Mark Vincent, Criminal Subculture in the Gulag: Prisoner Society in the Stalinist Labour Camps, 1924-53 (Bloomsbury Academic, 2020)
Книга профессора Марка Винсента Criminal Subculture in the Gulag: Prisoner Society in the Stalinist Labour Camps, 1924-53 (Криминальная субкультура ГУЛАГа: Тюремное общество в исправительно-трудовых лагерях эпохи Сталина, 1924-53 гг.), была издана Bloomsbury Academic в 2020 году. Книга делает попытку живописать криминальную субкультуру в ГУЛАГе – от преступлений и наказаний до повседневной жизни в советских трудовых лагерях. В основу материалов книги, в частности, легли выписки из журналов ГУЛАГа и сборники песен, зарисовки татуировок и словари сленга в дополнение к архивам Московского криминологического бюро. Книга следует сюжетной «карательной кривой», которая представляет собой описание того, через что проходили люди в момент своего заключения, способы их коммуникации, значимость карточных игр для них, традиционные наказания за проступки. Она рассказывает о печально известной войне внутри тюрем, которую вели между собой ветераны Второй мировой войны и воры в законе. Кроме того, в книге показана преемственность между системой ГУЛАГа, поздней имперской каторгой и нынешней русской мафией.
Подробнее о своей книге Марк Винсент рассказывает в подкасте New Books Network, содержание которого мы суммировали и перевели.
Марк Винсент – независимый исследователь, который защитил свою докторскую диссертацию в 2015 г. в Университете Восточной Англии. Винсент ведет страничку в Twiter (@VincentCriminal) и является автором подкаста «Cult of the Urka» [«Культ урки»]. Ранее он преподавал в Великобритании, и его научный интерес связан с изучением преступлений и видов наказаний в России и Советском союзе в XIX и XX вв.
Эти темы заинтересовали Винсента после просмотра фильма «Порок на экспорт», в котором была показана русская мафия в Лондоне во всей красе своего насилия. Отдельно его внимание привлекли татуировки на телах бандитов, а также тот факт, что мафия обладала огромным влиянием в стране. Углубившись в детали тематики, автор обнаружил, что в основе общего представления о политических заключенных ГУЛАГа обычно лежат ранее опубликованные воспоминания о жизни в лагерях. Но только небольшую часть сидящих там политзаключенных можно было отнести к действительно криминальным элементам. Остальную же часть политзаключенных составляли простые люди, которые за всю свою жизнь не совершили какого-либо тяжкого преступления. Эти две группы – политзаключенных и криминальных элементов (воров) – имеют различный, иногла противоположный взгляд на систему ГУЛАГов.
Независимо от типа совершенного ими преступления заключенные собирались в стихийно созданные группы, общим у которых, к примеру, могли быть город или улица проживания. Из-за нехватки кадров среди тюремных надзирателей у криминальных групп была возможность контролировать лагеря, т.к. они помогали с осуществлением мониторинга заключенных. Такой подход способствовал сдерживанию массового бунта заключенных до 1953 года – года, когда умер Сталин.
Винсент считает, что Вторая мировая война оказала сильное влияние на то, что в дальнейшем произошло с развитием организованных криминальных групп в ГУЛАГе. На передовую и в штрафбаты отправили огромное количество заключенных, которые после войны на стороне Красной Армии вернулись в лагеря и обнаружили, что за время их отсутствия в лагерях появились рецидивисты, которые вовсю конфликтовали с остальными заключенными. Именно в этот промежуток времени появляются воры в законе, а криминальные банды начинают враждовать с теми, кто участвовал во Второй мировой войне.
Кроме того, среди заключенных начинается разграничение на отдельные группировки, когда принцип разделения по месту происхождения сменился на принцип разделения по вопросу принадлежности к той или иной банде. Соответственно меняется и культура нанесения наколок: татуировки теперь отображают сферу криминальной деятельности заключенных. Если ранее в довоенный период нанесение наколок носило более эстетический характер (порой их использовали в качестве элемента сатиры), и особой популярностью пользовались фрагменты картин братьев Васнецовых, то теперь татуировки стали представлять собой некое подобие паспорта, т.к. по ним можно было определить принадлежность заключенного к той или иной группировке. Популярным становится нанесение изображений Сталина, Ленина или даже фрагментов из агитационных плакатов Дмитрия Моора времен Гражданской войны, которые набивались с помощью разных приспособлений (особой популярностью пользовались скобы тетрадей и чернила, изготовленные из жженой подошвы). Наколки приобретают новое значение: в некотором роде они помогают сохранить элемент романтизма, т.к. способствуют сохранению образа дорогих сердцу людей, с которыми заключенных разлучила судьба. И они способствуют росту криминальной культуры в 30-ых и 40-ых годах.
Наколки были не единственным способом выражения принадлежности к той или иной группировке заключенных. Помимо визуальной коммуникации существовала и вербальная коммуникация, которую члены банд использовали для демонстрации своей лояльности. Сленг позволял определить доминирование членов банд над другими заключенными. Например, слово «пахан» означало «босс» или «командир» над остальными. В целом, сленг использовался для того, чтобы его могли понимать только свои. Он использовался для сокрытия и неразглашения информации.
