Современный Таджикистан, вновь как и столетия назад, становится важным партнером Китая. Именно такую интерпретацию предлагают некоторые таджикские историки и эксперты. Они считают, что сегодня Таджикистан выступает надежным заслоном на пути к проникновению в неспокойную провинцию Китая – СУАР – деструктивных элементов с территории Афганистана.
Тесное сотрудничество независимого Таджикистана с Китаем в сфере безопасности началось относительно недавно. Первые проекты в сфере безопасности Душанбе и Пекин начали реализовывать только около 7 лет назад. В 2016 году Таджикистан вошел в состав четырехстороннего механизма по обеспечению безопасности, куда помимо Душанбе также вошли Китай, Пакистан и Афганистан. Китай активно участвует в возведении и реконструкции на территории Таджикистана фортификационных сооружений.
Пока таджикско-китайские связи в военной сфере неуклонно расширяются, тесное взаимодействие с Китаем в этой чувствительной сфере не сильно беспокоит таджикское руководство. Эксперты в этом склонны видеть только благо. В отличие от Казахстана и Кыргызстана, также имеющих общую границу с Китае, в Таджикистане достаточно спокойно относятся к росту китайского влияния. В стране практически не проходят антикитайские акции протеста. И именно в Таджикистане создается прецедент, когда в Центральной Азии Китай становится гарантом безопасности.
Многие ожидают дальнейшего роста Китая и возрождения мирового влияния как во времена наиболее могущественных китайских династий. Таджикистан cо своим незавидным географическим положением особо рассчитывает на возрождение наземных коридоров, соединяющих Китай и Европу через территорию стран Центральной Азии. И хотя экономическая зависимость Таджикистана от восточного соседа растет и сегодня около 40% внешнего долга Душанбе приходится на Китай, Душанбе ожидает роста китайских инвестиций в страну и надеется на новые договоренности в ходе предстоящего визита Си Цзиньпина в Узбекистан и Казахстан.
Как развиваются отношения Таджикистана и Китая? Как сторонам удалось найти общие интересы в безопасности и экономике? Какую роль Китай отводит Душанбе в своей политике в регионе?
Эти вопросы раскрывает таджикский специалист по Шелковому пути Абдугани Мамадазимов.
Я Абдугани Мамадазимов, доцент Таджикского национального университета, главный научный сотрудник Института изучения стран Азии и Европы Национальной академии наук Таджикистана, председатель Общественного фонда Шелковый путь – путь консолидации.
Мы сегодня хотели бы обсудить важную и актуальную для всех стран Центральной Азии тему – как развиваются отношения с нашим восточным соседом Китаем. Тем более, что совсем скоро состоится визит председателя Китая Си Цзиньпина в Казахстан, а затем уже в Узбекистан, где ожидается, что он будет принимать участие в саммите ШОС. Сегодня уже свершившийся факт, что Китай стал основным партнером Таджикистана во многих секторах, начиная от торговли, инвестиций, инфраструктуры, до культурного обмена и сферы безопасности. Но ведь это стало реальностью относительно недавно. Какие факторы привели к резкому увеличению китайского влияния в Таджикистане? Давайте сначала поговорим об этом. Например, как сокращалось влияние традиционных партнеров Душанбе – России, Ирана?
Начнем с того, что основных вопросов было два. Первое — это решение пограничного вопроса Таджикистана и других постсоветских стран, которые имеют границу с Китаем. И благодаря успешному разрешению этого вопроса, оставленного нам историей, в переговорных процессах [cформировалось] доверие. И этот процесс был переформатирован в Шанхайскую пятерку, а затем в начале нового тысячелетия она была преобразована в Шанхайскую организацию сотрудничества. Я хочу заметить один очень интересный момент – на Ташкентском саммите ШОС летом 2004 г. тогдашний председатель КНР Ху Цзиньтао объявил о выделении льготного кредита в размере 900 млн. дол. остальным странам-участницам ШОС. Главная цель политического руководства Китая состояла в том, чтобы показать всем, что целью данной Организации, которая носит имя одного из ключевых городов (Шанхайская), – Китай является локомотивом ШОС. Тогда были очень хорошие цены на нефть, поэтому Россия и Казахстан сразу отказались от получения этого льготного кредита. Узбекистан как хозяин мероприятия также отказался от кредита. И остались две страны с небольшими национальными экономиками – Таджикистан и Кыргызстан. Две страны подготовили крупные проекты для получения этого льготного кредита на условиях около 2% годовых. Это очень приемлемые условия для наших экономик. Но уже через год в Кыргызстане произошла цветная революция, а вы знаете, как Пекин относится к цветным революциям. Поэтому мы получили более 600 млн от объявленных 900 млн долларов.
