В этом эпизоде Руслан Изимов и эксперт из Таджикистана Шерали Ризоен обсуждают, как Таджикистан ведет свою внешнюю политику. Как строятся отношения с талибами? К каким последствиям привел уход США и приход талибов в экономике и региональной торговле? И будут ли в Душанбе активнее поддерживать центральноазиатскую интеграцию после конфликта с Кыргызстаном?
Подкаст можно слушать на:
https://chinaandeurasia.captivate.fm/
Полный транскрипт
Эпизод 12
Руслан Изимов:
Добро пожаловать в подкаст – “Китай, Евразия и все остальные” – Подкаст о “Поясе и Пути”, больших играх и другой геополитике.
Я – ведущий Руслан Изимов.
В какую сторону движется Таджикистан во внешней политике? Несмотря на тревожные прогнозы в августе прошлого года, когда США выводили свои войска из Афганистана, и казалось, оставили Таджикистан и всю Центральную Азию с угрозами перетекающего радикализма, Душанбе сохраняет стабильность в стране и продолжает сравнительно уверенно вести внешнюю политику, не поддаваясь ни на западную критику, ни на угрозы талибов, ни на уговоры Москвы вступить в ЕАЭС. Внутри страны Рахмон так же, как когда-то в Казахстане, выстраивает жесткую вертикаль власти. Но пока она, кажется, прочно опирается на поддержку элит и наличие безусловного наследника. В вопросах безопасности Душанбе так же, как и Казахстан, в первую очередь, опирается на ОДКБ. Но в отличие от Казахстана, в Таджикистане в вопросах безопасности большое влияние приобретает Китай.
При этом Рахмон сильно поднял свой международный авторитет, выступая как почти единственный противник талибов в регионе.
Как Таджикистан ведет свою внешнюю политику? Как строятся отношения с талибами? К каким последствиям привел уход США и приход талибов в экономике и региональной торговле? И, наконец, будут ли в Душанбе активнее поддерживать центральноазиатскую интеграцию после конфликта с Кыргызстаном?
Эти вопросы мы сегодня будем обсуждать с экспертом из Таджикистана Шерали Ризоеном.
Шерали Ризоен
Шерали Ризоен, кандидат политических наук, независимый исследователь. Имею опыт работы в государственном аналитическом ведомстве и университетах, недавно закончил пост докторантуру Национальной Академии наук Таджикистана.
Руслан Изимов
Как вы оцениваете ситуацию в Афганистане, и особенно на сопредельных территориях? Есть ли вероятность нового витка обострения ситуации? Улучшаются или ухудшаются отношения с Талибаном, отражается ли это на торговле, экономике и в других сферах?
Шерали Ризоен
Что касается позиции Таджикистана по Талибану, мы неоднократно об этом писали, что наша позиция последовательна и не меняется с 1996 года. Когда первый раз талибы захватили власть в Афганистане, Таджикистан последовательно не признавал их власть и неоднократно выступал с инициативами о том, что подобная террористическая организация, которая охватила тогда двадцатимиллионное население Афганистана, может создать очень большие угрозы и потенциальные вызовы для всего международного сообщества. Еще в конце девяностых Эмомали Рахмон предлагал сформировать пояс безопасности вокруг границ Афганистана, учитывая то, что там сложилось и происходит сегодня, сформировать единую инициативу по борьбе с терроризмом. Но к большому сожалению, тогда международное сообщество не прислушалось. В результате мы видели, что после известных событий сентября 2001 года в Афганистане начали глобальную антитеррористическую кампанию.
На сегодня (02.02.2022) министр иностранных дел Таджикистана на пресс-конференции сказал, что Таджикистан не признает власть Талибана и поступательно будет требовать, чтобы они выполняли то, что сегодня предлагается со стороны мирового сообщества. То есть это реальное создание инклюзивного правительства, уважение прав и свобод всех людей, которые там живут, и особенно женщин. И тот дискурс, который был запущен в августе 2021 году (то, что вы отметили), он остается в силе.
