Становится ли Центральная Азия одной из арен растущего противостояния США с Китаем и меньше – с Россией? Как соотносятся политики США, ЕС, России и Китая в Центральной Азии? Каковы перспективы регионального сотрудничества? Эти и другие вопросы интервью CAAN обсуждает заместитель директора КИСИ Санат Кушкумбаев
Санат Кушкумбаев – Заместитель директора, Казахстанский институт стратегических исследований при Президенте Республики Казахстан, доктор политических наук, доцент
Визит Госсекретаря Майка Помпео в Казахстан и Узбекистан показал, что ощущение, что интерес США к региону снова постепенно возвращается и в основном из-за конфронтации США с Китаем. Как меняет это отношения и настроения в регионе?
Интерес со стороны США к Центральной Азии был всегда. Как известно, были периоды спада и подъема. Напомню, что в первое десятилетие независимости, во многом интерес был обусловлен вопросами диверсификации путей доставки энергоресурсов из региона на мировые рынки и вопросами безопасности. Затем после 11 сентября 2001 года важнейшую роль играл фактор Афганистана. После ликвидации бен Ладена в 2011 г. в американском обществе стало усиливаться раздражение и усталость от афганской кампании.
Вашингтон хотел бы завершить войну в Афганистане на приемлемых для себя условиях, такая попытка была предпринята еще в период администрации Обамы. Недавние решительные действия нынешнего хозяина Белого дома – это очередная попытка найти выход из этого длительного конфликта. В любом случае вовлеченность в процессы и интересы США в Афганистане в обозримой перспективе останутся и будут более или менее выражены. Вспомним хотя бы фактор Ирана. Центральная Азия в афганском контексте также останется на радарах американской внешней политики.
В настоящее время фактор соперничества США с Китаем, безусловно, важнейший для реактивизации политики Вашингтона в Центральной Азии, но и не единственный. Напомню, что для главных оппонентов США в Евразии – Китая, России и Ирана – регион Центральной Азии является стратегическим тылом. Именно этот факт пока не превращал регион в зону острого противостояния этих держав. Длительное время здесь поддерживался своеобразный консенсус. Поддержание статус-кво в интересах стран Центральной Азии, но очевидно, что они сталкиваются все чаще с вызовами такому положению.
Вопрос даже заключается не в жестких высказываниях госсекретаря Помпео в ходе визита в две крупные страны региона и не в очень раздраженной реакции Пекина на это. Гораздо важнее изменения в фазах соперничества двух держав, стратегии США по сдерживанию КНР. На «передовой» – в торговой войне, в целом зоне АТР (Гонконг и Тайвань) сейчас относительное затишье, но конфликт продолжается в прокси форме. Страны Центральной Азии, конечно, же хотели бы избежать вовлеченности в это опосредованное противостояние.
Стремление Вашингтона нанести Пекину репутационный ущерб в контексте пандемии коронавируса также бьет и по масштабной инициативе «Пояса и пути» (BRI) и это происходит еще на фоне неоднозначного имиджа Китая в странах Центральной Азии. Страны Центральной Азии очень сдержанно отреагировали на все взаимные выпады США и КНР, прозвучавшие в ходе визита Помпео, но, естественно, не могут быть не озабочены растущим соперничеством своих стратегических партнеров.
Многовекторность стран Центральной Азии проходит очередное испытание и, несмотря на усложнение конъюнктуры, полагаю, что данная политика в сочетании со стратегическим терпением будет наиболее оптимальной и результативной в обозримой перспективе.
Другие интервью в серии “Центральная Азия -2020”:
Какова политика России в регионе, исходя из текущего напряжения
между США и Китаем? Хорошо или плохо это для Москвы? Сближает ли это Россию еще теснее с Китаем?
