Вышедшая в этом году книга Луки Анчески, Analysing Kazakhstan‘s Foreign Policy: Regime neo–Eurasianism in the Nazarbaev era (Анализ внешней политики Казахстана: режим неоевразийства в эпоху Назарбаева) изучает идеи и конструкции, связанные с Евразией, и влияние, которое они оказали на формирование внешней политики Казахстана в эпоху Назарбаева.
Анчески, старший лектор университета Глазго, до этого анализировал политику нейтральности Туркменистана в книге 2008 года Turkmenistan’s Foreign Policy: Positive Neutrality and the consolidation of the Turkmen Regime, и его переход от изучения внешней политики одной богатой углеводородами страны региона, которая демонстративно равноудаляется от всех держав, к другой, которая не менее демонстративно сближается с ними на равной дистанции, понятен. Однако, если анализ туркменской внешней политики можно уложить в общепринятые рамки, книга, посвященная Казахстану, менее конвенциональна и делает несколько смелых заявлений.
Онлайн-дискуссия книги с участием самого автора Луки Анчески, дискуссанта Наргис Касеновой (Центр Дэвиса, Гарвардский университет) и модератора Марлен Ларюэль (Институт изучения Европы, России и Евразии университета Дж. Вашингтона) выявила некоторые спорные моменты книги, а также комплексность внешней политики такой страны, как Казахстан, в ее конкретном расположении и конкретном историческом контексте.
В самом начале дискуссии Анчески говорит, что в книге хотел бы опровергнуть два мифа о казахстанской внешней политике – миф о многовекторности и миф о центральноазиатском регионализме. Первый сформирован различными официальными и общепринятыми утверждениями, которые безапелляционно заявляют о многовекторности внешней политики Казахстана. Анчески считает, что многовекторность Казахстана мертва на протяжении последних 20 лет, если подразумевать под ней не только официальные заявления, но и реальные действия внешней политики. Как он поясняет позже, многовекторность – это способность выполнять такие действия с одинаковым акцентом, с политикой привлечения интересов разных регионов. На деле внешняя политика Казахстана в последние 20 лет концентрируется на определенном наборе стран – которые входят в так называемую постсоветскую Евразию. Все другие направления внешней политики Казахстана менее выражены – западное направление, особенно, отношения с ЕС, ослабло после председательства страны в ОБСЕ и последовавшего ужесточения внутреннего поля.
Вектор центральноазиатского регионализма, который часто пафосно объявлялся казахстанскими властями приоритетным, на деле, как утверждает Анчески – другой миф. Отдельная глава его книги посвящена истории центральноазиатского регионализма. Он заключает, что Казахстан стал самым главным дезинтегратором центральноазиатского пространства, как только это пространство оказалось слишком малым для президента Назарбаева. Выход Казахстана из него и отдельное позиционирование Анчески сравнивает с местом Казахстана в советское время, когда регион именовался «Казахстан и Средняя Азия».
Анчески говорит, что единственные двусторонние отношения, которые он проанализировал в книге, это отношения Казахстана с Узбекистаном. Показателен уровень низкого сотрудничества между этими странами в сфере инвестиций и торговли как в каримовский период, так и после него. Узбекистан, по мнению Анчески, является пока единственным государством, где существует подлинный энтузиазм по поводу регионализации. Одинок ли Мирзиёв в своем стремлении к регионализму или наступит возврат региональной повестки во внешней политике Казахстана? Пока Казахстан был самым большим дезинтегратором центральноазиатского пространства, и если этот возврат случится, он наступит благодаря Узбекистану.
Два главных заключения книги, как отмечает Анчески, были выведены по-разному. Если первое заключение было заранее продуманно, то второе явилось неожиданно. Первый вывод книги заключается в том, что «режим неоевразийства» персонализирован Назарбаевым, который был фигурой, стоявшей за изобретением этой концепции, а также лидером, взявшим на себя ответственность ее реализации. Позиционируя себя как неоевразийский мыслитель, осваивающий огромное пространство с длительной и захватывающей историей, Назарбаев как амбициозный политик предложил идею евразийской интеграции перед научным сообществом в МГУ имени М. В. Ломоносова в 1994 году.
