Тема отношений США и Китая стала заглавной не только для аналитических изданий, но и широкого ряда СМИ. На какие неожиданные тропы выведет посткоронавирусный мир отношения Китая и США ? Какие геоэкономические изменения следует ожидать? Будет ли холодная война в отношениях между державами? Какие новые грани демонстрирует дипломатия Вашингтона и Пекина?
Гонконгская газета SCMP посвятила семь материалов анализу позиции Пекина в преддверии ежегодных «двух сессий» Всекитайского собрания народных представителей и Народного политического консультативного совета. Серия озаглавлена “Китай на перепутье”.
Действительно, в последнее время в анализе отношений США как существующего гегемона и, бросающего ему вызов Китая, все чаще встречается упоминание о ловушке Фукидида. Термин, относительно американо-китайских отношений, первым ввел американский политолог Грэхам Аллисон, указавший, что Фукидид в «Истории Пелопоннесской войны» писал: «Истинным поводом к войне (хотя и самым скрытым), по моему убеждению, был страх лакедемонян перед растущим могуществом Афин, что и вынудило их воевать».
SCMP пишет, что Си Цзиньпин проявил личный интерес к концепции ловушки Фукидида, которую Эллисон впервые изложил в газетной статье 2012 года, ссылаясь на нее как минимум три раза, в том числе накануне церемонии приведения к присяге президента США Дональда Трампа три года назад. Си Цзиньпин сказал: «Нам всем нужно работать вместе, чтобы избежать ловушки Фукидида – разрушительной напряженности между растущей и существующей державами… Наша цель – создать новую модель отношений между крупными странами». Но с тех пор разрушительная пандемия COVID-19 привела к тому, что глубоко обостренные американо-китайские отношения оказались на грани тотального противостояния в результате стратегического недоверия и неправильного восприятия. Об этом говорил и Ван Цзиси, президент Института международных и стратегических исследований Пекинского университета, в конце марта: «Китай и США переходят от всесторонней конкуренции к полномасштабной конфронтации, где мало места для компромиссов и маневрирования. Мы не можем исключить возможность того, что две державы могут попасть в ловушку Фукидида».
Тот же материал делает ссылку на Reuters, который процитировал закрытый отчет Китайского института современных международных отношений (CICIR), аффилированного с Министерством государственной безопасности, где указывается, что Пекину, возможно, потребуется подготовиться к вооруженной конфронтации с Вашингтоном на фоне самой серьезной антикитайской реакции со времени разгона на Тяньаньмэнь в 1989 году. В докладе предупреждается, что зарубежные инвестиции Китая, особенно амбициозная инициатива “Пояс и Путь” могут стать жертвой растущих антикитайских настроений, в то время как США могут ускорить усилия по противодействию растущему влиянию Пекина за счет увеличения финансовой и военной поддержки региональных союзников.
Какой путь к гегемонии выберет Китай – путь укрепления регионального авторитета или более неожиданный бросок через Евразию? Об этом рассуждает материал американского издания Foreign Policy “China Has Two Paths to Global Domination“.
По общему мнению, Китай будет пытаться установить глобальное влияние, сначала установив региональную гегемонию. Это не означает физическое оккупирование соседних стран (с возможным исключением Тайваня), как это делал Советский Союз во времена холодной войны. Но это означает, что Пекин должен стать доминирующим игроком в западной части Тихого океана, вплоть до первой цепочки островов (которая простирается от Японии до Тайваня на Филиппины) и далее; он стремится приобрести эффективное вето на решения о безопасности и экономический выбор своих соседей; он должен подорвать американские альянсы в регионе и оттеснить американские вооруженные силы все дальше и дальше от берегов Китая. Но есть и второй выбор, который выведет Китай больше на запад, чем на восток, в целях создания нового экономического порядка и порядка безопасности под эгидой Китая на евразийском континенте и через Индийский океан, в то же время укрепляя центральное место Китая в глобальных институтах. Здесь Пекин будет уделять все больше внимания формированию экономических норм и правил, технологических стандартов и политических институтов, начиная с расширения амбиций инициативы «Пояс и Путь» в Евразии и Африке. Создание и финансирование физической инфраструктуры ставит Китай в центр сети торговых и экономических связей, охватывающих несколько континентов. А цифровой компонент проекта Digital Silk Road, продвигает заявленную цель на съезде партии 2017 года стать «кибер-супердержавой», внедряя китайские фундаментальные технологии, устанавливая стандарты в международных организациях и обеспечивая на долгосрочную перспективу коммерческие преимущества для китайских компаний.
