Тридцать лет независимости были бурным временем в политической истории Кыргызстана, опережающего все другие постсоветские страны по количеству революций, президентов и премьер-министров, изменений в Конституции. К чему привели эти частые перемены, можно ли увидеть в них и выделить позитивные признаки, какие проблемы остаются неразрешимыми – в интервью с кыргызским политологом Эмилем Джураевым.
О чем говорят изменения Конституции, осуществленные за годы независимости КР? Отражают ли они настроения в обществе или продиктованы «сверху»?
Кыргызстан прибегал к изменениям в Конституции чаще, чем все другие новые независимые государства региона, а возможно и во всем мире за такой же отрезок времени. Из 11 раз большинство случаев было сделано для большего удобства правящей верхушки, а точнее, соответствующего президента и его команды. Конечно, никогда такая подоплека открыто не констатировалась, и каждое изменение преподносилось исключительно как в интересах народа, страны, в целях более эффективного управления государством. Где-то эти две стороны медали могли и сходиться – интересы элит и широкого общества ведь не обязательно должны быть взаимоисключающие.
Как бы ни было с конечным бенефициаром каждого раза изменений в Конституции, сама привычка прибегать к этому инструменту стала одной из системных проблем в развитии государства – зыблемость, непостоянство конституционных основ государства непременно привели к соответствующему непостоянству и необязательности и нижестоящих законов и институтов. Когда государственное управление остро нуждалось в налаживании, обработке, укоренении и обкатке повседневных процессов и институтов правления, руководство Кыргызстана вместо всего этого обращалось к самой Конституции. Таким образом, вместо постоянного и поступательного совершенствования управления страной, в Кыргызстане регулярно меняли направление, каркас, фундамент.
Вместо постоянного и поступательного совершенствования управления страной, в Кыргызстане регулярно меняли направление, каркас, фундамент.
Мне кажется, одним важным объяснением такой одержимости руководителей Кыргызстана за все годы независимости вопросом изменений в Конституции является то, что политически всегда легче, быстрее, эффектнее менять основной закон. Чаще всего, тех целей, которые преследовали президенты и их команды при очередном конституционном переписывании, можно было бы добиваться и другими, менее фундаментальными путями, через обычные законы, политические приемы, альянсы, управленческие подходы, реформы в той или иной сфере. Но это все, наверно, казалось дольше, сложнее в техническом плане, менее показательно и эффектно в политическом плане. Другим, сопутствующим объяснением, я бы назвал то, что в социальных науках называют path dependency – первые подходы, приемы, методы предопределяют последующие. И чем чаще один подход или прием практикуется, тем вероятнее, что каждый последующий раз будет таким же. Это объясняется тем, что с каждым разом повторения нарабатывается опыт, появляются ключевые дельцы, умеющие делать это хорошо, и с каждым шагом по той же тропе альтернативные подходы становятся менее актуальными, менее интересными и менее понятными.
Понимание того, что частое изменение конституции является ошибкой и наносит вред стране, имело место в Кыргызстане один раз – в 2010 году. Тогда, принимая полностью новую Конституцию, в условиях лишь временной власти и урезанной легитимности, руководители пост-апрельского периода того года внесли (или, по крайней мере, сочли правильным внести) мораторий на внесение каких-либо изменений в Конституцию на десять лет. Позже соответствующая статья в той версии Конституции стала объектом разных трактовок, в обход ключевой мысли, заложенной в нее – обеспечить устойчивость конституционных основ хотя бы на 10 лет. В результате споров и политических маневров мораторий был преодолен спустя шесть с половиной лет – в конце 2016 года был проведен очередной референдум, внесший ряд изменений в основной закон Кыргызстана.
Ввиду всего этого, наверно все же надо сказать, что многочисленные случаи конституционных изменений в Кыргызстане происходили чаще всего в первую очередь по прихоти “верхов”, и только временами и по совпадению, эти изменения могли быть также соответствовать запросам общества. В частности, к слову, можно назвать самый последний случай – апрель 2021 года – одним из таких примеров, когда предложенные изменения были в первую очередь продиктованы интересами власти, но они также были в самом деле приветствуемы большой частью общества. Но запрос общества, как оказалось, не гарантирует того, что принятая новая Конституция будет качественно лучше, чем если бы они диктовалась сугубо политической конъюнктурой. Конституция 2021 года содержит в себе множество проблем, да и принята она была очень проблематичным образом.