Что касается ситуации в северных провинциях Афганистана, то тут очень сложно судить, потому что мы видим, весь периметр границ с Таджикистаном контролируется боевиками Талибана.
По поводу ситуации с беженцами. Еще несколько месяцев назад, когда значительная часть людей хотела переселиться в Таджикистан в качестве беженцев в октябре-ноябре 2021 г., они пришли на территорию Ишкашим, афганской провинции Бадахшан, то боевики Талибана не позволили им это сделать, убили одного человека и избили пожилого проводника. Если в 2020 году число беженцев было 2–3 тысячи человек, то по последним заявлениям госорганов Таджикистана, их число превышает 15 тыс. То есть за 2021 год рост составил в пять раз. Если бы граница Таджикистана была открытой и был бы коридор, то я думаю, что количество желающих покинуть Афганистан было бы намного больше.
Касательно торгово-экономических связей, у меня нет данных, поскольку по этой теме нет открытых сведений.
Сегодня о возможном ухудшении ситуации в Афганистане не говорит только ленивый. Очевидно, что весной, с развитием кризисной ситуации, опять-таки должно начаться серьезное кровопролитие, поскольку для этого существует несколько факторов. Первый фактор – уже очевидно, что внутри Талибана не все так гладко, как казалось. Возможно, что будут внутриструктурные разборки между различными группировками Талибана. Одними из таких примеров могут быть события в провинции Фарьяб, когда сами талибы арестовали своих же видных деятелей на местах по различным обвинениям. Тогда люди вышли на протест. Как эта ситуация была урегулирована – сложно сказать. Второй фактор — это то, что мы неоднократно фиксировали в СМИ: активизация различных групп ИГИЛ на территории Афганистана. Очевидно, что ИГИЛ все еще не показал весь свой потенциал. С началом весны они могут начать войну против всех, кто недоволен их пребыванием в Афганистане. Возможно, что будут боевые столкновения между боевиками Талибана и ИГИЛ. Третий момент, безусловно, касается деятельности Фронта национального сопротивления под руководством Ахмад Масуда, который ведет активную внешнеполитическую деятельность. Они проводят встречи с деятелями из западных стран. Были встречи в Иране. Есть некоторые сведения о том, что также прошла встреча в Москве, по результатам которой сторонами в информационном пространстве Афганистана был распространен протокол, который якобы был подписан Барадаром и Масудом, где Масуду и другому руководителю из ФНС были предоставлены государственные посты в Афганистане. Хотя представители ФНС заявили, что это все фейк. То есть все в ожидании того, что может начаться летом и очевидно, что как внешние акторы, так и ключевые силы внутри афганского процесса, готовятся к этому.
Если сравнивать с тем, что было в 2021 году, например, московский формат в апреле, когда предлагалось три подхода: формирование инклюзивного правительства, отказ от возрождения Эмирата и то, что талибы не начнут наступательную кампанию в весенне-летний период. Тогда талибы на эти условия не согласились. Но после того, как талибы захватили власть, все три эти компонента они не выполнили. Сегодня ситуация внутри Афганистана такова, что очень трудно прогнозировать, что будет дальше: может произойти что-то непредсказуемое или сохранится статус-кво. Любой эксперт, который дает прогнозы по Афганистану, ставит свою компетентность под вопрос.
Руслан Изимов
А как складываются отношения Таджикистана со странами Запада, в первую очередь, с США, особенно после августа 2021 года? Есть ли критика политики и курса Душанбе со стороны США или есть какая-то поддержка политики неприятия талибов?
Шерали Ризоен
Здесь сложно судить, поскольку я не зафиксировал то, что нас критиковали. Наоборот, еще в августе, когда еще многие страны не понимали, что происходит в Афганистане, наш президент заявил, что Таджикистан не будет принимать власть талибов. После этого состоялся телефонный разговор с президентом Франции. В последующем состоялась поездка в Париж. Когда многие страны не понимали и не оговаривали свою позицию по ситуации в Афганистане, Таджикистан дал ясно понять, что его позиция, которая была в 1996 году, не меняется, и страна будет ее придерживаться.
