Как проходит правовая адаптация трудовых мигрантов в гибридных политических режимах, таких как Россия? Как следует понимать усилия мигрантов по легализации и участие их в неформальной экономике? Делает ли коррупция в принимающей стране жизнь мигрантов хуже или лучше? Книга “Migration and Hybrid Political Regimes”, опубликованная Рустамом Уринбоевым в 2021 году, основана на многосторонней транснациональной этнографии узбекских рабочих-мигрантов в России и в их родной деревне в Узбекистане. Автор собирал этнографические материалы в течение 14 месяцев полевых исследований в Москве, России и Ферганской долине Узбекистана, с января 2014 года по август 2018 года. Москва является столицей и крупнейшим мегаполисом России, где представлено наибольшее количество трудовых мигрантов. Ферганская долина – это основной регион отправки мигрантов в Узбекистане, учитывая плотность населения и высокий уровень безработицы. Кроме того, автор сам родом из деревни в Ферганской долине, что позволило ему участвовать в повседневной жизни мигрантов и их родной деревни, тем самым становясь «своим».
Этнографический материал был в основном собран путем наблюдений и неформальных интервью, дополненных регулярными контактами с информаторами через приложения для обмена мгновенными сообщениями на базе смартфонов, такие как Telegram Messenger, WhatsApp и IMO.
Краткий пересказ
Социально-правовой контекст гибридных политических режимов характеризуется слабым верховенством закона, дисфункциональными институтами и широко распространенной коррупцией и неформальностью. В таких обстоятельствах трудовым мигрантам приходится изобретать различные тактики и стратегии, чтобы адаптироваться к среде, «где нет верховенства закона», чтобы «добиться своей цели». Таким образом, они лавируют внутри «правового плюрализма». Правовой плюрализм подчеркивает сосуществование и столкновение множества наборов правил, которые формируют социальное поведение людей: законы национального государства, местные обычаи и правила, религиозные указы, моральные кодексы и практические нормы социальной жизни. Классические исследования правовой антропологии и недавние исследования правового плюрализма задокументировали появление «полуавтономных социальных полей» или «негосударственных форм нормативного упорядочения» со своими собственными формами регулирования и неформальными нормами, многие из которых противоречат государственному праву. С этой точки зрения государственное право просто представляет собой один из многих других нормативных порядков в обществе. Таким образом, ни в одном обществе не существует единого интегрированного набора правил, будь то кодифицированный в законе, освященный религией или установленный в качестве правил повседневного социального поведения. Проще говоря, не существует неоспоримого универсального нормативного кодекса, который руководит жизнью и действиями людей; сама природа правового порядка определяется результатами борьбы и взаимодействием между множественными нормативными порядками.
Для понимания правовой адаптации мигрантов в гибридных политических режимах автор использует аналитические рамки, которые включают «неформальность и слабое верховенство закона». Основной аргумент заключается в том, что правовую адаптацию трудовых мигрантов в гибридных политических режимах, таких как Россия, следует понимать не только через усилия мигрантов по легализации и контакты с государственными учреждениями, но также с точки зрения их знания уличного права и неформальных правил, связей с уличными движениями и их способностью интегрироваться в коррумпированную и слабую правовую среду. Таким образом, опираясь на перспективу правового плюрализма, эта книга предлагает новую основу, предполагающую, что закон и правовая адаптация должны быть определены более широко, за пределами государственных иммиграционных законов, политики и институтов, и включать неформальные «правовые нормы».
В главе 2 обсуждается влияние российского иммиграционного законодательства и политики на формирование теневой экономики, для которой характерен найм трудовых мигрантов в крупных масштабах. В главе показано, что иммиграционные законы и политика России привели к непредвиденным последствиям; то есть вместо того, чтобы сокращать количество мигрантов, не имеющих документов, эти законы и политика еще больше подтолкнули мигрантов в теневую экономику. Это произошло из-за российской правовой среды, которая характеризуется безудержной коррупцией, слабым верховенством закона и произволом. Даже мигранты, имеющие все необходимые иммиграционные документы, не могут быть уверены в том, что им удастся избежать юридических проблем, когда они вступают в контакт с российскими властями. Из-за сложных процедур легализации и произвола законов многие мигранты прибегают к работе в теневой экономике, где могут работать без документов. Следовательно, отличительной чертой миграционного режима России является довольно широкое и постоянное присутствие теневой экономики, в значительной степени зависящей от дешевой и юридически незащищенной рабочей силы мигрантов. Итак, глава 2 приводит доводы в пользу необходимости учета роли этой теневой экономики и слабой культуры верховенства закона при исследовании правовой адаптации мигрантов к гибридным условиям, например, в современной России.
Следовательно, отличительной чертой миграционного режима России является довольно широкое и постоянное присутствие теневой экономики, в значительной степени зависящей от дешевой и юридически незащищенной рабочей силы мигрантов.
