Дмитрий Суслов – Российский эксперт по международной политике, заместитель директора и научный сотрудник научно-образовательного Центра комплексных европейских и международных исследований факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Как изменятся отношения России и США при новой администрации Байдена?
В целом, при администрации Байдена российско-американские отношения станут еще более конфронтационными. Усилится резкая критика России со стороны Соединенных Штатов по вопросам демократии, прав человека, по ценностной проблематике. Усилится геополитическая борьба США с Россией на постсоветском пространстве, и Соединенные Штаты будут гораздо более активно поддерживать Украину, а также, например, белорусскую оппозицию, Молдову, Грузию в противостоянии с Россией, и, в целом, активизируют свою дипломатию, как классическую, так и публичную, на постсоветском пространстве. В результате, конечно же, общая атмосфера российско-американских отношений станет еще более ожесточенной.
Кроме того, Соединенные Штаты будут гораздо более активно подключать к политике сдерживания России своих союзников, в первую очередь, европейских. И соответственно, координация действий США и ЕС в отношении России усилится. В целом, усиление роли идеологии в американской внешней политике при Байдене приведет к консолидации трансатлантических отношений и усилению политики сдерживания России. В этой связи, как я уже сказал, российско-американские отношения станут еще более конфронтационными, и в России ожидают новых американских санкций, более прямой поддержки российской оппозиции. Риторика США с приходом Байдена изменилась, ужесточилась, по сравнению с администрацией Дональда Трампа. Например, призывы незамедлительно освободить Алексея Навального – подобного рода риторика со стороны США звучала в конце администрации Барака Обамы, но не звучала со стороны Дональда Трампа. То есть США уже демонстрируют большую, открытую позицию поддержку российской оппозиции, российских либеральных НКО и т.п. В результате конфронтация между Россией и США лишь ужесточится.
Но в то же самое время мы видим возможности для избирательного сотрудничества между Россией и США по неким отдельным вопросам, где это соответствует интересам обеих сторон. Однако сразу надо учитывать, что данное избирательное сотрудничество будет не в силах изменить саму природу и тональность российско-американских отношений.
Избирательное сотрудничество касается уже состоявшегося продления договора СНВ-3. Дальше начнется диалог по контролю над вооружениями и способам укрепления стратегической стабильности после договора СНВ-3, поскольку обе стороны понимают, что само продление необходимо для того, чтобы выиграть временной лаг для ведения переговоров по тому, что будет после договора СНВ-3. Этот диалог будет очень непростой. Заявленные как администрацией Байдена, так и Россией позиции по этому вопросу пока очень сильно отличаются друг от друга, если не сказать, что они противоположны. Например, Соединенные Штаты настаивают на том, чтобы после договора СНВ-3 все-таки был подключен Китай, и чтобы новое соглашение ограничивало так называемое нестратегическое или тактическое ядерное оружие. Россия против и того, и другого. Она в свою очередь настаивает на том, чтобы новое соглашение или комплекс соглашений охватывал все сферы, которые влияют на стратегическую стабильность, а это и противоракетная оборона, и высокоточные вооружения в неядерном оснащении, и вооружение в космосе, а против этого категорически выступают Соединенные Штаты Америки и администрация Байдена, в частности. Поэтому диалог не будет простым, возможно, сторонам и не удастся ни о чем договориться с администрацией Байдена, и договор СНВ-3 останется последним большим российско-американским договором по контролю над вооружениями. Или, возможно, удастся договориться о какой-то серии политических режимов. Но в любом случае, этот диалог будет иметь место.
Кроме того, Россия и США будут взаимодействовать в многостороннем порядке по ядерным программам Ирана, Северной Кореи. Очень хотелось бы, чтобы с администрацией Байдена состоялся, наконец, диалог о кибербезопасности, и поскольку Байдена и его администрацию невозможно обвинить в некоем сговоре с Москвой, то вести этот диалог будет легче. Несмотря на то, что стороны безусловно воспринимают друг друга как противников, при Байдене само ведение этого диалога с Россией вряд ли будет восприниматься в Соединенных Штатах как преступление и предательство американских национальных интересов. Возможно, Россия и США также будут вести диалог по борьбе с изменениями климата, фокусируясь в основном, на арктические регионы, где, во-первых, изменение климата происходит в три раза больше, чем по планете в целом, во-вторых, Россия и США являются непосредственными соседями.
Фундаментально отношения России и США с приходом администрации Байдена не изменятся.
