Image by Gordon Johnson from Pixabay
В этой серии интервью с известными и влиятельными глобальными мыслителями мы обсуждаем мир в 2020-м году, борьбу с пандемией COVID-19 и актуальные и важные последствия этой борьбы в сфере геополитики, дипломатии, экономики и инноваций.
Интервью с Джозефом Найем:
Джозеф Най – почетный профессор и бывший декан Гарвардской школы управления имени Кеннеди и один из самых влиятельных исследователей американской внешней политики. Он занимал пост помощника министра обороны США по вопросам международной безопасности, председателя Национального разведывательного совета и заместителя госсекретаря по вопросам содействия безопасности, науки и техники. Он является автором таких фундаментальных трудов как “Soft Power: The Means to Success in the World Politics”, “The Future of Power”, “Is the American Century Over”, “Do Morals Matter?: Presidents and Foreign Policy from FDR to Trump”. Член Американской академии искусств и наук, Британской академии и Американской академии дипломатии. В 2011 году авторитетный журнал Foreign Policy назвал его одним из 100 лучших мировых мыслителей.
Вспышка и распространение COVID-19 изменил процесс международных отношений. Это привело международное сообщество к самоизоляции, повышению уровня неопределенности и ухудшению доверия между странами. Сегодня правительства во всем мире обсуждают влияние пандемии на мировой порядок, экономику и общество. На ваш взгляд, что является самом большим последствием пандемии коронавируса в международных делах? Означает ли это, что нам нужно научиться жить с такого рода вызовами и адаптироваться к новой непредсказуемой реальности?
Как показала пандемия COVID-19, взаимозависимость только растет. Несмотря на потенциальные неудачи экономической глобализации, экологическая глобализация будет продолжать усиливаться. Изменение климата и повышение уровня моря скажутся на качестве жизни каждого человека, но ни одна страна не может справиться с этой проблемой в одиночку. В мире, где границы становятся все более прозрачными для всего – от наркотиков до инфекционных заболеваний и терроризма, государства должны использовать мягкую силу для развития сетей и создания международных институтов и режимов для решения общих угроз и вызовов.
Говоря о будущем мировом порядке, он напоминает мне о 19 веке, когда растущие державы соперничали со слабеющими державами, чтобы оспорить статус-кво и установить новые правила. В результате такое соперничество закончилось Первой и Второй мировыми войнами, а затем и Холодной войной. Что должны сделать глобальные стейкхолдеры и развивающиеся державы, чтобы избежать подобного сценария в 21 веке?
Классическая проблема с общественными благами (такими, как чистый воздух, которым все могут пользоваться, то есть использование не может быть контролировано) состоит в том, что инициативу в их регулировании и производстве должны взять на себя крупнейшие потребители, так как средние и малые потребители просто не способны это делать и предпочитают пользоваться тем, что уже создано. Аргументы в пользу крупнейшей страны, обеспечивающей лидерство в организации производства глобальных общественных благ, сегодня остаются более убедительными, чем когда-либо. Как резюмирует эксперт по технологиям Ричард Данциг, “технологии XXI века глобальны не только по своему распространению, но и по своим последствиям. Патогены, системы искусственного интеллекта, компьютерные вирусы и радиация, которую могут случайно выпустить другие, могут стать такой же нашей проблемой, как и их. Согласованные системы отчетности, общий контроль, общие планы действий в чрезвычайных ситуациях, нормы и договоры должны использоваться в качестве средства снижения наших многочисленных взаимных рисков.” В новых транснациональных вопросах, в то время как американское лидерство будет иметь важное значение, успех потребует сотрудничества с другими. Действуя в одиночку, например, Соединенные Штаты не могут справиться с проблемой глобального изменения климата или пандемий. И в противостоянии геоэкономическим вызовам Америка должна также научиться мыслить в терминах использования власти для достижения совместных целей, которые включают власть «вместе с другими», а не только «над другими». Институты будут иметь важное значение. В этом мире сети и связи становятся важным источником силы. В мире растущей сложности самые взаимосвязанные страны являются самыми мощными.
Отношения между США и Китаем являются ключевым фактором стабильности в мире. Однако из-за продолжающейся торговой войны, политических дебатов и растущего стратегического недоверия двусторонние отношения достигли своего исторического минимума. Идут разговоры о возможном возникновении отдельных финансовых систем, подъеме отдельных китайской и американской высокотехнологичных отраслей. На ваш взгляд, не приведет ли это обострение соперничества между Пекином и Вашингтоном к расколу международной системы на отдельные блоки, где третьи страны будут вынуждены выбирать свою сторону?
