Д-р Филиппо Коста Буранелли из Университета Сент-Эндрюс рассказывает о формирующемся новом региональном порядке в Центральной Азии, где страны понимают необходимоcть тесной координации и сотрудничества для сохранения стабильности и мира в регионе.
Как развивается это чувство региональной идентичности? Противоречит ли регионализм в Центральной Азии многовекторной внешней политики стран? Какую роль играют Китай и/или Россия?
Старший преподаватель (доцент) в Университете Сент-Эндрюс, Соединенное Королевство.
Персональная страница
Читать на английском – Regionalism and Regional Order in Central Asia: An Interview with Filippo Costa Buranelli
Вы являетесь экспертом в области регионализма. Не могли бы вы рассказать нам немного о том, на каком этапе находятся современные исследования регионализма? Живем ли мы в эпоху регионализма или глобализма?
Я бы сказал, что современные исследования регионализма все чаще учитывают роль неправительственных акторов, местных норм и неформальных практик. Регионализм как дисциплина и как субполе международных отношений и политологии очень долгое время (возможно, некоторые люди скажут — слишком долго) был связан с государствоцентризмом и формальными региональными организациями. До недавнего времени моделью для изучения регионализма часто служил ЕС, и эта модель переносилась на исследование других частей мира, таких как Латинская Америка, Юго-Восточная Азия, Евразия, Ближний Восток, Африка и другие. Тем не менее, я бы сказал, что на рубеже веков, скажем, в начале 2000-х годов, литература по регионализму начала осознавать, что в международных отношениях есть нечто большее, чем государства; что негосударственные акторы, бизнесы, гражданские общества, экономические акторы, местные интерпретации глобальных норм и транснациональные связи также играют фундаментальную роль в строительстве и функционировании регионов и даже более автохтонным, коренным образом. Как мне кажется, современная литература по регионализму все больше и больше признает роль неправительственных акторов, а наряду с ними роль, которую в строительстве регионов играют неформальность и “локальность”.
Если более конкретнее, я считаю, что акцент на формальной интеграции и на опыте Европейского Союза даже при исследовании других региональных областей является в значительной степени европоцентристской призмой анализа. Учитывая опыт Европейского Союза в Европе, который довольно хорошо интегрировался за последние семь десятилетий, предполагается, что регионам “необходимо” иметь формальную региональную организацию для своего существования. Согласно линии этого мышления и используя ЕС в качестве эталона, мы изучаем МЕРКОСУР в Латинской Америке, АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии) в Юго-Восточной Азии, Африканский союз в Африке, Лигу арабских государств. Проблема в том, что у региона также есть множество значимых политических и дипломатических отношений, которые носят неформальный характер и не являются интеграционными по масштабу, для существования которых не обязательно наличие бюрократии и физических зданий. Именно это происходит в Центральной Азии, и это я и изучаю в своих исследованиях — идеи неформального регионализма и порядка, которые не обязательно отражают интеграционную динамику, с которой мы сталкивались в Европе и других частях мира. Эти идеи свидетельствуют об общем понимании определенных норм, правил и принципов, которые все понимают в регионе, — и они реализуются через неформальные механизмы, неформальные встречи, неформальную динамику среди президентов, а также среди других акторов — пограничных агентов, старейшин, семей и трансграничных сообществ.
Что касается вопроса, живем ли мы в регионализированном или глобализированном мире, я склоняюсь к тому, что будет ошибочно рассматривать эти два термина взаимоисключающими. Мне кажется, что глобализм и регионализм всегда идут рука об руку. Иногда мы можем иметь больше глобализма и меньше регионализма, или же наоборот. Но я склонен рассматривать регионализм как продукт глобализма. Невозможно иметь регионы без глобального уровня отношений. Я думаю, что пандемия и экономический кризис, который она породила, очень хорошо доказали, что мы по-прежнему живем в глобализованном мире, но в то же время государства и общества предпринимают действия на региональном уровне, чтобы смягчить суровые последствия глобализации. Существуют риски чрезмерной глобализации, и регионы являются важными площадкам, обладающими agency – полномочиями и влиянием, а также несущими ответственность за процессы в политике, дипломатии, экономике, чтобы улучшать отношения и диалог между соседями. Я бы заключил, что мы живем в эпоху, которая характеризуется как глобализмом, так и регионализмом. Но если вы спросите меня, что из них преобладает сейчас, здесь я отмечу, что мы наблюдаем большее внимание к региональным процессам.
