«Cовременная так называемая либеральная идея, она, по‑моему, себя просто изжила окончательно», — сказал в недавнем интервью Financial Times российский президент Владимир Путин. В статье “Евразийский порядок: рост и упадок либерального интернационализма в посткоммунистическом пространстве” известный ученый Александр Кули из Колумбийского университета изучает эволюцию посткоммунистического региона как пространства, где проявились факторы, способствующие как росту, так и относительному упадку некогда гегемонистских институтов, практик и норм либерального международного порядка под эгидой США.
Alexander Cooley (2019): Ordering Eurasia: The Rise and Decline of Liberal Internationalism in the Post-Communist Space, Security Studies, DOI: 10.1080/09636412.2019.1604988
Сокращенный перевод с английского
Свой анализ идеологического противостояния России (и Евразии) с Западом или возврат Евразии к нелиберальному порядку Кули начинает с 28 марта 2014 года, когда после спешно созванного референдума Российская Федерация аннексировала территорию Крыма у Украины. Но глубокий раскол между Россией и Западом вышел далеко за рамки территориальных претензий на Крым и Донбасс. Хотя Запад увидел в украинском кризисе открытое нарушение Россией суверенитета и территориальной целостности Украины, для России это было катарсисом, где нашли выход множество накопленных геополитических претензий после холодной войны. Москва театрально провозгласила, что отвергает Запад и «поворачивается к Азии», удвоив свои усилия по подрыву того, что она считает устаревшим и все более нелегитимным международным порядком, управляемым Западом. Тридцать лет спустя после краха коммунистических режимов и провозглашения «конца истории» геополитический конфликт между Россией и Западом вернулся с новой страстью к возмездию. Что произошло?
Из-за отсутствия конкретных договоренностей, формализующих порядок безопасности после холодной войны между новой независимой Россией и Западом, либеральный порядок под руководством Запада в 1990-х годах быстро распространился в посткоммунистической Евразии через три основных канала: (1) трансатлантические и региональные организации, включая НАТО, ЕС, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и Совет Европы; (2) западные НПО, деятельность которых поддерживалась правительствами западных стран и частными спонсорами; и (3) западные нормы либеральной демократии, которые, хотя и не соблюдались всеми посткоммунистическими режимами, в целом были приняты в качестве основного руководящего принципа регионального порядка.
Ученые и политики много писали о том, как активисты НПО помогли распространить либеральные программы в разных странах и не всегда с согласия правительств, как НАТО и ЕС выступали в качестве проводников либерального институционализма, и как либеральная демократия стала восходящей политической нормой, которую почти все государства признали публично. Хотя эти векторы изначально быстро распространяли западный либеральный порядок, они делали это неравномерно в трех разных посткоммунистических зонах. В Восточной, Центральной Европе и Прибалтике государства были напрямую интегрированы через вступление в ЕС и НАТО; Грузия, Азербайджан и Армения со спорными территориями, а также и западные постсоветские государства (Беларусь, Украина и Молдова) в целом имели груз неразрешенных внутренних конфликтов (в которых Россия была заинтересована) и не могли легко вступить в НАТО и ЕС, но западные правительства и субъекты открыто выступали за все более активное взаимодействие и интеграцию с этими регионами; и в постсоветской Центральной Азии авторитарные правители довольно быстро консолидировали контроль, но неожиданно были вовлечены в более широкие формы военного, политического и экономического взаимодействия с Соединенными Штатами и их союзниками по НАТО после 11 сентября и военных действий в соседнем Афганистане.
Эта неглубокая институционализация сделала либеральный порядок гораздо более хрупким, чем это оценивалось в начале, особенно после того, как посткоммунистические режимы решили, что смогут обеспечить сохранение своей власти и выживание режима, если уберут некоторые аспекты этого порядка. А логика геополитического хеджирования, возможно, заставила их присоединиться к российским и китайским региональным инициативам. Между тем, Москва представила агентов либерального гегемонистского строя в качестве угрозы стабильности отдельных режимов и самого региона. Начиная с середины 2000-х годов, после цветных революций, произошедших в Грузии и Украине, Россия активно строила контуры своего собственного контр-порядка как основы для постсоветских государств для возобновления взаимодействия с российской сферой влияния. Вместо воссоздания Советского Союза, контрнаступление Москвы было нацелено против западных политических НПО, с задачей продвижения новых российских региональных организаций в сфере безопасности и экономики и распространения новых контрнорм, таких как «цивилизационное разнообразие» или «традиционные ценности» в качестве региональной альтернативы либеральной демократии.
Посткоммунистические государства перестали воспринимать либеральный международный порядок как неизбежный
В результате посткоммунистические государства перестали воспринимать либеральный международный порядок как неизбежный и стали активно ориентироваться в более плотном и конкурентном пространстве международных игроков, институтов и ценностей.