Одним словом, если искать один единственный, важнейший вопрос, который бы в себе олицетворял почти все трудности государственного строительства в Кыргызстане за 30 лет – причем, как в качестве причины проблем, так и как показатель или следствие таковых – то, думаю, можно смело назвать вопрос конституционной неустойчивости.
С чем связано представление Кыргызстана как “островка демократии в Центральной Азии”? Когда появилась ассоциация с этим термином и какими были ее признаки?
“Островком демократии” Кыргызстан назвали где-то уже в начале 1990-х, когда страна пошла наиболее резвыми, решительными шагами к реформам во всех сферах. Не возьмусь утверждать, кто это сказал первым, но важнее то, что такая характеризация страны оказалась довольно популярной и приемлемой для многих.
Стать таким островком Кыргызстану в те времена было несложно – другие страны (точнее, правящие режимы) в регионе вовсю показывали быстро нарастающий дискомфорт со всем, что можно называть элементами демократии – это и открытые, соревновательные выборы, и многопартийность, и свобода слова и прессы, и многое другое. Было довольно неожиданным и экстраординарным то, что руководить страной пришел новый человек, и что этим новым человеком оказался Аскар Акаев – больше ученый, чем политик, имевший за плечами лишь ограниченный багаж номенклатурного опыта КПСС в высших эшелонах. Но если этот факт принять за данность, сбросив его в категорию загадочной макиавеллийской фортуны, то дальнейшее развитие и курс перемен в Кыргызстане при руководстве Акаева уже не смотрится столь загадочно иным, чем в соседних странах. Много факторов, как извне так и внутри общества, подталкивали Акаева и его команду выбирать более демократичный курс. А руководителям в соседних странах, удержавшим свои позиции первых секретарей компартий своих республик, переименовавшись в президентов, было много к чему привязываться, чего твердо придерживаться, не менять, не раскрывать. Даже они, надо не забывать, в самые первые времена приоткрыли двери к демократизации и либерализации, что в Казахстане, что в Узбекистане, но они очень быстро поняли, что таким курсом они лишь рисковали потерять властную хватку над своими странами, и потому очень скоро прикрыли едва приоткрытые двери. С Таджикистаном, конечно, была несколько иная, печальная история, но и там события особо не располагали к демократизации.
“Островком демократии”, однако, даже Кыргызстан вскоре стал называться лишь как напоминание, или упрек, или некое мерило того, к чему страна однажды стремилась. Ввиду регулярных изменений в векторе политического развития страны, чему все случаи изменений в Конституции можно рассматривать как отчетливые знаки пунктуации, этот термин уже требовал каких-то оговорок и объяснений при использовании: то островок начинал утопать в море автократии, то он опять возникал, то выступал выше над морем, то снижался к уровню воды. Хорошо бы было, если бы островок становился либо полуостровом, либо вовсе расширился к материку – но, увы, в Центральной Азии и даже шире, таких тенденций не бывало.
“Островок демократии” то начинал утопать в море автократии, то он опять возникал, то выступал выше над морем, то снижался к уровню воды.
Но при всем этом, быть островком, отличным от окружающего моря, равно как и быть демократией – понятие относительное и не меняющееся лишь между “есть” и “нет”. Даже при снижении островка к уровню моря, он все равно в видимой степени остается островком. В Кыргызстане налицо более высокие уровни гражданских свобод, открытости и гласности в политике, более высока степень подотчетности и ограниченности руководства страны перед общественным мнением, даже в те периоды, когда эти уровни снижаются, как например в индексах свобод по шкале Фридом Хаус.
Конечно, для действенной демократической власти одних свобод недостаточно. Устойчивость и эффективность институтов управления, противовесы к коррупции и иным тлетворным неформальным явлениям, и многое другое требуется, чтобы была эффективная демократическая власть.
Кстати сказать, именно из-за таких множественных явлений в Кыргызстане, делающих власть неэффективной и не приведших страну к более удовлетворительному управлению и развитию, большое количество граждан было настроено в пользу большей централизации власти, в пользу перехода к президентской форме правления, когда они голосовали в референдуме апреля 2021 года. Они не голосовали против демократии в целом или против разных свобод. Даже в разных опросах мнений, например, проводимых регулярно Международным Республиканским Институтом (IRI), когда большое количество респондентов отвечают, что они отрицательно относятся к демократии, тут же в других вопросах – например, о том, что граждане должны иметь реальную возможность влиять на политику в стране – гораздо больше респондентов отвечают в духе демократии.