Однако, как считает Анчески, глорификация разных ролей Назарбаева – от мыслителя до практического интегратора, оказалась преждевременной. Во-первых, идея неоевразийства, как позже в дискуссии указала Марлен Ларюэль, была негласно истребована назад Россией, где эта идея, собственно, зародилась. Во-вторых, на протяжении последних 30 лет способность Казахстана проводить скоординированную внешнюю политику начала снижаться по мере ослабления назарбаевского авторитаризма. Затянувшееся на 10 лет прощание казахстанского лидера и неудача реализовать амбиции превратило евразийство или его институциональное воплощение – ЕАЭС (Евразийский экономический союз) в обычный клуб авторитаризмов, где главенствует Россия, что Казахстану пришлось с трудом осознать. Назарбаев потерял себя в дискурсе, где доминирует Путин.
Но второй, неожиданный вывод, который сделал автор, заключается в том, что евразийство в казахстанской интерпретации, несмотря на интеллектуальное истощение, в чем-то помогает обеспечивать пространство для маневра. Евразийство по-казахстански намеренно зыбко. Нет единого географического определения этого пространства – сначала под ним подразумевали все постсоветское пространство, затем был период «от Лиссабона до Владивостока», затем узкая группа Таможенного союза. Но такая неопределенность помогает Казахстану обсуждать разные проекты – с Китаем, Центральной Азией и т.д., и обеспечивает инструменты для заключения торговых сделок, а не конкретный (и обязывающий) интеграционный механизм.
В результате Казахстан сейчас тесно ассоциируется с евразийством, Назарбаев или город, названный в его честь, – стал столпом евразийства, но сама Евразия остается неопределенной. Умная риторика, но какие конкретные преимущества принесла такая политика, неясно.
Наргиз Касенова в своих комментариях отмечает, что книга действительно представляет большой труд, охватывающий почти 30 лет независимости Казахстана. Но она указывает, что становление Назарбаева заслуживает большего внимания – особенно формирование его евразийства до развала СССР. Как советский политик, Назарбаев сыграл очень важную роль в групповом оформлении отношений между центром и республиками и в разработке союзного договора. Став очевидцем напряженности, которую вызвал этот процесс между так называемыми «европейскими республиками» СССР и среднеазиатскими, Казахстан находился между этими двумя сторонами и был чем-то средним. Эта позиция, которую Назарбаев осознал в позднесоветский период, очень важна для понимания дальнейшего развития внешнеполитической деятельности страны. Касенова поддерживает мнение Анчески о том, что между российским евразийством и казахстанским есть большие различия. «Для меня важное различие между ними состоит в том, что в случае России она так отворачивается от Европы, а в случае Казахстана это попытка закрепиться, стать ближе к Европе», – считает она. Казахстан старается максимально использовать свое расположение на периферии Европы. И это дает казахстанским евразийцам другое направление и другой смысл. Европа остается олицетворением модерности и постмодерности для Казахстана.
Наргис Касенова также указывает на недостаточный анализ отношений Казахстана с США в книге Анчески. Нельзя недооценивать важность Соединенных Штатов, крупнейшего инвестора в Казахстане. Отношения с США, возможность их интенсификации чрезвычайно важны в иерархическом видении Назарбаева, который видел себя глобальным лидером на уровне Ататюрка или Черчилля. Касенова отмечает, что даже речь о евразийской интеграции на самом деле впервые была апробирована не в МГУ, а в Лондоне, на заседании Чатэм-хауса, для международной аудитории. Сами идеи ЕАЭС вынашивались одновременно с интенсивными переговорами о вступлении Казахстана в ВТО. Поэтому даже если многовекторность кажется слишком упрощенным обозначением для казахстанской внешней политики, нельзя оставлять этот термин совершенно.