Центральная Азия не всегда определяет себя как единый регион. Некоторые разделяют Центральную Азию и Казахстан, другие добавляют сюда Афганистан или Монголию. Что вы думаете о характеристиках этого региона — формируется ли он под влиянием географических факторов или других идентичностей? И если да, то может ли он измениться в будущем, если, например, Казахстан станет слишком отличаться от своих соседей по Центральной Азии?
Это очень актуальный вопрос. Потому что, с одной стороны, вопрос затрагивает то, как мы, исследователи, определяем Центральную Азию в рамках международных отношений, что может отличаться от того, как другие исследователи, скажем, в области антропологии, географии, археологии или других дисциплин определяют данный регион. С другой стороны, существует также фундаментальный вопрос о том, как люди из этого региона определяют себя — кто и от имени кого говорит. В своем подходе к данному региону я всегда обращаю внимание на то, как жители в самом регионе определяют себя и как конструируют свою идентичность. Это называется “интерпретивизм”. Я уделяю большое внимание тому, как люди описывают свою принадлежность и формулируют свое чувство общности с территорией, историей, людьми того региона, где они живут. Необходимо учитывать, что, несмотря на отсутствие формализованного региона, множество разногласий и конкуренцию, Центральная Азия как категория анализа и как выражение общей идентичности всегда оставалась таковой с 1991 года — с тех пор, как лидеры пяти центральноазиатских республик собрались сначала в Ашхабаде, а затем в Ташкенте для определения регионального пространства как Центральной Азий, которое до этого было известно как Казахстан и Средняя Азия. Я прекрасно понимаю, что некоторые дисциплины определяют данный кусок мира по-другому, например, как Евразию или Центральную Евразию. Некоторые исследователи и аналитики включают Центральную Азию в сферу интересов Южной Азии, как это делают, например, некоторые факультеты западных стран по внешней политике, изучая эти республики вместе с Афганистаном, Пакистаном и Индией. Это решение аналитика. На мой взгляд, при определении региона, безусловно, должны присутствовать географические общие черты, но также необходимо учитывать историю, религию, социальные связи, семьи, культуры и динамику безопасности. Если принять во внимание все эти аспекты, как если бы это были различные пиксели цифровой картинки, то определение Центральной Азии остается в силе.
В своем подходе к данному региону я всегда обращаю внимание на то, как жители в самом регионе определяют себя и как конструируют свою идентичность.
Жители региона действительно признают существование Центральной Азии, даже сам Туркменистан, который нередко считается изолированным от региона из-за своей идеи позитивного нейтралитета и того, что является очень закрытой страной. Например, в начале августа Туркменистан провел саммит стран Центральной Азии. То есть даже туркменское правительство и сами туркмены понимают, что существует нечто под названием Центральная Азия. Безусловно, это не исключает того, что страны этого региона могут использовать и другие идентификации. К примеру, Казахстан видит себя как евразийскую страну; Узбекистан считает себя сердцем Азии, потому что страна находится в самом сердце Шелкового пути; туркмены называют себя каспийской страной, всякий раз, когда они имеют дело с Азербайджаном, Ираном или Россией по тем вопросам, которые связаны с управлением Каспийского моря. Иногда мы слышим, как Таджикистан называют персидской страной, потому что там говорят на фарси. Все это говорит о том, что трудно выработать единую идентичность или целостное определение. Но мне кажется, Центральная Азия все еще имеет определенную аналитическую ценность и смысл в плане идентичности для людей, живущих там. Что касается вопроса, изменится ли регион, ответ — безусловно, да. К примеру, Европа в 1957 году и в 2021 году — не одна и та же Европа. То есть многие регионы сейчас очень сильно отличаются от тех, какими они были в прошлом, в предыдущие века — любой регион может меняться, потому что он не статичен и не монолитен. Ваш пример с Казахстаном очень важен, потому что я помню, что лет 7-8 назад была даже идея изменить название страны — в частности, предлагалось убрать из наименования окончание “стан” и именовать государство “Қазақ Елі”. Но этого, во-первых, не произошло — это уже говорит о многом. Хотя если бы даже переименовали, то это не изменило бы отношения с соседями кардинальным образом. Есть очень важная центральноазиатская пословица, которая гласит: “Хороший сосед лучше дальнего родственника”. То есть можно менять себе имя, одежду, которую вы носите, но в конце концов ваше окружение останется с вами, и вам придется найти с ними общий язык.
