История пьющего могола: культура алкоголя у Тимуридов в Центральной Азии

В своей докторской диссертации, представленной в аспирантуре Государственного университета Огайо, Стефани Хончелл увлекательно рассказывает об истории употребления алкоголя в обществах Центральной Азии.   

Приводим выдержки из этой работы

В 15 веке можно найти немало примеров, иллюстрирующих алкогольную культуру как в исламской, так и в центральноазиатской истории. Во многом это связано с обилием литературных источников – хроник, воспоминаний, стихов и т. д., составленных во времена правления Тимуридов. Хотя представители династии изо всех сил старались представить себя законными мусульманскими правителями, их пристрастие к алкоголю было очевидным, и источники полны рассказов о хмельных приключениях и несчастных случаях, периодическом похмелье и том, что лучше всего можно описать как острая зависимость и физические и психологические проблемы.

Питьевая культура Тимуридов не только проливает свет на религиозную практику, но и является примером проходившего социально-экономического сдвига в регионе от пасторального кочевничества в пользу более оседлого образа жизни. Хотя имперские предшественников Тимуридов, монголы, были хорошо известны своей любовью к выпивке, культурные ценности, связанные с алкоголем, значительно изменились к пятнадцатому веку. Основной степной алкогольный напиток – кумыс (кисломолочное кобылье молоко) – играл важную церемониальную роль в кочевом обществе и ритуально употреблялся на таких мероприятиях, как восход на престол новых ханов и встречи политических лидеров. В то время как и монголы, и тимуриды участвовали в запоях, тимуридское пьянство в значительной степени лишилось церемониальных или ритуальных коннотаций. Кроме того, относительно слабоалкогольный кумыс был в конечном итоге почти полностью заменен гораздо более алкогольным вином – напитком оседлых земледельцев, который предпочитали при императорских дворах. Изменения, которые действительно произошли в практике употребления алкоголя в период Тимуридов, были вызваны в первую очередь этим все более оседлым образом жизни, а не реакцией на принятие ортодоксального исламского отношения к алкоголю. Действительно, принятие ислама и, в частности, ханафитской школы, внесло гораздо больший вклад в сохранение традиционных практик употребления алкоголя, чем в их искоренение.

Что предписывала религия?

До арабских завоеваний алкоголь занимал важное место в жизни как оседлых, так и кочевых народов Центральной Азии. Богатые виноградом оседлые районы Центральной Азии экспортировали вина в Китай еще в третьем веке нашей эры, и эта торговля продолжалась и в исламский период. В зороастризме виноградное вино использовалось при соблюдении ритуалов, особенно в целях очищения – вино было связано с кровью и круговоротом жизни и смерти. Приход ислама вызвал изменения в контекстах и ​​поводах употребления алкоголя, в частности, устранив вино из религиозных ритуалов. Тем не менее, распитие вина продолжало сопровождать празднование жизненных событий, в том числе рождение ребенка и заключение брака, независимо от религиозного характера самой церемонии.

В ранний исламский период религиозные аргументы в пользу разрешения употребления вина, основывались во-первых, на разнице между употреблением алкоголя и пьянством, и во-вторых, отмечали важность возраста пьющего. В первом случае утверждалось, что значение имеет количество потребляемого вещества: вино не было запрещено само по себе, а только конкретный объем вина, вызывающий опьянение. Во-вторых, юный возраст извинял неблагоразумие, но в зрелости следовало быть благочестивым.

Поэтому практика употребления алкоголя в Центральной Азии не была следствием игнорирования религиозных догматов, а вместо этого отражала интерпретируемую гибкость и адаптируемость ислама. Двойное влияние доктрин Ханафи и Матуриди способствовало и узаконило продолжение доисламского употребления алкоголя среди кочевого и оседлого населения Трансоксании. По поводу алкоголя ханафитские ученые занимали различные позиции, самая слабая из которых разрешала неограниченное употребление всех алкогольных напитков, кроме виноградного вина, или, в качестве альтернативы, разрешала употребление любого вида алкоголя до тех пор, пока выпивший не вошел в состояние алкогольного опьянения. Школа спекулятивного богословия, известная как матуридизм, утверждала, что вера не зависит от соблюдения религиозных ритуалов или законов.

