Если ввести в поисковик google ключевые слова – “Центральная Азия”, “интеграция”, “регионализация”, то основной пул информации будет содержать линки на новости о саммитах президентов, а работы экспертов – повествовать о провалах интеграционных проектов или теоретизировать относительно эффективности той или иной внешней силы в роли объединителя. Настоящая статья призвана критически осмыслить сложившийся язык о интеграции и регионализации Центральной Азии, основываясь на деколониальной оптике. На мой взгляд, большой проблемой в дискуссиях о интеграции и регионализации остается европоцентризм с упором на интеграцию как сугубо институциональный процесс по западным лекалам, в котором некая организационная форма будет выражать «высший» этап интегрированности. В то же время язык экспертов во многом остается элитарным, показывая взаимоотношения между президентами в качестве основного индикатора отношений между странами и единственными проводниками отношений власти. На мой взгляд, сложившееся положение прямо или косвенно формирует «комплекс провала», который не позволяет осмыслить и признать под критическим углом зрения политический опыт и роль различных групп, общин и индивидов, для которых совместное проживание это повседневная реальность.
Критика дискурса интеграции и регионализации
Устойчивое разочарование интеграционными провалами в Центральной Азии, разделяется многими авторами. Например, Карло Фраппи пишет, что Центральная Азия – это регион, чье постсоветское развитие было обусловлено постоянной непоследовательностью или провалом схем регионального сотрудничества (Frappi, 2016). Улугбек Азизов обращает внимание на то, как используется дискурс интеграции в качестве воображаемого процесса и как этот язык отличается от действий (Azizov, 2017). Себастьян Крапохл и Александра Васильева-Динес (2019) указывают на провалы интеграции в качестве цены, которую вынуждены платить страны из-за своей экономической зависимости, выходящей за рамки “региона”.
В своем исследовании Тимур Дадабаев и Джон Хэтершоу (2020) утверждают, что теория международных отношений мало полезна для понимания политических преобразований центральноазиатских государств. Они выделяют две распространённые позиции анализа: инструментальную, подразумевающую цикличный процесс регионализации посредством включенности внешних держав и построения тесных экономических связей; и цивилизационную позицию, с фокусом на общность культуры, исторического опыта, что предполагает теологический подход к пониманию процессов в Центральной Азии. Однако, как указывают авторы, оба подхода игнорируют волю к действию (agency) самих центральноазиатских стран и их глубокую транслокальную включенность. Это в свою очередь не позволяет увидеть и объяснить важную региональную траекторию относительно мирных преобразований, в качестве ключевой черты взаимодействия стран после 1991 года. Наряду с этим взглядом, Марлен Ларуель и Александр Кули обращают внимание на то, что страны Центральной Азии часто ошибочно представляются как пассивные участники внешних проектов, в то время как анализ их взаимодействия обнаруживает, что они способны манипулировать намерениями внешних акторов, исходя из своих интересов (Laruelle, 2015; Cooley 2012).
Филиппо Коста Буранелли предлагает использовать термин центральноазиатский порядок вместо регионализма Центральной Азии, указывая на нейтральность термина, позволяющую избежать чрезмерно негативного дискурса “провала регионализации” и тем самым пересмотра его посредством включения разнообразия практик взаимодействия государств (Filippo Costa Buranelli, 2021). Хотя данный подход помогает дистанцироваться от европоцентристского вокабуляра, на мой взгляд, он не позволяет разорвать с ним связь, и даже в какой-то мере усиливает посредством эффекта постоянных отсылок, которые приходится производить, чтобы показать отличия “порядка” от “регионализма”. Возникает вопрос, как можно понимать политическое взаимодействие в Центральной Азии, исходя из локальной социальной практики? Как современные исследования, проведенные в регионе, могут помочь в этом? В следующем разделе я привожу язык о соседстве в качестве одного из множества путей по деконструкции дискурса “интеграции” и “регионализации” и указываю на приграничные сообщества в качестве важных игроков, продвигающих и практикующих соседство, а также переосмысливающих данную практику.
Чем полезны исследования границ для деколониальной критики дискурса “интеграции” и “регионализма”?