Завершая вопрос, хотелось бы отметить следующее: регион может измениться, но при этом общества, границы, сообщества будут связаны друг с другом по причине территориальной близости, исторического прошлого и социальных связей. Подумайте о семьях, которые находятся по обе стороны границы — такое происходит по всему региону. Также хочу обратить внимание на то, что для существования региона государствам не обязательно быть идентичными или одинаковыми, подобно тому, что в политологии называют “изоморфизмом”. Например, возьмем Европу, там сложно сравнить Латвию с Германией, или если взять Восточную Азию — Южную Корею с Японией, Вьетнам с Индонезией. Тем не менее, эти страны могут иметь некоторые сходства, и, что более важно, некоторое общее понимание, общие нормы или чувство принадлежности к одному и тому же региональному порядку, и все они должны уметь избегать конфликтов, сотрудничать и жить вместе. В конечном счете, для меня создание региона и региональное строительство — это не быть, а говорить и практиковать.
Существует ли такое явление, как региональный национализм? Что хорошо в странах Центральной Азии, так это то, что они часто испытывают гордость друг за друга, например, как достижения в культуре. Представляют ли такие практики прочную основу для создания более сильной региональной идентичности?
Если вопрос подразумевает того, бывают ли страны Центральной Азии самовлюбленными, погруженными в самовосхваление, самодовольство, то я бы ответил на этот вопрос положительно — да, такие вещи временами наблюдаются в Центральной Азии. Но при этом, я также хочу заметить важный момент — это характерно не только для Центральной Азии, такое происходит и в других регионах мира. Например, в прошлом году — в период эпидемии европейские страны конкурировали друг с другом в том, кто лучше справится с пандемией.
Увы, мы часто замечаем, как Центральная Азия ориентализируется и описывается как нечто уникальное — где есть пять Наполеонов, которые хотят быть первыми над всеми остальными. Подобные же примеры происходят во всем мире, ведь это политический аспект. При этом, нельзя забывать, что страны Центральной Азии все еще находятся в процессе государственного и национального строительства. Так что, я считаю, что идея самовосхваления и самодовольства призывает только к тому, чтобы показать миру, как у них все хорошо. Даже если когда они не справляются с чем-то, такая риторика – часть дипломатического процесса, подтверждающего их существование и суверенные прерогативы, как “мы легитимные государства, мы существуем”. Это логика перформативности. Другое дело, это когда страны Центральной Азии помогали друг другу, поздравляли и хвалили друг друга за достижения. Особенно период пандемии был очень показательным в плане координации и взаимной помощи в регионе. К примеру, несколько недель назад Казахстан передал Кыргызстану большое количество доз вакцины, и транзитные пути были открыты для транзита медицинских товаров между республиками. Несмотря на навязанный социальный порядок, который мы называем авторитаризмом, президенты этих стран часто поздравляют и поддерживают друг друга за сохранение стабильности в регионе.
Недавно я опубликовал статью, доступную в открытом доступе, где рассказывается, как в Центральной Азии возникает ощущение “регионального порядка”. Государства очень хорошо осознают свою силу и понимают, что иногда региональная идентичность ощущается слабо — на первом месте стоят государства. Но при этом, я думаю, и мое исследование доказывает, что они также осознают, что им нужно играть по некоторым правилам, таким как невмешательство, соблюдение дипломатического протокола, базовых норм международного права и уважение старшинства. Так или иначе, они не могут делать все, что им заблагорассудится — они находятся в одном региональном порядке и должны координировать свои действия и сотрудничать по некоторым вопросам, если они хотят сохранить стабильность и мир в регионе.