Здесь значение имеет не только объем финансовых ресурсов, но и то, что они были направлены на две ключевые отрасли Таджикистана. Это создание общенациональной сети автодорог. Этот проект начался в 2006 году. И в течение нескольких лет мы смогли создать общенациональную сеть автодорог. Вы знаете, что 90% территории Таджикистана — это горы, и в таких условиях очень нужны наземные сообщения, поэтому некоторые области зимой были оторваны. Вторая сфера, куда были направлены финансы, – это создание линий электропередач. Благодаря кредиту мы выстроили две эти сферы, которые выступили мощным катализатором для других сфер. Это золотодобыча, текстильная, цементные отрасли.
Тем временем, к огромному сожалению, наш стратегический партнер Россия самоустранилась, потому что тогда в конце 90-гг. и в начале 2000 гг. мы ждали реализации нашего крупного энергетического проекта — это строительство Рогунского гидроузла. Как вы знаете, это самая высокая плотина в мире. К сожалению, со стороны России не было государственного подхода, и они передали этот проект частной компании Русал. Но РУСАЛ, вместо запуска проекта, начала переговоры с другими странами, странами низовья, тем самым [увеличив] разночтения, существующие между странами верховья и низовья.
Что касается Ирана, то с ним у нас вначале было все прекрасно, потому что Иран выступил одним из главных гарантов в межтаджикских переговорах. И когда мы подписали 27 июня 1997 г., Россия и Иран выступили ключевыми игроками при посредничестве ООН. А в начале 2000 г. к нам приехал тогдашний президент Ирана Мухаммад Хатами, который является автором «Диалога цивилизаций». В его приезд среди прочего как раз было инициировано строительство новых гидроузлов. Благодаря визиту и поддержке М.Хатами, был [создан] проект Сангтудинской ГЭС, который по размеру меньше, чем Рогун. И тот факт, что Иран берет этот проект в свои руки, также подтолкнул Россию к активизации в Таджикистане. В результате появился второй проект ГЭС – Сангтуда 2. В этот период была идиллия в таджикско-иранских отношениях. С 2005 по 2013 г. президентом Ирана был Махмуд Ахмадинежад. В этот период была кульминация наших двусторонних отношений. Именно тогда даже говорили о возможностях и перспективах создания Организации персоязычных государств, куда должны были войти Иран, Таджикистан и Афганистан. И когда мы отмечали 20-летие независимости Таджикистана на центральной площади в Душанбе, вместе с нашими вооруженными силами также маршировал сводный иранский полк.
Однако в 2013 году к власти в Иране пришел Хасан Роухани, и его главная цель была не укрепление отношений, не только с Таджикистаном и странами Центральной Азии, а решение иранской ядерной программы. Тогда нужно было подписать соглашение «Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД)», поэтому он основное внимание обратил на Запад. Этот документ был подписан в 2015 году, и это был успех иранской дипломатии. Однако уже в 2018 году во время президентства Трампа США в одностороннем порядке вышли из соглашения. Уже после Роухани в Иране к власти пришел новый президент. И, как ни странно, когда в Иране у власти оказывается консерватор, у нас больше получается налаживать сотрудничество. И в прошлом году в августе в Иране президентом был избран Ибрагим Раис. И его первый зарубежный визит состоялся именно в Таджикистан, где он также принял участие на саммите ШОС в Душанбе 15–16 декабря прошлого года.
Вот это объективные причины усиления китайского влияния в Таджикистане и уменьшения влияния остальных.
А как сегодня идет сотрудничество с Китаем? Какие форматы предпочтительны для таджикских властей – двусторонний или все-таки делается больший акцент на многосторонний формат в рамках ШОС, или такого нового механизма как 5+1 с Китаем?
