Chenoweth, Erica. “The Future of Nonviolent Resistance.” Journal of Democracy 31, no. 3 (2020): 69–84.
Эрика Ченовет — профессор в области прав человека и международных отношений Гарвардской школы государственного управления им. Джона Ф. Кеннеди и профессор в Институте перспективных исследований Рэдклиффа. Она признанный специалист по политическому насилию и в 2013 году вошла в Список Топ-100 мировых мыслителей по версии журнала Foreign Policy. Данная статья адаптирована из готовящейся ею книги Civil Resistance: What Everyone Needs to Know, которая выходит в издательстве Oxford University Press.
За последние пятьдесят лет ненасильственное гражданское сопротивление стало наиболее распространенной формой мобилизации, используемой протестными движениями. Но несмотря на то, что гражданское сопротивление достигло нового пика популярности в 2010-х годах, его эффективность начала снижаться. Объяснение этому стоит искать в изменениях в структуре и возможностях самих движений гражданского сопротивления. Но пандемия коронавируса, возможно, может решить некоторые из этих основных проблем и заставить движения снова сосредоточить свое внимание на построении отношений, организации низовой поддержки, стратегии и планировании.
Перевод с англ. в сокращении
В 2019 году по миру прошла, возможно, самая большая волна массовых ненасильственных антиправительственных движений в истории человечества. Масштабные протесты, забастовки и демонстрации разразились в десятках стран с беспрецедентным размахом. Хотя 2011 год был назван годом протестующих, 2019 год имеет даже больше оснований претендовать на это звание. В некоторых случаях эти восстания приводили к драматическим результатам. В апреле 2019 года потерял власть Омар аль-Башир – суданский тиран, который руководил массовыми убийствами сотен тысяч людей в Дарфуре, предоставил убежище джихадистским группировкам в 1990-х годах и терроризировал противников массовыми арестами, пытками и казнями. Спустя несколько недель президент Алжира Абдельазиз Бутефлика, который добивался неконституционного пятого срока, также пал, свергнутый народным восстанием, известным как «Революция улыбки». В июле 2019 года губернатор Пуэрто-Рико был вынужден уйти в отставку после того, как сотни тысяч пуэрториканцев собрались на массовые демонстрации и объявили забастовку. С октября 2019 года правительства были вынуждены уйти в отставку под давлением протестных движений в таких разных странах, как Ирак, Ливан и Боливия. В Чили протесты против мер жесткой экономии вынудили правительство начать длительные переговоры по поводу финансовой политики. В Гонконге движение без лидеров, возникшее для сопротивления пропекинскому закону об экстрадиции, набрало популярность и надавило на власти, что привело продемократические партии к победе на местных выборах в ноябре 2019 года. Премьер-министру Индии Моди и его правому повороту был брошен первый серьезный вызова, когда сотни тысяч индийцев собрались в массовой кампании противодействия планам регистрации гражданства, которые угрожают лишить гражданства миллионов индийских мусульман. С 2017 года в США проходит волна массовых движений, мобилизующихся с требованиями расовой справедливости, иммиграционного правосудия, контроля над огнестрельным оружием, соблюдения прав женщин, климатической справедливости, прав ЛГБТК.
Тем не менее, обрушившаяся на мир в 2020 году глобальная пандемия коронавируса – и реакция правительства на нее – вынудили людей отказаться от массовых демонстраций. Воспользовавшись этим внезапным спадом общественного сопротивления, многие правительства по всему миру стали проводить разделительную политику, умеряя свободу слова, проводя спорные судебные решения, запрещая въезд иммигрантам или беженцам. Перерыв, вызванный пандемией, заставляет обратить внимание на серьезные проблемы массовых протестных движений в последние годы. Фактически, хотя кампании ненасильственного сопротивления достигли нового пика популярности за последнее десятилетие, их эффективность начала снижаться еще до того, как разразилась пандемия. Главную причину этого следует искать в изменениях в структуре и возможностях самих движений. Парадоксально, но пандемия коронавируса, возможно, помогла решить некоторые из этих основных проблем, заставив движения снова обратить свое внимание на построение отношений, массовую организацию, стратегию и разработку программ, которые находят отклик у их аудитории. И уже позже в 2020 году многие движения, в том числе в Соединенных Штатах, возродились с гораздо большей силой и возможностями для осуществления долгосрочных преобразований.