Примером этого может служить идея регионального суверенитета, что в некотором виде оксюморон, поскольку суверенитет — это то, чего мы обычно приписываем государствам. Регионы на самом деле не обладают суверенитетом. Однако все чаще здесь можно заметить идею о том, что между странами Центральной Азии существуют некоторые проблемы, куда даже великие державы не имеют право вмешиваться. Данный принцип первым поддержал Н. Назарбаев, потом Ш. Мирзиёев, а затем уже другие. Проблемы государств Центральной Азии должны решаться только самими странами — без внешнего вмешательства. Я думаю, что на практике такое соблюдать сложно, поскольку существуют глобальные силы, которые очевидно приводят в регион большие державы, однако государства Центральной Азии каким-то образом сумели сохранить свое agency и свою автономию между динамикой великих сил. Возможно, это не подробный ответ на ваш вопрос, но вы отметили существование регионального национализма, но при этом существует также региональный суверенитет, что заслуживает изучения.
Видите ли вы рост регионального сотрудничества в Центральной Азии в будущем — или даже интеграции, и если да, то какие факторы будут влиять на это?
Ваш вопрос действительно важен для определения, изучения и анализа текущих тенденций в регионе. На мой взгляд, Третья консультативная встреча лидеров стран Центральной Азии в Туркменистане, которая состоялась с 5 по 6 августа 2021 года носит значительно важный характер. Оно показывает определенную степень институционализации, дипломатической устойчивости и доверия. Я заметил, что некоторые аналитики и ученые отвергают это. На мой взгляд, это не так. Я посещал Центральную Азию в течение 10 лет. Я знаю, как работает менталитет и дипломатия в данном регионе. Я знаю важность того, что можно говорить, а что нельзя — неформальные механизмы, о чем я упомянул выше. Для меня все это очень важно — эти вещи хорошо отражаются на таких неформальных саммитах. Так что на вопрос о вероятности увеличения регионального сотрудничества в регионе, я бы ответил, что нынешний климат позволяет этому осуществиться вероятнее, чем пять лет назад. На мой взгляд, ключевыми будут координация и сотрудничество по таким вопросам, как безопасность, изменение климата, экономическое сотрудничество и “мягкие” сектора, как культура или туризм. Интеграция не рассматривается, по крайней мере, в ближайшем будущем. Я понимаю, что это громкое слово, и что каждые три-четыре месяца появляется какая-то новая статья о том “будет ли Центральная Азия интегрироваться?” или “когда произойдет интеграция Центральной Азии?” Опять же, здесь слышится европоцентристский нарратив. При этим, сами государства и президенты очень четко заявили, что плюрализм будет сохранен, процессы государственного и национального строительства будут продолжаться, и создание центральноазиатской организации не стоит на повестке дня. Я думаю, что в ближайшие 5-7 лет они будут стремиться к построению диалога, поиску конкретных и прагматичных результатов в тех областях, о которых мы уже говорили выше, и восстановлению политического доверия, особенно после таких инцидентов, как конфликт между Кыргызстаном и Таджикистаном. Какой смысл создавать региональную организацию, если два соседа буквально воюют на делимитированной границе уже более 30 лет?!
Лучшее решение — продолжать проводить эти малозаметные, негромкие встречи и многосторонние и двусторонние контакты для развития прагматизма и механизмов укрепления доверия. Это, надеюсь, приведет к изменению восприятия дилеммы безопасности в регионе. В этом плане некоторые государства работают лучше другого. К примеру, если вы спросите меня о том, какое из государств справляется лучше по вопросам безопасности в регионе, я бы назвал Узбекистан. Узбекистан рассматривается всеми государствами Центральной Азии как страна- добрый сосед. Туркменистан все больше вовлекается в проекты и в расширяющийся региональный диалог. Казахстан поддерживает дружеские отношения в регионе в целом. Кыргызстан и Таджикистан, наоборот, находятся в самом остром конфликте друг с другом. Поэтому будет интересно понаблюдать за всем этим, хотя именно по этой же причине я отношусь скептически к интеграции в регионе. Тем не менее, я вижу некоторые положительные тенденции в координации и сотрудничестве по менее чувствительным вопросам.