Нерешенность границ в Ферганской долине часто представляется в качестве важного аргумента провала интеграции и регионализации в Центральной Азии. Споры между правительствами по вопросу определения границ представляются в качестве источника потенциальной дестабилизации и угроз безопасности. В свою очередь, современные исследования границ Ферганской долины дают богатый материал для понимания локальной политической динамики, что открывает возможность увидеть ткань взаимодействия разнообразных акторов. Как показывает Мадлен Ривз в своем, уже ставшем классическим, исследовании «Работа границ: Пространственная жизнь государства в сельских районах Центральной Азии» (Border Work: Spatial Lives of the State in Rural Central Asia, 2014) государство, как и общество не должны рассматриваться как отдельные и единичные структуры в регионе. Это разделение и порой противопоставление уводит в сторону от множества процессов, в которых различные группы проводят свою власть на местах: строя, перестраивая, воображая или бездействуя во имя и от имени государства, наделяя себя этой властью.
Для местных жителей иметь дом в одной стране, огород в другой, и базар в третьей не является чем-то необычным и тем более проблемным
Обсуждая опыт «шахматной границы» в долине реки Исфара, Ривз демонстрирует, как “этно-пространственная фиксация”, утверждающая территориальную сложность как проблему, продолжает направлять действия международных акторов и властей, в то время как для местных жителей иметь дом в одной стране, огород в другой, и базар в третьей не является чем-то необычным и тем более проблемным. В эту ткань вплетается процесс «работы границ», ведомый вестфальской логикой совпадения национальных и территориальных единиц, что привело в действие множество траекторий: разрушения, сопротивления, оспаривания, устойчивости и адаптации.
Саодат Олимова и Музафар Олимов (2017) обращают внимание на амбивалентность действий местных властей в приграничье Таджикистана и Кыргызстана. Как пишут исследователи, «из-за разочарования в работе Межправкомиссии и центральных органов власти обеих стран, которые не решают проблему делимитации границы, стороны стремятся освоить и закрепить за собой спорные участки, надеясь на то, что делимитация границы будет проведена «по факту» (стр.36). Вместе с этим параллельно авторы показывают, как взаимоотношения между водными институтами, основанные на устных договоренностях, взаимных уступках, здравом смысле и личных отношениях, позволяют обеспечивать водой спорные территории, по которым государства не могут прийти к консенсусу.
В исследовании биографии узбекско-кыргызской границы Ником Мегораном (2017) раскрывается жизнь в «нейтральной зоне» в среде, которая, с одной стороны, настойчиво требует от местных жителей определиться, с каким государством их соотносить, а с другой стороны, местный отказ/устойчивость производить этот выбор. Как глубоко показано в данной работе, брутальное и драматическое стирание с карты приграничья сел с неопределенным территориальным статусом не привело к ответной насильственной реакции.
Исследования границ показывают, что процессы артикуляции государства и политические процессы от имени государства многоуровневые, противоречивые и временные. Таким образом, мы видим множественность процессов, в которых способность проводить власть не принадлежит исключительно государству или политическим элитам; более того, исследования границ показывают, что наряду с вопросами собственности обсуждаются вопросы участия; что ответом на эскалацию насилия становится сдержанность в ответных действиях.
В своих полевых поездках в приграничные территории в Ферганской долине я часто слышала, как мои респонденты описывали свой опыт соседства в терминах коллективного благополучия, проистекающего из сельской этики взаимозависимости соседей. На примере приграничных сообществ ярко видно содержательное отличие соседства от других типов совместного взаимодействия. Это совместное управление и пользование природными ресурсами, обеспечение человеческой безопасности и соучастие. Искусство соседства стало особенно важно в период острой эскалации политических конфликтов, что привело к заморозке политического диалога в период 2010–2016 годов. Интересно, что сельские мурабы (водные инженеры) успешно договаривались о регулировании воды в трансграничных каналах в этих условиях (Murzakulova, 2022) основываясь на традиции соседства. Так же чабаны (пастухи) брали скот соседей для совместного выпаса, традиционно практиковавшийся в приграничье Ферганской долины, вопреки вводимым ограничениям (Murzakulova, Mestre, 2016).