Статья Нила Томаса, старшего научного сотрудника MacroPolo “Great (Power) Expectations: Charting the Evolution of Chinese Foreign Policy” (Ожидания от (великой) державы: картирование эволюции китайской внешней политики), прогнозирует более активное участие Китая в международных делах.
Автор просмотрел последние материалы официального рупора страны – газеты People’s Daily, которая считается «одним из важнейших идеологических сигнализирующих механизмов для режима», чтобы понять тенденции по трем вопросам, связанным с дипломатией COVID-19: 1) Желает ли Китай играть большую роль в мире? 2) Хочет ли Китай ввести свои нормы в глобальную политику? 3) Началась ли напористая дипломатия Китая с Си Цзиньпина?
1) Желает ли Китай играть большую роль в мире?
Несмотря на первоначально допущенные просчеты в борьбе с вспышкой коронавируса, Китай в конечном счете взял под контроль внутреннюю ситуацию, после чего начал дипломатическое наступление, основной темой которого является позиционирование Китая как «ответственной великой державой» (负责 任大国).
Этот тезис соответствует дипломатии COVID-19 в рамках дискурса о создании более сильного китайского присутствия на мировой арене, продвигаемого в течение десятилетий. В статьях People’s Daily, в которых упоминается термин «ответственная великая держава», говорится, что эта концепция появилась в эпоху Цзян Цзэминя в 1990-х годах и после глобального финансового кризиса 2007–2009 гг. значительно усилилась под влиянием Ху Цзиньтао. В этом году использование этого термина резко возросло, а количество статей в 2020 году с его упоминанием уже составило почти три четверти от общего числа в 2019 году, что говорит о том, что Пекин рассматривает хаотическую глобальную пандемическую реакцию как ускорителя своих давних устремлений.
2) Хочет ли Китай внедрить свои нормы в глобальную политику?
Многие комментаторы обеспокоены тем, что Пекин может использовать этот «кризис как возможность» для экспорта своей авторитарной модели в демократические государства, а также развивающиеся государства.
Отчасти эта обеспокоенность связана с докладом Си для 19-го съезда партии, вызвавшего переполох, когда китайский лидер сказал, что «социализм с китайскими чертами» предлагает «китайское решение» (中国 方案) проблем человечества. Материалы People’s Daily подтверждают, что «китайское решение» тесно связано с лидерством Си, причем использование термина достигло своего пика на съезде партии в 2017 году.
Однако, с тех пор распространенность этой идеи в официальном дискурсе уменьшилась, возможно, в ответ на негативную реакцию со стороны иностранных государств или в связи с торговой войной между США и Китаем. Хотя «китайское решение» не сильно используется в пропаганде, связанной с COVID-19, Пекин может по-прежнему продвигать эту идею более сдержанно, фокусируясь на внутреннем восстановлении.
3) Началась ли напористая дипломатия Китая с Си Цзиньпина?
Пока что два геополитических результата пандемии COVID-19 – это новый толчок со стороны Соединенных Штатов для усиления представительства Тайваня в международных организациях и усиление давления Китая на соседние государства в оспариваемом Южно-Китайском море (ЮКМ). Эти вопросы объединяют то, что Пекин рассматривает «национальное воссоединение» с Тайванем и «территориальную целостность» ЮКМ как «ключевые интересы» (核心 利益) – красные линии, не подлежащие обсуждению.
Концепция «ключевых интересов» не более выражена при Си, чем во время ее кодификации при Ху. Такая последовательность, вероятно, означает, что защита КПК «ключевых интересов» воплощает широко поддерживаемый политический консенсус, который оставляет мало места для компромисса, независимо от политических течений в китайской столице. Этот вывод указывает не только на то, что Си менее «исключительный», чем обычно понимаемый, но также и на то, что новая дипломатия общественных благ, которую преследует Пекин, не будет выходит за рамки понимаемой безопасности.
Изучение тенденций в официальной прессе Китая показывает, что пандемия COVID-19 дала Пекину возможность взять на себя больше ответственности за «великую державу».
Но, несмотря на все признаки растущей уверенности внешней политики Китая, в статье Wall Street Journal Ричард Хаас “A Cold War With China Would Be a Mistake” (Холодная война с Китаем была бы ошибкой) предостерегает американское руководство от поспешных шагов в отношении Китая.