В главе 3 представлена группа кейс-стади – узбекские трудовые мигранты. Сосредоточение внимания только на правовой среде принимающей страны не может удовлетворительно объяснить характер и качество правовой адаптации мигрантов. Следовательно, необходимо понимать «законный багаж» мигрантов, который они приносят с собой из своего дома в принимающую страну – их отношение к закону, толкование законности и незаконности, моральные кодексы, религиозные ценности, установившиеся модели поведения и привычные социальные практики, которые они усвоили до своего миграционного опыта. Мигранты импортируют и адаптируют эти предмиграционные культурные и нормативные репертуары к своему принимающему государству, особенно когда они работают и живут в условиях теневой экономики. Лучшее понимание этих процессов может дать детальное представление об адаптации мигрантов к новой правовой среде.
Таким образом, глава 3 предоставляет читателю контекстную информацию о правовой культуре узбекских мигрантов, которая окажется полезной для понимания эмпирического материала, представленного в следующих главах.
Глава 4 посвящена рынку труда мигрантов в России и представляет этнографическое исследование узбекских мигрантов в сфере строительства, где они работают в условиях теневой экономики. В этой главе показано, что использование крупномасштабной рабочей силы мигрантов в этих условиях привело к возникновению «параллельного мира мигрантов», основанного на собственной экономике, правопорядке, доверии и сетях взаимопомощи. Существование такой неформальной инфраструктуры позволяет мигрантам разрабатывать конкретные стратегии интеграции и «легализации», создавать неформальный рынок труда, неформальные сети социальной защиты, чтобы разделить риски для получения средств к существованию и справиться с чрезвычайными ситуациями. На первый взгляд такая неформальная практика может показаться спонтанной реакцией; однако, если принять во внимание масштабы, эта практика становится более или менее институционализированным обычаем в повседневной жизни мигрантов. В заключение этой главы предлагается, посмотреть на влияние и способности самих мигрантов и реальных стратегиях выживания в условиях занятости в теневой экономике.
Использование крупномасштабной рабочей силы мигрантов в этих условиях привело к возникновению «параллельного мира мигрантов», основанного на собственной экономике, правопорядке, доверии и сетях взаимопомощи.
В главе 5 представлен эмпирический материал о повседневных встречах узбекских мигрантов с уличными институтами, а именно с рэкетирами, посредниками и (бывшими) сотрудниками правоохранительных органов, которые на неформальной основе действуют как рэкетиры. Автор утверждает, что уличные институты – отличительная черта российского рынка труда мигрантов, где многие мигранты работают без письменных трудовых договоров и испытывают проблемы с получением оплаты за свою работу.
Учитывая полное отсутствие безопасности, мигранты обращаются за компенсацией к уличным посредникам, которые предоставляют альтернативные (государственным) формы обеспечения соблюдения контрактов, взыскания долгов и урегулирования споров посредством угроз, насилия и уличного права. Автор считает, что правовая адаптация мигрантов в России должна пониматься не только через способность мигрантов соблюдать иммиграционное и трудовое законодательство, но и с точки зрения их взаимодействия с «уличными» правовыми посредниками, которые предлагают альтернативные формы возмещения ущерба. правовую адаптацию и экономическую безопасность.
В главе 6 исследуются повседневные встречи узбекских мигрантов с двумя российскими субъектами государственного уровня, а именно с сотрудниками полиции и миграционными службами, отвечающими за соблюдение иммиграционного и трудового законодательства. Автор утверждает, что российская политика иммиграционного контроля еще больше подтолкнула мигрантов к теневой экономике, а не уменьшила стимулы для неформальной занятости. Это является следствием корыстных интересов соответствующих субъектов российского государственного уровня (например, полиции и иммиграционной службы), каждый из которых рассматривает теневую экономику как кормушку и пытается «отобрать свой кусок» от нее.
Эти закономерности можно выявить, обратив внимание на повседневный опыт, тактику и стратегии выживания трудовых мигрантов, когда они пытаются согласовать «правила игры» с российскими миграционными службами и полицейскими. Хотя упомянутые выше процессы и стратегии могут восприниматься как признаки коррупции и слабого верховенства закона, они фактически представляют собой реальный способ управления миграцией и, таким образом, раскрывают более широкий социально-правовой контекст, в котором происходит правовая адаптация мигрантов.
Основной посыл этой главы состоит в том, что исследование правовой адаптации мигрантов должно выйти за рамки ориентированных на Запад взглядов, подчеркивающих безжалостное применение иммиграционных законов (например, «правовое насилие», «депортация»). Чтобы лучше понять отношения мигрантов к законам и институтам принимающего государства в условиях гибридного режима, необходимо ввести новую аналитическую линзу, охватывающую не только правовые централистические подходы, но и правовые плюралистические перспективы (т.е. неформальные нормы, правила и практики).