Резюмируя, можно сказать, что фундаментально отношения России и США с приходом администрации Байдена не изменятся. США будут по-прежнему рассматриваться Россией как главный стратегический противник и главная угроза российской национальной безопасности. Но при этом резко усилится идеологический фактор, то есть Соединенные Штаты будут восприниматься не только как геополитический противник, который стремится ослабить позиции России во всех регионах мира без исключения — на постсоветском пространстве, в Европе, на Ближнем Востоке, в Азии, в Латинской Америке, в Африке, везде. Но и как идеологический противник, то есть как страна, которая неприкрыто пытается ослабить, развалить российский внутриполитический режим и добиться смены режима в России. Подобная риторика в России уже ведется. Поэтому общее отношение к США будет как к врагу, к противнику — и политическому, и идеологическому. Не случайно заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков, характеризуя в своем недавнем интервью политику России в отношении США, заявил о том, что эта политика будет заключаться, с одной стороны, в тотальном сдерживании, то есть в борьбе с США во всех регионах мира и во всех средах, включая киберпространство, но, с другой стороны, сочетая это с некоторыми элементами избирательного сотрудничества, например, как продление договора СНВ-3 и ведение диалога по стратегической стабильности, где это соответствует российским интересам.
Этих сфер немного — это стратегическая стабильность, нераспространение ядерного оружия и борьба с изменением климата, в первую очередь, в Арктике. Кстати говоря, Россия в этом году приступает к председательству в Арктическом совете, и США тоже являются участником этой организации. Поэтому Россия заинтересована необязательно в двустороннем, но хотя бы в многостороннем взаимодействии с США по Арктике.
В других же регионах мира Россия будет противодействовать Соединенным Штатам — и на постсоветском пространстве, и на Ближнем Востоке, и в Европе, и в Азии, и в других регионах мира, равно как США будут везде противодействовать российским интересам. На сегодняшний день можно абсолютно точно сказать, что российско-американская конфронтация приобрела системный характер, и стороны выстраивают и формулируют свои национальные интересы друг против друга.
Увы, но Россия по-прежнему относится к США как к относительно малодоговороспособному партнеру, хотя и более договороспособному и дееспособному по сравнению с администрацией Дональда Трампа. С российской точки зрения очевидно, что та поляризация общества, тот раскол общества, который существует в Америке, та поляризация американской политической элиты, которая имеет место на сегодняшний день, будет приводить к тому, что Россия по-прежнему будет оставаться элементом и инструментом американской внутренней политики. Полного ухода российской темы из американской внутренней политики не произойдет. Соответственно, российская тема по-прежнему будет оставаться токсичной. Доказательством этому служит стремление политической элиты Соединенных Штатов, в первую очередь, демократов, провести параллель между сторонниками Трампа – трампистами – и Россией. Они хотят представить Трампа и его сторонников марионетками Кремля, тем самым представляя Россию в качестве патрона внутренних врагов и главной угрозы американской демократии. Это по-прежнему будет снижать договороспособность США в отношении России.
Ту политику, которую будет проводить администрация Байдена, нельзя назвать по содержанию возвратом к политике Обамы. Существует очень большая доля преемственности к политике Трампа, особенно на российском и китайском направлениях. И это совершенно естественно, поскольку за 4 года президентства Трампа Америка изменилась: раскол внутри США и поляризация американкой политической системы усилились, политическая борьба интенсифицировалась и она будет оставаться такой же интенсивной, какой она была в период Трампа. С приходом Байдена фундаментально в самой Америке ничего не изменится. Кроме того, за эти 4 года изменился мир — началась новая эпоха соперничества великих держав. Мы слышали уже в ходе слушаний в Сенате, как назначенный Байденом на должность министра обороны США Ллойд Остин заявил, что он абсолютно согласен и со стратегией национальной безопасности США и с военной стратегией, принятыми при Дональде Трампе в том, что и Россия, и Китай являются стратегическими противниками США, и в отношении их необходимо проводить политику сдерживания.