Как вы оцениваете и к каким последствиям может привести принятый недавно закон об НКО (некоммерческие организации) с внесенными в нее поправками по дополнительным предоставлениям отчетности об имуществе, доходах, тратах и обнародовании личных данных сотрудников?
Во-первых, думая в русле 30-летия независимости, мне кажется, этот закон можно рассматривать как дополнительный показатель некоторых «болезней роста», неудобств в становлении суверенным государством. С одной стороны, например, это страхи и подозрения среди властных кругов, охотно подхватываемые многими простыми гражданами, о том, что какие-то внешние силы пытаются превратно влиять через НПО на независимость власти, самостоятельность народа, сохранность самобытности и культуры. Точнее, эти страхи и подозрения для властей скорее лишь надуманные, притворные, но они гораздо более искренне, за чистую монету, воспринимаются среди простых граждан, подверженных разного рода целенаправленной пропаганде.
С другой стороны, как раз подверженность пропаганде проявляется как еще одна болезнь становления независимости Кыргызстана, что выразилось частично и в принятии этого закона. Сколько бы ни утверждалось, и с трибун власти, и среди граждан-патриотов, что Кыргызстан – независимая, самостоятельная страна, есть объективно большое количество факторов, обстоятельств, которые так или иначе попирают эту независимость. Если какие-то из этих факторов вполне нормальны и существуют везде – как, например, нормы международной торговли, или финансовое регулирование, или, тем более, глобальные климатические нормы – то существуют и такие, которые весьма проблематичны, и противостояние им является задачей государственной политики. То, что Кыргызстан пребывает в очень высокой степени подверженности политической пропаганде отдельных стран, и что геополитические и иные интересы тех стран активно транслируются и отражаются и в кыргызской общественности – очевидное обстоятельство. Для многих, данное ужесточение норм отчетности для неправительственного сектора, является в серьезной степени и результатом такого пропагандистского воздействия.
Кыргызстан пребывает в очень высокой степени подверженности политической пропаганде отдельных стран, и геополитические и иные интересы тех стран активно транслируются и отражаются и в кыргызской общественности.
Но, определенно, в принятии этого закона имеет место также и третье обстоятельство: популистские мотивы власти. Данные требования по отчетности, при реализации которых буквально все денежные движения НКО и их отдельных работников станут потенциально достоянием общественности, станут эффективным инструментом для натравливания недовольных и экономически неблагополучных граждан на неугодных для власти – а НКО/НПО чаще всего и бывают таковые – организации, указывая на их заработки и траты. Вкупе с вышеназванными двумя обстоятельствами, добиться этого эффекта будет очень легко.
Но в конце концов, этот закон, как и множество других в Кыргызстане, будет зависеть от степени его применения. В Кыргызстане есть большой свод законов, которые просто пылятся или которые применяются лишь время от времени или лишь в некоторой степени и части, и которые могли бы существенно повлиять на общественную жизнь, если бы строго и полностью применялись.
Как бы то ни было, конкретно данный закон, точнее, внесенные изменения в него, наверное, создадут некоторый уровень неопределенности, настороженности среди граждан, активных в НКО; возможно, повлечет за собой убывание людей из этого сектора, например, в коммерческий сектор. Кстати, противники данных нововведений, называя их дискриминационными, указали именно на эту несправедливость – такой уровень детальной, инвазивной финансовой отчетности применяется только к НКО, коммерческие же организации такой отчетности не обязаны давать. Закон может усилить негативное отношение среди простых граждан, особенно экономически неблагополучных, к таким организациям, как я сказал выше. Со временем, скорее всего, этот эффект тоже рассеется, и карательный эффект этого закона может применяться лишь выборочно к особо критичным, неудобным организациям. Или же, как частенько бывает в Кыргызстане, эти нововведения и вовсе будут исключены, если властный климат в стране изменится в другую сторону – в сторону, более благосклонную к институтам гражданского общества.
