Питер Пуллада (S. Peter Poullada) – автор книги «Русско-туркменские встречи: каспийская граница до наступления Большой игры» (Russian-Turkmen Encounters: The Caspian Frontier before the Great Game) (год издания 2017). Эта книга опирается на официальные журналы двух экспедиций, переведенные на английский язык, которые фиксируют встречи капитанов Тебелева и Копытовского (в 1741 и 1745 годах) с туркменскими племенами приграничной зоны Каспия.
Пуллада специализируется в истории и культуре народов Центральной Азии. Он много путешествовал по бывшим советским республикам и западному Китаю, читал лекции на тему ковров и текстиля в Центральной Азии. Выпускник Принстонского университета по специальности «Ближневосточные исследования» и Калифорнийского университета в Беркли по специальности «История и экономика Центральной Азии».
Пуллада специализируется в истории и культуре народов Центральной Азии. Он много путешествовал по бывшим советским республикам и западному Китаю, читал лекции на тему ковров и текстиля в Центральной Азии. Выпускник Принстонского университета по специальности «Ближневосточные исследования» и Калифорнийского университета в Беркли по специальности «История и экономика Центральной Азии».В беседе с CAAN исследователь рассказывает о своей работе, посвященной русско-туркменским отношениям.
Ваша книга посвящена российской экспедиции Гаврилы Тебелева и Владимира Копытовского в 1741 и 1745 гг. Экспедиция послужила установлению и последующему развитию отношений между Российской империей и туркменскими племенами в XVIII веке. Эти отношения частично подготовили почву для российских позиций в «Большой игре», к аннексии территорий Центральной Азии, впоследствии регион автоматически вошёл в состав Советского Союза. Как бы Вы охарактеризовали взаимодействия между Российской империей и туркменскими племенами? Не могли бы вы описать сильные и слабые стороны этих отношений?
Один из основных моментов, на который хотелось бы обратить внимание, заключается в том, что русские фактически инициировали прямые контакты с туркменскими старейшинами-«старшинами» и купцами еще в середине XVI века, то есть сразу же после завоевания Астрахани войсками Московии. До наступления эпохи Петра I большинство русских чиновников (и об этом говорят архивные документы) считали туркменские племена неким раздражителем. Они были подданными узбекских правителей и считались маргинальными «племенами варваров», проживавшими в пустыне между Каспийским морем и оазисами Хорезма (Хивы). До прихода экспедиции Тебелева/Копытовского практически нет никаких доказательств того, что русские располагали знаниями о туркменских племенах или обладали пониманием того, что туркмены, которые ассоциировались с караванными набегами, отличались от узбеков или казахов. Большую часть информации можно почерпнуть в дипломатической переписке узбекских правителей Хорезма и Бухары. В этой переписке туркмены упоминаются в связи с проблемными ситуациями, когда они нападают на караваны или нарушают торговлю между Астраханью, Хивой и Бухарой. В целом, крайне сложно понять, каким объемом информации или знаний располагали русские о туркменских племенах Закаспия. Также затруднительно выяснить, какие намерения преследовали царские чиновники, налаживая контакты с туркменами. Установление контактов – одна из целей экспедиций Тебелева и Копытовского. Предпринимая экспедицию, русские власти намеревались познакомиться с туркменскими племенами и наладить взаимодействие с туркменскими «старшинами».
В своем исследовании я пытаюсь показать, что начиная переговоры с туркменами, русские уже обладали неблагоприятным опытом взаимодействия с другими племенными кочевыми группами в Центральной Азии, а именно с калмыками и казахами. Майкл Ходарковский (Michael Khodarkovsky) в своих исследованиях демонстрирует, что модель имперских отношений, политика, отношение и ожидания русских были в значительной степени обусловлены их собственным опытом взаимодействия с калмыками и казахами. Многие аспекты переговоров с туркменами были непродуктивны, о чем свидетельствуют документальные нарративы. Русские представители не придавали значение существенным различиям в организации и характере туркменской общины и их лидеров –старшин. В результате возникали многочисленные недоразумения, которые значительно ограничивали возможности русских в развитии прочных контактов с туркменами.