При Байдене политика сдерживания России и Китая продолжится, но с несколько измененным инструментарием. В отношении России будет больший упор на ценностную проблематику, в отношении Китая в меньшей степени будет использоваться торговая война, но в полной мере продолжится технологическое сдерживание, а также критика Пекина по вопросам демократии и прав человека. Риторика нового госсекретаря США Тони Блинкена по политике Китая в Синьцзян-Уйгурском автономном округе ничем не отличается от риторики его предшественника Майка Помпео. Главное же отличие будет заключаться в том, что политика сдерживания России и Китая при администрации Байдена будет носить более многосторонний характер. Администрация Байдена будет в большей степени подключать союзников и партнеров к этой политике, само отношение США к союзникам и партнерам будет гораздо более уважительным. Также, в отличие от политики Трампа, администрация Байдена будет сочетать сдерживание России и Китая с избирательным сотрудничеством с Россией и Китаем по общим вызовам. Но, по сути, фундаментально будет большая степень преемственности.
Как меняется региональная политика России на постсоветском пространстве в связи с последними событиями? Готова ли Россия на более активное вмешательство (роль полицейского) или она не против более разнообразного ландшафта в отношении режимов? Как заинтересована Россия в поясе стабильности (консерватизма в постсоветском регионе)?
Я думаю, что фундаментально политика России на постсоветском пространстве не изменилась и вряд ли изменится в обозримой перспективе. Россия по-прежнему выступает за россиецентризм на постсоветском пространстве. За то, чтобы как можно большое число стран региона участвовало в россиецентричных интеграционных проектах и альянсах безопасности — на сегодняшний день, это ЕАЭС и ОДКБ, и, самое главное, за то, чтобы эти страны не участвовали в других системах и порядках безопасности и интеграционных проектах. При этом Россия достаточно терпимо относится к тому, что некоторые страны, например, Узбекистан и Азербайджан, не участвуют в россиецентричных проектах безопасности, поскольку они также не участвуют в других структурах. Например, Азербайджан не ориентируется на членство в НАТО, не стремится выстраивать ассоциацию с Европейским Союзом, и Россию это вполне устраивает.
То есть фундаментальные цели России те же. Инструментарий же российской политики на постсоветском пространстве, естественно, корректируется с учетом присутствия гораздо большего числа игроков и усложнения геополитического ландшафта, с учетом той внутриполитической турбулентности, которую мы наблюдаем во многих странах региона.
Коррекция заключается в том, что Россия более толерантно относится к геополитическому, геоэкономическому присутствию на постсоветском пространстве других незападных игроков, например, Турции. Россия вполне отдает себе отчет в том, что Турция уже играет очень важную роль в Закавказье и продолжает оказывать мягкое влияние на тюркоязычные страны Центральной Азии. Не могу сказать, что у Москвы это вызывает восторг, но активно геополитически бороться с Турцией и стремиться вытолкнуть ее из этого региона Россия не пытается и даже не считает это возможным.
Также Россия уже долгое время очень толерантно относится к присутствию Китая в регионе Центральной Азии. Китай является главным торговым партнером некоторых стран ЦА, и у России это не вызывает какого-то серьезного геополитического беспокойства. Москва предпочитает не применять так называемую модель игры с нулевой суммой к отношениям с Пекином на постсоветском пространстве. Потому что Китай, развивая торгово-экономические отношения со странами ЦА, не стремится подорвать россиецентричные институты ЕАЭС, ОДКБ. Напротив, с Китаем у ЕАЭС уже заключено непреференциальное торговое соглашение.
При этом Россия, как и прежде привержена тому, чтобы бороться на постсоветском пространстве с Западом — и с США, и с ЕС. Это никак не изменилось за последние годы и даже усилилось. Мы совсем недавно наблюдали один из примеров такой политики в Нагорном Карабахе.
Россия как и прежде привержена роли полицейского на постсоветском пространстве
Кстати говоря, Россия, как и прежде, привержена роли полицейского на постсоветском пространстве, это было очевидно в прекращении нагорно-карабахской войны. Именно Россия добилась прекращения огня и временного урегулирования, и именно российские миротворцы обеспечивают там сейчас мир, относительную стабильность и путь к окончательному урегулированию. При этом Россия добилась прекращения второй нагорно-карабахской войны таким образом, который резко ослабил влияние США и Франции как других со-председателей Минской группы ОБСЕ. Да, несколько возросла роль Турции. Но для России Турция является гораздо более приемлемым партнером, чем Запад. Турция рассматривается как геополитический конкурент, но не как стратегический враг. Россия понимает, что Анкара нуждается в партнерских отношениях с Москвой, и стороны сочетают сотрудничество и соперничество. Запад же, особенно США, воспринимаются как стратегические враги России, которые стремятся добиться фундаментального изменения российской политики — внутренней и внешней.