Расширение ненасильственного сопротивления
Ненасильственное сопротивление – это метод борьбы, в котором невооруженные люди противостоят противнику, используя коллективные действия – включая протесты, демонстрации, забастовки и несотрудничество – для укрепления власти и достижения политических целей. Ненасильственное сопротивление, которое иногда называют гражданским сопротивлением, властью народа, безоружной борьбой или ненасильственными действиями, стало опорой политических действий во всем мире, сменив такой способ требования перемен как вооруженная борьба.
Например, за период 1900–2019 гг. можно выявить в общей сложности 628 максималистских массовых кампаний (тех, которые стремятся отстранить действующую власть или создать территориальную независимость посредством отделения или изгнания иностранной военной оккупации или колониальной власти). Хотя освободительные движения часто изображаются как банды вооруженных оружием повстанцев, менее половины этих кампаний (303) были связаны с организованным вооруженным сопротивлением. Остальные 325 полностью полагались на ненасильственное гражданское сопротивление. С 1970-х годов количество насильственных повстанческих движений сокращалось, а ненасильственные кампании сопротивления стали гораздо более распространенными. Но цифры за последнее десятилетие – с 2010 по 2019 год – поистине ошеломляют. В этот период зафиксировано не только самое широкое ненасильственное сопротивление с 1900 года, но и было запущено не менее 96 ненасильственных максималистских кампаний. Пятнадцать массовых ненасильственных кампаний начались только в 2019 году, а еще 24 продолжались по окончании 2019 года.
Почему люди, стремящиеся к политическим переменам, все чаще обращаются к гражданскому сопротивлению? Есть несколько возможных причин.
Во-первых, возможно, все больше людей во всем мире стали рассматривать ненасильственное сопротивление как сравнительно легитимный и эффективный метод осуществления изменений.
Во-вторых, новые информационные технологии упрощают получение информации о событиях. По мере расширения доступа в Интернет все больше и больше людей просматривают новости через веб-сайты газет, социальные сети, чаты и многое другое. Люди в Монголии могут читать, вдохновляться и учиться на акциях жителей Малави. Гражданское сопротивление, становясь все более распространенным и эффективным методом борьбы, может привлекать повышенное внимание новостных агентств и ученых всего мира. А с доступом к новым каналам связи люди также могут обходить формальные барьеры, чтобы напрямую общаться с другими, которых они считают единомышленниками. При этом элиты больше не могут контролировать информацию так легко, как раньше.
В-третьих, рынок насилия сокращается. Внешняя государственная поддержка вооруженных групп резко упала с распадом Советского Союза. Во время холодной войны США и СССР вооружали и финансировали десятки повстанческих групп в Африке, Азии и Латинской Америке. Изменившийся после 1991 года глобальный баланс сил функционально положил конец этому опосредованному противостоянию by proxy.
В-четвертых, в послевоенную эпоху ценности справедливости, защиты прав человека и недопущения ненужного насилия собирают больше последователей. Этот нормативный сдвиг, возможно, повысил интерес населения к гражданскому сопротивлению как способу защиты прав человека. Ужасы войны стали гораздо более очевидными, чем в прошлом, в то время как реалистичные альтернативы более очевидны.
В-пятых, что еще более тревожно, люди сегодня еще более мотивированы для участия в сопротивлении. За последнее десятилетие демократические правительства стали чаще терять поддержку и уступать авторитарным режимам. В последние годы эрозия демократических прав спровоцировала массовые протестные движения как в авторитарных странах, таких как Египет, Венгрия и Турция, так и в таких демократических странах, как Бразилия, Польша и США. С приходом к власти Трампа многие люди в Соединенных Штатах обратились к теории и знаниям гражданского сопротивления и стали претворять эти идеи в жизнь. Отступление США от глобальной повестки дня в области демократии – и эрозия демократических институтов в самих Соединенных Штатах – пошатнули уверенность в том, что существующие институты готовы или способны решать неотложные политические проблемы, такие как расовая справедливость, изменение климата, общественное здравоохранение и рост неравенства. Во многих странах мира численность молодежи увеличивается, и это демографическое давление вызывает растущий спрос на рабочие места, образование и экономические возможности. Рекордное количество высокообразованной молодежи не имеют работы в некоторых местах. Еще до того, как пандемия вызвала экономический хаос во всем мире, ожидания населения в отношении экономической справедливости и возможностей столкнулись с разочаровывающей реальностью в экономиках, ослабленных в результате финансового краха 2008 года.