Между Москвой и Пекином есть определенный консенсус. По сути, согласен с точкой зрения, что есть своеобразное разделение труда между Россией и Китаем. КНР активна в торгово-экономической сфере, Москва доминирует в вопросах безопасности. При этом Россия, конечно, же обладает разнообразным набором инструментов – двусторонних и многосторонних, таких как ЕАЭС и ОДКБ. Россию традиционно беспокоит активность США, хотя она и не особо в восторге от продвижения КНР в Центральной Азии. Но с Пекином Москва старается благоразумно избегать открытой конкуренции.
Россия пока находится на периферии инициативы «Пояса и пути» и она сдержанно относится к ее реализации, предпочитая занимать выжидательную позицию. Как известно, есть декларация о сопряжении ЭПШП и ЕАЭС, но это больше дипломатический документ, нечто вроде меморандума о взаимопонимании. До сих пор некоторые российские эксперты опасаются, что китайская инициатива может стать вызовом ЕАЭС. Полагаю, это следствие неполного осознания стремительно изменившихся реалий. В действительности же, при компетентном целеполагании, можно увидеть многостороннюю выгоду от кооперации на этом уровне.
Не думаю, что напряженность между Вашингтоном и Пекином стратегически выгодна Москве. Те кто считает, что наоборот, руководствуются конъюнктурными и тактическими соображениями. Если Китай несет ощутимые политические и, самое главное, экономические издержки, соответственно рикошетом пострадают и его партнеры и соседи, т.е. Россия и страны Центральной Азии, что, собственно, мы сейчас и наблюдаем. Другой вопрос, что конкурируя с США, Пекин и Москва могут и далее все больше сближаться, что логично. Принципиальных разногласий у России с Китаем нет. В центральноазиатской стратегии двух этих держав мы наблюдаем все большую взаимную толерантность. Сближающими факторами являются не только соперничество с США, но и общая заинтересованность в поддержании по своему понимаемой региональной стабильности и безопасности.
Возможно ли, что это временная конфронтация, усиленная администрацией Трампа, и в случае прихода другой администрации этот подход изменится?
Американская внешняя политика более предсказуема. С точки зрения стратегии она не сильно меняется. Может меняться тактика, в зависимости от той, или иной администрации в Белом доме. Более двух десятилетий назад емко и четко сформулированная ныне покойным американским геостратегом Збигневом Бжезинским характеристика политики Вашингтона в отношении Центральной Азии актуальна и сейчас. США в Центральной Азии ни доминион, ни аутсайдер, «Америка слишком далеко расположена, чтобы доминировать в этой части Евразии, но слишком сильна, чтобы не быть вовлеченной в события на этом театре».
Напряженность в отношениях США с КНР возникла не в период президентства Трампа. Экономические и геополитические трения усилились еще ранее, когда Китай стал второй экономикой в мире. Вспомним, что в период администрации Обамы, американский истеблишмент уже однозначно оценивал Китай как главного противника США в региональном и глобальном масштабах. Именно в этот период еще более усиливается и становится ключевым Тихоокеанское командование Вооруженных сил США. В американской военной доктрине Китай, наряду с Россией называется главным соперником. При этом, именно президент Трамп настоял на выходе США из соглашения о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП), которое было заключено предыдущей администрацией. Это соглашение Пекин расценивал как направленное против его интересов.
Несмотря на своеобразную манеру Дональда Трампа все свои встречи с лидером КНР Си Цзиньпином оценивать как «очень хорошие» или «отличные», давление нынешней американской администрации на Китай стало беспрецедентным. Это лишний раз иллюстрирует, что долгосрочные интересы США определяют американскую внешнюю политику. Вне зависимости от тактики, «ястребиной» или «голубиной», конфронтация может усиливаться или снижаться, но стратегическое противостояние Вашингтона и Пекина сохранится, без относительно того, кто победит на предстоящих президентских выборах в США.
В новой стратегии США в Центральной Азии на 2019 – 2025 американцы делают упор на коннективности (связности) региона. Этим же занимается Китай, ЕС и частично Россия. Почему коннективность не может стать объединяющим блоком для отношений великих держав в регионе?
