Вывод войск США из Афганистана, объявленный президентом США Байденом, кажется, состоится в этот раз c большей долей вероятности. Но, как указывает в этом интервью эксперт по Центральной Азии и Среднему Востоку, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Александр Князев, вывод войск не означает полное устранение военного присутствия США – “американцы уходят, чтобы остаться”. Как воспринимает Россия (а с ней и Китай) новые вызовы безопасности в регионе?
Каков контекст и причины озвученного решения Байдена о намерении вывода войск США из Афганистана до 11 сентября 2021 года? Почему решение об этом принято именно сейчас?
Судя по происходящему – ни у кого из американских президентов, включая и Байдена, не было и нет задачи вывести войска из Афганистана. Перед Байденом стоит задача переформатировать американское военное присутствие в стране, сохранив инструментарий управления афганским конфликтом и возможности США в использовании афганской территории для решения своих геополитических задач. Контекст же заявления Байдена о выводе до 11 сентября и время этого заявления объясняются довольно просто: новый президент обязан был каким-либо образом апгрейдить афганское направление политики США, отвергнув декларировавшееся Трампом, но сохраняя общую стратегическую преемственность этой политики. Заявление Байдена полностью соответствует этой задаче, тактической по своей сути. Новая форма американского присутствия избавляет Байдена от необходимости отвечать на существующий в американском обществе запрос по поводу афганской войны.
Три президента пытались и не смогли выбраться из войны в Афганистане. Удастся ли это сделать Байдену? Как вывод войск США повлияет на ситуацию в Афганистане, на позиции Талибан?
Решение Байдена подразумевает сохранение военного присутствия и сохранения контроля над военно-политической ситуацией в стране в первую очередь – с использованием частных военных компаний. Уже сейчас в Афганистане выполняют задачи в интересах США от 18 до 25 тысяч наемников ЧВК, при том, что численность штатного контингента Пентагона – 2, 5 тысячи военнослужащих. В Афганистане за 20 лет американцами создана сильная военная инфраструктура – аэродромы, коммуникационные объекты, лагеря подготовки подконтрольных ЦРУ террористических групп (в частности, известной антииранской «Моджахеддин-е Халк» в провинциях Гильменд, Герат, Фарах, а также белуджских террористических групп в провинции Нимруз). По мере вывода штатного контингента охрана всей этой инфраструктуры – возможно, с сохранением относительно небольшого числа специалистов непосредственно из Пентагона и ЦРУ, будет передана ЧВК. А еще важнейший инструмент в выполнении задач, связанных с американскими интересами, это широкий круг афганских политиков, чиновников, военных, связанных с американскими структурами через различные (чаще — неформальные) механизмы. Кроме того, США оставляют за собой право «в случае необходимости» продолжить участие в афганском конфликте силами своих военно-воздушных сил, а также отправкой непосредственно в Афганистан специальных подразделений.
Все разговоры об уходе США из Афганистана направлены на манипулирование массовым общественным мнением, где большинство читает только заголовки новостей, не вникая в содержание происходящих процессов. Широко распространенный и вполне эффективный прием применения современного информационного оружия; все-таки мы живем в информационную эпоху, о чем не следует забывать. Раз СМИ и соцсети пишут об уходе США из Афганистана, значит, это случилось. О сохраняющемся военном присутствии в иной форме если и пишут, то мало, соответственно, для широкой аудитории этого и нет. Можно вспомнить сколько алармизма было на эту тему накануне заявлявшегося в 2014 году вывода войск США и НАТО из Афганистана: «американцы уходят, все пропало…». К сожалению, общественная память в современных информационных условиях слишком коротка и мало кто помнит, что все происходящее уже было слегка в иной форме. Нет ничего нового, американцы уходят, чтобы остаться.
В условиях относительной либерализации политического режима в Узбекистане отмечается укрепление позиций политического ислама в республике, имеющего в основном внутреннее происхождение
Как это отразится на странах Центральной Азии и на политике США в отношении этого региона?