В двух словах, хорошо ли быть частью региона, и если да, то лучше ли быть частью региона вместе с сильнейшими странами, такими как Китай и (или) Россия? Как эти великие державы формируют регионализм в Центральной Азии?
На первый вопрос — хорошо ли быть частью региона — очень трудно ответить, поскольку это требует рассмотрения еще другого вопроса — а что хорошо, что плохо?! Это нормативное утверждение, на которое у меня нет ответа. Я думаю, что сами жители Центральной Азии ответили бы на это вопрос лучше, чем кто-либо другой. Даже если ученые Запада, Азии или России продвигают регионалистскую повестку дня, утверждая что “странам лучше интегрироваться, быть регионом — хорошо”, в конечном счете, общества Центральной Азии должны сами решать, является ли это хорошим политическим устройством для них, или нет. Я должен отметить, что нет ничего плохого в создании хороших отношений с соседями и чувства региональной общности. Это может помочь не только отдельным странам Центральной Азии, но и обществам региона в целом, пройти сложные этапы глобализации и конкуренции великих держав. Поэтому было бы замечательно иметь программу Эразмус университетам Центральной Азии, создающую пространство для молодых людей, которые могли бы путешествовать, встречаться с людьми из других соседних стран, узнавать больше об истории и общем наследии друг друга. На мой взгляд, принадлежность к региональному пространству, где взращиваются совместные идеи и общие мировоззрения — хорошая идея. Но я не продвигаю здесь никакой повестки дня, поскольку как уже было упомянуто, в конечном счете, только сами жители Центральной Азии должны решать, как работать их политическим механизмам. По поводу великих держав, по-моему, правительства и дипломаты Центральной Азии довольно прагматичны и реалистичны в этом плане. Присутствие великих держав в регионе неизбежно, именно по этой причине существующая нынешняя форма регионального диалога является неформальной — это форма саммитов, в конечном итоге великие державы все равно будут иметь влияние в регионе. Великие державы, по определению, имеют особые права и обязанности. Государства Центральной Азии прекрасно этого понимают — они прагматичны и используют в своих интересах факт присутствия великих держав. Есть хорошая книга Александра Кули “Great Games, Local Rules (Большие игры, местные правила)”, где рассказывается о том, что страны Центральной Азии признают присутствие великих держав, но при этом у них есть на них влияние и они знают, что делать с великими державами. В заключении добавлю, что великие державы пытаются формировать регионализм в целях укрепления ощущения безопасности и экономического сообщества — Россия прежде всего стремится к сотрудничеству в области безопасности, особенно сейчас, когда есть проблемы на границах с Афганистаном, Туркменистаном, Узбекистаном и Таджикистаном; Китай в большей степени настаивает на экономическом сотрудничестве и инфраструктурном и финансовом сближении в регионе.
В конечном плане как Россия, так и Китай заинтересованы в сохранении мира и стабильности в данном регионе, особенно в свете последних событий в Афганистане. Именно поэтому им до сих пор удавалось сосуществовать более или менее мирно через Шанхайскую организацию сотрудничества, ОДКБ и другие платформы. Следует понимать, что великие державы — это не ангелы, которые делают добро ради добра — у них есть и свои интересы. Поэтому Россия и Китай, пусть даже двумя разными образами, продвигают взгляд на регионализм, который я бы назвал гегемонистским. Россия продвигает версию регионализма, которая признает формализацию ее роли как экономической и милитаристской державы при помощи ЕАЭС или ОДКБ, где не всегда признается принцип суверенного равенства. Давайте вспомним, сколько раз российские политики, отмечу, не только Жириновский, но и сам Путин делали “шуточные” заявления о том, что “Казахстан никогда не был государством”?!
Так, вопрос суверенного равенства с Россией всегда был под вопросом. Я вижу, что Китай, по крайней мере на бумаге, уделяет этому гораздо больше внимания. Китай также дает возможность странам Центральной Азии ощущения равноправия, несмотря на то, что в экономическом плане они не являются равными. Тем не менее, есть ощущение равного положения и тесного партнерства. Это также делается для улучшения собственного имиджа в регионе, поскольку Китай сталкивается с некой обратной реакцией на уровне социума — синофобия, недоверие к китайским бизнесменам и экономическим проектам так или иначе создают подозрительную атмосферу в Центральной Азии.