Одна из важных причин – растущее взаимное недоверие этих держав. Уровень их отношений в целом проецируется на региональный контекст. Если, например, они остро конфликтуют друг с другом в разных регионах или по разным проблемам: в Украине, Сирии, АТР, или в торгово-экономической сфере, то, очевидно, что непросто дистанцироваться от этого в других, менее противоречивых регионах и вопросах. От сторон требуется большая гибкость и многогранность.
Кроме того, коннективность видится из разных столиц по-разному. Для Москвы региональная связанность в Центральной Азии немаловажна в контексте укрепления организаций с доминирующей ролью России – ЕАЭС и ОДКБ, для Пекина в контексте успешного продвижения инициативы «Пояса и пути».
Для Вашингтона коннективность Центральной Азии важна в контексте усиления связей в энергетике, торговле и безопасности с Южной Азией, в частности, с Афганистаном и Пакистаном, а через Кавказ с Европой. Как известно, в госдепартаменте США продвижением этого вектора занимается одно подразделение, объединяющее два малопохожих региона – Бюро по делам Южной и Центральной Азии.
В этом плане подход Брюсселя, мне кажется, более гибким и наименее геополитически обремененным. ЕС – экономический гигант и важнейший партнер стран Центральной Азии – просто не может ставить перед собой державные цели, потому что Европа политически неедина и мозаична. ЕС в связях со странами Центральной Азии развивает принцип отношений как регион с регионом. По крайней мере, именно Брюссель раньше всех и часто задавал вопрос, а что собственно хотят и ожидают сами страны Центральной Азии в плане региональной и межрегиональной кооперации?
В этом контексте как раз очень важна позиция самих стран Центральной Азии. Насколько государства региона готовы укреплять взаимосвязанность? Если это станет объединяющей платформой для региональных стран, то и внешние игроки будут вынуждены учитывать это в своих подходах. Убежден, что в интересах стран Центральной Азии подобный вектор развития событий.
Что в целом вы думаете о перспективах регионального сотрудничества в Центральной Азии, особенно на фоне этих новых вызовов?
Текущая ситуация, обострение соперничества мировых держав, сопряженная с глобальным экономическим и эпидемиологическим кризисами, должна стать стимулом для кооперации между странами региона. Уверен, что совместные и максимально синхронизированные усилия стран Центральной Азии будут лучшим ответом на все эти вызовы.
В условиях, когда международные производственные, торговые и логистические цепочки распадаются, ряд крупнейших стран и за ними целые регионы, стремятся снизить или заместить импорт и изыскивают внутренние ресурсы. Традиционно кризис несет не только вызовы и угрозы, но и открывает новые возможности и направления. В этом плане страны Центральной Азии могут реализовать свой потенциал кооперации в производственной, транспортно-логистической, агропромышленной сфере. Мировой кризис и различные меры по изоляции показывают, что с этими вызовами лучше справляются страны со сбалансированной структурой экономики.
В контексте экономической ситуации в Центральной Азии, думаю, очевиден ответ на вопрос, что выгоднее с точки зрения конкурентоспособности, иметь рынок в 10, 20, или 30 млн. человек, или же в 75 млн.? Странам региона пора думать об этом векторе развития. Например, взаимообусловлено развитие аграрного сектора наших стран, мы связаны трансграничными водными ресурсами. Государства Центральной Азии могут и должны найти взаимовыгодные решения водных вопросов.
Имея сравнительно большой потенциал в энергетике, сельском хозяйстве, добывающем и обрабатывающем секторах, огромные трудовые ресурсы, страны региона кооперируясь могут более успешнее развиваться. Да и на внешнеполитическом треке страны Центральной Азии смогут более продуктивнее продвигать свои интересы. Тем более, что политическая атмосфера в регионе этому сейчас благоприятствует. Кстати, символично, что 28 марта, в период введения чрезвычайного положения и карантинных мер из-за пандемии в Казахстане и Узбекистане, главы правительств двух стран открыли в г. Костанай совместное казахстанско-узбекистанское предприятие по сборке автомобилей узбекской кампании UzAuto Motors.