Какой-либо критики в адрес Таджикистана со стороны США и западных стран я не заметил. По сути, повода для критики не было. То, что Таджикистан ранее говорил, то и выполнялось. Что касается в целом восприятия политики, то тут сложно сказать. То, что мы не отдаем часть военной техники, которую привезли летчики из Афганистана, связано с тем, что мы не желаем, чтобы эта техника попала в руки Талибана. В этом же не заинтересованы и США, которые не хотели бы, чтобы вооружение и техника бывшей афганской армии попали в руки Талибана. То, что Таджикистан дал кров более 100 летчикам и их семьям из Афганистана и впоследствии они были вывезены из Таджикистана в США через третьи страны, говорит о том, что в этом вопросе правительственные структуры имели тесное взаимодействие.
Руслан Изимов
Давайте немного поговорим в целом о внешней политике Таджикистана. В Концепции внешней политики Республики Таджикистан четко прописано, что страна будет придерживаться многовекторной внешней политики. В принципе, такая формулировка характерна для всех остальных стран региона, кроме Туркменистана. Не считаете ли вы, что сейчас появилась необходимость пересмотра или переоценки этой политики, потому что те же события в Казахстане или некоторые другие события в нашем регионе показывают, что в нашей внешней политике формируется крен, в первую очередь, в сторону России и Китая? Не считаете ли вы, что Таджикистан постепенно тоже уходит под очень сильное влияние своих восточных соседей – Китая и России?
Шерали Ризоен
Очень интересный вопрос. Я помню, что еще в 2020 году Институт Востоковедения Казахстана проводил конференцию о перспективах многовекторной политики государств Центральной Азии. Если мы будем делать объективную и беспристрастную оценку угроз и возможностей для политики многовекторности стран ЦА, то мы видим, что, по сути, те риски, которые были для многовекторности, они в течение последних 10 лет никуда не уходили. Вся пертурбация на глобальном уровне всегда ставила существенные вопросы для внешней политики наших стран. Но как мы видим, страны с этим справились и продолжают реализовывать свою многовекторную политику. В этом ключе я бы хотел сказать, что любой риск и любая угроза, которая есть для осуществления многовекторной политики, в то же время формирует очень много возможностей. То, что сегодня происходит у нас в регионе, в частности с 2020 года, еще раз показывает, что кроме осуществления многовекторной политики, у наших стран нет альтернативы. Нарушение данного баланса может иметь более негативные последствия, нежели то, что мы сегодня имеем. Поэтому я последовательный сторонник политики многовекторности стран Центральной Азии. Таких экспертов в Центральной Азии достаточно. Я думаю, что многих вы знаете. Я думаю, что мы прорвемся и надеюсь, сегодняшний опыт даст какую-то возможность, чтобы мы дальше и глубже осмыслили важность осуществления многовекторной политики для наших стран.
Руслан Изимов
Спасибо. На самом деле на вопрос про многовекторность действительно очень сложно отвечать, но я думаю, вы сформулировали основные истины. То есть на самом деле альтернативы многовекторности у нас практически нет, но только возможно, что одним из вариантов могло бы стать региональное сотрудничество, и то оно тоже локальное. Но про региональное сотрудничество в Центральной Азии чуть позже поговорим. Давайте по крупным направлениям внешней политики Таджикистана поговорим отдельно. Здесь, в первую очередь, хотелось бы упомянуть, естественно, российское направление. Россия для Таджикистана ключевой внешнеполитический партнер. Мы знаем, что в экономике, военно-политической сфере, а также в вопросах мигрантов Россия представляется как ключевой важный игрок Таджикистана. В то же время Душанбе участвуете в ОДКБ. Но в зависшем состоянии остался вопрос о вхождении в Евразийский экономический союз. Здесь из всех стран региона остается только Таджикистан и Узбекистан. С Узбекистаном более или менее понятно, потому что сейчас в Узбекистане свою позицию формируют так, что они прицениваются, взвешивают положительные и отрицательные стороны, изучают опыт Кыргызстана и Казахстана. И только после этого они будут принимать решение. Но пока он уже присоединился в качестве наблюдателей.