Непреходящая привлекательность либерального международного порядка была переоценена. Предполагалось, что международное сотрудничество несет с собой явные материальные и статусные выгоды и, по крайней мере, заставит посткоммунистические режимы воздержаться от открытого противостояния гегемонии США или несоответствия правилам и нормам либерального интернационализма. Но опыт посткоммунистических государств также показывает, что у порядка есть ряд разрушительных и потенциально политически опасных материальных и нематериальных факторов давления, таких как условия предоставления экономической помощи и критика практики прав человека. Это заставляет правительства искать альтернативных покровителей, как Россия, которая может подрывать либеральный порядок на региональном уровне. Эволюция трех опор этого порядка – региональные организации, НПО и либеральные нормы – в посткоммунистическом регионе происходила по мере того, как режимы активно стремились обеспечить свою безопасность и автономию внутри страны. Как утверждает Сева Гуницкий, отсутствие регионального гегемона побудило посткоммунистические правительства подражать институтам растущего гегемона, чтобы заслужить одобрение доминирующих институтов преобладающей международной системы.
Даже в 1990-х годах, когда западные идеи, нормы и практики свободно распространялись на восток, часто через консультантов, западные программы помощи и поставщиков технической помощи, помогая формировать большинство институтов от конституции до реструктуризации центрального банка, было ясно, что не все посткоммунистические правительства были искренними демократами, и их интерес к экономическим экспериментам и приватизации часто состоял в том, чтобы обогатить свои внутренние круги в процессе государственного строительства.
В частности, государства Центральной Азии лишь на словах поддержали либеральные нормы, присоединившись к некоторым международным институтам в 1990-х годах, таким как ОБСЕ, но сами укрепляли авторитарное правление. Но их взаимодействие с Западом усилилось почти в одночасье в 2001 году после 11 сентября. Внезапно центральноазиатские государства оказались на передовой возглавляемой США Глобальной войны с террором в Афганистане, предоставляя материально-технические средства и военные базы для Соединенных Штатов и союзников в обмен на военную помощь США и некоторое сотрудничество в области безопасности (особенно в Узбекистане). Примечательно, что Путин первоначально поддержал присутствие США в Центральной Азии, поскольку он ожидал, что это может стать контртеррористическим партнерством или даже цивилизационным альянсом с Соединенными Штатами.
В 2000-е годы либеральный порядок находился в зените в посткоммунистическом регионе. На большей части посткоммунистической Европы действовали западные институты безопасности и экономики, при этом вовлекаясь в политические дела и стран Центральной Азии. Но уже скоро Москва начнет ответную реакцию против западного влияния. Общепринято объяснять природу такой обратной реакции тем, что Москва начала агрессивно противостоять Западу, чтобы подчеркнуть статус России как «великой державы» и оправдать свое стремление к региональной гегемонии. Но, что не менее важно, отсутствие формализированных договоренностей о безопасности после окончания холодной войны вселило в некоторые посткоммунистические страны неуверенность в безопасности и политической стабильности в регионе. После катастрофической войны в Ираке и тревожных цветных революций Россия выступила против порядка, продвигаемого Западом, и активной программы демократизации администрации Джорджа Буша-младшего. Для автократов региона и даже его гибридных режимов позиция Москвы как стража статус-кво стала более привлекательной, тогда как столпы либерального порядка, которые когда-то рассматривались как стабилизирующие и укрепляющие порядок, стали казаться агентами нестабильности, несущими угрозу безопасности режимов.
Первым субъектом, роль которого была полностью переосмыслена негативной реакцией, были финансируемые Западом транснациональные организации гражданского общества и их спонсоры. Как отметил Иван Крастев еще в 2005 году, Кремль расценил «оранжевую революцию» в Украине как свое собственное «11 сентября». Это событие глубоко изменило российскую внешнюю политику, заставив задуматься о необходимости разработки контрмер, чтобы притупить западные НПО и усилия по продвижению демократии. Москва отреагировала введением новых ограничений на НПО и СМИ, поддерживаемые иностранными спонсорами, и начала процессы создания нелиберальных внутренних институтов, включая националистические молодежные группы, неправительственные организации, организованные правительством, и группы дружественных наблюдателей за выборами, предназначенные для противодействия западным наблюдателям. В 2012 году Дума приняла так называемый закон «Об иностранных агентах», а в 2015 году, Кремль сделал еще один шаг вперед, когда Путин подписал закон «О нежелательных организациях», который предусматривает уголовную ответственность любого гражданина России, имеющего дело с определенными организациями, включенными в черный список, как, например, Национальный фонд за демократию и Фонд «Открытое общество». Подобные законы в подражании были введены в большинстве других постсоветских государств, и их сторонники утверждают, что необходимы новые законы для защиты суверенитета и безопасности страны от западных посягательств и пятой колонны.