Тогда как мазхабы шафиитов, малики и ханбали прибегали к аналогии, чтобы расширить определение коранического термина хамр (вино), включив в него все интоксиканты, ханафитские юристы утверждали, что только алкогольные вещества, полученные из винограда и фиников, считаются хамром и попадают под запрет. Таким образом, применяя иджтихад, а не кийас, ханафитские юристы смогли установить ограниченный запрет и, в определенных ситуациях, узаконить употребление алкоголя. Также следует отметить, что, строго говоря, молоко не указано в списке источников хамра, что усиливает аргумент в пользу исключения кумыса из списка запрещенных веществ. Поскольку алкогольные напитки из молока были редкостью за пределами степей, кумыс не был ни предметом ранних религиозных дебатов, ни конкретной целью запретительного законодательства. Таким образом, когда тюркские кочевые группы были включены в преобладающий ханафитский ислам Трансоксании, кумыс легко получил исключительный статус по сравнению с другими формами алкоголя. По той же причине могут быть исключены водка на картофельной основе, текила на основе агавы или ром на основе сахара.

Источники премонгольской эпохи

Но даже эти гибкие религиозные нормы со временем стали ужесточаться и многие ханафиты в других частях исламского мира приняли общий запрет алкоголя к XI веку н.э. Однако, по свидетельствам источников, в Центральной Азии алкоголь продолжал занимать законное место в обществе. И те изменения, которые происходили в привычках употребления алкоголя, были результатом продолжающегося взаимодействия между оседлым и кочевым населением, а не принятием ислама.

Один из наиболее ценных источников этого периода исходит от историка X века Наршахи, который описывал историю Бухары при саманидском эмире Нух ибн Насире в 943 году н. э: он отмечает, что злоупотребление алкоголем было обычным явлением среди мусульманской элиты, а участие женщин в распитии вина вместе с мужчинами не было чем-то необычным или примечательным. В истории ранних Газневидов (до 1020 г. н.э.) арабского историка аль-Утби алкоголь упоминается  лишь вскользь, но указывается, что он был частью обычной жизни, с флягами, винными погребами и т. д. Аль-Утби рассказывает и о негативных ситуациях, возникающих из-за чрезмерного употребления алкоголя, в том числе о пьяных драках и, в одном прискорбном случае, историю о человеке, который умер после чрезмерного употребления вина и кебаба из говядины. Однако алкоголь не упоминается не контексте религиозного или правового запрета. В своей истории середины XI века персидский историк Гардизи пишет о вреде излишеств и пьянства, но опять же не представляет их в религиозных терминах. Например, он рассказывает, что правитель Саманидов Абд аль-Малик (годы правления 954–961) погиб при падении с лошади, в пьяном виде играя в “човган” – конное поло.

Так что проблема заключалась не в алкоголе как веществе или даже не в употреблении, а в интоксикации, пьянстве, чрезмерном увлечении. В этом контексте ислам не запрещал и даже не препятствовал употреблению алкоголя, но в конечном итоге он делегитимизировал церемонии, в которых алкоголь играл значительную ритуальную роль. Некоторые из наиболее убедительных сведений об алкоголе в этот период поступают из дидактических произведений в жанре «зеркало для принцев». Эти работы были задуманы как пособия для правителей и, следовательно, отражают культурные идеалы самого общества. Произведение караханидского бюрократа XI века Юсуфа Хасса Хаджиба (Баласугуни) “Кутадгу Билиг” продолжает тенденции таких  историй, не указывая на то, что в современной интерпретации ислама существовал полный правовой запрет на алкоголь. “Кутадгу билиг” представляет собой раннюю попытку передать персо-исламские концепции специфически тюркской аудитории. Произведение включает множество ссылок на алкоголь и неоднократно предостерегает от чрезмерного увлечения алкоголем, аргументируя в нескольких моментах, что употребление алкоголя следует полностью избегать, чтобы не допустить его негативных последствий. Однако такие призывы апеллируют к разуму, а не к религиозным обрядам. Баласугуни нигде не цитирует Коран или хадисы, чтобы поддержать свои аргументы против употребления алкоголя. Вместо этого он называет вино “врагом мудрости и ума”, указывая на то, что “многие мудрые и умные люди погубили себя, погрузившись в вино”. Он также предупреждает, что правитель не должен путать собутыльников с верными друзьями, поскольку они «не проявят верности, но ранят в сердце».