Кстати, тут напоследок, стоит подчеркнуть, что гражданское общество в Кыргызстане является, возможно, главным позитивным явлением, дававшим все эти годы основание нарекать страну “островком демократии”. Именно та критическая активность, мобилизованность по всем насущным для общества проблемам, вовлеченность большого количества граждан в такие организации, и их неустанная работа и наряду с, и в пику, властным институтам, и делали этот сектор всегда мотором демократических процессов в Кыргызстане. Они изначально были и зачастую до сих пор проявляют себя, как более мощные политические и общественные институты, чем, например, наши многочисленные политические партии.
Как вы оцениваете политико-правовые основы выборов в политической системе Кыргызстана?
Выборное законодательство – и соответственно, избирательная система – менялось почти так же регулярно, как и конституция. Говорить о какой-то одной основной природе или системе выборов не совсем приходится. Наглядно будет лишь подчеркнуть, например, что из семи созывов кыргызского парламента (седьмой ожидается избрать в конце 2021 года), лишь два созыва – 2010 и 2015 годов – избирались по одному и тому же избирательному кодексу, без изменений. Во все остальные годы, от выборов к выборам, регулярно менялись довольно существенные части закона о выборах.
В предстоящих выборах в парламент в ноябре 2021 года будет применен очередной обновленный закон, согласно которому, вместо предыдущей простой формы пропорционального представительства, вводится частичное одномандатное плюральное (не мажоритарное, отметьте) и частичное пропорциональное-преференциальное представительство. Четкой логики для введения одномандатного представительства мало, а рисков в преференциальном голосовании по пропорциональной системе, в том виде в котором это принято у нас – много.
Если судить о выборной системе в Кыргызстане в более широком плане, то в ее основу заложены отдельные ожидания или условия, которых в нашем обществе изначально не было. Это, например, пропорциональные выборы, основанные на партийных организациях. Партии в Кыргызстане крайне слабы, не институционализированы, не имеют глубокой связи с электоратом, не идентифицируемы как разные идейно-политические объединения. Думалось, что для того, чтобы партии обрели все эти и другие важные характеристики, им как раз нужно дать стимул в виде возможности выигрывать мандаты в выборах. Эта система, кстати, была в точности применена и к выборам представительных органов на местном уровне, где партии и вовсе вели себя как чужеродное но неизбежное тело. Также, среди несуществующих условий для полноценных выборов в Кыргызстане, можно назвать условно недостаточный уровень индивидуализма или автономии отдельного избирателя. Это, конечно, применимо и ко множеству других обществ. Выборы, какие они сейчас есть, основаны на культурных и институциональных основах стран современной Европы, упрощенно говоря. Конечно же, не везде вне Европы выборы обязательно проблематичны, но это не снимает проблему там, где они проблематичны.
Но отставим эти системные вызовы в сторону пока; ведь в политической практике многое работает не потому, что изначально все было ювелирно точно и правильно, а потому, что со временем и опытом многое становится правильным и действенным. Чаще всего, при каждом измененном избирательном законе, в чисто правовом плане, выборы в Кыргызстане могли быть реализованы относительно демократично, прозрачно и справедливо. Ведь в конце концов, все версии закона относились одинаково и к властным партиям и кандидатам, и к оппозиционным, и к молодым и новым, и к старым.
Основная беда с выборами в Кыргызстане была в политическом и нормо-применительном плане, то есть, в практической плоскости: произвольное толкование отдельных статей закона, безосновательные барьеры, или наоборот, неприменение законных санкций в случаях нарушений, и так далее. Далее, эти практические перекосы в применении законов всегда скрывали за собой широко распространенные практики нечестных приемов в выборах – это и использование так называемого административного ресурса (злоупотребление официальными ресурсами и полномочиями в целях выгоды в выборах), и подкупы голосов избирателей и лояльности представителей институтов, ответственных за выборы, и применение силы и запугивания. В итоге, сложилось устоявшееся всеобщее недоверие к институту выборов, а для многих – крепкое понимание выборов как сезона заработков.
Выборы в Кыргызстане не теряют конкурентности, альтернативные кандидаты не являются подставными, и гонка за голоса избирателей настоящая, жесткая.
