В этом эпизоде Руслан Изимов и эксперт из Узбекистана Гули Юлдашева обсуждают, какие альтернативные направления выбирает администрация Шавката Мирзиёева в сотрудничестве с Южной Азией. Какие эффективные коридоры в иранские и индийские порты существуют? Может ли Талибан обеспечить безопасность проектов и маршрутов на своей территории? Какова роль Ирана? Можно ли ожидать в долгосрочной перспективе существенное усиление роли Анкары в вопросах обеспечения безопасности в Узбекистане и шире в регионе?
Гули Юлдашева, доктор политических наук. Центр по вопросам новейшей истории Узбекистана при АН РУз. Профессор-исследователь международных отношений. Некоторые статьи читать здесь
Слушать на других платформах:
- https://chinaandeurasia.captivate.fm/
- https://pc.st/1596339880
- Spotify
- Amazon Music
- Apple
- Яндекс Музыка
Вопрос закрытой географии всегда был непреодолимым барьером для активной внешней торговли стран Центральной Азии. С войной в Украине этот вопрос еще более обострился, но также дает нам рациональные обоснования срочно искать альтернативные маршруты. Самыми привлекательными в этом отношении являются транспортные коридоры из Центральной Азии в Иран, Афганистан, Индию, Пакистан. Среди стран Центральной Азии особенно преуспела в этом направлении узбекская администрация Шавката Мирзиёева. В 2019 году Узбекистан вступил в Организацию тюркских государств в качестве полноправного члена и стал стремительно расширять связи с Турцией. Политика Узбекистана в Афганистане всегда отличалась прагматизмом. А с Ираном, Индией и Пакистаном Узбекистан осуществляет ряд важным транспортных проектов. Страны Центральной Азии, Турцию, Иран, Афганистан, Азербайджан и Пакистан объединяет Организация экономического сотрудничества (ЭКО), и узбекские аналитики говорят о перспективах активизации этой организации.
Какие эффективные коридоры в иранские и индийские порты существуют? Может ли Талибан обеспечить безопасность проектов и маршрутов на своей территории? Какова роль Ирана? Можно ли ожидать в долгосрочной перспективе существенное усиление роли Анкары в вопросах обеспечения безопасности в Узбекистане и шире в регионе?
Сегодня эти вопросы с нами обсуждает эксперт из Узбекистана Гули Юлдашева, старший научный сотрудник Координационно-методического центра по вопросам новейшей истории Узбекистана при Академии наук Республики Узбекистан.
Узбекистан долгое время развивался в некоторой изоляции от региона Центральной Азии. Но сейчас можно с уверенностью утверждать о том, что региональная политика для Ташкента приоритетна. Чем можно объяснить такую смену политических предпочтений?
Для понимания логики выстраивания наших политических подходов, целесообразно обратить внимание на такой апробированный временем и практикой международной жизни теоретический подход, как системный подход. Очень часто у нас упускают из вида его, отсюда иногда возникают недопонимание и изоляция. Если исходить из системного подхода, то мы должны учесть, конечно, в целом всю систему международных отношений, как единую систему с тесно взаимодействующими элементами. Мы говорим о специфических взаимосвязях между ними, о структуре и среде – если в какой-то части этой системы возникают какие-то проблемы, то это, естественно, будет отражаться на всей системе международных отношений. В этой связи иногда взгляды отдельных экспертов о том, что можно, к примеру, развиваться изолированно от других государств региона и сосредоточиться сугубо на внутренних проблемах, например, региона Центральной Азии, я лично считаю ошибочным. Так как нужно учитывать взаимосвязь в условиях глобализации всех государств как в политической и экономической, так и в социальной и культурной сферах. Исходя из такой теоретической предпосылки и строится в принципе вся внешнеполитическая стратегия Республики Узбекистан. С учетом этих двух моментов: системности международных связей и глобализации, что подтверждено международной практикой.
В одной из своих статей вы писали о перспективах сотрудничества Центральной Азии, Турции, Ирана, Афганистана, Азербайджана и Пакистана. С учетом вхождения данных государств в Организацию экономического сотрудничества (ЭКО), вы считаете, что активизация данной организации может помочь решению общерегиональных целей. Не могли бы вы прояснить этот аргумент и насколько он актуален сегодня?