Роль региональных организаций в укреплении либерального порядка в посткоммунистической сфере также изменилась после распада Советского Союза. Россия не только выступила против распространения западных организаций, занимающихся вопросами безопасности и экономики, но и создала новые региональные организации, открыто бросив вызов авторитету своих западных коллег. К ним относятся возглавляемый Россией ЕАЭС в экономической сфере (основан в 2014 году) и ОДКБ в сфере безопасности (основана в 2002 году). Эти организации далеки от попыток реконструкции СССР, но имитируют форму современных западных партнеров (ЕС и НАТО) в их институциональной структуре. ОДКБ в качестве основного блока региональной безопасности в Евразии создавался по образцу НАТО, адаптируя такие функции, как силы быстрого реагирования с упором на борьбу с терроризмом, предлагая странам-членам подготовку офицеров в России и возможность закупать российскую военную технику по внутренним ценам. США и НАТО всегда отказывались сотрудничать с организацией, что для Москвы стало еще одним свидетельством недобросовестности Запада и его неспособности принять другие организации, действующие в том же геополитическом пространстве, что и юридические.
Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), состоящая из Китая, России, Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана и Таджикистана, была основана в 2001 году (с присоединением Индии и Пакистана в 2017 году) и является еще одной незападной региональной организацией, которая стремится содействовать региональному развитию в нелиберальных рамках. Хотя неясно, намеренно ли ШОС содействует авторитаризму, ее официальный призыв к «демократизации международных отношений» и уважению «суверенитета» ее членов является явным насмешкой над западным порядком под эгидой США и политическими и экономическими условиями, навязанными региону западными организациями. Тем не менее, внутренние разногласия между Москвой и Пекином относительно точной роли и цели организации препятствовали ее институциональному развитию. Хотя Пекин всегда рассматривал ШОС как потенциального поставщика общественных благ в Центральной Азии, Россия неизменно блокировала предлагаемые проекты, такие как создание фонда экстренного кредитования, Банка развития ШОС и зоны свободной торговли, предпочитая вместо этого продвигать свои собственные инициативы в центральноазиатском регионе. Но принятие нелиберальных контрнорм, скорее, является связующим звеном ШОС, и Пекин, похоже, не против того, что Москва может использовать ШОС в качестве платформы для осуждения политики Запада. Более того, и государства Центральной Азии теперь сблизились с Россией и Китаем, отдалившись от либеральных ценностей ОБСЕ.
Наконец, авторитет либеральной демократии как организующей нормы евразийского регионального порядка также был сильно подорван.
По сравнению с представлениями 1990-х о том, что западный либерализм победит, а региональные демократические преобразования неизбежны, нормативная сила либеральной демократии и ее политическая привлекательность, похоже, ослабевают.
Россия и другие нелиберальные постсоветские государства все более враждебно расположены к либеральным нормам и практикам, заложенным в таких общерегиональных организациях, как ОБСЕ. Теперь нелиберальная обратная реакция распространилась на запад. Даже в самом ЕС нелиберальные правительства в Венгрии, Болгарии, Чехии и Польше действуют в явном нарушении стандартов ЕС. Нынешняя негативная реакция на демократию в посткоммунистической Европе и на самом Западе породила ряд популистских партий, которые публично выступают против иммиграции в защиту нелиберализма, экономического национализма и социального консерватизма. Финансовый кризис также нанес огромный ущерб авторитету элитных экспертов, нормам и структурам экономического управления, а также регулятивному надзору.
В отличие от холодной войны, Россия не предлагает универсальной идеологической альтернативы западному либеральному порядку, но она активно бросает вызов действующим лицам, институтам и нормам, которые поддерживали посткоммунистический порядок. Совокупный эффект этих усилий состоит в том, чтобы коренным образом трансформировать среду посткоммунистического регионального политического порядка в область альтернативных норм и конкурирующих региональных институтов. Конечно, отсутствие формальной грандиозной договоренности по архитектуре и контурам Европы и посткоммунистического пространства после «холодной войны» также привело западных политиков к ложному чувству уверенности в неизбежности расширения и консолидации либерального порядка. Интеграция была широкой, но в конечном итоге неглубокой. Теории международных отношений не смогли охватить пределы влияния НПО, региональных организаций и западных норм. Так же быстро, как институты и нормы либерализма расширились на восток после распада Советского Союза, некогда доминирующие нормы либерализма теперь возвращаются к берегам самого Запада.
Для Москвы геополитика возвращается с удвоенной силой; но она никогда не уходила.
Российские ученые и аналитики все чаще заявляют, что бывшие советские государства не имеют права на абсолютный суверенитет или выбор внешней политики в то время, как сохранение разногласий в Грузии, Молдове и в настоящее время в Украине является важным инструментом, препятствующим присоединению этих государств к системе западных альянсов. Западные комментаторы время от времени преуменьшают влияние российской мягкой силы и контрнорм. Большинство отрицают авторитет и перспективы ОДКБ и ЕАЭС. Но глобальный ревизионизм России вырос из того толчка к трансформации, который она сумела привести в действие на постсоветском пространстве.