Политическое руководство Таджикистана использует все форматы сотрудничества с Китаем, как двусторонние, так и многосторонние. А формат 5+1 еще только формируется. Мы знаем, что Китай и Россия последними переходят на этот формат, который еще в 2004 году запустила Япония по отношению к пяти постсоветским странам Центральной Азии. Затем такие же форматы с Центральной Азией запустили ЕС, Южная Корея. И только перед пандемией Россия и Китай запустили этот механизм. Но формат 5+1 известен только среди экспертов, а широкая публика не осведомлена о нем.
Вместе с тем, со времени Ху Цзиньтао и саммита ШОС в Ташкенте многосторонний формат в наших отношениях доминировал. Осенью 2017 г. произошло очень интересное историческое событие. В тот год в китайском городе Сямынь был организован саммит БРИКС+. И вы знаете, хозяин саммита имеет право пригласить еще 5 стран по своему усмотрению в качестве гостей. На этот саммит был приглашен также таджикский лидер, наряду с президентами Мексики, Египта и других стран.
Здесь я хочу обратить внимание на то, что за 3–4 месяца до этого мероприятия в Китае был организован первый глобальный форум «Один пояс – один путь». К сожалению, на этот форум таджикское руководство не было приглашено. И мы тогда очень много писали. Я сам написал три–четыре статьи. Возрождение Великого шелкового пути невозможно без таджиков. Я всегда продвигаю такую мысль: шелк — это несомненно китайское изобретение. Но в развитии Шелкового пути наряду с китайцами также есть огромный вклад предков таджиков и предков тюркских народов, которые жили в Центральной Азии, иранцев, византийцев и других.
После этого политическое руководство Китая осознало свое упущение и пригласило президента Таджикистана на саммит БРИКС+. В рамках этого саммита были решены две стратегические задачи. Во-первых, два лидера Эмомали Рахмон и Си Цзиньпин подняли уровень двусторонних отношений до всеобъемлющего стратегического партнерства. Во-вторых, было принято решение о стыковке национальной стратегии развития Программы 2030 Таджикистана с китайской инициативой “Пояс и путь”. Другими словами, Таджикистан одним из первых поддержал китайский мегапроект “Пояс и путь”, и после Казахстана и России мы подписали соглашение о стыковке. После этого, после сентября 2017 года, наша экономика развивается с темпом роста более 7%. Это благодаря тому, что мы опираемся на китайский мегапроект “Пояс и путь”.
Спасибо. Давайте также поговорим про возможные сложности или проблемы в сотрудничестве с Китаем. Принято считать, что в отличие от западных стран, Китай не выдвигает никаких политических и иных требований для выделения инвестиций. Мы сегодня говорили о том, что Китай выделяет большие объемы инвестиций странам Центральной Азии. Как обстоят дела в реальности? Может ли Пекин в краткосрочной перспективе требовать большей лояльности к себе и к своей политике?
Я бы чуть-чуть переформатировал данный вопрос. В данном случае, на мой взгляд, больше подходит не лояльность, а полезность Таджикистана по отношению к Китаю или даже его незаменимость в вопросах безопасности. Что я имею в виду? Таджикистан очень полезен в ключевом вопросе, как обеспечение безопасности в одном из самых чувствительных участков. Вы знаете на самом юго-западном участке проходит таджикско-китайско-афгано-пакистанская граница. Мы взяли границу в свои руки с 2004 года и, благодаря самоотверженной службе таджикских пограничников и вооруженных сил, ни одна террористическая группа не могла пройти через таджикско-афганскую или таджикско-афганско-китайскую границу.
Здесь я хотел бы привести исторический аналог. Я сам примордиалист и обожаю такие конструкции. Давайте вернемся к историческому аналогу возрождения Великого шелкового пути. Непосредственная история Шелкового пути связана с попыткой воинственного императора Китая У Ди применять политику «Отсечь правую руку кочевников». Имелись в виду гунны или китайские сюнну. Тогда гунны вышли из непосредственного подчинения наших далеких предков – саков-кушан, китайское название которых юэчжи, и после вытеснения наших предков от Гансуйского коридора далеко на запад к Алтаю, через Джунгарские ворота, пришли примерно к долине реки Вахш. Рядом с современным Душанбе есть археологическое городище Шахринаб. [Это] было первое поселение, где их нашел инициатор политики «Отсечь правую руку кочевников».