Разнообразие алкогольных напитков

Если вино можно охарактеризовать как напиток земледелия, то кумыс – это напиток степи. Характер кочевого хозяйства, наличие кобыльего молока и совокупность питательных и опьяняющих свойств кумыса обеспечили постоянную популярность напитка среди кочевников-скотоводов. Как и вино в доисламской оседлой Центральной Азии, кумыс был ключевым компонентом как социальных ритуалов кочевых народов, так и политических церемоний, оставаясь таковым еще долгое время после принятия ислама и миграции тюркских народов из степи. Только в результате многовекового процесса оседлости и, в конечном итоге, отказа от степных церемоний кумыс потерял большую часть своего почитаемого статуса в южных районах Центральной Азии, где в большинстве случаев сам напиток стал культурным артефактом.

Помимо кумыса, кочевые народы в западной степи регулярно производили и потребляли медовуху или алкоголь, полученный в результате ферментации меда. Как и в случае с кумысом, ханафитские ученые считали мед разрешенным в период первоначального введения ислама, о чем писал арабский путешественник X века Ибн Фадлан. Ибн Фадлан, которых входил в состав посольства Аббасидов, направленного к булгарам в 921 году, описал, что булгары регулярно пили «мед до бессознательного состояния» днем ​​и ночью. Часто «кто-то умирал с кубком в руке». Хотя часть миссии посольства заключалась в обучении булгар законам ислама, Ибн Фадлан считал, что, согласно доктрине ханафизма, употребление напитка не противоречило этим законам.

Кроме этих видов алкоголя, технология дистилляции, переданная как из Китая, так и с Ближнего Востока, увеличила присутствие более крепких напитков, обычно называемых «арак».

Монголы и Тимур

С приходом монголов в начале тринадцатого века произошел экспоненциальный рост межкультурного общения и обмена, включая распространение алкогольных вкусов и технологий из одного конца Евразии в другой. Пожалуй, лучшим примером этого является строительство серебряного фонтана в форме дерева, спроектированного французским инженером и установленного в Каракоруме при дворе четвертого Великого хана Мунке (годы правления 1251-59). К большому удивлению гостей, фонтан Мунке подавал различные сорта алкоголя из своих ветвей, включая вино, медовуху, саке и, конечно же, кумыс. Эта впечатляющая коллекция напитков олицетворяла слияние вкусов алкоголя во всей огромной монгольской империи. Во многих смыслах фонтан был прекрасной аналогией поразительного уровня взаимосвязанности, которую монголы обеспечили впервые в мировой истории.

Третий сын Чингисхана и его преемник Угэдэй был известен чрезмерным пристрастием к алкоголю, «из-за чего Чингисхан иногда отчитывал его». После восхождения на престол кагана Угэдэй стал выпивать еще больше, что вынудило его брата Чагатая ограничить количество чашек, которые ему разрешались пить каждый день, и даже поручить специальному воину следить за потреблением алкоголя Угэдэя.

При дворе Тимура царила очень похожая картина, как и при дворе монгольских императоров. Источники изобилуют ссылками на продолжительные запои, которые длились днями, неделями, а иногда и месяцами, как в Самарканде, так и во время военных кампаний Тимура. В юрте Тимура гостей встречали с подношением алкоголя; встречи между политическими лидерами и представителями начинались с разделения чашки (или двух, или более); и празднования жизненных событий, таких как рождение ребенка и свадьба, включали шумные пиры. Персидский историк Язди, описавший биографию Тимура, подчеркивал разнообразие доступных напитков, в том числе вино (баде), кумыс, мед (бал), арак и ликер, известный как муталлат.