А что касается Душанбе?
Шерали Ризоен
Мы тоже в течение последних лет пристально изучаем опыт других стран Центральной Азии, и в том числе и нашего постсоветского пространства по этому поводу. С этим вопросом журналисты ежегодно обращаются к чиновникам, и у них ответ один и тот же – то есть мы изучаем вопрос и решение будет принято позже.
То, что касается взаимоотношений с Россией, это, безусловно, наш самый важный и значимый партнер во внешней политике. Это обозначено и в нашей Концепции внешней политики, где первое государство, которое в данном документе есть, — это Россия. Таджикистан и Россию связывают очень большие общие интересы. Тот факт, что в Таджикистане расквартированы самые многочисленные сухопутные силы России, говорит о многом. Взаимоотношения России и Таджикистана в сфере безопасности, политики, военного сотрудничества масштабные и охватывают такие направления: начиная от подготовки кадров для наших военно-оборонительных ведомств, заканчивая непосредственной помощью, которую оказывает Россия по оснащению нашей армии, боевой техники и вооружения. То же самое можно отметить про Казахстан, который в прошлом году оказал военную помощь с учетом возможности потенциальных рисков, которые могут иметь для стран ОДКБ или стран СНГ в южном направлении, то есть то, что касается Афганистана. На этом фоне мы можем сказать, что, безусловно, Россия наш главный партнер в военной сфере, политике. Очень много у нас схожих интересов и позиций. На фоне последних событий, которые мы видим после августа 2021 года в Афганистане, мы видим, что военное сотрудничество Таджикистана и России еще более укрепилось. Было проведено несколько военных учений вблизи границ Таджикистана и Афганистана, в том числе с участием военных как Узбекистана, так и других стран-участниц ОДКБ. Ваш вопрос – он интересен тем, что невозможно так коротко ответить на него, что, на мой взгляд, связано с различными другими факторами. То есть военно-политическое сотрудничество с Россией оставалось наиболее важной сферой в течение последних 20 лет.
Что объединяет Россию и Таджикистан?
В первую очередь, это реальные угрозы, которые существуют и которые исходят из Афганистана. Мы видим, что наличие боевиков центральноазиатского происхождения в Афганистане существенным образом меняет картину по обеспечению безопасности. После своего бегства Ато Мухаммад Нур, видный политический деятель и бывший губернатор афганской провинции Балх, обнародовал информацию, по которой стало ясно, что к большому сожалению, первым лицом боевиков центральноазиатского происхождения, как ни странно, оказался гражданин Казахстана. И мы видим, что есть такие группы, как из числа граждан Таджикистана, Узбекистана, Казахстана, Туркменистана и других государств нашего региона. В том числе некоторые эксперты, обозреватели говорят о наличии граждан из самой России в этой части Афганистана. Поэтому я думаю, что упор на военно-политическом сотрудничестве в сфере новых угроз и вызовов, безусловно, важен, потому что сама практика, которую реализовал Талибан, с началом весны может существенным образом оживить экстремистские группы, подпольные ячейки, которые находятся у нас в странах, или тех людей, которые более позитивно настроены на опыт или пример захвата власти силовым путем.
Если мы согласимся с той версией, которую сегодня распространяют официальные власти Казахстана, то мы уже видим, что есть некая неразрывная связь между теми событиями, которые произошли после августа в Афганистане и теми событиями, которые произошли в январе в Казахстане. Я говорю с оговоркой. Не важно, мы соглашаемся или нет с этой позицией. Очевидно то, что фактор вызовов угроз от радикальных групп не гипотетический, а он, к сожалению, реально существует.
