Фото: Один из сожженных домов
Не сколько сами погромы в Кордае (которые, следует признать, произвели шок в мировом масштабе), а сколько ищущая оправданий этих погромов, даже где-то легитимизирующая их реакция в соцcетях и комментарии некоторых лидеров общественного мнения, политиков и религиоведов, а также реакция простых граждан обнажила комплекс проблем, которым подвержено казахстанское общество и которые необходимо незамедлительно решать.
Мы хотели бы в этой статье затронуть роль так называемых “неформальных институтов”. Институты или институции представляют из себя правила и нормы, которые формируют социальные, политические и экономические отношения в определенном обществе. Если взять конкретно неформальные институты, то они включают в себя “неписаные” социальные нормы, обычаи и традиции, которые формируют ценности и убеждения условного большинства.
Неформальные институты могут пересекаться, взаимодополнять или конкурировать с формальными. В некоторых случаях неформальные институты подрывают формальные, а в других они заменяют их. В государствах как Казахстан, где формальные демократические институты еще относительно слабы, неформальные недемократические институты, например, общепринятые социальные нормы часто формируют дизайн и реализацию формальных государственных институтов. Как таковые, неформальные институты формируются и конструируются под воздействием неформальных дискурсов, сильных убеждений, распространенных в обществе и создают так называемый менталитет, что в свою очередь определяет процессы формирования идентичностей, как личностных, так и общинных/групповых.
Первый неформальный институт – доминирование эксклюзивных идентичностей
Погромы и попытки оправдать их – это яркий показатель существования проблемы формирования инклюзивности в обществе, принятия “каждого таким, каков он есть”. Более того, сами погромы и особенно попытки оправдать насилие раскрыли не только и не сколько проблему трудности приятия “других/ инаковых”, а существование в обществе модели формирования “эксклюзивной, узкой, отталкивающей всех инаковых” идентичности.
Эксклюзивная идентичность нередко ведет к прямой неприязни в отношении этнически и лингвистически инаковых. Если брать определение ОБСЕ, любая неприязнь в отношении других на почве расовой, этнической, языковой принадлежности является расизмом. Больше стоит опасаться того, что эксклюзивная идентичность в определённый момент может привести к дегуманизации (метод информационной войны, основанный на изображении кого-либо в качестве “вредоносного паразита” или “недочеловека”, от которого надо избавляться) “другого”/ “инакового”. Это идейный механизм (который можно уподобить логике, которая собирает части пазла, такие как обиды, социальные, экономические проблемы и другие в единое целое) приведший в действие меж-этническое и межобщинное кровопролитие в бывшей Югославии и Руанде в 1990-е. А в последнее время процесс дегуманизации наблюдается в Сирии со стороны всех противоборствующих сторон в отношении друг друга, в в Бирме и Индии в отношении мусульманского меньшинства. К сожалению, попытки дегуманизации были заметны в немалом количестве комментариев, сделанных в ходе и после Кордайских событий.
Можно отметить несколько факторов лежащих в идейной основе формирования эксклюзивной идентичности в казахстанском обществе.
Во-первых, это прямое отождествление понятия “нация” с этничностью. Очень многие в Казахстане, включая местную интеллигенцию, не осведомлены о том, что данное отождествление – это сталинская идея, которая противоречит современным концептам и концепциям социальных и гуманитарных наук (данное очень опасное заблуждение существует во всех странах Центральной Азии (ЦА).
Нация – феномен модерна и это, прежде всего, политическое объединение или союз граждан, а не община единоверцев или представителей определённого этноса или клана/кланов. Соответственно, толкования понятий “национальные ценности” и, самое главное, понимание концепта “национальное государство”, осуществленные согласно этой логике (“этничность/ этнос” равно “нация”), априори подразумевают исключительную эксклюзивность — не иначе как “моноэтническое государство”.
Цель создания “моноэтнического государства” будет ознаменовать собой неминуемый возврат в прошлое, отмеченного массовыми переселениями, форсированной ассимиляцией, а порой этническими чистками, и будет означать полный отказ от всех основополагающих принципов прав человека и справедливости, которых человечество достигло к настоящему времени. Более того, идея построения “моноэтнического государства”, по сути, является расисткой. Кстати выражения, вроде “язык врага”/ “религия врага”, которые можно заметить в казахоязычном контенте соцсетей, также являются проявлениями расизма.
Следует напомнить, в статье пятнадцатой Всеобщей декларации прав человека говорится, что каждый человек имеет право на “национальность” (в смысле “гражданство”) и здесь видна прямая привязка понятия “национальность”/“нация” к гражданству, но никак не к этническому или иному происхождению.
С другой стороны, отождествление понятия “нация” с этничностью означает отрицание или неприятие “запрета на дискриминацию (кого-либо по биологическим признакам) — фундаментального принципа прав человека и справедливости. Грубо говоря, не бывает “прав казаха” или “прав русского” или “прав уйгура”, бывают права человека или в более узком смысле – права граждан определенной страны или, если человек вынужден покинуть свою страну, то права беженца.