Этика соседства применительно к региону также предполагает сдерживание обвинительной риторики – “Корооно сак бол, кошунаны ууру тутпа” (Стадо свое оберегай, соседа вором не считай). Мои наблюдения в одном из самых уязвимых кварталов села Таш-Тумшук, находящегося на неописанном участке кыргызско-таджикской границы в долине реки Исфара, показывают, как соседи, испытавшие всплеск насилия в своем квартале, отгоняли забредший на неописанный участок территории скот в стойло соседей условно “по другую сторону границы”. Это не значит, что соседство автоматически приводит к доверию. Скорее оно запускает механизмы сдерживания и участия, которые все еще возможно практиковать в сельских сообществах приграничья.
Важной является и оптика через опыт потери. Сестра убитого в конфликте на кыргызско-таджикской границе учителя из села Ходжаи Ало Хусейнбоя Хакимова в материале подготовленном ИА Фергана, говорит: “После смерти Хусейна никто из киргизских друзей не пришел в его дом выразить свои соболезнования […], — Возможно, они не хотели растравлять душевные раны Наргис, которая осталась вдовой, и ее детей. Так или иначе, мы никаких претензий не имеем к нашим соседям – этническим киргизам, хотя они перестали ходить к нам, притом, что раньше заходили почти ежедневно. Думаю, если бы удалось вовремя предупредить приграничный конфликт, всего этого можно было бы избежать…” (Тилав Расул-заде, 2019).
Соседство подразумевает развитие действий, настроенных на минимизацию рисков чрезвычайного характера. “Лучше близкий сосед, чем дальний родственник” – пословица имеет подтекст погребального обряда, который важно провести без промедлений согласно канонам ислама. Близкий (расстояние) сосед может провести обряд, тем самым заменив близкого (кровное родство) человека. Пространство и расстояние имеют важное значение для определения образа действий в рамках соседства. Обсуждая эскалацию насилия в долине реки Исфара вместе с жителем кыргызского села, после потока критики и обиды в адрес властей мой респондент с сочувствием продолжил: “У соседей такая же ситуация как у нас, мужчины в миграции, женщины тянут семьи, мы понимаем их ситуацию”.
Соседство как практика совместного проживания включает разнонаправленные механизмы взаимодействия, взаимного противопоставления и взаимного участия
Как мы видим, соседство как практика совместного проживания включает разнонаправленные механизмы взаимодействия, взаимного противопоставления и взаимного участия. Действия соседа реляционны по отношению к твоим действиям, что выступает побуждающим, сдерживающими и нейтрализующим фактором. Ошибочно сводить опыт соседства приграничных общин только к противостояниям и конфликтам. Мы видим, что этика соседства является важным капиталом, навыком и в то же время действенным институтом взаимосвязанности и взаимозависимости, которые обеспечивают способность преодолевать и де-эскалировать напряжения. Соседство как аналитическая рамка позволяет нам видеть эти процессы и переосмыслить маргинализированные практики посредством наделения их голосами.
Заключение
В то время, пока дискурс провала регионализма продолжает жить своей жизнью, настаивая на невозможности сценария совместного проживания, есть те, кто живут, оспаривая его самим своим существованием, основанном на практике соседства. Данным текстом я не ставлю цель представить опыт соседства, как некую гармонию или антитезу конфликтам с применением насилия, самый последний из которых на кыргызско-таджикской границе унес жизни 55 человек весной 2021 года. Моя цель этим текстом деконструировать референтное поле, что позволит обрести язык деколониального настоящего и признать опыт соучастия во всем его разнообразии, противоречивости и болезненности.
“Любовь приходит, когда часто видишь друг друга”, – эта пословица в разных вариациях повторяется на разных отрезках Ферганской долины. Мои респонденты часто обращались к практике соседства как гарантии собственного благополучия в ситуации возрастающей милитаризации приграничных территорий и роста чувства уязвимости, связанной с этими процессами.
Настоящей статьей, я предлагаю перейти к разработке и использованию понятия “Кошуна колоң – Соседство”. Я считаю, что дискурс интеграции и регионализации малопродуктивный, поскольку, во-первых, он излишне сфокусирован на институциональной составляющей совместного действия; во-вторых, он элитарен; в-третьих, мало применим к ткани взаимодействия центральноазиатских обществ, которую мы можем наблюдать в приграничье Ферганской долины.
