1.
Тема так называемого басмачества (см. тезис 7) – одна из самых проблемных в изучении и осмыслении новой истории Средней Азии. Её проблематичность связана с высокой степенью идеологизации и мифологизации.
В советское время это повстанческое антисоветское движение большей частью описывалось в официальных документах и научных работах, и рисовалось в книгах и кино исключительно как реакционное и даже бандитское. После распада СССР в России, несмотря на сформировавшееся более сбалансированное отношение к послереволюционной гражданской войне и Белой армии, эти клише в отношении «басмачества» остались, но к ним добавились характеристики «антирусское», «антироссийское» и «исламистское». В советологической традиции, отчасти усвоенной независимыми среднеазиатскими государствами, этому движению часто приписывался и приписывается национально-освободительный характер, хотя современные политики и историки осторожно используют эту тему и избегают однозначной апологетики «басмачества».
Такое радикальное расхождение оценок, если к этому добавить эмоциональную составляющую, касающуюся многочисленных жертв тех событий, фактически блокирует спокойное исследование и обсуждение этой темы, в лучшем случае ведёт к умолчанию под предлогом того, как бы не вызвать конфликты между разными группами населения и странами, в худшем – провоцирует жаркие и неконструктивные баталии с взаимными обвинениями. Рано или поздно из этого замкнутого круга непонимания и противостояния придётся выйти, чтобы «отпустить» эту проблему, перевести её из режима актуальной и политизированной боли и памяти в режим нейтрального интереса к далёкому прошлому с признанием, конечно, трагичности той переломной эпохи. Это переключение режимов возможно, я убеждён, если мы постараемся увидеть историю столетней давности, включая «басмачество», как многоплановое и многослойное явление с множеством отдельных событий, людей и их разнообразных мотиваций, в сложной динамике и в локальной специфике, а также в общем контексте распада Российской империи.
2.
Чтобы увидеть всю указанную неоднозначность, мы должны перестать смотреть на антисоветское сопротивление в Средней Азии как однородное движение с постоянным набором одинаковых целей.
Существовало множество разных ситуаций, в том числе региональных, которые имели свою логику событий. Сопротивление в Ферганской долине возникло во многом из противоречий между военной администрацией региона, которая находилась в руках колонистов, составлявших меньшинство общество, и собственно местными мусульманскими элитами и жителями, долгое время лишёнными доступа к управлению Туркестанским краем и Туркестанской республикой. Политическим лозунгом этого сопротивления было повышение статуса автономии региона в составе Российской федеративной республики, включая сохранение его культурной, языковой и религиозной специфики и пропорциональное распределение власти между всеми группами населения.
Идея полной туркестанской независимости возникла у части повстанческих лидеров позже по мере эскалации военного противостояния. Сопротивление в Бухаре имело совсем другие причины и стало результатом военного вторжения большевиков в формально независимую страну, Бухарский эмират, под предлогом помощи немногочисленным бухарцам-прогрессистам, свержения легитимной власти и попытки быстрой советизации государства. В этой ситуации антисоветское восстание требовало восстановления независимости эмирата и права на выбор своего собственного пути реформ и устройства, в религиозной или национальной форме – это стало предметом уже внутренних дебатов. Позднее у части инсургентов возникла идея создания нового государства на основе пантюркской солидарности, но она вовсе не стала доминирующей. В Хивинском же ханстве это сопротивление и вовсе первоначально выросло из борьбы разных групп населения и элиты, боровшихся между собой за власть, а потом уже трансформировалось, не без влияния белогвардейской оппозиции, в борьбу с большевиками. Политически осмысленная программа в этом последнем случае была наименее, кажется, сформированной.
Другими словами, даже в такой самой общей и схематичной картине региональных особенностей антисоветского сопротивления мы видим не одно «басмачество», а разные его региональные течения или версии, с разным происхождением, составом, динамикой и целями.
3.
У всех этих разных версий сопротивления была и разная хронология.
Хивинское движение восходит ещё к 1910-м дореволюционным годам, когда разворачивалась борьба туркменского лидера Джунаидхана (Мухаммад-Курбан) с хивинским ханом. Это движение прошло этапы его прихода к власти в 1917-1918 гг., налаживания отношений с антисоветскими движениями, поражения от Красной армии, попыток военных действий сначала в малодоступной пустынной части Туркменской республики, потом из Афганистана на протяжении 1920-1930-х гг.