На прошедшем недавно в Санкт-Петербургском государственном университете круглом столе «Центральная Азия: проблемы безопасности в контексте продолжения афганского конфликта» отдельным вопросом обсуждались перспективы такой традиционной угрозы для региона с «афганского» направления, как активность религиозно-экстремистских и террористических групп. Очень глубоко и конкретно занимающийся этой проблематикой, директор Центра изучения региональных угроз из Ташкента Виктор Михайлов озвучил свой вывод о том, что в условиях относительной либерализации политического режима в Узбекистане отмечается укрепление позиций политического ислама в республике, имеющего в основном внутреннее происхождение. Кроме того, Виктор Михайлов обратил внимание на новую тенденцию: с закрытием границ в условиях пандемии, и не имея возможности выехать в страны Ближнего Востока, в меньшей мере – в Афганистан, радикальное подполье способно предпринять попытки организации террористических актов в местах постоянного проживания – в странах Центральной Азии и в среде трудовых мигрантов в России. С этим трудно не согласиться, к тому же я считаю, что эти угрозы с «афганского» направления всегда были слишком преувеличены, важнейшей из угроз в этом контексте был и остается наркотрафик. Хотя и здесь происходят любопытные изменения: по мере роста производства и распространения синтетических наркотиков, производство опиума и героина в Афганистане ощущает серьезное конкурентное давление, результатом которого может стать естественное снижение этого производства. Потребление синтетических наркотиков теснит природные опиаты по всему миру, в том числе и в самом Афганистане, куда они поставляются в основном из ОАЭ и Турции.
Хотя, конечно, в политических и военных элитах стран Центральной Азии, надо полагать, сейчас будет нарастать педалирование проблемы неких угроз из Афганистана на фоне переформатирования американского присутствия. Это очень удобный, многолетний и уже ставший традиционным инструмент воздействия на общественное мнение в каждой стране, призванный отвлечь внимание от кризисных внутристрановых явлений и подчеркнуть в очередной раз роль государственных институтов (в первую очередь, естественно, силовых) как гарантов безопасности. Это эффективно работает, например, в Таджикистане и Узбекистане, да и по всему региону.
Попытки создания баз Пентагона в регионе вызвали бы весьма мощное противодействие со стороны России и Китая
Сейчас появляется много публикаций на тему того, что, выводя штатный военный контингент из Афганистана, США зондируют возможности размещения военных баз в Таджикистане, Узбекистане, возможно и в Туркмении. У меня на этот счет есть большие сомнения. Существует достаточно много соглашений между США и странами Центральной Азии, позволяющих использование Пентагоном региональных коммуникаций, и в первую очередь – авиационных. И создавать некие громоздкие объекты, получая при этом множество проблем, затрачивая немалые ресурсы, вряд ли целесообразно. Для локальных военных вмешательств в Афганистане будет достаточно, пожалуй, возможностей USCENTCOM’а, чтобы с авианосцев из акватории Аравийского моря отправить бомбардировщики или десант спецназа. На дворе уже далеко не 2001-й год, попытки создания баз Пентагона в регионе вызвали бы весьма мощное противодействие со стороны России и Китая, а рычагов и ресурсов такого противодействия как у РФ, так и у КНР, вполне достаточно, отдельные проблемы способен создать и Иран…
При условии снижения вовлеченности США в дела Афганистана стоит ли ожидать большей активности со стороны России и Китая в этом направлении?
Я не считаю возможным говорить о «снижении вовлеченности США в дела Афганистана», меняется форма, но не содержание. А активность со стороны России и Китая в любом случае будет нарастать, в последние примерно три года российская сторона продемонстрировала свои возможности влияния и на «Талибан», и на легитимную афганскую оппозицию, включая этнополитические партии. Относительно свежий пример: 18 марта нынешнего года в Москве прошли консультации с участием делегации «Талибана», после которых талибская сторона отказалась от организуемой, по сути, американцами, большой конференции в Стамбуле, где она так и не состоялась в планируемые сроки 24 апреля… Этот успех российской дипломатии имеет, конечно, кратковременное значение и это тактический успех, но на фоне торможения переговоров в Дохе и срыва стамбульской конференции весьма показательный. Китай меньше проявляет свою активность в политическом плане, но он пока не продемонстрировал своих финансово-экономических возможностей в Афганистане в той мере, как в странах Центральной Азии. Вряд ли США смогу что-либо адекватное этому противопоставить… Наверное, в центральноазиатских столицах должны эту ситуацию понимать и становиться сдержаннее в реализации своих «многовекторных» внешнеполитических концепций…
Можно ли дать небольшой контекст, в каком именно состоянии оставляют США Афганистан? Можно ли дать расклад сил с учетом переговоров, ведущихся Москвой? Какова позиция РФ в этих переговорах с Талибаном?