Насколько сильно влияют на международные региональные организации политические режимы, если взять теорию и практику? Каковы механизмы распространения автократии через региональные организации?
Это очень хороший вопрос по которому я недавно проводил исследование. На мой взгляд, региональные организации в Евразии служат многим целям. Они существуют не только для продвижения авторитарного правления. В то же время они могут создавать определенные механизмы для консолидации авторитарного правления в своей среде. Во-первых, это — обеспечение площадки для легитимности авторитарных режимов. Если страна является членом региональной организации, ее лидер всегда может называть себя легитимным, каким бы авторитарным он ни был; и к нему относятся как к равному, принимают как самую важную фигуру этой страны, признают в качестве международного юридического дипломатического собеседника — значит его правление является легитимным. Это первое.
Второе — это тот факт, что в рамках региональных организаций государства могут подражать практикам друг друга и/или имитировать практики друг друга. В рамках региональных организаций лидеры и их дипломаты могут информировать друг друга о законодательствах, принимаемых ими, внедряемых практиках, политических тенденциях в отношении внутренней безопасности сохранения режима. Они также могут обмениваться опытом, данными, информацией о взаимных угрозах.
И третьим механизмом, который я исследовал в своей статье, опубликованной в журнале “International Studies Quarterly”, является “похвала”. Лидеры поздравляют друг друга, хвалят друг друга и укрепляют общее чувство легитимных ожиданий относительно того, как следует управлять. Держать крепкий контроль, сохранять форму нелиберального правительства, которое отдает приоритет социально-экономическим правам над политическими и гражданскими, и создавать ощущение порядка, патерналистской защиты общества – является нормой в Центральной Азии, сосредоточенной на том, что я назвал “нелиберальным солидаризмом”. Это уже институционализировано. Это то, что каждый отдельный политический лидер понимает и знает, что должен представить другим. Я как-то предвидел это в своей статье — я писал статью прямо перед политическими потрясениями в Кыргызстане, и обратил внимание на то, что Жапаров победит, следуя линии региональных правительств на централизацию власти. Потому что, помимо всего прочего, это социальное давление, которое исходит от соседей и региональных организаций, каким-то образом позволяет этим механизмам существовать и быть легитимными.
Великие силы существуют, но в то же время государства Центральной Азии должны сохранять свою собственную автономию, насколько это возможно.
Противоречит ли регионализм в Центральной Азии многовекторности их внешней политики. Ограничит ли регионализм гибкость, которую Центральная Азия имеет в настоящее время?
Короткий ответ на этот вопрос — нет, я не вижу никакого противоречия между многовекторностью и регионализмом. Если что-то и есть, это — взаимодополняемость. Если вы помните, мы говорили о сегодняшнем регионализме в Центральной Азии, как о чем-то очень гибком, неформальном, способном адаптироваться к местным условиям и очень прагматичном. Многовекторность является частью этой идеи сохранения прагматичных и неформальных отношений. Так что, с одной стороны, региональные лидеры понимают, что им необходимо консультироваться друг с другом, и именно поэтому в Центральной Азии существует такой неформальный регионализм, или я предпочитаю термин “наведение порядка”. Но многовекторность является довольно фундаментальной частью процесса создания порядка, и именно поэтому они друг друга дополняют. Потому что одним из принципов центральноазиатского регионального порядка является идея о том, что ни одна великая держава не должна захватить регион. Великие силы существуют, но в то же время государства Центральной Азии должны сохранять свою собственную автономию, насколько это возможно. Как часть этого упорядочивающего набора практик и нарративов, идея многовекторности служит именно этой цели — позволить региональному диалогу в Центральной Азии проходить свободнее, без сильных ограничений и направлений со стороны внешних великих держава. И тот факт, что у региональных стран есть другие и собеседники, как Европейский Союз, Япония, Корея, Индия, Иран, США или АСЕАН, на мой взгляд, является абсолютно нормальным. Мы также не должны забывать о том, что эти страны не имеют выхода к морю и им необходимо расширять свои рынки и связи. Так что, я не вижу в этом противоречия.
