничтожить, и так далее. То есть это движение – разделение на Запад и на Восток, агрессивный Запад и отсталый Восток, который нуждается в советнике, который нуждается в том, чтобы им кто-то руководил. Или рассуждения о том, что Восток – дело тонкое… Никто не понимает, что стоит за этим выражение. Вот это, конечно, тоже миф. А говоря о мифах, [также] надо сказать, что главный миф в том, что басмаческое движение стало символом для будущих поколений джихадистов, особенно это касается Афганистана. Знаете, очень много бывших басмачей бежали в Афганистан. Кстати, многие из них потом участвовали, их дети и даже они сами участвовали в борьбе против Советского Союза, когда тот вторгся в Афганистан в 1979 году. В 80-х было движение, и даже потом многие бежали в Пакистан. В Пакистане было специальное издательство, которое занималось изданием литературы по джихаду, по истории джихада, в том числе. В первую очередь, речь шла о Средней Азии. Даже потом, когда интернет появился, были какие-то у них свои сайты, связанные с той борьбой.

В своей статье С. Абашин написал о необходимости более беспристрастно изучать басмаческое движение. Что думаете вы? Кто басмачи для вас – герои или бандиты? Кто они для населения ЦА и Таджикистана, в частности?

Ну, мое личное отношение, видимо, [такое] же, как отношение, наверное, Сергея Абашина, но мало [что] значит. Мы ученые. Я говорю только о себе. Я отношусь к басмачам нейтрально. Любой ученый, который занимается, допустим, какими-то букашками и червячками, волей-неволей проникается к ним симпатией. Я пытался разглядеть какие-то человеческие черты в них, понять логику их поведения, и вот к чему это потом привело и так далее. Поэтому мое отношение к басмачам нейтральное. То есть в какие-то моменты, разумеется, я понимаю их, может быть, даже одобряю их, но в какой-то момент, конечно, я понимаю, что эти поступки неправильные и так далее. То же самое среди современных таджиков. Уже никто не осуждает. Раньше, если можно было за одобрение басмачества попасть в тюрьму, то сегодня это никого не пугает.

Поэтому и естественно, что в обществе и в таджикском, и в узбекском, насколько я знаю, тоже относятся к ним по-разному. Кто-то относится с симпатией, кто-то хочет увидеть в них борьбу за национальные идеалы, а для кого-то, может быть, дедушка и бабушка пострадали, или прадеды участвовали в басмачестве и так далее. Но какого-то прямого общественного одобрения или прямого общественного осуждения басмачества в Таджикистане не наблюдается. Второе — это уже наши современные национальности, среднеазиатские нации ищут национальную идентичность. Они не хотят повторять, копировать Запад или русский советский опыт, им хочется найти свои какие-то аутентичные движения, национальные движения, поэтому они обращаются к басмачеству, пытаются найти что-то такое, что бы легло на их психику, на их настроение сегодня.

А говоря о перспективах изучения вообще, скажем так, сегодня у нас нет общей идеи, методологии, научной методологии изучения такого рода движения. Если раньше был марксизм-ленинизм, то сейчас уже никто к нему не обращается. Он не имеет никакой силы.

Очень трудно обеспечить доступ к архивам. Допустим, я может быть, хотел [бы] пойти в архив внешней политики Москвы. Ну кто допустит? То же самое, если другие приедут сюда, в Таджикистан, попытаются пойти в архив, тоже могут [возникнуть] какие-то препятствия. Поэтому, разумеется, тут надо на холодную голову заниматься изучением этого очень интересного явления. Это целый пласт нашей общей истории, потому что, действительно, там участвовало все население Центральной Азии, и не исключая даже казахов, поскольку те же локайцы, кунграты, кипчаки, которые были в басмачестве [из] Восточной Бухары – они все происхождения из Дашт-и-Кипчака и приходятся родственниками казахам. Поэтому, если говорить этнически, то там были представлены все этнические группы Средней Азии. Это очень важная часть нашей истории.

И заключая наш сегодняшний разговор, скажу, что в принципе историческая наука не дает и не должна выносить никому приговор. Помимо, допустим, явного, совершенно ясного, во всяком случае для меня, осуждения нацизма и [тех], кто с ними сотрудничал, с нацистами, — это однозначное зло, здесь мы должны бороться против искажения исторической правды. А в отношении басмачества я бы не сказал, что мы должны кинуться бороться с теми, кто высказывались положительно. Эта наша история должна рассматриваться на трезвую голову. Допустим, отец, я знаю, был басмачом, а сын стал Героем Советского Союза во время Великой Отечественной войны в Кулябе. Тоже интересно – потомок его из Афганистана рассказывал, что дед был басмачом, а второй дед стал – Сафар Амиршоев – Героем Советского Союза. Это наш народ, наша история. То же самое, как в России изучают красное и белое движение. Мы можем в какие-то моменты симпатизировать и тем, и другим. Вот в этом отношении басмачество занимает приблизительно то же самое [место] в нашем сознании. [Так] что мы должны смотреть объективно и относиться к ним, с общечеловеческой, гуманной точки зрения. И то, что мы сегодня знаем о басмачестве, это еще не окончательная картина. Вообще, в источниковедении есть правило – источник по своему содержанию неисчерпаем. То есть уже изученный процесс или источник, мы можем вернуться к ним и снова, с точки зрения приобретенного нами опыта, анализировать и увеличить, нарастить свои собственные знания, поэтому это процесс. То же самое относится к изучению проблем басмачества в Средней Азии.