Бухарское сопротивление началось, наоборот, поздно, с 1920 года, когда был свергнут бухарский правитель Алимхан. Самые ожесточённые бои разворачивались в восточной части бывшего эмирата (на территории нынешнего юга Таджикистана) в 1921 и 1922 годах, но движение потерпело военное поражение, после чего лидеры повстанцев, среди которых выделялся Ибрагимбек, ушли в Афганистан и стали совершать набеги на советскую территорию, одновременно участвуя во внутриафганских конфликтах. Активная фаза этих действий завершилась в 1931 году, когда после очередного набега на советскую сторону Ибрагимбек был схвачен и расстрелян.
Наконец, ферганское повстанческое движение зародилось фактически во время антиколониального восстания 1916 года. Будучи изначально разнородным и локальным, оно постепенно политически кристаллизовалось и приобрело относительное единство в 1919 году под руководством Мадаминбека (Мухаммад-Амин), но уже вскоре, после соглашения последнего с большевиками и затем таинственной гибели, стало опять распадаться и, понеся большие военные потери в 1920-1923 гг., фактически прекратилось. Последний влиятельный ферганский курбаши Курширмат (Шер-Мухаммад) ушёл в Восточную Бухару и далее в Афганистан, откуда он многие годы, вплоть до 1940-х гг., безуспешно пытался сохранить скорее видимость подпольной сети сопротивления в Средней Азии.
Конечно, все эти региональные траектории, опять же очерченные в самом общем виде, пересекались между собой и частично синхронизировались через контакты и попытки координации изнутри и извне, что требует отдельного анализа, но, тем не менее, нельзя не видеть у каждой из них собственную временную последовательность и, соответственно, логику развития.
4.
Хотя я назвал в предыдущем тезисе несколько ключевых имён в истории антисоветского сопротивления в Средней Азии, число и состав действующих лиц были намного более многообразными.
В каждом регионе было по нескольку десятков повстанческих отрядов, лидеры которых могли находиться в каких-то иерархических отношениях между собой, но часто вели себя достаточно автономно, приспосабливаясь к местной ситуации. Многие курбаши соперничали друг с другом, причём такая борьба за власть нередко было не менее ожесточённой, чем общая борьба с советской властью.
Регулярно предпринимались попытки централизовать эти отряды под единым управлением. Более-менее успешно это было в Хорезме (Хивинском ханстве), где Джунаидхан сумел длительное время оставаться главной фигурой в сопротивлении. В Ферганской долине усилия по централизации привели к кратковременному возвышению Мадаминбека, который создал и возглавил Временное Ферганской правительство и в целом был более открыт к коалициям с разными силами и даже переговорам с большевиками, чему далеко не все инсургенты готовы были следовать. После гибели Мадаминбека, возможно от рук своих же бывших соратников, такую же роль попытался играть упомянутый Курширмат, гораздо более непримиримый к большевикам, хотя существуют подозрения о его поздних контактах с советскими спецслужбами во время его пребывания в Афганистане. В Восточной же Бухаре упомянутый Ибрагимбек вступил в открытый конфликт с другим лидером, претендующим на ведущую роль в повстанческом движении, – турецким политиком, одним из младотурков Энвером-пашой, который предлагал свою программу политического будущего Средней Азии, отличающуюся от консервативных представлений местных вождей.
В верхушке сопротивления конкурировали между собой самые разнообразные идеологии – консервативного и реформаторского ислама, национального социализма и просто национализма, республиканизма и монархизма, на более низких уровнях могли на первый план выходить какие-то свои локальные интересы и амбиции, борьба за те или иные ресурсы, какие-то случайные обстоятельства мести или групповой преданности. В так называемом басмаческом движении, иначе говоря, участвовали люди очень разных взглядов и мотиваций, которые невозможно подвести под какой-то один идеологический ярлык, будь то «национальное освобождение» или, скажем, джихад, и находящихся в противоречивых отношениях друг с другом. Соответственно, мобилизация рядовых сторонников в отряды антисоветской оппозиции на всех этих уровнях, в разных регионах и на различных этапах использовала самый широкий набор лозунгов и обещаний, собирая вместе все виды существующих в местных сообществах недовольств и ожиданий, выросших в условиях большой социальной неопределённости, массового голода и лишений, неудачных, ошибочных и даже преступных решений и действий самих большевиков и их союзников, что, кстати, сами большевики хорошо осознавали.
Этот факт нуждается не в упрощённой трактовке, сводящей сопротивление к одной схеме противостояния, например, русских и мусульман, а распутывания и анализа во всей своей противоречивости.
5.
Особой задачей изучения антисоветского сопротивления в Средней Азии должно стать преодоление жёстких идеологических линий, разделяющих противостоящие стороны в событиях тех лет.