Как показывает практика международных отношений, проблема безопасности сегодня носит всеобъемлющий характер. Она затрагивает всех участников системы международных отношений. В этом плане такая организация, как Организация Экономического Сотрудничества во главе с Ираном и Турцией представляется мне достаточно удачной для региона Центральной Азии. Именно в силу нашей историко-культурной, религиозной и экономической близости нам легче понять потребности друг друга. К тому же надо учитывать, что все государства, входящие в данную организацию, проходят переходный этап в своем развитии и сталкиваются с почти идентичными социально-экономическими проблемами, со схожими региональные вызовами и угрозами безопасности. Всё это нам очень понятно и близко, отсюда во многом и общность наших позиций.
На данном этапе, конечно, ЭКО не в состоянии возглавить весь региональный процесс с учётом того, что Иран в современном его состоянии пока не готов к этому: слишком сложная внутриполитическая и социально-экономическая ситуация в стране. В условиях пандемии в стране обострились все латентные, длительно текущие противоречия, идёт борьба за власть. Ведутся разговоры даже о возможности прихода нового лидера вместо аятоллы Хаменеи, а реформаторы откровенно говорят о том, что страна не сможет в ближайшем будущем выйти из этого кризиса. Более того, 52% населения, как показал опрос нидерландского института, выступают за тактику сопротивления властям. И более 60% поддерживают идею смены режима. Пока неясно к чему это может сегодня привести. Следует учитывать и то, что ирано-американские переговоры по ядерной программе ещё далеко не урегулированы и непонятно, чем это всё обернётся. Но с другой стороны, и оставить Иран, изолировать его от регионального процесса тоже нельзя. Это может привести к созданию ещё одного нового очага нестабильности вкупе с сегодняшними горячими точками – Украина, Сирия, Афганистан. В этом случае Иран с более чем восьмидесятимиллионным населением, конечно, будет представлять существенную угрозу и вызовы региональной безопасности.
Поэтому я придерживаюсь того, что здесь целесообразнее применять политику soft power, то есть политику “мягкой силы”, “мягкой дипломатии” и политику вовлечения, инклюзивности, в целом региональной инклюзивности. В этом плане мне кажется, у Турции больше преимуществ. На данном этапе её экономика намного устойчивее, в политическом плане она более стабильна. И, как показывают последние события, она уже заключила с нашей страной новые соглашения, договора и вышла на новый уровень всеобъемлющего стратегического партнёрства. Поэтому эти два государства – Иран и Турция, взаимодополняя друг друга и усиливая это партнёрство с остальными членами ЭКО, могли бы стать очень полезным и эффективным инструментом для урегулирования текущих проблем в региональной сфере.
Поскольку вы затронули тему Ирана и Турции, я предлагаю немного поподробнее поговорить о стратегии этих региональных держав в Центральной Азии. Сегодня много вспоминают Иран – сравнивают, например, санкции, наложенные на Иран и на Россию. Снятие санкций с Ирана остается самым выгодным для нас направлением. Расскажите в этой связи о роли блокированного и разблокированного Ирана для Центральной Азии. Какие перспективы может открыть для нас частичное или полное снятие санкций с Ирана и какую стратегию Иран в целом проводит в Центральной Азии?
Известно, что Исламская Республика Иран открыто поддержала Россию в конфликте её с Украиной, и надеется на создание таким союзом некоего противовеса Соединённым Штатам. Разумеется, Иран может быть нашим стратегическим партнером и весьма успешно помогать в вопросах урегулирования ситуации в Афганистане. Как показал весь тридцатилетний опыт нашей независимости, ни одна проблема Афганистана не может быть полностью урегулирована без участия Ирана, поскольку на территории Афганистана живёт примерно 15% шиитской диаспоры и Иран тесно граничит с Афганистаном. Несмотря на все вызовы и угрозы Ирану со стороны Афганистана, Иран очень заинтересован использовать территорию Афганистана как выход в Центральную Азию.