Вы знаете, что Великая китайская стена построена, но никогда не выполняла свою роль. Потому что, когда осенью высыхали реки и появлялась брешь, летучая кавалерия гуннов и других кочевников быстро нападала. А китайская армия была многочисленной, но из-за отсутствия кавалерии не могла вовремя дать отпор. И основной удар приходился с западной части Великой китайской стены – это как раз Ганьсуйский коридор, который оставили наши предки. Примерно 2160 лет назад У Ди отправил автора политики «Отсечь правую руку гуннов» [Чжань Цяня]. Тогда верховная ставка кочевников была в Монголии, правое крыло было на западе и левое крыло было в Ляодун. Через 12 лет скитаний он [Чжань Цянь] нашел саков-кушан именно здесь, в верхних окраинах тогдашнего Греко-Бактрийского государства. Они отказались вернуться на свою историческую родину – Ганьсуйский коридор – и создать второй фронт против гуннов. Тогда на место сакой пришли согдийцы – 306 городов-оазисов тогдашнего Сиюй, это название нынешнего Синьцзяна (или я использую более географическое название Таримский бассейн). Именно согдийцы, другие наши предки, помогли китайцам в изгнании гуннов далеко на Северо-запад. Вы знаете, что через 300 лет Атилла появляется в современной Венгрии.
Теперь по прошествии более 2000 лет именно таджикские пограничники выполняют роль «Отсечения правой руки» современных представителей трех зол – экстремистов, террористов и сепаратистов. Если их центр раньше находился в Сирии и Ираке, то правое крыло находится в Афганистане, Пакистане, а левое в Чаде, Мали и, в целом, в Африке. То есть почти полтора миллиарда китайцев нуждаются в нашей помощи. Представьте себе, что еще до тайваньской проблемы, 3–4 года назад была попытка зонтичной революции в Гонконге. Тогда, если был бы второй очаг в Кашгаре, Аксу или в другом месте, это создало бы Китаю лишнюю головную боль. Поэтому именно в этом деле мы выполняем незаменимую роль.
Это очень интересные аналогии. Раз мы упомянули вопросы безопасности, в которых мы действительно наблюдаем тесное сотрудничество между Таджикистаном и Китаем, давайте также обсудим военное сотрудничество двух стран. Если вы говорите, что тесно взаимодействуете с Китаем и охраняете таджикско-афганскую и афгано-китайскую границу, то что насчет китайских военных баз в Таджикистане? Они действительно существуют? И в целом, можно ли в будущем ожидать, что Таджикистан вступит в какую-нибудь организацию под предводительством Китая именно в сфере безопасности?
Да, я знаком с исследованиями западного эксперта Рафаелло Пантуччи, который говорит об этих военных базах, которые, вроде бы, есть. Но я сам как председатель Шелкового пути – пути консолидации в июне этого года организовал 5-й по счету Караван мира и единства до перевала Кульма. Вы знаете, что это контрольно-пропускной пункт, автором которого я являюсь. Еще во время гражданской войны в 1994 г. я приложил усилия для строительства этого КПП. А в 2004 году мы открыли этот пункт. Вот по дороге к перевалу Кульма мы встречали китайцев, но китайцев, которые работали на горнодобывающих предприятиях. Не было военной базы и так далее. Я знаю, что они опираются на какие-то космические снимки. Мы знаем, что, кроме этого, в 2004 году, когда россияне уходили от наших границ, инфраструктура, в том числе заставы, здания были заброшены. И как раз в их восстановлении нам помогает Китай. Кроме этого, в рамках программы BOMCA также Европейский союз помогает нам. А также Россия помогает и США, которые вышли отсюда, они тоже помогают. Поэтому помощь китайцев заключается в обустройстве пограничных застав. Это есть. После прихода к власти Талибана было решено в Ишкашимском районе создать опорную базу не для китайских, а для таджикских вооруженных сил и правоохранительных органов. Именно в строительстве этих фортификационных и иных сооружений могут принимать участие китайские строители. Но китайских военных мы здесь видели только тогда, когда здесь проводились военные учения.