Руслан Изимов
А что касается отношений с Китаем? Я наблюдал в сети Facebook и в других информационных ресурсах большие споры относительно того, что на самом деле Китай делает в Таджикистане, особенно в военной сфере. То есть, есть военная база или нет? Об этом было написано немало статей в западных изданиях. Но если исходить из официальных источников информации, то есть из госорганов Таджикистана, то де-юре никакой военной базы нет. В то же время мы все тоже понимаем, что есть какой-то военный объект, который строится совместно с китайской стороной или для китайской стороны, что на самом деле не так сильно важно. Я бы хотел тут уточнить, то есть прояснить данный вопрос именно с компетентным экспертом из Таджикистана, как идет сотрудничество с Китаем, в том числе в военной сфере? Если даже строятся какие-то объекты, то тут играет фактор Афганистана и защиты границы, особенно Ваханского коридора или есть какие-то попытки со стороны таджикских властей как-то диверсифицировать свои отношения с Россией и с другими игроками, усиливая сотрудничество с Китаем? Или какие-то другие версии?
Шерали Ризоен
Во-первых, что касается взаимоотношений Таджикистана и Китая, мы отмечаем, что о них больше пишут в зарубежных изданиях, нежели в самом Таджикистане. Я как человек, который живет и работает в Душанбе, занимается исследованием региональных процессов, когда все это читаю, то мне это кажется очень странным. Они говорят о таких вещах, о которых, будучи в Душанбе и общаясь с нашими коллегами, мы сами не в курсе. Это первый момент.
Второй момент – к большому сожалению, нужно констатировать, что взаимоотношения Китая и Таджикистана стали объектом осуществления гибридных войн, которые проводятся у нас в регионе. То есть об этом пишут геополитические конкуренты Китая. На фоне осуществления информационной войны с Китаем появляются моменты.
Что касается таджикско-китайских отношений, то Китай и Таджикистан и ранее осуществляли совместные проекты в этой сфере. Один из таких проектов — это Центр борьбы против терроризма, экстремизма и сепаратизма, который китайское правительство профинансировало. Но после сдачи эта инфраструктура была передана МВД Таджикистана.
То, что вот последнее время пишут о китайских военных объектах на территории Таджикистана, очень сложно сказать, они есть или нет. Наши официальные структуры говорят, что их нет, и здесь есть определенная логическая рамка. Таджикистан, являясь членом ОДКБ, к сожалению, не может без согласования этого вопроса с другими государствами – членами ОДКБ, строить какие-либо военные сооружения на своей территории со стороной, которая не является членом ОДКБ. То есть, по сути, если бы были такие структуры, то это, конечно, вызвало бы шквал негативной реакции со стороны около правительственных российских экспертов, которые транслируют то, что хотят услышать, хотят донести российские власти. И поэтому такого рода аргументов очень много.
Но то, что вы отметили – да, правильно, потому что с начала лета 2021 года Таджикистан и Китай очень серьезно начали рассматривать потенциальные угрозы, которые могут исходить из Афганистана. И с учётом того, что там в Афганистане действуют боевики ИДВТ, мы понимаем озабоченность Китая. Но если смотреть на то, что произошло, мы видим, что основным бенефициаром той ситуации, которая сложилась в Афганистане, выступает Пакистан. И далее вторым по значению бенефициаром выступает сам Китай, который очень тесно работает с Талибаном. И здесь появляется какая-то нестыковка логических выводов. Я предполагаю и ожидаю, что и в дальнейшем будет очень много подобного рода публикаций с возможными фотографиями о наличии каких-то китайских объектов в Таджикистане. Но я убеждён, что кроме инфраструктуры, которая направлена на разработку полезных ископаемых, что-то другое очень трудно будет найти и аргументировать.