Сам Тимур явно любил пить, регулярно употребляя разнообразные алкогольные напитки во время военной кампании и дома в Самарканде. Более века спустя придворный историк Тимуридов Хвандамир пишет, что почти за каждой военной победой следовали пьяные пиршества на протяжении нескольких дней или недель. Основываясь на ранних тимуридских источниках, Тимура лучше всего описать как сильно пьющего, но пьющего в рамках того, что считалось социально приемлемым. Большинство тимуридских источников не определяют причину или обстоятельства смерти Тимура, но позднетимуридский историк Хвандамир действительно приписывает смертельную болезнь Тимура чрезмерному употреблению алкоголя.

Сын Тимура Шахрух, тем не менее, отметился в истории как ярый противник алкоголя. Политика, которую он проводил на протяжении всего своего правления, была направлена на поддержку религиозного образования, продвижение персидско-исламских художественных форм и, напротив, понижение статуса тюркомонгольских культурных практик. Шахрух перенес столицу из Самарканда в Герат и ввел запрет на вино, что часто преподносится как свидетельство более масштабного сдвига общества в сторону исламской ортодоксии. Но Шахрух также намеренно исключил многие элементы тюрко-монгольского обрядов из придворной культуры. В результате и кумыс, и высоко ритуализированные протоколы питья, соблюдаемые монголами и самим Тимуром, исчезают из описаний придворной культуры во время правления Шахруха. Но, несмотря на пропаганду трезвости посредством публичных декретов с целью укрепления собственной легитимности, Шахрух, похоже, не применял широко распространенные запретительные меры и не наказывал пьющих. Это особенно очевидно в случае с правящей семьей, поскольку политическая стабильность, богатство и в основном оседлый образ жизни создали поколение представителей тимуридской династии, которые проводили свои дни в погоне за удовольствиями, а не сосредотачивались на организации завоеваний или государственных делах. Тимуриды стали покровителями некоторых из самых впечатляющих художественных, литературных и научных достижений того времени, от красиво оформленных рукописей до огромных астрономических каталогов. В их дворцах и изысканных садах вино свободно подавалось художникам, интеллигенции и их высоким покровителям.

О продолжающемся распространении алкоголя в Трансоксании во время правления Шахруха свидетельствует рассказ китайского дипломата Чен Чэна, который прибыл ко двору Тимуридов в 1414 году и провел полтора года, путешествуя по империи в качестве посла и представителя двора Мин. Чен пишет, что «запрет на вино чрезвычайно строг,… поэтому они [жители Герата] не ферментируют рисовое вино. Но они ферментируют виноградное вино». Далее он отмечает, что «многие… не пьют вина, потому что боятся хулить небеса». Последнее упоминание Чена о вине появляется в его обсуждении застолий, где он отмечает, что виночерпия подают вино гостям на подносах с шелковой подкладкой. Как свидетельствует замечание посла, алкоголь продолжал беспрепятственно распространяться по тимуридским дворам во время правления Шахруха, хотя и на словах действовал религиозный запрет.

Между тем, третий сын Шахруха, Байсонкур, который, как многие полагали, был его преемником, страдал алкоголизмом, и Самарканди и Хвандамир называют алкогольную зависимость причиной его кончины. Сообщалось, что младший сын Байсонкура, Султан-Мухаммад, захотел построить дворец, полностью посвященный выпивке, на окраине Герата. Услышав это, Шахрух пригрозил внуку, что «вырвет глаз у любого, кто сделает такое». Хвандамир сообщает несколько историй о пьянстве принца – однажды Султан-Мухаммад пировал на берегу реки Герат и вдруг обнажил свой меч и в пьяном состоянии принялся гоняться за испуганными слугами. В другом случае, на этот раз записанном Самарканди, Султан-Мухаммад, как утверждается, в состоянии опьянения помочился на бороду стоящего на коленях шейха, который также был одним из эмиров, которым его дед поручил присматривать за ним.