Вместе с тем, что сказано выше, я бы все же отметил одно достоинство выборов в Кыргызстане на сегодня – они стали почти устойчиво конкурентными. “Почти”, потому что попытки все же бывают ограничить неудобных, неугодных кандидатов и партии. Но в целом, выборы в Кыргызстане, даже когда фаворит более-менее ясен (особенно когда касается индивидуальных выборов, как, например, президента), не теряют конкурентности, альтернативные кандидаты не являются подставными, и гонка за голоса избирателей настоящая, жесткая. Где-то именно эта открытость и конкурентность, возможно, тоже является фактором, отталкивающим избирателей – когда слишком много борьбы, грязи, нечестных методов, и (самая малая проблема) слишком много желающих избраться. Но без конкурентности никакие выборы не стоят этого слова, и потому в Кыргызстане, можно сказать, достигнут довольно ключевой, необходимый показатель выборной системы.
Что препятствует экономическому развитию Кыргызстана на протяжении вcего периода независимости?
Кыргызстан являлся одной из наименее развитых республик в составе позднего Советского Союза по общим экономическим показателям. Через 30 лет независимости, это положение, к сожалению, не изменилось – по сей день, Кыргызстан торгуется с Таджикистаном за самое последнее место по показателям общего экономического развития, таким как ВВП на душу населения.
Эта неизменность в сравнительных показателях может выглядеть, будто ничего в экономике не изменилось и все осталось как было. Конечно же, очень многое очень серьезно изменилось в экономике Кыргызстана за 30 лет, не считая очевидного исчезновения союзной социалистической (по сути, государство-центричной) экономики. Кыргызстан стал одной из самых рыночно-основанных экономик из стран бывшего Союза, и соответственно, экономикой, где частный сектор является наиболее весомой частью всего объема экономики. Кыргызстан стал гораздо более экономически диверсифицирован, с особо большим объемом в сфере услуг. Появилась и развилась банковская и кредитная сфера – чего 30 лет назад просто не существовало. Причем, Кыргызстан отличается от многих соседей наиболее успешной и стабильной монетарной политикой, за которой стоит независимый национальный регулятор – Национальный Банк страны. Учитывая плачевное состояние, непостоянство и несистемность, коррупцию и политизацию во многих других сферах, весьма примечательно, что руководство страны, при всех шести президентах доселе, понимали важность того, чтобы не вмешиваться в политику банковского регулятора и оставить его независимость относительно нетронутой. В конечном счете, самое важное изменение в экономике Кыргызстана со времени обретения независимости – это то, что народ страны научился, через тяжбы и лишения, не зависеть от государства в своем жизнеобеспечении. Если ключевым элементом экономической культуры советского времени было иждивенчество, то этого элемента сегодня в Кыргызстане нет.
Так почему же, несмотря на то, что экономика страны так сильно преобразилась за эти годы, она все равно остается аутсайдером среди соседей?
Есть множество факторов, приведших к этому результату, которые невозможно очертить полноценно в данный момент. Во внешнем контексте экономики страны – это ее непростое географическое положение, вдали от передовых рынков, в стороне от инфраструктуры коммуникаций, и в затруднительном геополитическом уголке, когда зачастую экономически важные решения приходится принимать с оглядкой на политические преференции тех или иных игроков. Во внутреннем плане, как в управлении, так и в исходных данных экономики, было много других факторов – от вездесущей коррупции, выросшей на стадии ранней политики приватизации, до некомпетентности, когда множество управленцев в экономике долгое время были учениками советской экономики и не постигали логики рыночной и современной экономики, до скудных или трудно-эксплуатируемых природных и человеческих ресурсов, и многое другое. В историческом плане, сыграло свою роль то, как была устроена структура экономики к моменту независимости, ее ориентация на сырьевое производство, субсидированное обеспечение многих сфер экономической деятельности, и многое другое.
Но даже при всей этой данности в разных плоскостях главной проблемой в стране все же было отсутствие четких экономических стратегий у государства, разрозненность разных идей и инициатив, убогое исполнение тех видений и стратегий, которые временами появлялись. В ранние годы независимости, процессы экономической либерализации и приватизации носили характер laissez–faire – пусть, мол, свободный рынок своей логикой рациональности и поиска выгоды (“невидимая рука” Адама Смита) расставит все в экономике так, как оно должно быть. Однако, такой подход для только-только зарождающейся, скудной и маленькой экономики означал лишь правила джунглей, где преуспевали только тот, кто был быстрее, сильнее, более хваткий и более падкий, возможно. Экономика без правил породила экономику, основанную на коррупции, легкой и быстрой прибыли, безответственности за последствия. В дальнейшем же, даже если представить, что временами у отдельных руководств страны бывали искренние намерения побороть коррупцию и внедрить правила, реализовать такие намерения в среде, пропитанной и уже вставшей на ноги коррупционной экономике, было весьма нелегко. Проще было, каждый раз, опустить руки и… подключиться к массовой коррупционной деятельности.