А что касается в целом таджикско-китайских отношений, то они, безусловно, очень важные, поскольку Китай, предоставляя инвестиции, содействует развитию разных сфер у нас в стране. Были построены дороги, которые соединяют все регионы Таджикистана. К слову, для слушателей хочу отметить, что в советское время регионы Таджикистана, то есть центр, восток и север были раздроблены, не было круглогодичной дороги, которая соединяла бы Душанбе с Хорогом, Худжандом. Для того, чтобы поехать в Хорог, нужно было пройти через территорию Кыргызстана, город Ош. Эта дорога тоже в зимний период закрывалась. И то же самое касается дороги на север, в административный центр Согдийской области, в Худжанд – нужно было использовать дороги Узбекистана. За счет китайских инвестиций и кредитов мы построили дороги.
Второй момент – то, что важно для нашего государства, – мы построили линии электропередач, чтобы страна была в едином кольце. И третий момент – до 2010 года Таджикистан был импортером цемента, который возили из Кыргызстана и Пакистана. А уже в течение последних 7–8 лет Таджикистан сам превратился в крупного поставщика цемента, как в соседние страны, так и в Афганистан. То есть таких очень интересных и успешных проектов очень много.
Понимая вашу заинтересованность, не могу не коснуться вопроса о синофобии у нас в стране. В Таджикистане синофобские настроения не так сильны, поскольку это может быть связано с политической культурой. Второй момент связан с опытом соприкосновения с китайцами. Например, у нас в национальном эпосе, в целом в культуре, китайцы имеют некий нейтральный образ. У нас не так, что наши эпосы строились на нашем противоборстве с Китаем, то есть то, что есть у других наших соседей по Центральной Азии. Я, думаю, что вы поняли, о чём говорю.
К большому сожалению, нужно констатировать, что все антикитайские настроения, которые появляются в Таджикистане, они, безусловно, связаны с деятельностью совместных предприятий с Китаем, которые у нас работают. То, что они не разрешали вывозить камни в СП Зарафшон, вызвало очень серьёзное возмущение населения. Второе — это то, что они наносят вред экологии. Ну и третий момент — это публикации в китайских СМИ, которые далее транслируют в СМИ Таджикистана. Какой-то китайский эксперт пишет статью о том, что эта территория якобы принадлежит Китаю. В итоге здесь идёт реакция на эту публикацию уже не просто обиженными доводами, а уже реальными историческими документами о том, что это было и как это всё происходило. И этот важный момент нужно подчеркнуть, что антикитайские настроения у нас появляются из-за действий самих китайских структур, журналистов и ученых. То есть таких сформированных антикитайских настроений у нас нет. В очередных таких провокационных публикациях наш МИД приглашает посла Китая, и они обсуждают этот вопрос, и как ни странно, китайский посол говорит, что эти публикации, которые появляются в СМИ Китая, никаким образом не отождествляются с китайской позицией, чему, конечно, очень трудно поверить, с учетом той системы, которая есть в Китае.
Руслан Изимов
Очень разная у нас ситуация. Три страны Центральной Азии, которые соседствуют с Китаем. Допустим, в Казахстане и Кыргызстане исторически так складывалось, что, действительно, в национальных каких-то произведениях и устном народном творчестве Китай всегда отождествлялся как враг, противник. У нас даже очень много национальных поговорок на эту тему. В этом плане особняком стоит позиция Таджикистана, и у таджикского народа есть какой-то иммунитет против китайской экспансии.
Шерали Ризоен
Для любого патриотично настроенного казаха и кыргыза, который уважает свою историю и своих предков, ему трудно отойти от антикитайских настроений. К сожалению, или, к счастью, у нас такого нет.