Например, с точки зрения русских представителей, основой для любых отношений было подчинение туркмен, принятие царя как своего повелителя и их превращение в царских «подданных». Только подчинение могло принести выгоду племенным народам Центральной Азии, выразившись в торговле и защите от врагов. Но туркмены рассматривали «подчинение» как временную ситуацию, чья необходимость обусловливалась извлечением краткосрочной выгоды и не предусматривала перехода в статус «подданных».
Основная проблема для исследователей состоит в том, что кроме писем «старшин», большая часть которых были написаны под диктовку и по определенному шаблону, нет никаких доказательств того, что действительно ожидали или желали от взаимодействий с русскими туркменские старейшины или их соплеменники. Отчасти именно это повлияло на сложность переговоров Тебелева и Копытовского. Основная сложность заключалась в непонимании социально-политической организации туркмен. Русские считали, что политическое устройство и племенная структура туркмен схожи с аналогичными у калмыков и казахов. Однако у туркмен была гораздо более индивидуалистическая, даже можно сказать, анархическая система. Фактически старейшины располагали крайне малой властью для репрезентации туркменского сообщества, даже на уровне кланов, не говоря уже о целых племенах, поэтому письмо о подчинении от старейшины из одного клана племени салоров, не имело никакой силы для другого клана из того же племени, не говоря о других племенах, проживавших на Мангышлаке: чоудор, абдал и бузачи. Расплывчатый характер принятия решений и политического управления у туркменских племен и кланов затруднял переговоры. Такая ситуация продолжалась на протяжении 140 лет после экспедиций Тебелева и Копытовского, вплоть до завоевания Закаспия в 1880-х годах, сражения при Геок-тепе и осады Мерва.
Каким образом экспедиция Тебелева и Копытовского помогла в сборе знаний по туркменским племенам? И возможно, поспособствовала завоеванию Закаспийских территорий?
Из существующих российских архивных источников трудно понять, извлекли ли русские чиновники уроки из проведенных экспедиций и были ли полученные знания полезны для последующих политических решений и действий. Безусловно, на протяжении 50 лет после экспедиции число контактов между Астраханью и туркменами постоянно росло. Русские неоднократно пытались установить более долговременные отношения с племенами Закаспия, за исключением Мангышлака. С 1755 по 1820 годы предпринимались попытки возведения фортов и торговых постов на побережье Каспия. Политика в отношении туркмен начинает активизироваться с отправкой дипломатической миссии Муравьева в Хивинское ханство в конце XVIII века. Дипмиссия была организована по поручению кавказского губернатора Ермолова (штаб-квартира в Тбилиси). Задача дипмиссии состояла в изучении юго-восточных районов Каспия и степей между Астарабадом и Гурганом. Именно тогда регион становится частью «Большой Игры».
Во-первых, царица Екатерина Великая поручает графу Войновичу построить форт на западе от Астрабада (вблизи персидской границы), однако это намерение было сорвано противостоянием Ага Мохаммеда Каджара. Журналы экспедиции Муравьева содержат богатый массив информации о туркменских племенах юго-восточного Каспия, но следует понимать, что сфера компетенций Муравьева заключалась в ведении переговоров с узбекским ханом, а не с туркменскими племенами. Предположительно это означает, что русские либо признавали независимость действий туркмен Закаспия, либо их подчинение узбекским «властям».
Но возвращаясь к вопросу об использовании информации, содержащейся в экспедиционных журналах, отметим, что у нас нет реальных источников из «Туркменского Дела» – архивных документов, которые бы демонстрировали, кто читал эти журналы и были ли они включены в какую-либо последующую политику России. Ответ на этот вопрос потребует гораздо более глубокого изучения писем и докладов, которые русские чиновники из Астрахани направляли в Санкт-Петербург, в Оренбург и в Тбилиси. Это позволило бы сделать определенные выводы о российской «институциональной памяти» и о том, как информация, содержащаяся в этих журналах, могла бы быть использована для разработки определенного политического курса.
Как Вы считаете, повлияли ли события той эпохи на взаимоотношения России с Туркменистаном в настоящее время?
Мое исследование не пыталось вникнуть в историю взаимодействий России и туркмен в XIX и XX веках. Существует несколько конкурирующих «мифологий», которые влияют на нынешние отношения. Мой основной вклад заключается в том выводе, что активность России началась не во время «Большой Игры» (с 1820-х по 1890-е годы), а уже с середины 16-го века.