Борьба России с Западом в регионе бывшего СССР проявляется и в том, как Россия подходит к урегулированию украинского конфликта. Здесь ситуация никак не поменялась и находится в полнейшем тупике. Россия не допустит пересмотра Минских соглашений, на чем настаивает президент Зеленский и Украина в целом, и будет добиваться их выполнения в том виде, в каком они были подписаны в 2015 году. То есть – принятие новой Конституции Украины и возвращение Донбасса под юрисдикцию Киева в качестве гетерогенной части, сильно зависимой от России, но интегрированной в Украину. Понятное дело, что Украина не будет это выполнять, значит, война будет продолжаться долгое время. Но пока нет никаких предпосылок к тому, чтобы подход России как-либо скорректировался.
Другой пример – это Белоруссия. Поддержав Лукашенко, Россия предотвратила вероятное в случае его свержения сближение Минска с Западом, вплоть до стратегической переориентации его внешней политики. Сегодня все двери для диалога официального Минска с Западом закрыты, единственный партнер Лукашенко – это, собственно ,сама Россия. Очевидно, что Россия опасается дальнейшей дестабилизации ситуации в Белоруссии, но за протестами и за белорусской оппозицией она видит Запад. Внутриполитическая ситуация в Белоруссии уже приобрела геополитический оттенок, и белорусская оппозиция выступает не только за уход Лукашенко, но и за геополитическую переориентацию страны. Светлана Тихановская поддерживается Западом, и значит для России ее победа недопустима. Рассуждая же о том, на что Москва готова в данном вопросе пойти, вспомните слова президента Путина о том, что в случае серьезной дестабилизации ситуации в Белоруссии и соответствующей просьбы со стороны белорусского президента он готов применить военную силу. То есть Россия в критических ситуациях по-прежнему готова действовать в качестве полицейского, чтобы отстаивать свои интересы, в том числе с помощью военной силы. Сейчас это просто не требуется в Белоруссии, потому что режим Лукашенко и сам справляется с внутриполитической ситуацией. Россия надеется на то, что та конституционная реформа, которую Лукашенко пообещал, стабилизирует внутриполитическую ситуацию без геополитической переориентации Белоруссии, то есть при сохранении Белоруссии в российской внешнеполитической орбите.
По мнению западных экспертов, в самой России наблюдаются националистические настроения. Как она относится к таким же проявлениям националистической идентичности в других странах?
Я не совсем соглашусь с усилением националистических настроений внутри России, если под ними подразумевать усиление именно русского этнического национализма и неприятие других этнических групп. Конечно, такой национализм есть всегда, но он не отражает, напротив, противоречит политике Кремля, который всегда подчеркивает многонациональность, полиэтничность и многоконфессиональность российского государства, открытость России к другим этносам, культурам и религиям. Что касается проявлений национализма в других странах бывшего СССР, то Россию, в первую очередь, беспокоит их внешнеполитическая ориентация и не носит ли этот национализм русофобский, антироссийский характер. Если национализм в соседних странах приобретает антироссийскую коннотацию и основой такого национализма становится подчеркивание различий и противоположности с Россией, (как имеет место на Украине, где Россия выступает в роли консолидирующего иного), то это, конечно же, не может не беспокоить. Если же этот национализм носит геополитически нейтральный характер и не враждебен в отношении России и русскоязычного населения на территории соответствующих стран, то Россия смотрит на это вполне толерантно.
Каково отношение РФ к процессам регионализации в Центральной Азии (ЦА)? Зачем был выбран формат Центральная Азия плюс Россия?
Во-первых, процесс регионализации в Центральной Азии объективно идет. С изменением внутриполитического режиме в Узбекистане со смертью Ислама Каримова и приходом к власти Шавката Мирзиеева процесс регионализма в ЦА существенно интенсифицировался, и это объективная реальность. Именно Каримов был главным барьером на пути региональной интеграции и региональной идентичности в ЦА. Поэтому для России было бы просто глупо и контрпродуктивно не пытаться использовать эти процессы регионализма в свою пользу. Игнорирование этого процесса просто ослабило бы российские позиции в регионе.