Таким образом, массовый рост кампаний гражданского сопротивления по всему миру является одновременно признаком успеха и признаком неудачи. Успех состоит в том, что многие люди стали верить, что могут противостоять несправедливости, используя стратегические ненасильственные методы. Неудача очевидна в том, что несправедливость трудно побороть, что увеличивает попытки гражданского сопротивления.
Взрыв ненасильственного сопротивления
Гражданские восстания, свергнувшие в конце 1980-х – начале 1990-х гг поддерживаемые Советским Союзом режимы, ознаменовали начало трех десятилетий драматических перемен. Позже ряд автократических режимов в посткоммунистической Европе и Центральной Азии были сметены так называемыми цветными революциями. Преимущественно мирные движения сопротивления свергнули трех арабских диктаторов и ослабили власть нескольких других. Все эти сдвиги – полностью или частично – явились результатом устойчивых массовых гражданских действий. Действительно, третья и четвертая волны демократизации в значительной степени были вызваны низовыми движениями, требующими от своих правительств расширения индивидуальных политических прав и ответственности посредством обеспечения справедливых выборов, свободной прессы, беспристрастной системы уголовного правосудия и т. д.
Исследователи гражданского сопротивления обычно определяют «успех» как свержение правительства или достижение территориальной независимости в течение года после пика кампании. Среди 565 кампаний, начавшихся и завершившихся за последние 120 лет, около 51 процента ненасильственных кампаний увенчались полным успехом, в то время как только около 26 процентов насильственных кампаний оказались успешными. Более того, в странах, где проводились кампании гражданского сопротивления, шансы на демократическую консолидацию, периоды относительной постконфликтной стабильности и различные показатели качества жизни после конфликта оказались выше, чем в странах, переживших гражданскую войну.
При этом ненасильственные кампании могут успешно противостоять даже жестоким автократам. Неверно утверждение, что ненасильственные кампании возникают или побеждают в основном тогда, когда режимы, которым они противостоят, политически слабы, некомпетентны или не желают применять массовое насилие. Как только возникает массовое движение и нарушает статус-кво, большинство режимов противостоят невооруженным демонстрантам с помощью грубой силы – что побуждает еще большее количество демонстрантов протестовать против жестокости. Даже если режим применяет репрессии и обладает военной мощью, ненасильственные кампании по-прежнему имеют гораздо больше шансов на успех, чем насильственное сопротивление. Это происходит потому, что они имеют тенденцию быть более массовыми, могут привлекать разнообразную поддержку и, следовательно, быть более политически представительными, чем вооруженные движения. Это предоставляет множество возможностей, через которые они могут спровоцировать бегство сторонников режима и выбить его опору в решающие моменты. Например, когда силы безопасности отказываются выполнять приказы стрелять в демонстрантов, как в Сербии в 2000 году. Или это может случиться, когда бизнес или экономическая элита начинают реагировать на давление общественности, выражая поддержку движению, как это сделали многочисленные владельцы белого бизнеса в Южной Африке после волн забастовок, бойкотов и глобальных санкций, инициированных в поддержку движения против апартеида.
По сути, чем крупнее движение, тем больше вероятность того, что оно нарушит статус-кво и вызовет бегство опорных сил режима, что сможет его в конечном итоге опрокинуть.