Смотрите, как сложилась ситуация. Сейчас мы на памирском направлении сотрудничаем именно с Китаем по усилению фортификационных сооружений пограничников. А на юго-западе мы сотрудничаем с Узбекистаном, который не является членом ОДКБ. Мы часто проводим совместные военные учения на территории Таджикистана и Узбекистана. А в центре государства находится инфраструктура ОДКБ. Мы сотрудничаем и с Ираном. В этом году у нас была договоренность по строительству заводов по производству беспилотников для мониторинга всего периметра государственной границы. Поэтому мы, оставаясь самым южным крылом ОДКБ, одновременно сотрудничаем не только с Китаем, но и с Узбекистаном, Ираном. Поэтому здесь не идет какой-то геополитический крен, а сохраняется геополитический баланс. А на юге вчера было [принято] большое решение таджикского правительства. Мы через территорию Афганистана отправляем более 500 тонн муки и другой гуманитарной помощи Пакистану, который пострадал от крупного наводнения. То есть мы предоставляем нашу территорию всемирным продовольственным организациям, ООН и другим, чтобы оказать помощь через сеть мостов в бассейне реки Пяндж. Хотя у нас есть некоторые разногласия с Талибан, но мы не препятствуем прохождению гуманитарной помощи. Кроме этого, несмотря на задолженность со стороны Афганистана, мы поставляем туда также и электроэнергию. Поэтому мы здесь не видим крен в какую-то сторону.
Статистические данные показывают, что госдолг Таджикистана перед Китаем не уменьшается. Это показатель уже составляет около 40% ВВП РТ. Как собираются власти решать эту проблему?
Если быть точнее, этот долг колеблется в пределах 38–39% к ВВП Таджикистана и не доходит до психологической отметки в 40%. Поэтому в последнее время политическое руководство страны переходит от льготных кредитов к получению безвозмездных грантов от китайской стороны.
Я опять вернусь к истории. Вы китаевед и тоже хорошо знаете, что китайская империя Хань имела традицию до 11% своих налогов в виде шелка и другого отправлять в Великую степь. Они самовольно отправляли 11% налогов, чтобы кочевники не нападали. Если они опаздывали хотя бы на 2–3 недели, то кочевники из Верховной ставки хана, шанюя или кагана [посылали] своего представителя и спрашивали: «Нужно ли отправить кавалерию для сбора урожая»? А какая кавалерия может собирать рис? То есть была такая завуалированная форма дипломатии. Поэтому никогда не было нападения с центра. А нападали всегда [со стороны] крыльев, особенно активно было правое крыло, которое освободилось от гансуйских (неразборчиво)…
Именно поэтому таджикские пограничники выступают твердым заслоном. Сложилось так, что во время независимости и Таджикистан, и Китай заинтересованы в территориальной целостности. И у них, и у нас есть некоторые проблемы, связанные с сепаратизмом и территориальной целостностью. Поэтому, как [только] мы взяли границу в свои руки, твердо держим ее на замке. Согласно этой традиции, мы не претендуем на 11%. Но мы думаем, что политическое руководство Китая очень хорошо оценивает то, что мы одними из первых признали инициативу “Пояс и путь” и обеспечиваем безопасность. Поэтому пока идет выделение грантов со стороны Китая, я думаю, надо это поддерживать. Политическое руководство двух стран должно поддерживать эту систему. Таджикская экономика небольшая, и для Китая выделение помощи и грантов не составит большого труда. Именно поэтому мы не пройдем психологическую отметку в 40%.
Конечно, мы тоже на это надеемся. У вас очень интересная интерпретация той ситуации, которая сейчас существует между Таджикистаном и Китаем и в целом между Китаем и странами Центральной Азии. Тем не менее мы периодически слышим о том, что у Китая есть определенные территориальные претензии к странам ЦА. В прошлом году даже были публикации в китайских СМИ о том, что некоторые территории современного Таджикистана — это исконно китайские земли. По этому поводу, насколько я знаю, таджикское правительство, МИД даже направляли ноту китайской стороне и требовали удалить эти статьи. Как такие сообщения могут повлиять на отношения двух стран? И в целом, в таджикском обществе есть ли синофобия, какие-то антикитайские настроения?