Бабур

Спустя почти столетие после краха правления Тимуридов в Центральной Азии тимуридский император Великих Моголов Акбар поручил художнику Фаррух Беку написать миниатюры, посвященные многим примечательным и героическим сценам, изображенным в мемуарах основателя империи Бабура “Бабур-наме”. Среди этих прекрасных иллюстрированных манускриптов, которыми впоследствии прославились Великие Моголы, одна картина изображает «Пьяного Бабура, возвращающегося в лагерь ночью». На картине дед императора изображен склонившимся на коне, с трудом держащим факел в руке, в то время как его последователи смотрят на него, явно равнодушно и не удивляясь зрелищу. Бабур и его потомки не оглядывались на свои пьяные подвиги с чувством смущения или стыда. Учитывая более поздний обет воздержания от алкоголя Бабура, он легко мог бы удалить этот и многие другие рассказы о пьянстве в юности из своих знаменитых мемуаров. Однако Бабур был намного сложнее: он был тюрком, тимуридом, чагатаидом, мусульманином и пьяницей.

Поколение Тимуридов, непосредственно предшествовавшее Бабуру, отличалось некоторыми из самых пьющих членов династии (хотя в конечном итоге преемники в значительной степени затмили их), включая Ядгар-Мухаммада, султана Хусейна Байкара и дядей Бабура по отцовской линии Султан-Ахмада Мирзу и Султан-Махмуда Мирзу. К этому моменту на территориях Тимуридов кумыс был вытеснен вином и потребление алкоголя было лишено своей церемониальной и ритуальной роли. Вместо того, чтобы играть неотъемлемую часть в политических переговорах и в подтверждении иерархии власти, алкоголь стал ассоциироваться с пьянками, которые олицетворяли щедрую и артистичную придворную культуру Тимуридов. Как и во времена Тимура, продолжительные пиры часто сопровождали такие праздники, как обрезание и свадьбы, хотя их масштабы, продолжительность и частота значительно увеличились. Алкоголь стал выражением культуры, лишенным религиозного или ритуального значения.

«Бабур-наме»

В своих мемуарах Бабур вспоминает, что много пил, устраивал пиры по крайней мере один или два раза в неделю, увлекался опьяняющими сладостями маджун (с добавлением конопли) и был заядлым игроком. Бабур уверяет, что в детстве не хотел пробовать вина и избегал его, когда ему предлагал выпить отец. Из трех сыновей Умар-Шейха, Бабур, кажется, единственный, чье здоровье не пострадало от хронических болезней, вызванных злоупотребление алкоголем. Брат Джахангир Мирза, как пишет Бабур, был постоянный и активный участник пьяных пиршеств, и, по словам двоюродного брата Бабура, Мирзы Хайдара Дуглата, заболел в результате чрезмерного увлечения вином около 1506 года, хотя считалось, что его вино было отравлено. Бабур и его брат первоначально пытались объединить силы против своего общего врага, Мухаммада Шайбани-хана, но, как соперники, претендующие на власть, они поссорились, и вскоре после этого Джахангир умер от своей болезни в Кабуле. В мемуарах, написанных на родном Бабуру чагатайском языке, он отдельно указывает, что до 1506 г. он никогда не знал опьянения (nasha) от вина (chaghïr), и поэтому не испытывал удовольствий от опьянения и интоксикации (mastliq va sarxoshluq kayfiyyati). Однако в персидском переводе слова, относящиеся к пьянству и интоксикации, были исключены из этого конкретного предложения, создавая ложное впечатление, будто Бабур писал, что не употреблял вино (шараб некарде) и, следовательно, не знал состояния, которое возникало в результате его употребления. Эта интерпретация явно неточна или, по крайней мере, лишена нюансов, поскольку ранее в своих мемуарах Бабур хвалил бухарские вина и заявлял, что первое вино, которое он выпил в Самарканде, было из Бухары.