Laissez–faire для только-только зарождающейся, скудной и маленькой экономики означал лишь правила джунглей, где преуспевал только тот, кто был быстрее, сильнее, более хваткий и более падкий.
Ввиду такой большой коррупции, стоит отметить, существует и такой важный фактор как теневая или полутеневая (серая) экономика – то, что не совсем учтено и вовсе не учтено. Коррупция, помимо прочего, позволяет большой доле экономики процветать параллельно открытой, учтенной (и налогооблагаемой) экономикой. Если эту часть экономики учесть хоть в каких-то приблизительных цифрах, то возможно, показатели экономики страны могут быть существенно другими.
Удалось ли в период независимости Кыргызстана заложить четкие основы новых общностей?
Очень сложный вопрос. Известный афоризм времен итальянского Рисорджименто, «Италию создали. Теперь надо создать итальянцев» был актуален в самом буквальном смысле и для новых независимых государств после распада СССР, и для Кыргызстана в том числе. В стране запускали много разных ценностно-ориентированных, нацие-строительных, идеологических проектов, от возвеличения эпического героя Манаса как основателя нации, до поисков и находок истоков нации в древней истории, поворота к исламу и мусульманской идентичности, провозглашения разнообразия как ценности в формуле «Кыргызстан – наш общий дом», попыток внедрить гражданскую самоидентификацию под термином «кыргыз жараны», и многого другого. Но в большей части такие попытки каждый раз страдали именно в том, что они были проектными задумками, искусственно спускаемыми на общество, и неудивительным образом теряющими свою актуальность и привлекательность раз за разом. Лишь некоторые из этих начал, такие как религиозная или национальная идентичности, преображаясь весьма сильно от задумок авторов и находя более естественный отклик среди людей, выросли в распространенные ценности – и чаще всего, разобщающие общество по разным линиям.
Кыргызстан появился в 1991 году как относительно более разнообразное, мультикультурное общество, чем многие соседи. Как только это разнообразие встретило признаки того, что грядет этноцентричное, титульно-национальное государственное строительство, начались разные ответные процессы, такие как массовая эмиграция каких-то групп, чувства недоверия и соревнования между другими группами, антагонизм на основе разностей и стремление к самоутверждению всех. В самых плачевных двух случаях, ошских событиях в 1990 и 2010 годах, эти процессы явились как минимум частью предпосылок к межэтническим конфликтам.
Заложить четкие основы ценностной, гражданской общности среди кыргызстанцев скорее не удалось еще. А вообще, “четкие” основы в таком обширном, многогранном и медленном явлении, как нацие-строительство или строительство национальной идентичности, – предмет достаточно трудно представимый. Наличие или отсутствие таких основ, с одной стороны, можно определить, лишь исходя из результатов: если сегодня невозможно сказать, что появился гражданин Кыргызстана, идентифицирующий себя в первую очередь как таковой и разделяющий эту идентичность со всеми другими со-гражданами с самыми разными другими характеристиками – то наверно, надо полагать, и четких основ к такой общности не было. С другой стороны, основы такой общности – при все еще не наступившей самой общности – есть и их много, включая общие переживания и привыкание к той же новой экономической модели в стране, причастие к тому “островку демократии” и его скромным плодам, участие в том же гражданском обществе, и так далее. То есть, за тридцать лет независимости, народ Кыргызстана, как отдельного, суверенного государства, многое пережил вместе. Самым недавним большим, объединяющим хоть и горьким опытом была – и продолжает быть – пандемия ковида.
Подчеркивать разности, делить, противопоставлять одна часть против другой в изначально разнообразном и при этом очень молодом политическом обществе – очень легко. Просто не делать ничего объединяющего, обобщающего, связывающего – и уже деления преобладают над общностями. Такова природа человеческого общества; плюральность (более широкое понятие чем разнообразие), как писала философ Ханна Арендт, определяет человеческое состояние. Совладать с этой плюральностью, не дать ей разобщить общество и есть задача политического и государственного искусства, наверное. Кыргызскому государству пока эта задача не совсем далась.