Американцы выводят штатные подразделения Пентагона, которые в последние годы не так уж активно участвовали в боевых действиях против «Талибана» и других неправительственных сил и группировок, эти подразделения в большей степени обслуживали различные инфраструктурные объекты США в стране. Поэтому на собственно военной ситуации этот вывод если и отразится, то скорее морально-психологически, особенно учитывая, что все происходящее – это скорее некая рокировка, изменение конфигурации присутствия. Сейчас многие пытаются провести аналогии между выводом советского контингента в 1989 году и происходящим ныне, на основе такого сравнения делается скоропалительный вывод о неизбежной скорой победе «Талибана». При этом забывается, что тогдашнее правительство президента Наджибуллы продержалось у власти еще более двух лет, а свержение его стало результатом множества нерешенных проблем и противоречий внутри самого тогдашнего правительственного лагеря. В частности, это были нерешенные проблемы в межэтнической сфере – само падение Кабула в апреле 1992 года стало возможным только в результате сговора двух правительственных командиров этнических военных формирований: генерала Абдула Рашида Дустума с его 53-й пехотной «узбекской» дивизией и исмаилитской дивизии Сейида Мансура Надери. Но если тогда, в 1992-м, Наджибулла не мог рассчитывать на какую-либо внешнюю поддержку, то поддержка нынешнему правительству со стороны США уже публично продекларирована.
Межэтнические и иные внутренние противоречия сейчас тоже существуют, они никуда не делись, но нынешнее состояние политической сферы сильно отличается от времени Наджибуллы. Находящиеся в оппозиции к президенту Гани, партии и политики порой активнее, нежели правительство, начинают участвовать в переговорных процессах по мирному урегулированию. Созданные при участии американцев, армия, силы безопасности также внутренне противоречивы, но при этом существует достаточно сильное ядро специальных подразделений, управляемость их можно оценивать как достаточно высокую, и вряд ли есть аргументированные основания говорить о том, что «армия разбежится» . В соответствии со своими традициями, талибы будут наверняка устраивать акции демонстрации силы (что и происходит, начиная с середины апреля), но это вовсе не означает их способности, например, взять под контроль какие-то крупные города, не говоря уже о столице.
Российская сторона не препятствовала проведению стамбульской конференции и, тем более, «в обмен» на что-либо. Отказ от проведения конференции был вызван скорее недостаточной последовательностью американской стороны, изменившей сроки официального вывода войск, вопреки февральскому соглашению 2020 года. Тем не менее, переговорная работа продолжается и, наверняка, будет продолжена.
Почему угроза перетекания терроризма несколько преувеличенная? Каковы общие прогнозы развития ситуации в Афганистане?
А почему перетекание терроризма должно обязательно происходить? Существуют государственные границы, которые так или иначе охраняются. За многие последние годы нет примеров проникновения террористических групп с территории Афганистана в страны Центральной Азии, разве что несколько подобных попыток на туркменском участке в 2014-2018 годы, попыток безуспешных, и к настоящему времени Туркмении удалось усилить охрану границы; о свежих попытках такого рода информации нет. По узбекистанскому участку границы чего-либо подобного вообще нет, отдельные редкие инциденты на участке границы Афганистана с Таджикистаном связаны в основном с локальными переделами контроля наркотрафика. На территории Афганистана присутствуют группы террористического характера, состоящие из выходцев из стран Центральной Азии, но представить пересечение ими границ в боевых порядках можно только при наличии очень сильной фантазии. Внутренний потенциал экстремистско-террористического характера внутри каждой из стран региона, возросший в условиях карантинных ограничений, – это действительная опасность, а апелляции к афганскому направлению в этом плане больше выполняют функцию отвлечения внимания от того, что не все благополучно внутри каждой из рассматриваемых стран.
На территории Афганистана присутствуют группы террористического характера, состоящие из выходцев из стран Центральной Азии, но представить пересечение ими границ в боевых порядках можно только при наличии очень сильной фантазии.
Интенсивность конфликта, как и его конфигурация, могут меняться, как и дипломатическая переговорная активность во всех ее проявлениях. Но перспектив завершения конфликта нет, как с точки зрения внутриафганской ситуации, так и при определении позиций всех внешних акторов.
Какие интересы у России в миростроительстве? Будет ли Китай сотрудничать с Россией в сфере обеспечения безопасности Афганистана с учетом того, что Центральная Азия важна Пекину?
Интерес российской стороны состоит в урегулировании в Афганистане без иностранного присутствия, создающего разнообразные риски для стран региона и, пусть и не напрямую, для России. Центральная Азия остается зоной жизненных интересов России, ряд стран региона являются участниками ОДКБ, с другими действуют двусторонние союзнические отношения, и напряжение у южных границ региона заставляет и российскую сторону реагировать на существующую нестабильность. В отличие от России, не имеющей каких-то глобальных экономических интересов в Афганистане, у Китая такие интересы есть. На политическом уровне сотрудничество между КНР и РФ, с подключением к этому процессу Ирана, Пакистана, стран Центральной Азии, существует, хотя, возможно, могло бы быть и более интенсивным. Тем не менее, российские инициативы на афганском направлении поддерживаются и без учета интересов названных стран какое-либо урегулирование в Афганистане уже невозможно.