Несомненно, есть. Я не могу сказать, что у нас все прекрасно. С одной стороны, политическое руководство двух стран старается достичь более весомых достижений. Я лично тоже [придерживаюсь] этого направления. Но есть, естественно, проблемы и красные линии. Но я как специалист не очень тревожусь по поводу усиления китайского влияния в Таджикистане. Меня тревожит другой аспект, а именно коррупционные проявления в двусторонних таджикско-китайских экономических связях. Вы прекрасно знаете, что китайское руководство внутри страны жестко борется с проявлениями коррупции. Но, к сожалению, в китайских внешнеэкономических связях мы не видим такой же жесткости. Поэтому многие критикуют в реализации проекта “Пояс и путь” именно коррупционную составляющую. Поэтому, если китайское руководство после пандемии и ожидаемого 20-го съезда КПК традицию жесткой борьбы с коррупцией перенесет на внешнеэкономическое сотрудничество, это было бы великолепно. В таком случае Китай сразу освободился бы [от] очень большого количества критики по отношению к ним. Вы знаете, что самый известный случай — это порт Шри-Ланки. Меня волнует именно этот вопрос.
Я как специалист по Шелковому пути скажу, что мы не достигли еще того уровня, который у нас был в эпоху Тан. В эпоху династии Тан был лозунг Шелкового пути «Кони на севере, корабли на юге». Тогда в Центральной Азии был саманидский период, а в Китае был Тан. Это были 607–918 гг. После падения династии Тан пошли мощные степные кочевники. В том числе маньчжуры, которые не знакомы с традициями Шелкового пути, а на Западе, благодаря географическим открытиям, не Азия стала продолжением Европы, а океан стал продолжением Европы. То есть продолжением Великобритании является даже не Голландия, а Австралия, Новая Зеландия или Канада и так далее. С этого момента мировой баланс между сухопутными и морскими частями мировой торговли был нарушен. И до сих пор этот дисбаланс сохраняется.
На мой взгляд, инициатива председателя Китая “Пояс и путь”, десятилетие которой мы отмечаем в следующем году, — это благо. Потому что баланс в мировой торговле должен восстановиться. Потому что с момента, как были сделаны географические открытия, наши кони не охраняют караваны в Евразии, а мы воюем между собой. И даже сегодня мы видим, что творится в Восточной Европе. Поэтому мы в Таджикистане рады, что мы находимся в центре Центральной Азии, как и другие народы региона, которые не приняли Александра Македонского, пришедшего к нам с мечом. Вместо этого, мы приняли Чжан Цзяна, который к нам пришел не с мечом, а с куском шелка.
Мы знаем одновременно, что китайская традиционная политика или стратагемная дипломатия — это все связано с тем, что у них есть какие-то отголоски экспансионистской политики, возможно. Но я как специалист говорю, что Таримский бассейн, современный СУАР, был освоен как с востока китайцами, так и с запада нашими народами Центральной Азии.
А красная черта, как я сказал, – мы не должны выделять земельные участки китайским фермерам, когда земельных угодий не хватаем нашим.
Вы правильно сказали, 9 лет назад китайский руководитель у нас в Казахстане объявил эту инициативу. Она сначала называлась Экономический пояс Шелкового пути, потом была преобразована в грандиозный проект “Один пояс один пут”ь. Сегодня мы ожидаем новый визит Си Цзиньпина в Казахстан, и потом планируется участие на саммите ШОС. Какие у вас ожидания от этого визита? Может ли в условиях нарастания геополитического противостояния между Китаем, Россией и Западом Пекин предложить странам Центральной Азии какое-то новое видение? Вы как видный специалист по Шелковому пути можете ли предположить, что Китай предложит какое-то новое прочтение Шелкового пути? Может быть, снова будет сделан акцент на наземные транспортные коридоры между Китаем и Европой через территорию стран Центральной Азии. Какие-то отголоски этого мы уже видим. Это и железная дорога через Китай, Кыргызстан и Узбекистан дальше в Европу. Может быть, что-то еще? Какие у вас лично ожидания от этого нового визита?
Можно сказать, что это третий выход Китая на мировую арену. Это было во времена династии Хань и Тан. Даже во время династии Цин они хотели выйти, но посредством опиумной войны им не дали такой возможности. А сейчас как раз мы ожидаем третий выход на глобальную политику. К сожалению, данный выход Китая через мировые океаны не получается, потому что в прошлом году, когда был созван саммит ШОС в Душанбе, американцы, которые в августе прошлого года ушли из Афганистана, объявили о создании военно-политической коалиции AUKUS. Теперь они выдвигают вперед Австралию, которая через десятилетие своими атомными подводными лодками должна еще раз закрыть масштабный выход Китая на мировой океан. А выход через Китайско-пакистанский экономический коридор решает задачу только частично.