Не бывает “прав казаха” или “прав русского” или “прав уйгура”, бывают права человека
Следует особо отметить, что понятие “титульная нация” (в реальности “автохтонная этничность” хотя, уровни или толкования автохтонности очень относительны и ведут к нескончаемым диспутам) также является концептом сталинской политики построения “наций”, т.е. частью советской культурной революции, и данная концепция служит одним из главных механизмов создания и легитимизации эксклюзивной идентичности.
Во-вторых, следует отметить, что исторические обиды и психология жертвы, которые особенно часто артикулируются творческой интеллигенцией и лидерами общественного мнения, являются триггерами формирования эксклюзивной казахской идентичности. Казахи в ходе 20-ого века пережили несколько катастроф, начиная от подавления восстания 1916 года, гражданской войны, страшного голода сталинского периода и почти полного уничтожения национальной интеллигенции до ядерных испытаний и полного вытеснения казахского языка из публичной сферы во время советского периода. Однако необходимо осознать и принять, что современные поколения не несут ответственности за преступления, совершенные ранее. И принцип индивидуальной ответственности за совершенное преступление является фундаментальным принципом справедливости и норм прав человека.
Необходимо выработать иной, гуманный и инклюзивный дискурс. А дискурсы, построенные на психологии жертвы и исторических обидах, не приведут ни к развитию казахского языка, культуры, ни к созданию добрососедских взаимоотношений, ни к общему развитию страны.
В-третьих, в казахоязычном обществе существует убеждение, которое можно назвать как абсолютизация знания “родного языка” (хотя родной язык довольно эфемерное понятие) или знание языка “коренного населения” другими этносами и следование культурным традициям большинства. Ни в коем случае нельзя отрицать или умалять значимость казахского и других коренных языков Центральной Азии, которые многие годы в период СССР планомерно вытеснялись из общественной жизни и дискриминировались. Но выглядит крайне нелогичным и опасным – строить прямые параллели между знанием или незнанием определенного языка, с одной стороны, и положительными или отрицательными человеческими качествами, с другой. Иначе, все преступники были бы говорящими на других языках, хотя статистика говорит, что, например в том же Казахстане, подавляющее большинство преступлений совершается самими казахами, знающими хорошо родной язык, против казахов. Данное суждение, которое нередко приводит к ксенофобии и которое стало неотъемлемой атрибутикой местной творческой интеллигенции, дополняет механизм создания экслюзивистских идентичностей не только в Казахстане, но и в других странах Центральной Азии.
Стоит заметить, что истинный смысл отрицательного, более того, оскорбительного понятия “мангурт”, согласно нашему мнению, означает человека, который потерял человеческую сущность, у кого не осталось ни капли человеческой милости и милосердия (который готов убить родную мать, или соседа или невинного ребенка в тех же погромах), а не того, кто не говорит или не знает родной язык (разве краеугольной идеей великого Айтматова не был гуманизм?)
В-четвертых, формирование эксклюзивных идентичностей в Казахстане зиждется на стереотипном понимании концептов “идентичность” и “культура”, согласно которому “идентичность” и “культура” являются монолитными, гомогенными и фиксированными феноменами. Следовательно наблюдается абсолютизация архаичных моделей “идентичности” и “культуры” (например, заново перепроизводится клановость, патернализм, патриархализм). Однако “идентичность” и “культура” не могут быть чем-то монолитными, гомогенными или фиксированными. Как идентичность, так и культура – гетерогенны, к тому же постоянно трансформируются, социально конструируются.
Второй неформальный институт – “архаическая ретрадиционализация”
Абсолютизация прошлых, архаичных моделей “идентичности” и “культуры” приводит к другому неформальному институту — феномену “ретрадиционализации”, который в реальности нередко проявляется как возврат в архаику и воссоздание обскурантизма.
Также ретрадиционализация в Казахстане и других странах Центральной Азии нередко приводит к воссозданию или укреплению “местнических нарративов”, даже “местнических ценностей”, которые начинают доминировать над общечеловеческими, такими как справедливость, уважение к личности, эмпатия, солидарность, запрет на дискриминацию по биологическим признаком, верховенство закона.
К тому же, безапелляционно, абсолютно некритически может приниматься весь пласт “народной мудрости” и патриархальные, эксклюзивисткие исламские толкования (хотя “народная мудрость” и исламские толкования – это по сути социально конструируемые феномены, они – детища своего времени и обстоятельств), что является проявлением тоталитарного сознания. И как следствие в недрах общества виден рост ксенофобии, патернализма, сексизма, “айбилизма” и попытки оправдать насилие в отношении реальных и мнимых “врагов”.
Чем больше казахское общество погружается в архаическую, местническую ретрадиционализацию, тем сильнее и трайбализм, расизм, сексизм и меньше инклюзивности
Развивая так называемые “национальные ценности” (следует подчеркнуть, что из-за восприятия концепции “нация” в смысле этничность, “национальные ценности” понимаются как “этнические казахские” ценности, а в следствие ретрадиционализации они предстают в качестве “патриархальных, патерналистских, более того, феодально-архаических ценностей) казахское общество стало больше смотреть назад – в прошлое, в эпоху пре-модерна/ де-модерна, патриархальности, феодализма, в период, когда правила физическая, брутальная сила (и когда, к слову, играла большую роль деторождаемость женщин), клановость, местничество. Чем больше казахское общество погружается в архаическую, местническую ретрадиционализацию, тем сильнее и трайбализм, расизм, сексизм и меньше инклюзивности.