Руслан Изимов
Традиционно мы задаем вопрос про отношение наших спикеров к региональной интеграции в Центральной Азии. Как мы могли наблюдать трагические события, которые произошли в январе, в Казахстане, были практически проигнорированы Консультативным советом глав государств стран Центральной Азии. Не было реакции. Да, была, конечно, реакция на двустороннем уровне, но со стороны этого механизма не было никаких заявлений. В то же время мы видим, что в регионе есть и другие сложные моменты – это, в первую очередь, замороженный конфликт между Таджикистаном и Кыргызстаном, который время от времени вновь переходит в острую фазу. К сожалению, эти конфликты нередко теперь приводят к человеческим жертвам. Как вы оцениваете перспективы региональной интеграции? И, конечно, учитывая то, что вы написали большую статью на тему таджикско-кыргызских отношений и конфликта на границе, хотелось бы также вашу интерпретацию этих событий.
Шерали Ризоен
Это два разных вопроса, на мой взгляд, и они соприкасаются в общей логической структуре, но имеют разное происхождение.
Во-первых, касательно центральноазиатской интеграции, отмечу, что Таджикистан был последовательным сторонником интеграции в Центральной Азии. Когда были ликвидированы структуры регионального характера в начале 2000-х годов, после вхождения России в нее, все страны региона вошли в ЕврАзЭС. В 2009–2010 году политическое руководство Казахстана заявило о запуске центральноазиатской интеграции. Тогда руководители Таджикистана и Кыргызстана заявили о своей поддержке данного процесса. Но новый фон региональной интеграции и регионального взаимодействия в Центральной Азии мы наблюдаем после 2016 года. Тот факт, что уже трижды были проведены консультативные встречи глав государств нашего региона, говорит о том, что не нужно форсировать этот процесс и не нужно оформляться в виде какой-либо структуры, а больше работать на возрождение тех связей, которые были у наших стран во время Советского Союза.
Вы сами прекрасно знаете, что у нас в Центральной Азии есть тот пласт экспертов, которые в принципе, говорят о том, что Центральная Азия как регион уже давно деформирован, и он не существует. Поскольку у стран разный экономический потенциал, во внешней политике они тоже имеют свои особенности. Есть фактор цивилизационный. Это тюркоязычный и персоязычный элемент, и все остальное. Несмотря на все эти вопросы, мы видим, что от реального факта улучшения взаимоотношений стран Центральной Азии после 2016 года выиграли все. Проигравших сторон в этом процессе нет. И это говорит о том, что если даже в течение последних 10 лет, если консультативные встречи будут проводиться у нас в регионе хотя бы в год один раз, это может очень серьезно способствовать тесному сближению наших стран. Мы имеем огромный потенциал, который, в первую очередь, важен для развития самого региона. Вот, например, в чем была причина трений между Таджикистаном и Узбекистаном? Там было два вопроса: водный и энергетический. А что в результате мы видим сегодня? В прошлом году было маловодье, и Таджикистан с пониманием отнесся к этой ситуации. Был осуществлен холостой сброс воды для ирригационных нужд как Узбекистана, так и Казахстана. Я надеюсь, вы об этом знаете.
Второй компонент — это то, что касается плотины в Сардобе. В Казахстане с пониманием относились к этой ситуации. А страны региона с пониманием отнеслись к тому, что это был техногенный вопрос, который не зависит от политики той или иной этой страны. То есть это может произойти в любое время. И это говорит о многом, что есть огромный потенциал. И третий момент, который хотел отметить, что в течение последних четырех лет Узбекистан превратился в крупного покупателя электроэнергии Таджикистана. Например, 10 лет назад это было невообразимо. В итоге страны смогли договориться. Таджикистан продает электроэнергию Узбекистану по очень низкой цене, и в свою очередь, Узбекистан продает Таджикистану газ тоже по низкой стены. То есть производственный потенциал в сфере энергоносителей может облегчить проблемы, которые существуют в регионе. Это очень хороший признак и явление, когда мы говорим об интеграции стран Центральной Азии.