Одним из очень успешных, перспективных инструментов для реализации такого плана, выгодного и самим республикам Центральной Азии, была бы реализация проекта Чабахар, то есть транспортного проекта через порт Чабахар, который связал бы нас с регионом Персидского залива и далее с регионом Азиатско-Тихоокеанского региона и со странами Европы. Но разработка проекта Чабахар носит длительный характер. Основным спонсором здесь выступает Индия. Однако Индия недостаточно инвестировала – сказывался эффект американских санкций в отношении Ирана. Поэтому на сегодняшний день, со стороны Индии было инвестировано всего 500 миллионов долларов. Хотя в последнее время Индия активизировалась в этом направлении. Поэтому я считаю, что независимо от снятия санкций, этот проект будет постепенно реализован. Почему? Здесь нужно учесть ещё другой момент.
В частности, все государства Центральной Азии будут заинтересованы получить выход к мировым рынкам через территорию стабилизированного Афганистана. К примеру, нам выгодна и реализация другого маршрута через территорию Пакистана – к портам Гвадар и Карачи. Поэтому Узбекистан сейчас разрабатывает этот проект с Пакистаном. Одним из минусов здесь является, на мой взгляд, всё-таки то, что Пакистан очень тесно взаимосвязан с талибами. Известно, что талибы появились именно на территории Пакистана, они получали обучение в медресе Пакистана. Но на каком-то этапе между ними произошёл конфликт. Пакистан сегодня испытывает проблемы в своем взаимодействии с новым правительством талибов в Афганистане. Между ними возникает очень много разногласий, включая и по линии Дюранда, по другим вопросам. В этом плане Пакистан сегодня испытывает большие проблемы в области безопасности, и он нуждается в международной поддержке.
В этих условиях складываются очень благоприятные, на мой взгляд, условия для нахождения какого-то баланса интересов между Пакистаном и Индией. Пакистан даже выражает готовность сотрудничать с Индией. Об этом можно судить, в частности, по тому факту, что недавно через территорию Пакистана и Афганистана в Узбекистан проследовал первый транспортный груз из Мумбая. То есть обе стороны проявляют готовность к сотрудничеству в этом направлении, идут первые подвижки. При этом, конечно, индоспонсируемый проект Чабахар и пакистано-китайский коридор через порт Гвадар, остаются конкурентами. Но любопытно то, что Китай, видимо, хочет получить здесь как можно больше выгоды для себя и не против участия в деятельности порта Чабахар. Поэтому я думаю, оба эти проекта вполне перспективны и реальны, но предпочтение я все же отдаю порту Чабахар. Тут, на мой взгляд, сказывается большая экономичность и дешевизна проекта, плюс то, что Иран и Индия – более стабильные государства по сравнению с Пакистаном, который тесно связан с афганскими талибами и другими радикальными движениями. При все этом, можно вполне успешно сотрудничать при условии успешного сбалансированного взаимодействия и урегулирования конфликтов в рамках ШОС, в рамках ЭКО и других региональных структур, эти проекты вполне реалистичны. Именно над этими проектами и идёт сейчас работа. Независимо от того, снимут санкции или нет, работа над этими проектами будет продвигаться. В случае внезапного снятия санкций реализация порта Чабахар даже ускорится. Мне кажется, для Запада этот проект более благоприятен.
Хорошо, спасибо. Мы знаем, что в последние 5-6 лет, но особенно после прихода Мирзиёева к власти в Узбекистане, Ташкент очень активно разрабатывает наземные коридоры по выходу к морям. Это, в первую очередь то, что вы сейчас уже упомянули – южные маршруты, так называемая связь между Центральной и Южной Азией. Вы упомянули порт Чабахар, что это один из перспективных проектов. Вы не могли бы ещё рассказать, какие ещё коридоры рассматриваются в южном направлении? И как они будут проходить? Например, при обсуждении любых проектов в южном направлении, в Южную Азию всегда барьером являлся Афганистан. Как там меняется сегодня ситуация? Какие переговоры уже идут, какие результаты есть, например, с правительством Талибана и может ли Талибан в целом обеспечить безопасность проектов и маршрутов на своей территории?