Как известно территориальная целостность – один из основных признаков государственной независимости. В этой сфере даже по истечению 30 лет независимости из-за неуточненных участков границ у Кыргызстана часто возникают конфликты с Узбекистаном и Таджикистаном. Что мешает Кыргызстану провести полную делимитацию и демаркацию своих границ на ваш взгляд?
Делимитация и демаркация границ – дело двух сторон. Как одна ладонь не хлопнет, так и одна страна не реализует эти задачи сама по себе, разве что силой, игнорируя другую сторону. Но такое в современном мире не совсем приемлемо. Но почему же Кыргызстан до сих пор не смог эффективно провести переговорный процесс с соседями, чтобы к 30-летию уже хотя бы делимитировать линии границы?
Главная сложность, причина, по которой границы Кыргызстана с соседями не разрешены до сих пор, – неспособность сторон, а возможно и нежелание прийти к взаимоприемлемым решениям касательно спорных участков, ресурсов и приграничных поселений. Как только, немного спустя после получения независимости, страны приоткрыли двери в многообразие приемлемых к рассмотрению документов – карты разных годов, государственные акты, границы хозяйствовавших субъектов, и так далее – была гарантирована проблема нескончаемых споров и переговоров. В знаменитой Алматинской декларации конца 1991 года, заложившей и независимость бывших союзных стран, и появление потом СНГ, было оговорено, что новые суверенные государства принимают существовавшие границы внутри СССР за основу своих межгосударственных границ. Конечно же, и в тех границах было много неясностей, но общая линия границ имелась и могла лечь в основу. Однако той декларацией – а насчет границ на самом деле там было сказано почти вскользь – пренебрегли, и в последующие годы вопрос был открыт к переговорам, торгам, предъявлению нестыкующихся документов, и таким образом все застряло.
К тридцатилетию независимости, Садыр Жапаров и его команда захотели было сдвинуть этот вопрос с места и завершить все, и в какой-то степени, на короткое время, показалось, что лед тронулся, особенно с Узбекистаном. Однако, очень скоро выяснилось, что команда Жапарова не совсем понимала все сложности и сплетения вопроса границ, и полагала, что все решаемо лишь при наличии воли. Воли было недостаточно. И вместо окончательного разрешения вопроса границ, в юбилейный год случился самый серьезный пограничный конфликт за все это время – на довольно большом отрезке общей границы, от Баткенского до Лейлекского районов с кыргызской стороны, развернулась самая настоящая военная операция. Таджикская сторона, к тому времени стянувшая к границе большое количество военного состава и серьезный объем вооружения, вплоть до тяжелой техники, развернула боевые действия, приведшие к смерти почти 40 человек и сожжению почти целого одного села и многих домов нескольких других селах. Невзвешенные слова и заявления с кыргызской стороны явились главным обоснованием таких действий со стороны Таджикистана. Кыргызская сторона не была готова к такого масштаба атаке и на таком длинном отрезке границы, хотя должна была спрогнозировать подобное, зная о стягивании сил у соседей. Впрочем, оставим этот печальнейший эпизод в независимой истории двух соседей на отдельный разговор. После кровавых дней конца апреля и начала мая осталась лишь горькая взаимная неприязнь с двух сторон, еще сильнее усугубленная проблема границ, и отсутствие стоящего прогресса в делимитации.
Если нужно было бы подводить какие-то итоги в этом году, ввиду юбилея суверенитета, очевидно, что Кыргызстан пребывает в весьма трудном положении во многих направлениях. Если какие-то из них, как, например, пандемия и вызванный ею экономический кризис, были скорее неизбежны, то многое другое – от политической нестабильности, до слабой и попираемой демократии, разобщенности в обществе, нерадужных отношений с соседями, особенно, с Таджикистаном – это все надо считать проблемами управления и развития Кыргызстана, проблемами, которые не были продиктованы самой природой или всемирными явлениями, а были допущены из-за худого управления. И в этот момент хочется лишь вспомнить, что 30-летие не есть какой-то решающий рубеж, а любые памятные даты и юбилеи – это лишь очередная точка в календаре. Все процессы, достижения и проблемы, изменения и тенденции – это все правильнее рассматривать как продолжающийся процесс становления и взросления государства. Тридцать первый год будет не менее важным чем тридцатый, и так далее.