Безусловно, в советский период вплоть до 1991 года предпринималась попытка выстроить собственную версию истории, где жестокости царского завоевания минимизировались. Советская версия была противоречива: с одной стороны, завоевание было страшным ударом по туркменам, но в то же время оно рассматривалось как логическое завершение длительной истории взаимоотношений. Истории, которая начинается в далеком XVI веке, когда русские предлагали туркменам защиту от многочисленных врагов: калмыков, казахов, узбеков, персов. И именно тогда, большевистская революция предоставила туркменам возможность создать собственную республику и восславить свою «этнонациональность».
Однако советский опыт разрушил традиции туркменских скотоводов-кочевников и мусульман, многие были вынуждены стать хлопководами. В постсоветское время, Туркменистан тяготеет к антироссийской позиции, с точки зрения геополитического курса, нефтегазовой и энергетической политики. Из всех бывших центральноазиатских советских республик, Туркменистан наименее расположен к Российской Федерацией. Отчуждение от России соответствует нарративу национальной самоидентификации и независимости.
Как возникла идея написать работу, посвященную истории туркмен?
Впервые я узнал о туркменских племенах, когда учился в средней школе и жил в Афганистане. Отец отвел меня на ковровый базар в Кабуле, где мы купили старинный туркменский ковер. В том же году вместе с американским этнографом-музыковедом я отправился в путешествие по туркменским аулам северного Афганистана. Позднее в том же 1968 году я отправился в поездку по советской Средней Азии, посетил Ташкент, Самарканд и Ашхабад. Именно тогда я буквально влюбился в историю региона, в частности, в историю различных племенных групп. Впоследствии я изучал историю Персии, Турции, России и Центральной Азии в колледже и аспирантуре, а затем на протяжении долгого времени жил в Стамбуле, что позволяло мне совершать частые поездки в Центральную Азию. Моя работа вдохновлена исследованиями Майкла Ходарковского о калмыках и казахах и Юрия Брегеля о туркменах и узбеках. Как вы знаете, существует реальный дефицит научных исследований о Центральной Азии и особенно о туркменских племенах на английском языке. К тому же большая часть добротных исследований на русском языке недоступна для тех, кто интересуется регионом. Именно поэтому я решил сделать дневники Тебелева и Копытовского доступными для широкой аудитории. Так появилась моя книга.
В истории региона и Туркменистана еще много белых пятен. Что Вы намерены исследовать в будущем?
Основная проблема в исследовании туркмен, заключается в том, что за исключением поэзии Махтум-Кули хана, у нас нет доступа к другим туркменским голосам домодернистской эпохи. Все письма, написанные туркменскими старейшинами, и которые можно найти в русских документах, нуждаются в тщательном изучении и анализе. Я решил не проводить никакого текстового анализа данных документов, но я уверен, что при внимательном изучении эти письма предоставят массу дополнительной информации. Даже несмотря на то, что они были продиктованы или переведены со старотуркменского языка (Turki), мы не можем быть уверены в достоверности перевода. Туркменские голоса этих писем, отфильтрованные через голоса русских или татарских переводчиков, обретают совершенно иной смысл.
Я продолжу исследовать историю Туркменистана. Мой нынешний проект посвящен туркмено-иранским отношениям периода Сафавидов и Каджаров, с 1500 года до конца XIX века. Я бы хотел исследовать вопросы «похищения людей» туркменскими племенами, набеги на приграничные территории северного Ирана, в границах территории северного Хорасана, известную персам как «Туркмен Сахра» – туркменская пустыня.
История туркмено-иранских взаимоотношений насчитывает много лет. Неизученные историками, персидские документы содержат богатые сведения по истории этих взаимоотношений, истории набегов, торговли и рабовладения. Особенно интересно то, что именно при Сафавидах, в XVI и XVII веках, кизил-баши, восточно-анатолийские и азербайджанские туркменские группы (объединившиеся при Сафавидах в племена под названием Оймак) становятся основными противниками туркмен Центральной Азии на территории Хорасана. Этот особый тип связей между туркменами и туркменами, придает абсолютно особый характер пограничным столкновениям. Именно об этом мой текущий проект.