Конечно, кампании гражданского сопротивления не всегда приводят к миру и процветанию. В Сирии в 2011 году диктатор Башар аль-Асад отреагировал на ненасильственный протест, применив военную силу и даже химическое оружие против своего гражданского населения. Возникший в результате конфликт продолжается уже почти десять лет и превратился в самую кровопролитную гражданскую войну текущего столетия, вынудив около трех миллионов человек покинуть страну. В 2011 году поддерживаемое США правительство Бахрейна подавило ненасильственное движение, пытавшееся бросить вызов существующей там монархии. А на Украине движению за власть народа удалось отстранить поддерживаемого Россией клептократа Виктора Януковича от власти в феврале 2014 года – но вместо того, чтобы позволить Украине продвинуться дальше в европейскую орбиту, Россия захватила украинскую территорию Крыма и развязала сепаратистскую войну на востоке Украины.
При всем этом, статистика говорит, что ненасильственные кампании за последние десять лет были менее успешными, чем в прошлом. С 1960-х годов примерно до 2010 года показатели успеха революционных ненасильственных кампаний оставались выше 40 процентов, а в 1990-х годах выросли до 65 процентов. Но с тех пор показатели успеха всех революций снизились. С 2010 года успешными оказались менее 34 процентов ненасильственных революций и всего 8 процентов насильственных революций.
Таким образом, последнее десятилетие представляет собой тревожный парадокс: даже если гражданское сопротивление стало наиболее распространенным вызовом для режимов, оно стало менее эффективным – по крайней мере, в краткосрочной перспективе.
Что изменилось?
Самые заманчивые объяснения снижения эффективности кампаний гражданского сопротивления связаны с изменившейся средой, в которой они действуют.
Во-первых, движения сталкиваются с более укрепленными режимами – которые уже закалены в многолетней борьбе и смогли заручиться поддержкой местных союзников и ключевых групп: они сажают в тюрьмы известных оппозиционеров; провоцируют оппонентов на насилие; разжигают страхи об иностранных или имперских заговорах; или имеют дипломатическое прикрытие от влиятельных международных сторонников. Режимы в Беларуси, Иране, России, Сирии, Турции и Венесуэле оказались особенно устойчивыми для протестов низовых движений. Нет сомнений в том, что активисты, работающие в таких условиях, сталкиваются с серьезными трудностями. Однако это объяснение имеет свои недостатки. Многие режимы, такие как правительство Башира в Судане, считались устойчивыми и непобедимыми до того момента, пока их не снесло ненасильственное движение сопротивления, после чего наблюдатели стали говорить, что режимы все-таки были слабыми. Но на протяжении истории многие когда-то стабильные автократические режимы, такие как Чили при Аугусто Пиночете, Восточная Германия при Эрихе Хонеккере, Египет при Хосни Мубараке и коммунистическая Польша, уступили ненасильственным движениям после умелой мобилизации, которая часто стала кульминацией многолетних усилий.
Во-вторых, правительства могут учиться и адаптироваться к ненасильственным вызовам снизу. Несколько десятилетий назад авторитарные режимы часто удивлялись внезапному началу массовых ненасильственных восстаний и не успевали подавить движения до того, как они набирали силу и поддержку. Элиты часто недооценивали потенциал власти народа. Сегодня, учитывая богатый исторический опыт успешных ненасильственных кампаний, государственные деятели с большей вероятностью воспринимают такие движения как действительную угрозу. Следовательно, автократические режимы разработали свой репертуар политически умелых подходов к репрессиям. Одна из важных стратегий, которую преследуют режимы – это проникнуть в движения и разделить их изнутри. Таким образом, власти могут спровоцировать ненасильственное движение на использование более воинственной тактики, включая насилие, до того, как движение создаст достаточно широкую базу, чтобы обеспечить народную поддержку и стойкость.
В-третьих, с избранием Дональда Трампа в 2016 году Соединенные Штаты отступили от глобальной роли сверхдержавы с продемократической повесткой дня. Хотя многие критиковали эту повестку дня как форму неоимпериализма, окутанного либерализмом, либеральный международный порядок, установленный США и другими ведущими западными странами, также совпал с расширением правозащитных режимов, которые привели к появлению правительственных и неправительственных организаций, вставших на защиту прав человека. Без активистской роли США и защиты прав человека можно ожидать большей жестокости в отношении ненасильственных диссидентов. Хотя этот аргумент преувеличивает степень, в которой Соединенные Штаты были подлинным поборником демократии и прав человека во всем мире. В конце концов, Соединенные Штаты имеют долгую историю поддержки правых автократов в послевоенном периоде, включая шаха Мохаммада Реза Пехлеви в Иране, генерала Джозефа Мобуту в Конго, генерала Аугусто Пиночета в Чили и других, которые пришли к власти в ходе переворотов, поддерживаемых США.