Взаимодействие людей в Ферганской долине имеет колоссальный опыт соседства, который на мой взгляд необходимо признать, проанализировать и понять. Этот опыт позволяет обрести язык, отражающий все многообразие и многосложность взаимоотношений, складывающихся в настоящие дни. Важно отойти от обобщающей логики сводящей многовариантность действия людей к единообразию действий института государства и начать критичный разговор о настоящем.
Выражение благодарности:
Идея настоящей статьи возникла в ходе обсуждения моей презентации об опыте соседства в приграничье Ферганской долины на вебинаре «Границы государств и границы жизненного пространства: к вопросу о пограничных проблемах в Центральной Азии», я выражаю благодарность организации «Караван знаний» и IWPR за приглашение и организацию этого обсуждения. Настоящая статья не была бы написана без настойчивости д-ра Фархода Толипова, который нашел слова поддержки чтобы этот текст случился.
Reference:
Azizov, Ulugbek. 2017. “Regional Integration In Central Asia: From Knowing-That To Knowing-How”. Journal Of Eurasian Studies 8 (2): 123-135. doi:10.1016/j.euras.2017.02.002.
Alimuhamedov F. Presentation “Dynamics of the migration regime in Central Asia”. Available: https://www.youtube.com/watch?v=V48wUZ8kbVM&fbclid=IwAR0n6yrmCOw-jmtw_1DTIdLdnwqHEySfUiDLf2mD2qkNh1wZwDviFuQ8NEw
Cooley, Alexander. 2012. Great Games, Local Rules. New York: Oxford University Press.
Dadabaev Timur And Heathershaw John (2020) “Central Asia: A Decolonial Perspective On Peaceful Change”, The Oxford Handbook Of Peaceful Change In International Relations, Edited By T.V. Paul, Deborah Welch Larson, Harold A. Trinkunas, Anders Wivel, And Ralf Emmers, Oxford University Press.. 2021.
Frappi Carlo. 2016. “Identity, Security, and Development Policies. The Drivers behind Cooperation in Central Asia” in Cooperation in Eurasia: Linking Identity, Security, and Development, ISPI https://www.ispionline.it/en/publication/cooperation-eurasia-linking-identity-security-and-development-20154
Buranelli, F. C. 2021. “Central Asian Regionalism or Central Asian Order? Some Reflections”. Central Asian Affairs, 8(1), 1-26. https://brill.com/view/journals/caa/8/1/article-p1_1.xml?language=en
Krapohl, S., & Vasileva-Dienes, A. 2019. “The region that isn’t: China, Russia and the failure of regional integration in Central Asia”. Asia Europe Journal. doi:10.1007/s10308-019-00548-0
Laruelle, Marlene. 2015. “Envisioning a Region: The US ‘Silk Road’ as an Object of Academic Enquiry.” Eurasian Geography and Economics 56, no. 4: 357–359.
Megoran, N.2017. Nationalism in Central Asia: A biography of the Uzbekistan-Kyrgyzstan boundary. University of Pittsburgh Press.
Murzakulova, A. 2022. “Rethinking the meaning of the neighborhood: the transformation of the Ferghana Valley’s transborder infrastructure”. Routledge Borderland Seria. Upcoming.
Murzakulova, A., & Mestre, I. 2016. “Natural Resource Management Dynamics in Border communities of Kyrgyzstan and Tajikistan”. MSRI UCA Research Report #1 https://ucentralasia.org/Research/Item/1148/EN
Reeves, M. 2014. Border work: Spatial lives of the state in rural Central Asia. Cornell University Press.
Олимова С. К. , Олимов М. А. “Конфликты на границах в Ферганской долине: новые причины, новые участники”. Россия и новые государства Евразии, М. , 2017, № 1, С. 21-40. https://www.imemo.ru/files/File/magazines/rossia_i_novay/2017_01/8.Konflikty_Olimpov.pdf
Тилав Расул-заде «И соседи перестали заходить…Рассказ о жизни семьи таджикского учителя, погибшего полгода назад на границе с Киргизией». ИА Фергана 24.09.2019 https://fergana.agency/articles/110854/