Спасибо, интересный вопрос. Да, конечно, есть ещё несколько других вариантов. В первую очередь надо упомянуть то, что порт Чабахар может служить основой, фундаментом для другого проекта Север-Юг, куда могут быть вовлечены Россия, Индия и другие евразийские государства. Это один из успешных перспективных коридоров, в реализации которого заинтересованы фактически все государства региона. Другой коридор сейчас строится в сторону порта Гвадар, в частности, совместно с Узбекистаном в этом направлении ведётся строительство железной дороги Термез-Мазар-и-Шариф-Кабул-Пешавар. Есть коридор и через территорию Азербайджана. Узбекистан очень заинтересован в реализации, например, железнодорожного сообщения Баку-Тбилиси-Карс. Последний в свою очередь, способен активизировать вопрос реализации транспортного коридора Китай-Кыргызстан-Узбекистан-Туркменистан, что позволит соединить оба маршрута в единую транспортную сеть. Как Азербайджан, так и Узбекистан, включая Россию и другие евразийские государства, очень заинтересованы в осуществлении таких проектов, поскольку эти коридоры могут соединить нас со многими мировыми рынками Азии и Европы. Транзит грузов через порт Чабахар можно осуществить по маршруту Ташкент-Мары-Серахс-Мешхед-Бафк-Чабахар и далее морским транспортом в страны Юго-Восточной Азии и Персидского Залива.
Естественно, все эти трансафганские проекты достаточно сложно осуществлять в условиях нестабильности Афганистана, но и здесь есть небольшие, как бы сказать, сигналы. Это даже не позитивные тенденции – для этого они ещё не достаточно консолидированы, чтобы делать глубокие выводы. Но на днях Министерство иностранных дел Афганистана распространило заявление, в котором вновь гарантировало, что с территории страны не будет исходить угроз, в том числе соседним странам. По мнению спецпредставителя президента Узбекистана по Афганистану Исматуллы Иргашева, это очень позитивный сигнал, и если нынешний режим сумеет сдержать свое обещание, то это может способствовать легитимизации нового режима. Другим позитивным сигналом со стороны режима талибов было то, что они недавно провозгласили запрет на производство наркотиков на территории Афганистана. Если эти обещания будут действительно претворены в жизнь, то это, конечно, ускорит легитимизацию нынешнего афганского правительства.
Я бы добавила здесь ещё то, что афганским талибам также необходимо урегулировать свои разногласия с пакистанским правительством. Как я уже сказала, как по линии Дюранда, так и по другим проблемам, по которым у них сейчас складывается позиция, отличная от позиции Пакистана. На деле Пакистан, в прошлом помогая прийти к власти талибам, сегодня испытывает проблемы во взаимоотношениях с ними, хотя и продолжает их поддерживать. Афганские талибы подали явные знаки о том, что у них свои собственные интересы, касающееся только территории Афганистана. Тем более что сторонники Техрик-и-Талибан, пакистанской радикальной организации, были вынуждены под давлением пакистанского правительства перейти на территорию Афганистана и пользуются там поддержкой, что тоже является одним из предметов разногласий. Думаю, в любом случае нам необходимо принять де-факто существование талибов как данность – использованием военной силы их истребить невозможно. Это было многократно продемонстрировано самой, более чем тридцатилетней историей сосуществования с Афганистаном. Силой здесь ничего не добиться, остается только язык дипломатии и переговоров, и активное использование инструментов мягкой дипломатии, то есть оказание помощи талибам в области экономики, в социальной сфере, что и делает сегодня узбекское правительство.
В прошлом году, например, мы два раза отправили гуманитарную помощь Афганистану, мы помогаем им в строительстве железных дорог, в строительстве ЛЭП-500 «Сурхан — Пули-Хумри», в вопросах подготовки и переподготовки кадров на территории Узбекистана в городе Термез. В Узбекистане обучаются порядка 300 афганских студентов. Помогаем также в строительстве, то есть совершенствовании международного аэропорта Мазари-Шариф, покрываем потребности страны в энергоресурсах – более чем 28% импорта электроэнергии Афганистана поступает из Узбекистана. Разумеется, данный процесс будет носить длительный характер. Надеемся, что постепенно мы сможем, по крайней мере, в какой-то степени модернизировать нынешнее правительство талибов. Тем более что надо учитывать, на мой взгляд, ещё другой момент: элита Афганистана, ее основная часть, получила образование на Западе. Она очень вестернизирована, имеет неплохое образование, и сегодня, если мы будем настойчивы в вопросах её вовлечения, исполнения обещаний талибов в вопросах реального формирования инклюзивного правительства и, соответственно, привлечения данной части афганской элиты, то это также существенно помогло было продвинуться в деле стабилизации Афганистана.