Хотя Бабур не предоставляет никакой информации о большинстве пиров, кроме даты, а иногда и места, он включил несколько эпизодов попоек, которые он посчитал нужным подробно записать для потомков. Первая из этих историй, в которой Бабур теряет сознание и в пьяном виде едет через лагерь на своей лошади – ничего не помня на следующее утро, кроме того, что его сильно рвало, – и последующая картина, заказанная его внуком Акбаром, уже обсуждались. Верховая езда в пьяном виде, особенно с зажженным факелом в руке, представляет очевидный риск; однако она бледнеет по сравнению с опасностью, с которой столкнулся один из спутников Бабура во время очередной пьяной выходки. В этом случае Бабур только что вернулся в Кабул и решил устроить попойку на окраине города. Он и его товарищи так много выпили, что некоторые не могли взобраться на лошадей в конце вечера, даже с помощью своих слуг. В частности, один человек, Дост-Мухаммад Бакир, был настолько пьян, что его слуги не могли поднять его на лошадь; попытки вывести его из этого состояния с помощью обливания водой не помогли. Беззаботная ситуация (по крайней мере, для пьяниц, а не для слуг) быстро обострилась, когда на группу напала банда афганцев. Все еще не имея возможности посадить Дост-Мухаммеда на свою лошадь, другой мужчина, столь же пьяный Амин-Мухаммад Тархан, в шутку предложил отрубить Дост-Мухаммаду голову, которую они затем могли унести, защищая его от афганцев.

Такие попойки были средством усиления чувства товарищества между Бабуром и его людьми – они также функционировали как своего рода парламент, где обсуждались важные политические вопросы и принимались решения. Обилие пьянок также можно рассматривать как реакцию на чувство отчуждения, сопровождавшее переезд Бабура в Индию, и «сильную ностальгию, которую он испытывал по своей социальной жизни в Кабуле».

Ко времени Бабура употребление алкоголя ограничивалось мужчинами. Узнав, что одна женщина, Хухлул Аника, попросила разрешения присоединиться к его винным вечеринкам, Бабур воскликнул, что никогда раньше не видел, чтобы женщина пила, и послал ей приглашение. Но пожалел впоследствии – как жаловался Бабур, он не мог расслабиться, потому что Хухлул Аника не прекращала говорить и делать «оскорбительные просьбы». В конце концов, он сбежал от нее, притворившись пьяным, и, разумеется, не предпринимал никаких дальнейших попыток включить женщин на свои вечеринки.

Особенно грандиозная попойка последовала за грандиозной победой Бабура в битве при Панипате, где он победил Ибрагима Лоди из Делийского султаната в 1526 году.

Воздержание Бабура

За год до своего сороколетия Бабур поклялся отказаться от алкоголя.

До этого момента главными врагами Бабура были его братья-мусульмане. Однако, нанеся поражение Делийскому султанату и основав свои владения на севере Индии, Бабур теперь правил в стране в основном с немусульманским населением и столкнулся с немусульманскими соперниками – в первую очередь с индуистскими раджпутами под руководством Рана Санги, правителя Мевара. В то же время войска стали роптать, недовольные индийским климатом, и призывали его вернуться домой. Хотя Бабур разделял настроения своих людей, он понимал, что база его власти теперь находится в Индии, поэтому возвращение даже в Кабул было невероятно рискованным. Открытость, с которой его люди выражали свое недовольство, застала Бабура врасплох, поскольку он всегда считал их поддержку безоговорочной и бесспорной. Несмотря на его попытки возродить энтузиазм своих людей, некоторые, включая его близкого друга и собутыльника Хваджу Калана, не смогли скрыть своего презрения к Индии и вернулись в Кабул с неохотно дарованным своим лидером благословением.

Принимая во внимание религиозный ландшафт Индии, Бабур решается принять образ гази (воина за веру) и все больше прибегает к религии, чтобы утвердить свою власть и легитимность и заручиться поддержкой своих разочарованных и тоскующих по дому войск.

В своем желании отказаться от алкоголя, чтобы укрепить свой благочестивый имидж, Бабур был не одинок. 