Пекин создает некоторые реальные проблемы, но наиболее важными угрозами, с которыми сталкиваются США, являются транснациональные проблемы, такие как коронавирус, изменение климата, кибератаки и терроризм.
Растущий хор американских голосов теперь утверждает, что противостояние Китаю должно стать организующим принципом внешней политики США подобно холодной войне против Советского Союза. Но это было бы серьезной стратегической ошибкой. Лучше всего рассматривать Китай как региональную державу, которая стремится уменьшить влияние США в своей зоне интересов и усилить свое влияние на соседей. Пекин не стремится отменить нынешний мировой порядок, но усиливает свое влияние в нем. В отличие от Советского Союза, Китай не стремится навязать свою модель другим людям по всему миру или контролировать международную политику во всех уголках мира. И когда Китай достигает дальнего зарубежья, его инструменты, как правило, в первую очередь, экономические. Некоторое стратегическое соперничество США и Китая неизбежно, и США должны оказать сопротивление Китаю, когда это необходимо для защиты интересов США. Однако, насколько это возможно, это соревнование должно быть ограничено, чтобы оно не исключало сотрудничества с Китаем в областях, представляющих взаимный интерес.
Хотя будущие геополитические контуры остаются весьма неопределенными, экономические показатели сотрудничества между США и Китаем уже демонстрируют падение. В частности, согласно данным Financial Times, «в первом квартале 2020 года ускоряется разделение экономики США и Китая».
Коронавирус усугубляет распад между странами, поскольку инвестиции резко сокращаются. Разделение между экономиками США и Китая в первом квартале этого года происходит с огромной скоростью, поскольку коммерческое воздействие коронавируса обострило то, что некоторые аналитики называют веянием «холодной войны» в отношениях между странами. Объем прямых китайских инвестиций в США упал до $200 млн. в первом квартале этого года, на фоне среднего показателя в $2 млрд. за квартал в 2019 г., согласно отчету исследовательской фирмы Rhodium Group и Национального комитета по отношениям между США и Китаем. «И Вашингтон, и Пекин обвинили друг друга в неспособности адекватно отреагировать на вирус, усугубив политическую и экономическую напряженность, которая уже существовала в отношениях», – говорится в докладе. «Ухудшение двусторонних отношений и растущая общественная реакция против Китая в США делают вероятным, что китайские инвесторы в США столкнутся со значительной политической оппозицией любому крупному приобретению», – говорится в отчете. Китайские венчурные инвестиции в США также демонстрируют падение, упав с $4,7 млрд. в 2018 году до $2,6 млрд. Резкое падение произошло на фоне ужесточения контроля со стороны Комитета по иностранным инвестициям в Соединенных Штатах и ряда экономических факторов.
Однако американские инвестиции в Китае продемонстрировали значительную устойчивость, составив около $14 млрд. в инициативы в стране. В отчете говорится, что в первом квартале этого года американские инвестиции в Китай приостановились, и было объявлено о новых проектах на сумму около $2,3 млрд., что немного ниже среднеквартального показателя в $2,8 млрд. в 2019 году. Некоторая устойчивость была подтверждена опросом, проведенным Американской торговой палатой в Китае в апреле, согласно которому большинство американских компаний, работающих в Китае, не планируют выводить производственные цепочки и каналы поставок из страны.
В материале Asia Times Дэвид П. Голдман задается вопросом: “Who’s decoupling from whom? (Кто от кого отделяется?)”. По мере того, как США переоценивают свои отношения с Китаем, данные по экспорту азиатского гиганта показывают рост региональной интеграции.
Стоимость экспорта Китая в марте выросла на 8,5% в годовом исчислении, что значительно отличается от утверждений аналитиков, которые прогнозировали снижение на 12%. Сильный рост экспорта в Азию, и особенно в Юго-Восточную Азию, способствовал неожиданному улучшению показателей китайской внешней торговли.
Данные за март указывают на неуклонный рост экономической интеграции в Азии, когда большая часть азиатской торговли совершается внутри Азии. В то время как Америка рассматривает возможность отделения от Китая, кажется, что Азия отделяется от Соединенных Штатов. С тех пор, как в апреле 2018 года началась американо-китайская технологическая война, когда Вашингтон запретил экспорт чипов в китайскую корпорацию ZTE, «деамериканизация цепочек поставок» стала модным словом в полупроводниковой промышленности.