Следует учесть и тот момент, что в Афганистане общество достаточно гетерогенное. Разные слои населения придерживаются различных взглядов на политику правительства, население в массе своей относится скептически к политике правительства Афганистана, что служит сигналом для талибов – в случае, если они не удовлетворят запросы и потребности своего населения, у них может не оказаться никаких перспектив в собственной стране. В совокупности все эти моменты будут оказывать позитивное влияние на трансформацию нынешнего режима талибов. Но, повторяю, это будет длительный процесс.
Спасибо, очень интересно насчет нынешнего состояния в Афганистане. Разрешите небольшое дополнение, буквально коротко, идет ли речь о том, чтобы в ближайшем времени признать талибов, то есть официально признать талибов как официальную власть в Афганистане? Я имею в виду в Узбекистане.
Нет, не думаю, что мы в ближайшее время готовы признать правительство талибов в Афганистане. Мы настаиваем на выполнении общепризнанных требований к талибам и будем действовать в соответствии с требованиями ООН к правительству Талибан. Главное для нас, чтобы было сформировано широкоформатное, коалиционное, инклюзивное правительство с учётом всех слоёв населения, заинтересованных принимать участие в управлении государством, и с учётом интересов и прав всех групп и слоев населения Афганистана, включая женщин и молодёжь. Пока эти моменты не будут приняты и де факто воплощены в действии, мы, конечно, официально не будем признавать правительство Талибан. В то же время и отказываться от гуманитарного партнёрства с ними не станем, поскольку коллапс на территории Афганистана и гуманитарный хаос не соответствует интересам безопасности не только Узбекистана, но и всего региона Центральной Азии, думаю. В этом, мне кажется, общность наших позиций. Достаточно упомянуть, что как Казахстан, так и все остальные государства, даже Таджикистан, который имеет свою позицию по Афганистану, продолжают политику экономического партнёрства с Афганистаном даже в нынешних условиях. Хотя и в ограниченном формате.
Полностью с вами согласен. Что насчёт роли Турции в Центральной Азии? В 2019 году Мирзиёев пошел на такой важный шаг и вступил в Организацию тюркских государств в качестве полноправного члена. Мы видим, как стремительно расширяется связи Турции со странами региона, в первую очередь с Узбекистаном. Кстати, вот недавно прошел визит Эрдогана в Узбекистан. Какие соглашения были достигнуты в ходе этого визита? И в целом как меняется региональная политика Турции в Центральной Азии?
Начнем с того, что Турция – третий торговый партнер Узбекистана вслед за Китаем, Россией и Казахстаном, что само по себе говорит о роли и значении данного государства. Ее товарооборот с нами составляет 6% всего товарооборота Узбекистана. Здесь, естественно, сказывается историко-культурная, религиозная близость, географическое соседство двух стран. Для Турции Узбекистан – Ота Юртым, то есть Родина, откуда они в принципе вышли, поэтому я считаю наше сближение объективным процессом. Были, конечно, проблемы в период Каримова, но они приняты во внимание турецким правительством, были предприняты ответные меры по их урегулированию. Поэтому уже при администрации Мирзиёева произошел очень существенный сдвиг в сторону Турции. В 2019 году президент Ш.Мирзиеев предпринял важный шаг, содействуя вступлению Республики Узбекистан в Организацию тюркских государств в качестве полноправного члена. На данном этапе Турция, как я уже сказала, занимает, возможно, более важное место по сравнению с Ираном и не случайно Турция возведена в ранг всеобъемлющего стратегического партнёра Узбекистана. По итогам недавнего визита президента Эрдогана (кстати, он запустил переговоры между Россией и Украиной и на другой же день прилетел в Ташкент, что само по себе свидетельствует об его отношении к Узбекистану) подписано 10 документов, в том числе соглашения о преференциальной торговле, сотрудничестве в оборонной сфере и передаче осужденных. С помощью Турции Узбекистан запустил теплоэлектростанцию в Ташкентской области, начата схожая теплоэлектростанция в Сырдарье. Заключены в том числе договора во многих сферах, включая сферу торговли, экономики, инвестиций, транспорта, текстильной промышленности, энергетики, сельского хозяйства, здравоохранения, культурно-гуманитарных объектов и т.п. Не менее важным является то, что Турция для нас один из военно-политических партнёров. Турция берётся помочь нам в вопросах урегулирования проблем безопасности, что немаловажно в нынешних условиях. Объем двустороннего товарооборота, если говорить в цифрах, сегодня превысил 3,6 миллиардов долларов, увеличившись на 72%. Стороны нацелены в течение года довести этот показатель до 5 миллиардов долларов, а затем и до 10 миллиардов долларов. Более того, президент Турции объявил о создании нового турецкого университета в Ташкенте. В дополнение, хочу отметить рост трудовой миграции из Узбекистана в Турцию. Сегодня, особенно в условиях санкций против России, изменяется направление потоков трудовой миграции, огромное количество трудовых мигрантов направляется в Турцию, где они могут свободно пользоваться льготами и зарабатывать себе на жизнь.