В главе 7 представлены истории жизни трех узбекских мигрантов (все мужчины) в Москве, испытавших трудности в течение первых пяти лет своей жизни, а затем успешно интернировавшихся в рынок труда мигрантов и общество, благодаря знанию уличной жизни и неформальных правил. Эти тематические исследования показывают, как мигранты, несмотря на их статус без документов, остаются стойкими и находчивыми и демонстрируют значительную способность преодолевать структурные ограничения, такие как сложные правила регистрации места жительства и разрешения на работу, карательные законы, социальная изоляция, расизм и отсутствие сети социальной защиты.
Автор считает, что мигранты – это не просто пассивные и не структурированные субъекты, ограниченные правовой средой, но они еще способны формировать и адаптировать свой распорядок дня, повседневные социальные взаимодействия и стратегии «легализации» к условиям теневой экономики, коррумпированного закона и слабого верховенства закона. Следовательно, значения и повседневный опыт «незаконности» географически, политически и исторически обусловлены. Незаконность автоматически не лишает мигрантов возможности действовать; фактически, она может подтолкнуть их к созданию новых форм неформального управления и правовых порядков (неформальная адаптация), позволяющих им избегать ограничений, налагаемых ограничительными иммиграционными законами и политикой. Книга считает, что нам нужно более контекстно-зависимое понимание «отсутствия документов у мигрантов».
Наконец, в главе 8 автор собирает воедино основные эмпирические и теоретические выводы предыдущих глав и рассматривает их в сравнении с концептуальной структурой, изложенной в этой вводной главе. Обсуждаются ключевые моменты, вклад в изучение адаптации иммигрантов, а также дебаты и направления будущих исследований.
В обобщении автор предлагает выйти за рамки (ориентированных на Запад) традиционных объяснений и использовать этнографически укоренившиеся и юридически плюралистические точки зрения, чтобы понять правовую адаптацию мигрантов в России. Таким образом, в российском контексте, где даже мигранты с идеально чистыми документами не могут быть полностью легальными, вопрос не состоит в том, соблюдают ли мигранты законы. А, напротив, вращается вокруг того, насколько мигранты знакомы с уличным законодательством, неформальными нормами и практиками, ключевыми факторами, определяющими их поведение, когда они вступают в контакт с полицейскими и сотрудниками иммиграционной службы, которые определяют, кто законен, а кто нет, в зависимости от того, как хорошо вели себя мигранты.
Следовательно, используя юридически плюралистическую структуру и учитывая характеристики гибридного режима, мы приходим к совершенно иному выводу, согласно которому мигранты в России являются активными и устойчивыми субъектами, способными изобретать различные неформальные стратегии для адаптации к ограничительной правовой среде и организации своей трудовой жизни и преодолеть неопределенности и риски, создавая неформальные юридические приказы.
При этом эта книга не является попыткой романтизировать роль неформальных норм и практик как оптимальных стратегий адаптации. Неформальность играет неоднозначную роль и несет как поддерживающую, так и подрывную функции. С одной стороны, неформальность позволяет мигрантам ориентироваться в ограничительной правовой среде и получать доступ ко многим возможностям трудоустройства, ограниченным мигрантами с легальным статусом; с другой стороны, та же неформальность порождает неравные властные отношения между мигрантами и российскими работодателями и государственными субъектами.
Многие из самых захватывающих историй и событий были связаны с правовой неопределенностью и сложными правилами разрешений на работу и регистрации по месту жительства, которые вынуждали мигрантов ориентироваться в системе и изобретать различные неформальные практики. Иммиграционные законы и политика в России остаются крайне ограничительными с потенциально серьезными последствиями для средств к существованию мигрантов. Недавние исследования описывают мигрантов в России как жертв эксплуатации, коррупции и ксенофобии, утверждая, что «масштабы проблем, с которыми мигранты сталкиваются в безграничном городе, чрезвычайно затрудняют для них развитие значимых форм устойчивости и / или сопротивления. Россия – крайний пример нарушений прав человека, с которыми сталкиваются мигранты.
Кроме того, Россия «может быть одним из самых негостеприимных и даже опасных мест для мигрантов в Европе». Тем не менее, отношение к мигрантам как к жертвам и пассивным участникам может помешать нам взглянуть на их фактические навигационные навыки и опыт.
Другой ключевой вклад этой книги заключается в попытке создать новую основу для понимания правовой адаптации мигрантов в гибридных политических режимах, типологии стран, характеризующихся слабым верховенством закона, коррупцией, крупной теневой экономикой, широко распространенными нарушениями прав человека и гражданским обществом, контролируемым государством. Используя фразу «гибридный политический режим» в этой книге, автор подчеркивает, что модели правовой адаптации мигрантов, описанные в российском контексте, также могут быть идентифицированы в других гибридных политических режимах.