Между тем, наиболее убедительные объяснения снижения эффективности ненасильственных кампаний лежат в меняющемся характере самих кампаний.
Как изменились движения
Во-первых, с точки зрения численности кампании гражданского сопротивления в среднем сократились, по сравнению с прошлым. С 2010 года, безусловно, прошли впечатляющие массовые демонстрации. В 2017 и 2019 годах миллионы людей вышли на протест против президента Венесуэлы Николаса Мадуро. А в Чили восстание в октябре 2019 года против правительства президента Себастьяна Пиньера, как сообщается, привлекло миллион человек по всей стране. Тем не менее, несмотря на драматические картинки, показывающие толпы людей в общественных местах, эти движения в целом, на пике своего развития, были меньше успешных движений конца 1980-х и 1990-х годов. В 1980-х годах в ненасильственной кампании в среднем принимали участие около 2 процентов населения страны, где она проводилась. В 1990-е годы в кампании в среднем участвовало 2,7 процента населения. Но с 2010 года средний пик участия составлял всего 1,3 процента, продолжая снижение, начавшееся в 2000-х годах. Это важное изменение. Массовое восстание с большей вероятностью увенчается успехом, если в нем будет участвовать большая часть и более разнообразные слои населения страны.
Во-вторых, современные движения склонны чрезмерно полагаться на массовые демонстрации, пренебрегая другими методами, такими как всеобщие забастовки и массовое гражданское неповиновение, которые могут более решительно подорвать стабильность режима. По сравнению с другими методами, уличные протесты проще организовать или импровизировать в короткие сроки. В эпоху цифровых технологий такие действия могут привлечь большое количество участников даже без какой-либо структурированной организационной коалиции, без расширенного планирования и координации коммуникации. Но другие методы несотрудничества, такие как всеобщие забастовки и невыход из дома, могут нанести гораздо больший ущерб экономической жизни и, таким образом, вызвать более немедленные уступки. Именно тихое, закулисное планирование и организация позволяют движениям мобилизовать силы в долгосрочной перспективе, а также координировать и упорядочивать тактики таким образом, чтобы укреплять участие, рычаги влияния и власть. Для многих современных движений, не имеющих лидеров, такие способности может быть трудно развить.
Третий важный фактор связан с чрезмерным упором движений на публичные демонстрации и марши: современные движения все больше полагаются на цифровую организацию, в частности через социальные сети. Это создает как сильные стороны, так и недостатки. С одной стороны, цифровая организация способна собрать массовое количество участников в короткие сроки. Но возникающие в результате движения менее приспособлены для того, чтобы направить свое количество в эффективные организации, которые могут планировать, вести переговоры, устанавливать общие цели, опираться на прошлые победы и поддерживать свою способность разрушать режим. Кроме того, чем легче коммуникация, тем легче за ней установить наблюдение. Власти могут использовать цифровые технологии для отслеживания, выявления и подавления диссидентов, а также для распространения дезинформации, пропаганды и контрсообщений.
Даже когда подавляющее большинство активистов не принимают насилие, их могут спровоцировать на насилие – например, уличная драка с полицией или нападение на противников. Движения, которые остаются дисциплинированными в отказе от насилия, в этом плане более эффективны. Насилие протестующих провоцирует неизбирательные репрессии против участников и сочувствующих движению, и движению трудно оправдаться в том, что они являются невинными жертвами режима. Фактически, правительства часто проникают в движения, чтобы спровоцировать их на применение насилия, тем самым давая режиму оправдание для использования деспотической тактики.