Второй момент касается вопроса открытия дорожной инфраструктуры. Были открыты границы Таджикистана и Узбекистана. Где-то 14–15 пограничных пунктов, после чего 1,1 млн граждан Таджикистана поехали в Узбекистан, а оттуда приехало в Таджикистан 1,2 млн человек. То есть посмотрите, какой поток произошел в течение 5 месяцев с августа по декабрь 2018 г., потому что есть очень большой запрос между населением, чтобы они как-то соприкасались, ездили друг к другу. Эти и другие факторы говорят о том, что мы сегодня видим, что от реальной интеграции стран Центральной Азии выигрывают все. Несмотря на различные скептически оценки, существует огромный потенциал в этой сфере. То есть логика такова, что если мы будем дальше поступательно идти к более тесным отношениям, это даст нам много возможностей, нежели если мы остановим этот процесс.
А что касается таджикско-кыргызского приграничного конфликта, то об этом написано очень много. Этот вопрос уже в течение последних 15 лет очень актуальный. К сожалению, этот вопрос имеет место быть как между Таджикистаном и Кыргызстаном, так и между Узбекистаном и Кыргызстаном. Причём это происходит в таком очень сложном для нашей Центральной Азии регионе, Ферганской долине. И поэтому я как сторонник дружбы и сотрудничества между странами Центральной Азии, смотрю на этот вопрос позитивно, потому что эта проблема обречена на то, чтобы ее решили. И я убежден, что эта проблема решится. Но здесь нужно учитывать несколько принципов.
Во-первых, чтобы соблюдались все ранее подписанные документы, хотя бы те, которые были подписаны в условиях независимости наших стран. Во-вторых, чтобы не было политически мотивированных заявлений, которые направлены на внутреннюю аудиторию, на формирование какого-то политического капитала для внутриэлитной борьбы. И это не создавало бы какой-то негативный фон на региональном уровне. И третий момент касается того, чтобы была какая-то политическая воля, чтобы решить вопрос, потому что без политической воли, без гарантии соблюдения принятых решений этот вопрос решить невозможно.
И напоследок по этому вопросу хочу сказать, что между Таджикистаном и Узбекистаном были тоже такие проблемы. Благодаря вот трем этим компонентам этот вопрос решился. Мы видим, что, хотя очень мало у нас в экспертном сообществе говорят о кыргызско-узбекских приграничных спорах, и некоторые эксперты уже поспешили объявить, что они закончены, по факту мы видим, что этот процесс еще не закончен. Там существует очень много моментов, о которых я не знаю, почему замалчивают как в Узбекистане, так и в самом Кыргызстане. То есть это общие проблемы для трех стран Ферганской долины. Если учитывать Шымкент с Ферганской долиной, то и для Казахстана тоже. Я думаю, этот вопрос обречён на решение, и он может быть решен только с пониманием важности обеспечения национальных интересов всех заинтересованных стран и на основе взаимных уступок и мирного решения этого вопроса. Потому что если мы в скором времени этот вопрос не решим, то в конечном счете в среднесрочной перспективе эта проблема будет выступать как фактор давления на наши страны со стороны внешних факторов.
Руслан Изимов
Спасибо большое, Шерали, за очень содержательную беседу!
С нами был Шерали Ризоен – независимый исследователь из Таджикистана.
Все эпизоды нашего подкаста вы сможете найти на подкастинговых платформах – Эпл, Гуглл Подкасты, Cпотифай, Амазон, Яндекс Музыка и другие. На сайте КААН caa-network.org, мы также размещаем текстовый транскрипт каждого эпизода и полезные ссылки на отчеты, доклады, книги и биографии наших спикеров.
На следующей неделе мы будем обсуждать…
Спасибо за внимание!
Ссылки
Шерали Ризоен – политолог из Таджикистана
Причины и триггеры таджикско-кыргызского конфликта – взгляд из Душанбе (ia-centr.ru)
Подкаст можно слушать на:
https://chinaandeurasia.captivate.fm/