Во-вторых, подобного рода форматы, как Центральная Азия плюс внерегиональный игрок, уже вовсю развиваются другими странами. Например, Соединенные Штаты реализуют формат «5+1»- диалог со всеми странами Центральной Азии (тут администрация Трампа ничего нового не принесла, и я думаю, что администрация Байдена тоже ничего нового не принесет), пытаясь рассматривать их как целостный регион, который должен по мнению США стать независимой геополитической единицей и быть ориентированным ни на Россию или на Китай, а на Юг, в сторону Афганистана и Индии. США даже официально рассматривают большой макрорегион Южной и Центральной Азии, который отражен в структуре американского госдепартамента. С российской точки зрения, это является неприкрытой попыткой Соединенных Штатов оторвать страны ЦА от России и ослабить их сотрудничество с Россией и Китаем. Поэтому Россия с большим недоверием относится к формату «5+1». При этом, однако, Россия не хочет выкручивать руки своим партнерам в регионе ЦА, вынуждая их отказаться от диалога с США. Россия понимает, что если она будет жестко давить на эти страны и пытаться ограничивать их во внешнеполитическом диалоге и многовекторности, то она просто изолирует саму себя — ее влияние в регионе ослабнет, и в результате Россия получит полную противоположность того, за что она выступает. Поэтому Россия стремится сама укреплять диалоги со странами ЦА, в том числе, выстраивая диалог Россия плюс страны Центральной Азии. При этом надо понимать, что для России это не самый главный и первоочередной формат сотрудничества со странами региона.
Читать далее: Дмитрий Суслов: В условиях новой конфронтации российско-американских отношений Москва негативно рассматривает диалоговую платформу C5+1
Главными институтами для России в регионе ЦА остаются ЕАЭС и ОДКБ, и Россия рассматривает диалог ЦА плюс РФ как дополнительный инструмент укрепления данных россиецентричных институтов и вовлечения в них других стран региона. Не секрет, что Россия приветствовала бы интеграцию Узбекистана в ЕАЭС и, c российской точки зрения, диалог со странами ЦА, в котором участвует Узбекистан, может поспособствовать этому вхождению Узбекистана в ЕАЭС. Именно по этим причинам Россия осуществляет этот диалог.
Как все-таки официально относится Россия к роли Китая в Центральной Азии?
Россия позитивно-нейтрально относится к участию Китая в ЦА. Во-первых, Россия не рассматривает Китай в ЦА как геополитического соперника. Потому что Китай не стремится подорвать россиецентричные институты – ЕАЭС, ОДКБ. В частности, сейчас ведутся разговоры о возможном вступлении Узбекистана в ЕАЭС, и я не слышал ни одного критического замечания со стороны Китая. Китай никогда не ставил страны ЦА перед выбором, в отличие от ЕС, никогда не говорил, что страны региона должны выбрать – либо они с Китаем, либо с Россией. А вот ЕС в свое время ставил перед Украиной ультиматум, что она должна определиться – что в результате это и привело к нынешнему украинскому кризису. же Китай никогда не противопоставлял себя и Россию в ЦА, и Россия относится к этой позиции с большим уважением. В ответ Россия тоже не противопоставляет себя Китаю и не рассматривает китайское экономическое присутствие в качестве угрозы. Более того, у России и Китая в ЦА есть общие интересы. Ими являются обеспечение политической стабильности — борьба с экстремизмом, терроризмом, радикализмом, то есть то, чем занимается Шанхайская организация сотрудничества, и, конечно же, ослабление в регионе Запада. Для России и Китая добиться ослабления или недопустить усиления США и ЕС в ЦА — гораздо более приоритетная задача.
Общим интересом России и Китая в ЦА является ослабление Запада.
После того, как США резко сократили свое военное присутствие в Афганистане и заявили о стремлении уйти из Афганистана вообще, их интерес к ЦА резко ослаб. Более того, те ставки, которые США делали на страны региона, не сыграли. Например, США в период Обамы большую ставку делали на Киргизию как страну с гораздо более демократическим режимом, чем соседи. Но это не привело к тому, что Киргизия переориентировалась от России в сторону США и Запада. Тем не менее, сегодня интерес США к ЦА связан с их стремлением сдерживать Россию и Китай, поскольку Россия и Китай считаются геополитическими противниками, бороться с которыми нужно везде. Россия этому противодействует вместе с Китаем.
Кроме того, отчасти экономическое участие Китая в регионе ЦА ослабляет позиции Запада. Например, тот факт, что именно Китай является на сегодня главным импортером центральноазиатского, газа исключает возможность прямого импорта центральноазиатского газа Европейским союзом. Россию это абсолютно устраивает, так как усиливает зависимость ЕС от нее и окончательно хоронит проекты газопровода Набукко, Южного газового коридора, Транскаспийского газопровода. Соответственно, благодаря Китаю слабеют позиции главных российских соперников в Центральной Азии и усиливается зависимость ЕС от России.