Поэтому я ожидаю такой проект железной дороги Сингапур-Сиань-Самарканд. Отсюда делится на две части: Самарканд-Санкт-Петербург-Стокгольм, а также Самарканд-Стамбул-Страсбург. А Каспийское море всегда делит маршруты на две части: север Каспия и юг. Поэтому я повторяюсь, когда Македонский пришел с мечом, мы в Центральной Азии, таджики и тюркские народы, воевали с ним более 2 лет. Тогда нигде такого сопротивления не было. В то же время мы хорошо приняли Чжан Цзяна. Поэтому в конце прошлого столетия на Западе говорили о столкновении цивилизаций, а Мухаммад Хатами предложил диалог цивилизаций. Поэтому мы ожидаем от Китая более серьезный миротворческий процесс. Хотя они пока не проявили свой голос для решения или умиротворения российско-украинского конфликта. Но мы ожидаем более серьезного участия Китая. Это не только двусторонний конфликт. Он влияет на весь мир. Были даже экспертные оценки, что более 400 млн человек будет страдать от голода, в основном, в Африке, именно из-за российско-украинского военного противоборства. Мы не можем это до сих пор назвать полномасштабной войной.
Не только мы в Центральной Азии, но и на Западе ожидали, когда же политическое руководство скажет что-то. Я думаю, что они должны что-то сказать. Хотя у меня здесь есть некоторые сомнения. Это связано с тем, что за 20 дней до начала так называемой «специальной военной операции», Путин был в гостях у Си Цзиньпина, и они подписали соглашение о международных отношениях нового типа. Но отношения нового типа не могут же быть в духе Клаузевица или Макиавелли. Поэтому должно быть что-то другое. Хотя это не Индия, у которой очень сильная философия ненасилия. Но на Востоке всегда есть какие-то свои неиспользованные ресурсы.
Поэтому есть сверхожидания от этого визита. Потому что 9 лет назад они пришли и говорили о экономическом Шелковом пути, и пошли многомиллиардные инвестиции. В основном, это был положительный шаг. В этом экономическом пути должно быть больше мира и так далее. Но здесь китайская дипломатия не получится, когда мудрая обезьяна наблюдает, как два тигра воюют. Именно поэтому у нас есть сверхожидания от этого визита. Не только у народов Центральной Азии, но и у всего мира. Он будет в Казахстане. А в Казахстане тоже сейчас очень щепетильная ситуация – как быть? С одной стороны, член ОДКБ, и тоже постсоветская республика. Кстати, после «специальной военной операции» России тоже не стоит говорить о постсоветском пространстве, потому что этой войной они разрушили эту целостность. То есть на наших глазах идет переформатирование всей существующей системы международных отношений. Поэтому Китай должен что-то сказать.
Интересный момент, как после войны в Украине изменилось отношение Таджикистана к России? Вы упомянули о термине постсоветское пространство. Появились ли какие-то опасения в отношении Москвы? Не будет ли это стремление дистанцироваться от Москвы еще больше толкать Таджикистан в объятия Китая?
Я во всех центральноазиатских, европейских, американских и других СМИ вижу, как пишут о том, что мы чуть ли не попали в объятия Китая. Но вы знаете, что у Китая есть своя внутренняя проблема – это СУАР. Там вопросы ассимиляции полностью не решены. Вопросы лагерей, трудовых лагерей – этот вопрос кровоточит. Я всегда обращаю внимание на историю как примордиалист. Так вот после того, как империя Тан пала и образовалась династия [Поздняя] Цзинь, и когда Сун ушли на юг, как раз там была дискуссия о том, нужно ли сохранить 16 пограничных округов, которые были у империи Цинь, или уйти. Хотя Китай претендует на великую социалистическую державу, у них есть своя ахиллесова пята. И их у Китая много. Кроме СУАР, сейчас расшатывают Тайвань. Мы знаем, что Тайвань — это очень специфичный район. В китайском понимании это внутреннее дело, китайская провинция, а некоторые говорят, что это отдельная нация и отдельная страна. То есть у них проблем хватает. И они не будут создавать новые проблемы. Хотя, если вы знаете китайские традиции, китайцы больше конфуцианцы, но у них есть в исторической памяти богиня запада Симань Му. Когда они усиливались, они всегда продвигались на запад. Это был Лобнор, Балхаш, и также они могут претендовать на Каспий. Но, с другой стороны, я думаю, что там хватает трезвых умов, которые скажут, что не нужно переходить Памир. Поэтому политическое руководство Китая достаточно умно, чтобы не создавать для себя на пустом месте еще одну проблему. Это первое.