Вы только что упомянули о том, что Узбекистан и Турция заключили ряд соглашений, в том числе и в военной сфере, однако детали этого соглашения не разглашаются. Речь, скорее всего, может идти о поставках турецкого вооружения в Узбекистан. Вот в этом плане, о чем могут свидетельствовать или сигнализировать подобные решения Ташкента и Анкары? Можно ли в долгосрочной перспективе ожидать существенного усиления роли Анкары в вопросах обеспечения безопасности в Центральной Азии?
Мне кажется, да, возможно, не исключаю, во всяком случае. Если учитывать тенденции сегодняшнего дня, кризис России с Украиной будет длиться ещё долго, процесс его урегулирования, очевидно, затянется. Во-первых, это будет влиять на экономику нашей страны, на проблемы региональной безопасности. С другой стороны, Китай тоже находится сегодня в двойственном положении. Несмотря на то, что он официально продекларировал свою поддержку России, у Китая есть собственные интересы в регионе. В этом плане Турция представляет для нас прекрасную альтернативу. И с учётом того, что Турция активизировала свою деятельность на территории Афганистана и вовлечена в ряд проектов на территории Афганистана, в том числе даже в совершенствование аэропорта в Афганистане. Но говорить, конечно, о деталях я не могу, поскольку детали военно-политического соглашения в прессе не разглашаются. Остается предположить, что немаловажное значение при этом имеет фактор Афганистана и проблема российского-украинского конфликта.
Как раз с учетом этой ситуации, которая сегодня складывается вокруг стран Центральной Азии и вокруг украинского кризиса, как вы думаете, как мы можем усилить региональную интеграцию в Центральной Азии? Какую политику проводит сегодня Ташкент? Вам не кажется, что процесс так называемого сближения на региональном уровне несколько замедлился? Мы не достигли каких-то пределов? И какие наиболее серьезные препятствия на данный момент, на ваш взгляд?
В принципе я уже писала на эту тему, опубликовала статью «Взаимодействие регионализма и глобализма: пример Центральной Азии». В ней я говорила о возникновении нового регионализма. Я считаю, что эта тенденция сохраняет свою силу и имеет под собой серьезную почву, имеет право на существование. Регион Центральной Азии, несмотря на какие-то внутренние разногласия, плюрализм мнений – кто-то согласен с региональной интеграцией, а кто-то не согласен – де-факто уже развивается в сторону регионализации. И основными локомотивами в развитии данного регионализма выступают Казахстан и Узбекистан, как два крупнейших государства региона Центральной Азии. От того, как они будут выстраивать свои взаимоотношения, как успешно будут сотрудничать, и будет в целом формироваться процесс регионализма в Центральной Азии. Думаю, это вполне объективный процесс, поскольку в нынешних условиях с учетом тех глобальных вызовов, с которыми мы сталкиваемся – наркотрафик, нелегальная миграция, рост различных террористических организаций по соседству в Афганистане – у государств Центральной Азии нет другой альтернативы, как сотрудничать вместе, чтобы выжить и выстоять в такой сложной, турбулентной ситуации. В частности, об этом говорит партнерство Таджикистана с Афганистаном и Узбекистаном, несмотря на наличие между ними определенных разногласий. Все ЦА государства сотрудничают по ключевым вопросам безопасности и экономики. К тому же в последние годы Узбекистан достаточно успешно урегулировал и продолжает урегулировать трансграничные проблемы с соседними государствами.