Тайвань, Вьетнам, Таиланд и Индонезия закупили примерно на 50% больше китайской продукции в апреле 2020 года, чем годом ранее. Япония и Корея показали 20% роста. Экспорт в США вырос в годовом исчислении, но с очень низкой базы 2019 года.
Резкий рост внутриазиатской торговли может отражать перезапуск азиатских экономик. Сочетание массового тестирования, цифрового наблюдения и социальной солидарности позволило сохранить показатели смертности от Covid-19 на уровне менее 10 на миллион населения в большинстве стран Азии против сотен смертей в Соединенных Штатах и большей части Европы. Большая часть производственной экономики Китая сейчас превышает 90% от производственных мощностей. Повторное открытие цепочек поставок объясняет значительную часть роста как импорта, так и экспорта.
О новой дипломатии – воинов-волков – рассказывает статья Financial Times под заголовком “‘Wolf warrior’ diplomats reveal China’s ambitions“. Пекинские эмиссары отбросили тонкости и принялись за угрозы во время кризиса с коронавирусом.
Китайские дипломаты покончили с дипломатией. В попытке противостоять обвинениям Запада в том, что коронавирус возник в их стране, пекинские эмиссары за последние два месяца сменили вежливость на запугивание. За последние три года появились китайские дипломаты в стиле «воина-волка», названные в честь ряда фильмов, в которых китайские боевики спецопераций побеждают наемников, возглавляемых Западом. Но вирус вытолкнул их боевую тактику в центр внешнеполитического подхода Пекина.
«Мы видим версию 2.0 в самоутверждении, которую Пекин демонстрировал после мирового финансового кризиса 2008 года», – считает Джуд Бланшетт, эксперт по Китаю из Центра стратегических и международных исследований, американского аналитического центра. «Это результат веры в их растущую власть на фоне заката влияния запада». Новая дипломатия пока не стала мейнстримом, но отражает разочарование тем, что усилия по созданию того, что Китай называет «силой дискурса» на международной арене, оказали минимальное влияние.
В статье ЕС и Евразийский экономический союз: решение общей китайской проблемы, эксперт Тони ван дер Тогт приводит тезисы, говорящие в пользу необходимости объединения усилий двух структур в целях укрепления многосторонних площадок, а также усиления коннективности в широком понимании.
Для ЕАЭС и его членов Китай представляет собой многогранную проблему, особенно в связи с запуском инициативы «Пояс и Путь», которая продвигает более широкую евразийскую коннективность на основе китайских стандартов и правил. Пекин пытается продвигать свою инициативу как беспроигрышную для мирового сообщества, но на самом деле она, в первую очередь, основана на экономических (и геополитических) интересах Китая, работает с китайскими займами, китайскими рабочими и обслуживает китайские ценности и производственные цепочки.
Основной проблемой как для ЕАЭС, так и для ЕС будет расхождение между европейскими и китайскими стандартами, особенно в отношении новых технологий, таких как цифровая связь и искусственный интеллект. Можно процитировать двух высокопоставленных китайских экспертов: «Кто формирует стандарты, формирует настоящее и будущее» и «Нам необходимо ускорить разработку китайских стандартов. Международная конкуренция на рынке – это конкуренция за стандарты и правила».
ЕС отреагировал на этот вызов своей собственной «Стратегией коннективности между ЕС и Азией». В недавнем отчете Фонда Генриха Белля было рекомендовано продвинуть европейское измерение стандартов в рамках этой платформы и помочь Китаю лучше интегрироваться в существующие международные структуры стандартизации, воздерживаясь от создания альтернативных структур. Другими экспертами было также рекомендовано расширить Платформу коннективности между ЕС и Китаем, включив в нее ЕАЭС, чтобы «сосредоточиться на вопросах сближения, гармонизации и стандартизации процедур таможенного оформления для трансконтинетальных перевозок и решить координацию инвестиционной политики в инфраструктурных пробках”. Такой трехсторонний формат может открыть новые возможности для ЕС и ЕАЭС для более тесного сотрудничества по вопросам, представляющим общий интерес, и предоставить государствам-членам ЕАЭС другие варианты, альтернативные двустороннему сотрудничеству на китайских условиях. Это будет особенно актуально для центральноазиатских партнеров ЕС.