Сравнивая современные движения с их историческими предшественниками, можно извлечь несколько ясных уроков. Во-первых, движения, которые занимаются тщательным планированием, организацией, обучением и созданием коалиций до массовой мобилизации, с большей вероятностью привлекут большое количество разнообразных последователей, чем движения, которые выходят на улицы без раработанных политических программ и стратегии. Во-вторых, у движений, которые увеличиваются в численности и представленности, больше шансов на успех, особенно если они способны сохранять динамику. В-третьих, движения, которые не полагаются исключительно на цифровые методы организации, с большей вероятностью получат устойчивую поддержку. И, наконец, движения, которые способны сохранить единство и дисциплину под давлением, могут оказаться лучше, чем движения, которые оставляют эти вопросы на волю случая.
Есть ли будущее у ненасильственного сопротивления?
Пандемия COVID-19 внезапно приостановила десятки продолжающихся движений гражданского сопротивления по всему миру из-за ограничений социального дистанцирования. Но эра массовых демонстраций не скоро закончится, ни в Соединенных Штатах, ни где-либо еще.
Этот перерыв в активности дал возможность проанализировать, перегруппировать и запланировать следующую фазу затяжной борьбы за демократию и права. В самом деле такая перегруппировка и инвентаризация могут иметь важное значение, если массовые движения хотят добиться значимого прогресса. Будущая способность движений наращивать силу и низовую поддержку зависит от того, как они инвестируют свое время и ресурсы во время глобального перерыва.
В этом отношении есть основания для надежды. Во-первых, многие из мер, которые сейчас широко используются продемократическими и прогрессивными активистами – группы взаимопомощи, волонтерские группы, забастовки, невыход из дома, онлайн-обучение и различные выражения солидарности и коллективной поддержки – показывают положительные сдвиги в ландшафте движения. Активисты и волонтеры собирают средства для оказания чрезвычайной помощи, еду, средства индивидуальной защиты и поручения, учатся координировать раздачу денег и предметов первой необходимости и повышают осведомленность общества о неравенстве пандемии (и ответных мер правительства). Хотя такие меры редко освещаются в красочных фотографиях в СМИ, как массовые демонстрации, они представляют собой новую фазу тактических инноваций. Благодаря этим усилиям движения обновляют устаревшую схему действий и обращаются к таким методам, как развитие альтернативных институтов. Ганди называл гражданское неповиновение «конструктивной программой» и считал одним из двух столпов своей техники сатьяграхи, равным по важности отказу от сотрудничества.
Конечно, многие протесты продолжаются – либо вопреки мерам социального дистанцирования, либо благодаря им. Но это делает такие действия еще более яркими и убедительными. Тот факт, что люди готовы рисковать своим здоровьем, чтобы противостоять несправедливости, повышает осведомленность о серьезности и безотлагательности их заявлений.
Во-вторых, пандемия может предоставить столь необходимую паузу для многих активистов и организаторов, которые склонны переходить от одного марша к другому, имея очень мало времени на размышления, стратегию или построение отношений. Во время блокировки движения смогли отойти от планирования крупномасштабных мероприятий и сосредоточиться на создании устойчивых коалиций с большей способностью обеспечить длительные преобразования.
Наконец, пандемия продемонстрировала разительный контраст между популистами и автократами, с одной стороны, и либералами или социал-демократами, с другой, в их мерах по борьбе с кризисом. Четыре страны с наибольшим числом зарегистрированных коронавирусных инфекций на момент написания этой статьи в июне 2020 года – США, Россия, Бразилия и Великобритания – возглавляются популистскими или авторитарными лидерами, которые не смогли успешно противостоять пандемии. Эти ошибки могут иметь мрачные долгосрочные последствия, но также могут помочь общественности поверить в безотлагательность политических изменений, напоминая избирателям, что неудачи в борьбе с кризисом затрагивают всех, кто живет в стране. Многие движения уже скорректировали свои программы, призывая к демократическому обновлению перед лицом некомпетентности правительства, мобилизуясь на угрозы гражданским правам, расизм и этноцентризм, а также отсутствие экономической безопасности. Таким образом, несмотря на недавние неудачи ненасильственных кампаний по всему миру, 2020 год не обязательно должен означать конец успешного ненасильственного сопротивления. Вместо этого пандемия стала столь необходимой перезагрузкой для движений по всему миру, и многие из них мудро использовали это время.
Фото: Homoatrox / CC BY-SA (https://creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0)