Второе, – действительно жесткое российско-украинское военно-политическое и информационное противостояние разделило наше общество на насколько групп. Естественно – мы члены ОДКБ. В основном наши трудовые мигранты едут в Россию. Во многих аспектах мы до сих пор зависим от России. И даже гипотетическое поражение России может активизировать тот же Талибан, который мировое сообщество не признает, и мы выступаем одним из самых ярых и идеологических оппонентов. Естественно, мы не ожидаем крупного вторжения, потому что у нас достаточно сил и мы опираемся на Узбекистан, Иран и Китай, и других соседей по Центральной Азии. Если даже выбывает Россия.
С другой стороны, Украина, несмотря на все ярлыки, – защита собственной территории никогда не было преступлением. Это священное дело, священный долг каждой страны. Не могут какие-то нацисты или националисты взять в заложники население страны, которое составляет более 40 млн – одного из самых крупных стран не только в Восточной, но и всей Европы. Поэтому здесь очень много вопросов. Но Таджикистан не является такой крупной величиной, который может об этом говорить. Но как постсоветские республики мы ратуем за скорейшее урегулирование этого кризиса. Каким образом? Это должны решать Москва и Киев.
Практически, во всех странах Центральной Азии завершился или уже произошли процессы по смене власти, кроме Таджикистана. По всем сведениям, по всем прогнозам, в Таджикистане также ожидается транзит власти, и вероятнее всего власть будет передана по наследственному принципу. В связи с этим, вопрос, как новое поколение таджикских политиков, новая элита и сам Рустам Эмомали оценивают внешнеполитическое окружение? Какой ориентир может выбрать Таджикистан в ближайшее время? Будет ли сближение с Россией или с Китаем?
Давайте мы предположим теоретически, потому что это решение не зависит от нас, а зависит от политического руководства Таджикистана. Если произойдет, теоретически, смена власти, то это не приведет к кардинальным изменениям основного вектора внешней политики Таджикистана. Таджикистан вслед за Казахстаном принял такую концепцию открытых дверей и многовекторности. И эта политика показала свою жизнеспособность.
Я опять приведу пример. Когда в 2014 году впервые Си Цзиньпин совершил визит к нам в Таджикистан, его супруга Пэн Лиюань изъявила желание посмотреть традиционную таджикскую семью. Как раз накануне Рустам Эмомали женился, и было принято решение показать именно их семью. Именно тогда было знакомство Рустама Эмомали с Си Цзиньпином. С этого момента мы ожидаем, что между двумя лидерами Таджикистана и Китая сложатся дружеские доверительные отношения. И сегодня Рустам не является неизвестным человеком. Кроме этого, после того как он стал председателем Верхней палаты парламента, он совершил визит в Россию, Казахстан и другие соседние страны. Поэтому его знакомство с лидерами других стран уже произошло. Тем более, что год назад началось возрождение хороших таджикско-иранских отношений.
Мы не ожидаем серьезных изменений. Если даже изменения и будут, то это будет в рамках этого основного вектора внешней политики. Здесь первое — это тесное сотрудничество со всеми странами Центральной Азии. Это приоритет. Естественно, из крупных держав здесь идут Китай, Россия и США. США, хотя и ушли, но они оставили здесь нерешенные вопросы, поэтому они нам сильно помогают в охране таджикско-афганской границы. Мы не ожидаем каких-то резких поворотов в какую-то сторону. Внутри многовекторной политики могут появиться какие-то новые элементы, но основная внешнеполитическая ориентация, которая была заложена лидером нации Эмомали Рахмоном, сохранится.