Есть примечательная история двоюродного брата Бабура по материнской линии, чагатаидского султана-Саид-хана Могулистана. В 1513 году, недавно отказавшись от употребления крепких напитков, Саид-хан навестил лагерь казахского правителя джучида Касым-хана, который предложил ему кумыс в знак гостеприимства и уважения. Оба лидера были мусульманами, вели свою генеалогию от Чингисхана, и формальности, соблюдаемые во время их встречи, были степными. В соответствии со своим обетом Саид отклонил предложение, заявив: «Я отказался от таких вещей; как я могу нарушить клятву? » Касым от стыда опустил голову, не зная, как еще почтить своего гостя.

Столкнувшись с выбором оскорбить хозяина или нарушить клятву, Саид выбрал последнее и согласился принять участие в пиршестве. К несчастью для Саида, за его восьмидневным запоем с казахским правителем последовала десятилетняя борьба с алкогольной зависимостью, начавшаяся с щедрых винных вечеринок, что, в свою очередь, отрицательно сказалось на его способностях как военачальника и завершилось  алкогольной горячкой и другими тяжелыми физическими проявлениями злоупотребления алкоголем. Стихи Мирзы Хейдара ясно показывают качество жизни хана в это время: “пьян ночью, пьян на рассвете, весь день висит в подвешенном состоянии: посмотрите, как он проводит свое драгоценное время”. Наконец, в 1523 году, в возрасте тридцати семи лет, Саид-хан принял суфизм и навсегда отказался от алкоголя, с помощью суфийского шейха, поддержавшего его во время тяжелого процесса воздержания.

Поэтому Бабур не принуждал людей к трезвости – попытка сделать это подорвала бы его авторитет, – но он осознавал важность развития своего имиджа для поддержки своих собственных притязаний на легитимность и право на лидерство. Как рассказывает дочь Бабура Гулбадан в своих мемуарах,  хотя ее отец приказал построить бассейн в Дхолпуре и пообещал наполнить его вином, когда он будет завершен, «поскольку он поклялся от вина перед битвой с правителем раджпутов Рана Шанга он наполнил его лимонным шербетом».

Бабур утверждает, что никогда не нарушал своей клятвы, несмотря на то, что иногда его одолевало желание выпить. Через два года после принятия обета в письме к Ходжа Калану в Кабуле он сетует, что без алкоголя, который помогал заглушить тоску по дому, он чувствует себя несчастным и беспрестанно рыдает, поедая дыню.

Эмоционально воздержание стоило Бабуру немало страданий. Он признается, что вначале его тяга к винной вечеринке была настолько велика, что он часто был на грани слез. В какой степени Бабур фактически преодолел свою тягу к винным вечеринкам, неясно, поскольку это последнее упоминание об алкоголе до того, как мемуары Бабура обрываются в середине предложения шесть месяцев спустя, примерно за полтора года до его смерти, вызванной неизвестной болезнью в возрасте сорока семи лет.

Известно, что первые три преемника Бабура, Хумаюн (годы правления 1530–1556), Акбар и Джахангир, регулярно употребляли опиум. Потребление опиума в развлекательных целях – то, что редко встречается в тимуридских источниках – стало регулярной частью культуры императорского двора Великих Моголов, вероятно, из-за ранее существовавшего крупномасштабного культивирования опийного мака в Индии. Несмотря на опасность, Джахангир часто смешивал опиум с вином, чтобы усилить опьянение. Сын и преемник Джахангира, Шах Джахан (годы правления 1628–1658), избегал употребления алкоголя, но по личным, а не по религиозным причинам. Источники указывают, что воздержание Шаха Джахана было прямым ответом на борьбу его отца с зависимостью и связанные с алкоголем смерти его брата Парвеза (ум. 1626) и дядей, Мурада (ум. 1599) и Данияла (ум. 1605). С сыном Шаха Джахана, Аурангзебом (годы правления 1658–1707), в царстве Великих Моголов произошел явный поворот в сторону господствующей суннитской ортодоксии. Аурангзеб открыл новую эру в эволюции алкогольной культуры, объявив любое употребление алкоголя запрещенным пороком. Хотя употребление алкоголя продолжалось, оно было незаконным, как и в большинстве стран исламского мира.