Краткий обзор соответствующей литературы в этом отношении весьма показателен. В Турции, где существует гибридный политический режим, и эта страна – одна из крупнейших получателей мигрантов в мире, неформальность характеризует повседневную жизнь рабочих-мигрантов. Это связано со сложными требованиями к легализации, произволом и неопределенностью в административной практике, вынуждающей многих мигрантов прибегать к неформальной экономике, где они могут найти работу без документов и иметь большую гибкость и определенную степень контроля над своей жизнью. Похожая ситуация наблюдается в Казахстане, где слабая правовая среда и большая теневая экономика позволяют многим мигрантам работать без документов и развивать многочисленные неформальные и незаконные практики для защиты своего правового статуса, занятости и доходов. Рынок труда мигрантов в Малайзии служит еще одним актуальным примером того, как недокументированный статус фактически позволяет мигрантам избежать ограничений и подчинения, создаваемых санкционированными государством трудовыми соглашениями с мигрантами. Примеры из стран Персидского залива в недемократических контекстах также демонстрируют, что недокументированный статус не обязательно ведет к эксплуатации и подчинению. Фарг и Шах в своем отредактированном сборнике «Умелые выживания: нерегулярная миграция в Персидский залив» (2017) показывают, что для многих мигрантов, работающих в странах Персидского залива, отсутствие документов является предпочтительным вариантом, даже если такие мигранты понимают, что это может привести к аресту, тюремному сроку и депортации. Они делают это потому, что мигранты без документов пользуются большей свободой в своей трудовой жизни и могут делать независимый выбор, тогда как мигранты, работающие на законных основаниях, обычно привязаны к одному конкретному работодателю за фиксированную сумму денег и не могут переходить с одной работы на другую. Эти примеры, описывающие различные гибридные режимы и недемократические контексты, укрепляют аргумент о том, что авторская концепция, разработанная в российском контексте, может также применяться для понимания процессов правовой адаптации мигрантов в других гибридных политических режимах. Таким образом, книга подчеркивает необходимость дальнейших исследований в этой области для развития более глубокого и детального понимания правовой адаптации мигрантов в гибридных политических режимах.
Выводы из российского контекста могут также иметь отношение к пониманию неформального рынка труда мигрантов в демократических странах западного типа. Поскольку правительства западных стран постоянно усиливают иммиграционный контроль и вводят жесткие законы, дополнительные рабочие-мигранты могут прибегать к неформальной экономике. В результате нерегулярная миграция представляет собой глобальное явление и стала обычным явлением как в развитых, так и в развивающихся странах. Растущий объем литературы показывает, что мигранты, работающие в демократических странах западного образца, могут также разрабатывать различные неформальные и незаконные стратегии, когда сталкиваются со все более ограничительным и карательным иммиграционным режимом.
Таким образом, выводы из анализа взаимосвязей между миграцией, теневой экономикой и уличной жизнью в России актуальны не только для изучения правовой адаптации мигрантов в других гибридных режимах, но и в западных миграционных режимах.
Вышеупомянутые аргументы приводят к еще одному важному вкладу этой книги, который призывает выйти за рамки территориального подхода и связать случай России с более широкой дискуссией в рамках миграционных исследований. Россия и многие другие «незападные» миграционные режимы (например, страны Персидского залива, Казахстан, Малайзия, Турция и Сингапур) по-прежнему недостаточно представлены в сравнительных и теоретических исследованиях современных миграционных режимов. Недооценка этих незападных миграционных режимов в исследованиях миграции (и, в более общем смысле, в социальных науках) может быть частично объяснена продолжающимся эффектом «разделения труда на три мира» социального научного труда, в результате чего незападные общества использовались как фольга, на которой проверялись и подчеркивались достоинства западных политических систем и структур (Pletsch 1981). Другими словами, изучение незападных обществ – как «второго мира» (Восточная Европа, Евразия и Россия), так и «третьего мира» (развивающиеся страны Африки, Азии и Латинской Америки) – опиралось исключительно на подход к изучению регионов, в значительной степени изолированный от основных теоретических и сравнительных дискуссий в социальных науках.
Таким образом, в этой книге делается попытка преодолеть ограничения подхода «трех миров», поместив российский миграционный режим в более широкую область исследований миграции. Стратегии правовой адаптации мигрантов, исследуемые в этой книге, – это не просто аномалии или отклонения; они представляют собой институционализированные практики, возникшие из контекста гибридного режима. Таким образом, опираясь на перспективу правового плюрализма, эта книга предлагает новую основу, предполагающую, что закон и правовая адаптация должны быть определены более широко, за пределами государственных иммиграционных законов, политики и институтов, и включать неформальные правовые нормы.