Третий неформальный институт – культ силы и почитание силы
Анализ комментариев и реакций в соцсетях на погромы в Кордае может свидетельствовать о существовании в обществе почитания силы и культа жестокости и силы. К сожалению, это есть в современном казахстанском, или точнее, в казахском обществе.
Возьмем семейные отношения: очень много насилия происходит в отношении детей и женщин, да и вообще в отношениях между людьми. Уровень домашнего насилия – один из высоких в мире. Данные ЮНИСЕФ говорят, что семьдесят процентов родителей в стране готовы применять все методы воспитания, включая запрещенные правами ребёнка, методы физического наказания (в демократических, правовых странах этот показатель максимум десять процентов). А насилие – это феномен, которому “социально обучаются”, т.е. дети учатся насилию от взрослых, которые применяют насилие в воспитании детей и в семейных отношениях. Помимо статистики, об этом говорит наш опыт работы со студентами из разных регионов Казахстана в ходе преподавания курса права человека в течении последних лет. Популярность бокса в обществе также может говорить об этом феномене.
Оправдывать погромы, убийства и избиение людей — подобно тому, как оправдывать изнасилование, утверждая, что якобы насильник не виноват, его спровоцировали. Изучая комментарии и анализы некоторых “лидеров общественного мнения”, то можно увидеть, как довольно внушительные люди поддерживают “дескать, правильно сделали – поставили на месте этих зарвавшихся” (?!), “показали как надо уважать” (?!) И это очередной показатель культа и глорификации силы и жесткости, своего рода признание в 21-м веке “права (в смысле “бесправия”) джунглей, гласящего ”зуб за зуб” (хотя было бы за что). С таким менталитетом, образом мышления (или же неформальным институтом) построить правовое общество и государство представляется чем-то сложным и очень далеким.
Наблюдается не только культ силы в обществе, но и глорификация силы, которая может представляться как проявление патриотизма, например в виде повсеместного водружения памятников батырам и полководцам
Наблюдается не только культ силы в обществе, но и глорификация силы, которая может представляться как проявление патриотизма, например в виде повсеместного водружения памятников батырам и полководцам (этот феномен, который наблюдается во странах ЦА, требует более критического подхода, кстати, из-за того, что история очень противоречива, определенный батыр или полководец для кого-то из соседей может быть извергом или агрессором) и даже местами памятников холодному оружию, например, мечу, сабле или щиту. Глорификация силы нередко идет со стороны творческой интеллигенции. Хотя во многих развитых странах именно интеллигенция, особенно творческая, сыграла огромную роль в гуманизации сознания людей и построении более инклюзивного и гуманного общества. Однако в ЦА интеллигенция скорее бездействует в этом плане; более того, она играет прямую роль в формировании эксклюзивных идентичностей, результатом чего может быть ксенофобия и расизм, о чем было сказано выше.
С другой стороны, надо признать, что часть казахстанского, в частности казахского общества, заражена элементами “криминальной субкультуры”, полностью построенной на культе силы, которые могут представляться и пониматься как элементы “казахскости”. Особенно в школах и университетах (вернее, специальностях) с казахским языком обучения “дедовщина” и “разборки” среди молодежи стали обыденным явлением. Дедовщина, вернее “бабовшина”, как ее назвал Марат Шибутов, процветает во многих традиционных казахских семьях, особенно в южных регионах Казахстана, в отношении невесток, где невестка, пока не станет постарше, является самой бесправной категорией в обществе.
Уже перестал удивлять оксюморон – сращивание части “казахского криминалитета” с некоторыми “исламскими группами”/“течениями”. Не удивляет и то, что некоторым ярким представителям “казахского криминального андеграунда” воздаются оды и о них слагаются легенды, и некоторые из них (будучи еще не полностью реабилитировавшимися от криминальной субкультуры) могут даже преподноситься как лидеры “общественного мнения”.
Что делать?
Надо работать с “неформальными институтами”, отмеченными в этой статье, которые формируют те ценности и убеждения (менталитет) казахского общества и препятствуют формированию цельной, интегрированной личности в условиях 21-ого века, которая могла бы налаживать гармоничные отношения с другими и создавать позитивный социальный капитал и политическую нацию. Надо формировать сильные ценности и альтернативные дискурсы для создания инклюзивности в обществе, а это залог всестороннего развития Казахстана.
Ученые отмечают, что ни одно общество в прошлом не было полностью этнически и лингвистически гомогенным, и все современные устойчиво развивающиеся страны и общества привержены принципам прав человека и инклюзивности.
Будем надеяться, что кордайская трагедия разбудит казахстанское общество и даст толчок для развития идей построения инклюзивного общества и развития страны в направлении большей зашиты прав человека, построения правого государства, превращения формально существующих институтов в реально функционирующие и создания политической нации, где никто не дискриминировался бы по какому-либо биологическому признаку.