Отношения с Китаем сейчас находятся на самом низком уровне почти за пятьдесят лет. Некоторые винят в этой ситуации Трампа, но он больше похож на человека, который облил бензином существующий пожар. Именно китайские лидеры разжигали огонь своими действиями, такими как меркантильные манипуляции торговой системой, воровство и принудительная передача интеллектуальной собственности, а также милитаризация искусственно построенных островов в Южно-Китайском море. Реакция США была единой в обеих партиях, но до сих пор с небольшой вариацией формулировок стратегии. Американская стратегия в отношении Китая должна быть направлена на то, чтобы избежать либо горячей, либо холодной войны, сотрудничая, когда мы можем, и конкурируя, когда мы должны. Наша стратегическая цель должна состоять в том, чтобы формировать внешнее поведение Китая путем укрепления наших альянсов и международных институтов, а также путем укрепления нашей экономики и технологических преимуществ внутри страны. В то время как Китай получает власть от контроля доступа к своему огромному рынку, мы также предлагаем открытость и ценности, которые значительно увеличивают нашу мягкую силу притяжения. Кроме того, наша военная сила сдерживания приветствуется многими странами, которые хотят поддерживать дружественные отношения с Китаем, но не хотят, чтобы он доминировал над ними. Новая стратегия должна рассматривать отношения с Китаем как «соперничество на основе сотрудничества», где мы уделяем равное внимание обоим аспектам этого термина. Если мы избежим демонизации и вводящих в заблуждение исторических аналогий, мы сможем управлять такой стратегией.
В своей последней книге Do Morals Matter?: Presidents and Foreign Policy from FDR to Trump (“Разве мораль имеет значение? Президенты и внешняя политика от Рузвельта до Трампа») вы проанализировали процесс принятия решений президентами США и вопросы внешней политики через призму морали и этики. Однако, когда мы говорим о глобальной политике, довольно сложно найти баланс между моралью и реальной политикой (realpolitik). Откровенно говоря, даже глобальная пандемия не смогла объединить международное сообщество. В эти неспокойные времена действительно ли мораль будет играть жизненно важную роль во внешней политике или же она станет лишь инструментом продвижения и защиты национальных интересов?
Вечной проблемой любой внешней политики является сложность контекста и вероятность непредвиденных последствий. Иногда благоразумие отвергается как простой личный интерес, но во внешней политике оно становится добродетелью. Небрежная оценка и безрассудный риск часто приводят к аморальным последствиям. С юридической точки зрения это называется «преступная халатность». Внешняя политика зависит не только от конкретных действий, но и от того, как модель действий формирует среду мировой политики. Как выразился Генри Киссинджер, «расчеты на силу без нравственного измерения превратят любое несогласие в испытание силы. Моральные предписания без заботы о равновесии, с другой стороны, склонны либо к крестовым походам, либо к бессильной политике, заманчивой вызовами; либо к крайним рискам, угрожающим взаимосвязи самого международного порядка». Мы должны принять широкое институциональное видение. В будущем решающее значение будет иметь видение и стратегия, которые правильно понимают и реагируют на новые технологические и экологические изменения, такие как киберугрозы, искусственный интеллект, изменение климата и пандемии. Нравственная внешняя политика не только делает американцев безопаснее, но и делает мир лучше. Мы судим о моральной политике, рассматривая действия и институты, комиссии и упущения, а также все три измерения мотивов, средств и последствий.
Говоря о нормах и ценностях, мы также имеем в виду завоевание “сердец и умов”. Китайские компании, такие как Tencent, Alibaba, Huawei или Xiaomi, успешно продают свою продукцию по всему миру. Dalian Wanda Group вложила значительные средства в киноиндустрию и индустрию развлечений в Голливуде, приобретя американскую компанию Legendary Entertainment и расширив сотрудничество с Sony. Кроме того, китайское правительство начало свою программу по привлечению в страну лучших умов. Отталкиваясь от ваших фундаментальных исследований по «мягкой» и «умной силе», как вы оцениваете китайский подход построения своей «мягкой силы» или как сейчас называют «острой силы»?
Некомпетентность реакции на пандемию нанесла ущерб репутации (или мягкой силе) как Соединенных Штатов, так и Китая. Китай оказывал помощь, манипулировал статистическими данными по политическим причинам и вел активную пропаганду – и все это в попытке превратить рассказ о своем раннем провале в один из благоприятных ответов на пандемию. Однако большая часть усилий Пекина по восстановлению своей мягкой силы была воспринята скептически в Европе и других странах. Это потому, что мягкая сила основывается на «притяжении». Лучшая пропаганда – это не пропаганда. В мягкой силе Китай начинает со слабой позиции. Несмотря на значительные усилия, предпринятые с тех пор, как бывший президент Ху Цзиньтао объявил на 17-м Национальном конгрессе в 2007 году о цели увеличения мягкой силы страны, Пекин создал для себя препятствия, обострив территориальные споры с соседними странами и настаивая на репрессивном партийном контроле, который препятствует полному раскрытию талантов общества так, как это происходит в демократических странах. Неудивительно, что глобальные опросы общественного мнения и рейтинги, такие как Soft Power 30, опубликованные в Лондоне, ставят Китай на низкое место в рейтинге «мягкой силы». Первые 20 мест в индексе занимают демократии, включая Соединенные Штаты, и это вряд ли изменится.