Итак, на сегодняшний день задачей для России является не ослабить Китай, поскольку это невозможно, а сделать так, чтобы присутствие Китая в Центральной Азии не противоречило российским интересам и даже способствовало их продвижению.
Узбекистан и Казахстан пытаются осуществить умеренные политические реформы, возможно, чтобы выглядеть более демократичными и привлечь западные инвестиции. Не означает ли этой новой политики лавирования российских соседей, использующих охлаждение России и Китая с Западом? Насколько важно для России «союзничество» в противостоянии с Западом?
Я не думаю, что политические реформы, которые осуществляются в Казахстане и Узбекистане, превратят эти страны в западные либеральные демократии. Все-таки эти реформы носят весьма ограниченный характер и нацелены они на повышение эффективности государственного управления этих стран, на улучшение экономической ситуации. То есть цель скорее прикладная, нежели чем коренное изменение политических режимов. Те модели развития, которые имели место и в Казахстане, и в Узбекистане в 2000-е годы, в значительной мере себя исчерпали и сейчас являются препятствиями для дальнейшего развития. Они нуждаются в реформировании для того, чтобы успешно и динамично развиваться дальше. Россия не видит в этом для себя угрозы.
Как я уже говорил, Россия в гораздо меньшей степени озабочена внутриполитическим развитием и внутриполитическими реформами в странах постсоветского пространства и в гораздо большей степени озабочена их геополитической ориентацией. Если те реформы, которые проводятся Казахстаном и Узбекистаном, укрепляют их стабильность, предотвращают революционное развитие событий, то Россия будет это только приветствовать. Потому что Россия, на самом деле, опасается революционного развития событий — падения режимов, резкой дестабилизации, в том числе радикализации, резких внешнеполитических поворотов в Казахстане и Узбекистане. Если эти реформы нацелены на предотвращение подобного развития событий, то это только хорошо для России.
Казахстан был и остается приверженным, с одной стороны, внешнеполитической многовекторности, с другой стороны, союзническим отношением с Россией. С приходом президента Токаева в этом ничего принципиально не меняется, магистрально он продолжает политику Нурсултана Назарбаева.
Реформы, происходящие в Узбекистане, только усиливают узбекско-российские отношения. Узбекистан становится более открытым для диалога с Россией, российского бизнеса и даже для участия в россиецентричной интеграции, вплоть до полномасштабного членства в ЕАЭС.
Россия, конечно, не приветствует диалог этих стран с Западом, но и не пытается его предотвратить любой ценой, поскольку не хочет ставить их перед жестким выбором и ограничивать их внешнеполитическое маневрирование — это только ослабит российское же влияние. Но Россия относится к этим диалогам толерантно до тех пор, пока речь не идет о магистральном геополитическом повороте. Если тот же Казахстан вдруг скажет, что выходит из ЕАЭС или ОДКБ, больше не привержен дружественным отношениям с Россией и считает в качестве главного партнера США, я думаю, что тогда с российской стороны последуют резкие шаги. Но вероятность того, что Казахстан или Узбекистан будут подобным образом себя вести, стремится к нулю. Мне кажется, Казахстан совершенно правильно дает понять, что близкие союзнические отношения с Россией являются для него фактором стабильности и безопасности.
Нужны ли для России союзники в противостоянии с Западом? Скажем так, и да, и нет. России нужны союзники для того, чтобы усиливаться самой и позиционировать себя в качестве независимого центра силы в глобальном масштабе. При этом Россия не хочет подключать своих союзников к противостоянию с Западом, не настаивает, чтобы ее союзники по ЕАЭС присоединялись к тем контрсанкциям, которые Россия вводит в отношении США и ЕС. Для России, конечно, важна солидарность по каким-то очень важным вопросам российской внешней политики, и все-таки большинство стран-членов ЕАЭС и ОДКБ голосуют в Генеральной Ассамблее ООН либо вместе с Россией, либо, по крайней мере, воздерживаются и не голосуют против России. Но Россия понимает, что если она будет добиваться от своих союзников стопроцентной солидарности и лояльности по всем вопросам, то это приведет к противоположному эффекту и эти страны только от нее оттолкнутся.