Марлен Ларюэль поставила вопрос о том, кто производит идеологию в Казахстане? Этот вопрос более неясен в Казахстане, чем в России.
Казахстан как будто испытывал чувство интеллектуальной неполноценности, приглашая таких фигур как Александр Дугин или Александр Панарин для обсуждения своей евразийской миссии. Так, в определенный момент казахстанские власти даже заказали книгу Дугину, чтобы прославить евразийскую идею Назарбаева. Это показывает, что власти считали, что для написания такой книги своих мыслителей дома недостаточно, что, возможно, является постколониальным проявлением и убеждением, что, если такая книга будет выпущена в России, у нее будет больше престижа. Возможно, тем же самым объясняется навязчивое обожание Гумилева, в честь которого называют университеты. Как указывает Ларюэль, казахстанское евразийство не смогло деконструировать Гумилева, чьи биологические взгляды полностью несовместимы с гражданской идентичностью, которую Казахстан пытается создать. Ларюэль также считает, что в Казахстане отсутствует интеллектуальное обоснование связи между евразийством и инициативой Китая «Пояс и путь». Большая Евразия – это действительно низкий уровень своего рода интеллектуального строительства. В Казахстане также аномально низкий уровень развития синологии и производства знаний о Китае, что недопустимо с учетом важности Китая.
Как и Наргис Касенова, Марлен Ларюэль призывает искать проявления казахстанского евразийства в его советском прошлом. Она отмечает аргумент, сделанный Анчески, касательно того, что казахстанское евразийство является продуктом советского интернационализма. Ассамблея народов в Казахстане, например, напоминает советские прокламации о дружбе между народами. С другой стороны, в контексте постсоветскости, другой ключевой элемент, который ярко проявляется в обществе – это подъем постколониального дискурса в Казахстане, что станет вызовом для евразийства и отношений с Россией. Учитывая высокую степень персонализацию евразийства, Ларюэль ставит вопрос – что будет с евразийством после Назарбаева и Лукашенко? Как считает сама Ларюэль, для Казахстана идею евразийства может затмить идея развитых азиатских обществ – технологически продвинутых, авторитарных и националистических.
В завершении дискуссии Анчески соглашается с тем, что несколько преувеличивает конец многовекторности Казахстана, но указывает, что эта необходимая критика, учитывающая реалии растущего значения, как и политического, так и экономического, всего постсоветского пространства для Казахстана.
При этом главный фактор это значения – realpolitik. Даже ЕАЭС, как говорит Анчески, это не евразийский союз – «они просто не могут назвать его постсоветским союзом, но евразийской идеологии в нем нет». Это прагматичная организация, которая после Крыма стала более реалистским инструментом, чем экономической системой. Пока ЕАЭС оперирует на минимально возможных общесогласованных позициях, оставив идею более глубокой интеграции.
Другой вопрос, который обсуждался в дискуссии – это общественное мнение в Казахстане. Поддерживает ли оно евразийство? Как говорит Ларюэль, которая недавно провела большое исследование по этой теме, общественное мнение в Казахстане во многом выглядит пророссийским, но если рассмотреть детали, то они многофакторны в том смысле, что люди хотят хороших отношений со всеми тремя игроками – с Россией, США и Китаем. И обычно это не исключает друг друга – люди, которые выступают за Россию, так же могут выступать за укрепление отношений с США и Китаем. Те, кто выступает за изоляцию, в основном опасаются роста влияния Китая.
Что может быть с внешней политикой Казахстана при Токаеве? Участники соглашаются, что пока администрация Токаева придерживается преемственности, а не изменений. Нет каких-либо радикальных изменений во внутренней и внешней политике. Но, как говорит Наргис Касенова, это равновесие может нарушиться событиями в Беларуси и сценарием задействования российских сил. Это заставит Казахстан сделать определенные выводы, но что будет дальше, неопределенно.