Об этом много писал бывший заключенный Жак Росси, который задокументировал тюремный сленг 40-ых и 50-ых годов в своей книге «Справочник по ГУЛАГу». О сленге 20-ых годов Винсент нашел информацию в словарях тюремного сленга позднего имперского периода. В 30-ых годах сленг не записывали, а всплеск организованной преступности в 80-ых и 90-ых годах «обогатил» словари тюремного сленга.
Среди воров существовала своя внутренняя иерархия, похожая на ту, которую показывают в фильмах или на телевидении: во главе стоял пахан, а в самом низу – шестерки. Между ними было много остальных членов группы, которые боролись за то, чтобы заслужить одобрение пахана. Такой принцип внутреннего разграничения членов банд был похож на тот, который существовал среди членов криминальных банд Южной Америки. Он сильно отличался от иерархии, которая существовала среди членов сицилийской мафии, т.к. у тех был сильно развит принцип семейного родства.
Заключенные, которые не имели никакого отношения к ворам, старались с ними не связываться. Основная борьба шла внутри банд и была направлена на поддержание внутренней дисциплины и осуществление различных видов наказания среди провинившихся членов банды. Когда заключенных уводили на работы, то уровень насилия заметно снижался, т.к. в случае неповиновения существовала вероятность расстрела. Поэтому во время той или иной ситуации все зависело от того, в какой именно части тюрьмы находилась банда. В некоторых случаях надзиратели позволяли бандам следить за порядком, опасаясь широкомасштабного бунта, а также того, что политзаключенные станут распространять свои подрывные идеи среди остальных заключенных.
В лагерях существовала возможность переобучения, выпускались газеты, организовывались театральные кружки и футбольные баталии. Однако очень часто эти блага не были доступны политзаключенным, а воры часто отказывались от возможности принять участие в культурной образовательной деятельности, так как считали зазорным свое сотрудничество с властями. В целом, советский режим не предпринимал каких-то особых попыток по привлечению рецидивистов в программы переобучения.
Рецидивисты часто отказывались работать в лагерях. За это им урезали паек и бросали их в изолятор. Однако, в зависимости от лагеря, существовала вероятность того, что примерное поведение могло помочь заключенному быстрее выйти на волю, поэтому порой в зависимости от ситуации рецидивисты шли на контакт с надзирателями и выполняли работу, которую они должны были делать. Кроме того, рецидивисты отлично знали способы как обойти систему, с помощью силы отобрать или украсть пайки у других заключенных. Они заставляли других расплачиваться своими карточками за их еду, а также отнимали пайки с помощью карточных игр. Система карточных игр использовалась для укрепления авторитета среди заключенных и сохранения контроля. В целом, в лагерях заключенные использовали любой способ выживания.
Отдельную главу в книге автор посвятил феномену имитации суда среди заключенных. Если какой-то заключенный совершал проступок, остальные организовывали некое подобие судебного процесса с судьями, элементами доказательства вины и невиновности, а также элементами наказания. Таким образом, происходила имитация судебного процесса, похожего на демонстрацию традиционной визуальной формы наказания, существующей в обществе.
После смерти Сталина была объявлена амнистия, и на свободе многие воры стали грабить деревни. Иногда их ловили на том, что они пели песни против режима на станциях вокзалов, а также совершали криминальную деятельность в больших городах. Резко возрос уровень рецидивизма, и многие из тех заключенных, которые ранее проходили не по политической статье, снова попали в тюрьмы.
После амнистии воровская культура просачивается в повседневность советской действительности. Через песни Владимира Высоцкого и других певцов она становится мейнстримом. И в последующие годы воры выходят на передний план жизни в Советском союзе, а в 80-ых и 90-ых годах занимают одну из ведущих позиций в советской реальности.
Что касается бывших политзаключенных, то после амнистии многим из них разрешается жить только в определенных местах, им закрыт доступ в определенные образовательные учреждения страны. У многих нет доступа на режимные объекты, и они не могут себе позволить путешествовать по стране. Воры же не особо стремились к тому, чтобы заново влиться в нормальное общество. Система сетей, созданная в лагерях, была эффективна и на воле, поэтому они могли пользоваться ей для построения альтернативной жизни.
Пока книга Винсента – единственная книга на английском языке, в которой рассматривается тюремное общество ГУЛАГа с позиции криминологии и социологии, а также с позиции других дисциплин. Винсент считает, что несмотря на то, что многое известно о так называемых «58-ых» [осужденные за контрреволюционную деятельность по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР], другие группы заключенных ГУЛАГа, которые отбывали срок по другим статьям, также имели определенное отношение к Уголовному кодексу РСФСР, и это часто упускалось из виду в более ранних исследованиях. Например, номер «49» означал статью УКРСФСР за рецидивизм. В своей книге Винсент старается привлечь внимание к другим группам заключенных, которые отбывали наказание в лагерях по другим статьям. Ведь даже сами заключенные и надзиратели в лагерях обращались друг к другу именно по номеру уголовной статьи. И по мнению Винсента, данная проблема не получила достаточно внимания со стороны тех, кто ранее исследовал проблему ГУЛАГа.