Мы должны вспомнить, что лидеры повстанцев из числа мусульман охотно вступали в военно-политические коалиции с другими антибольшевистскими силами, например с ферганской Крестьянской армией, состоящей из колонистов, и массово привлекали в свои ряды царских офицеров, чиновников и специалистов. Местные противники советской власти не исключали союзнических отношений с правительствами Колчака и другими оппозиционными большевикам силами, которые могли поделиться свои ресурсами и легитимностью.
Мы также должны вспомнить, что многие лидеры сопротивления вели переговоры и с большевиками, причём не только о сдаче, но и о вступлении в Красную армию и сохранении внутри советского режима какой-то своей организационной и политической автономии. Наиболее известным такого рода соглашением был договор, правда недолго продлившийся, между главой Ферганского правительства Мадаминбеком и руководством Туркестанского фронта, заключённый в 1920 году. Ещё одним ярким эпизодом было активное сотрудничество большевиков с Энвер-пашой в 1920-1921 гг., их попытки использовать друг друга в своих интересах, что закончилось в итоге размежеванием, противостоянием и гибелью последнего в 22 году в Восточной Бухаре.
Наконец, мы должны признать, что значительная часть местных активистов и жителей сразу признала новую власть и активно сотрудничала с большевиками, пополняла отряды советской милиции и Красной армии, входила в советские институты и постепенно занимала в них ведущие позиции. Эти советские мусульмане уже внутри большевистского режима пытались отстаивать интересы местного мусульманского населения, предлагали искать компромиссы с повстанцами и, возможно, даже имели с последними тайные контакты.
6.
В изучении антисоветского повстанческого движения в Средней Азии важным является не рассмотрение его в изоляции как специфического явления, а понимание общего контекста тех событий, которые происходили в этот период.
Конфликты между разными фракциями среднеазиатского общества развивалось не в вакууме, а в условиях масштабной гражданской войны на территории Российской империи с признаками внешней интервенции. Помимо собственно сопротивления, известного как «басмачество», существовало множество других антисоветских движений и ожесточённая борьба внутри самого советского режима, как, например, мятеж Осипова в 1919 году в Ташкенте или Верненский мятеж в 1920 году. В Закаспийском регионе было образовано собственное антисоветское правительство, состоящее из колонистов и туркмен, которое опиралось на военную поддержку англичан, а потом Деникина. В Семиреченском регионе против Советской власти действовали отряды Дутова и потом Анненкова, которые старались привлечь на свою сторону и местных мусульман. По очень схожей со среднеазиатским сопротивлением траектории развивались автономистские движения башкир и казахов (Алаш-орда), которые в 1918-1919 гг. воевали на стороне Колчака, а потом перешли на сторону большевиков. Те же процессы формирования повстанческого антибольшевисткого движения с очень запутанными идеологическими, религиозными и политическими проектами и регионально-клановыми противоречиями, и с различными коалициями, с постоянными переходами из одного лагеря в другой и желанием примкнуть к наиболее сильной в данный момент стороне можно увидеть в Дагестане. Такой же была ситуация в это же время в Украине, где кроме Красной и Белой армий действовали многочисленные «зелёные» атаманы со своим большими и маленькими отрядами, очень напоминающие среднеазиатских курбашей.
Параллелей и даже пересечений между всеми этими и другими регионами, оказавшимися в условиях распада Российской империи, и Средней Азией так много, что возникает необходимость обсуждать более общие тенденции и закономерности этого одного явления, в котором так называемое басмаческое движение было лишь одним из пазлов картины.
7.
Всё вышесказанное заставляет меня сформулировать ещё один, последний тезис. Он касается термина «басмачи» или «басмачество».
Этот термин возник и стал употребляться в Туркестанском крае задолго до того, как возникло антисоветское сопротивление, и описывал обычные бандитские шайки. С тем же негативным смыслом этот термин был потом перенесён уже советской властью на своих противников. Даже если среди инсургентов и были настоящие бандиты – а они были и среди сторонников большевиков тоже, то всё равно для академического обозначения всего сопротивления такое определение выглядит неточным, архаичным и изначально ангажированным, что мешает увидеть сложность и логику эпохи, о чём я написал выше.
Пришло время отказаться от широкого и предпочтительного использования этих негативных терминов, заменив их более нейтральными словами и выражениями «повстанцы», «участники сопротивление», «инсургенты». В то же время, поскольку термин «басмачество» уже давно вошёл в научную литературу и общественное сознание, стал своего рода брендом, я допускаю его дополнительное употребление в кавычках или с уточнением «так называемое».