Среди препятствий региональному процессу следует отметить такие долгосрочные кризисы, как афганская нестабильность, затянувшийся ирано-американский конфликт, что исключает урегулирование ядерной проблемы Ирана, и текущий российско-украинский конфликт. К этому можно добавить, и проблемы переходного плана государств ЦА, разноголосицу и плюрализм мнений в регионе. В совокупности это немного тормозит процесс регионализма, но полностью остановить его не может. Все государства Центральной Азии входят в идентичные международные структуры и региональные организации, все сотрудничают, как на двустороннем, так и на многостороннем уровне.
Спасибо, если позволите такое дополнение, такой вопрос задать. Сейчас действительно Центральная Азия находится в таком сложном положении. Так или иначе нам приходится выбирать несколько стран. Уже находятся в составе Евразийского экономического союза и вместе с Россией развивают экономику Казахстан и Кыргызстан. В то же время Таджикистан, Узбекистан, Туркменистан остаются вне Евразийского союза, Узбекистан не входит в ОДКБ. При этом вот хотелось бы узнать, особенно вот на фоне войны России в Украине, в каком направлении будет двигаться Узбекистан дальше? Подводя итоги нашего сегодняшнего обсуждения, можно ли говорить о том, что фокус внешнеполитической ориентации целом Узбекистана он будет смещаться в сторону Южной Азии и Турции?
Совершенно правы, я считаю, что, конечно, российский вектор будет оставаться в силе, с ЕвразЭС мы можем сотрудничать, и продолжать наше экономическое партнёрство. Однако основное внимание будет уделяться азиатскому направлению, точнее – турецкому направлению, в долгосрочном плане это может быть ЭКО (Экономическая организация сотрудничества), хотя на данном этапе, как я сказала, доминирует Турция. Это более реальный вариант. Со всех сторон. Тем более что и Россия, и другие региональные государства в принципе не противостоят такому направлению. Их интересы не противоречат такой тенденции.
Да, интересное мнение на самом деле, потому что мы очень редко говорим о таких новых идеях. Это вроде бы старое направление, тесные культурно-гуманитарные, языковые связи. В целом в истории всегда близки были, но мы редко говорим о том, что мы сейчас будем постепенно переориентироваться. А позвольте ещё один вопрос, как вы думаете, насколько вероятно объединение усилий, скажем так, подсанкционных стран? Например, Иран уже давно находится под санкциями США и Запада. Россия сейчас под массированными западными санкциями. Ну и Китай в конце 80 годов прошлого века также имеет опыт развития своей экономики, своих внешних связей в условиях санкций. Могут ли эти страны объединять усилия или, скажем так, тот же Тегеран будет стремиться дистанцироваться от санкционных России и Китая?
Тегеран в лице России видит своего стратегического партнёра. И они неоднократно об этом заявляли. Недавно лидеры Ирана приезжали в Москву и официально заявляли о поддержке политики Москвы по украинскому вопросу. Официально Россия для них — это противовес политики США. Что касается Китая, то Китай один из крупнейших инвесторов в экономику Ирана, к тому же военно-политический и стратегический партнёр Ирана. Поэтому эти направления останутся актуальными для Ирана. Совместно с Россией и Китаем они продолжат сотрудничество с Республикой Узбекистан и другими государствами Центральной Азии. Думаю, именно в этом они и видят выход из санкционной политики. Естественно, они будут искать обходные пути, может быть, где это возможно, использовать другую валюту, не доллар США, чтобы преодолеть санкции. Тем более, что каждое из этих государств обладает огромными ресурсами, экономическими, военно-политическими и техническими, инвестиционными, так что выход в принципе при сбалансированном и взаимовыгодном партнерстве возможен даже в условиях санкций. Не знаю, однако, насколько это будет эффективно, потому что у Китая свои собственные интересы, как я сказала. Недавно я читала мнение российских экспертов, они заявляли о том, что Китай, возможно, ведет двойную игру. Сейчас очень трудно сказать, чем это всё закончится, Китай тесно взаимосвязан с экономикой Запада и в первую очередь с США. И полностью портить отношения с Западом, думаю, Пекин не будет – есть предел, красная черта, которую они переступать не будут в своих отношениях. Также, как и Соединённые Штаты не хотели бы, конечно, переступать красную черту в отношениях с Россией. Но пока трудно прогнозировать, чем это всё закончится. Стороны ищут баланс, идет поиск компромиссов. Поскольку это глобальные державы, от их позиции зависит многое.
