Nicole Grajewski: “Iran has a very Russian-centric view of Central Asia”
В Центральной Азии всегда внимательно следят за политикой и подходами Ирана к региону. При этом информации о том, как строит Иран особые отношения с республиками Центральной Азии, все еще мало. Как пересекаются интересы Ирана и России в регионе? Могут ли испортившиеся отношения Ирана с США отпугнуть от Тегерана лидеров Центральной Азии, традиционно дружелюбно настроенных к США?
Об этом в интервью 
CAAN рассказывает Николь Граевски из Оксфордского университета. Николь Граевски исследует отношения России с Ираном на Ближнем Востоке и в Центральной Азии в качестве аспирантки факультета политики и международных отношений в Оксфордском университете. Граевски в своих исследованиях особенно фокусируется на том, какое место занимает Иран в российских представлениях о международном порядке, и то, как российские и иранские представления о международном порядке менялись, сближались и конфликтовали в течение времени. В частности, ее исследования изучают нормативное сближение Москвы с Тегераном и влияние региональных военных интервенций на российскую внешнюю политику в отношении Ирана на примере гражданской войны в Таджикистане, операций НАТО в Югославии, войны в Ираке и Сирии. Николь работала в Государственном департаменте США, программах Фарида Закария на CNN и Центре военно-политического анализа Института Хадсона. Вы можете подписаться на нее в Твиттере @nicolegrajewski
Как бы вы оценили нынешние отношения между Ираном и странами Центральной Азии в целом? Наблюдается ли тесная политическая дружба, как это было между Ахмадинежадом и Рахмоном? Какие крупные экономические проекты осуществляет Иран в регионе?
Внешняя политика Ирана в отношении Центральной Азии в целом сфокусирована на развитии дипломатических, экономических и культурных связей с регионом, однако сложно обобщить отношения Ирана с Центральной Азией в целом. До недавнего времени Таджикистан считался одним из самых близких друзей Ирана в Центральной Азии из-за общих лингвистических, культурных и исторических связей между двумя странами. В течение 2000-х годов Иран реализовывал многочисленные экономические и инфраструктурные проекты, такие как гидроэлектростанция “Сангтуда-2” и туннель “Истиклал”. Отчасти это было связано с близкими отношениями Ахмадинежада с Рахмоном, но я также считаю, что распространяющаяся критика Ирана в международном сообществе и споры вокруг ядерной программы заставили Тегеран сосредоточиться на региональных отношениях. Однако примерно с 2015 года отношения между Душанбе и Тегераном характеризуются растущей остротой, которая, как представляется, первоначально была спровоцирована арестом Бабака Занджани и усугублена визитом Мухиддина Кабири в Тегеран в декабре 2015 года.
В отличие от Таджикистана, с которым Иран часто подчеркивал общие культурно-языковые связи, характер ирано-туркменских отношений, в основном, обусловлен геоэкономикой, особенно, в области энергетики, транспорта и сотрудничества в промышленности. Несмотря на нерешенные споры о покупке природного газа, отношения Тегерана с Ашхабадом являются одними из важнейших двусторонних партнерских отношений Ирана в регионе. Ранее из-за нехватки внутренних трубопроводных мощностей на северо-востоке Ирана стране зимой требовался импортированный газ из Туркменистана, однако с января 2017 года импорт газа из Туркменистана прекратился из-за разногласий в отношении платежей и качества газа. На фоне усиливающейся напряженности между США и Ираном визит министра иностранных дел Зарифа в Ашхабад в середине мая стал не только попыткой укрепить региональные экономические связи в условиях международной изоляции, но и подтвердить важность, которую Тегеран придает позитивным отношениям с Туркменистаном и его заявленной политике нейтралитета.
У Ирана и Казахстана в целом были позитивные отношения, хотя и не без напряженности. Во время администрации Ахмадинежада первый президент Назарбаев выразил разочарование по поводу нежелания Ирана участвовать в ядерных переговорах. Нераспространение – это давняя нормативная точка зрения, продвигаемая казахстанским руководством, где упор делается на собственной истории страны как истории успеха ядерного нераспространения, чтобы завоевать международный авторитет и признание. Это частично объясняет, почему ядерные переговоры между Ираном и «шестеркой стран» были проведены в Алматы в феврале 2013 года. Помимо ядерной проблемы, Казахстан и Иран имеют общую морскую границу в Каспийском море и недавно провели серию переговоров на высоком уровне о расширении экономических отношений между двумя странами.
Как и с Казахстаном, отношения Ирана с Кыргызстаном были в целом довольно позитивными, хотя и недостаточно развитыми, несмотря на то, что две страны давно прилагали усилия для развития торговых отношений. Товарооборот Кыргызстана с Ираном значительно ниже по сравнению с Китаем, Россией или даже Турцией. В мае 2018 года Евразийский экономический союз (ЕАЭС) заключил временное соглашение, которое приведет к созданию зоны свободной торговли между Ираном и ЕАЭС. Это может потенциально способствовать торговле между Ираном и членами ЕАЭС, включая Казахстан и Кыргызстан. Конечно, будет ли это достигнуто или нет, также связано со способностью ЕАЭС преодолевать многие существующие проблемы, связанные с его функциональностью в качестве экономического союза.
Какие интересы преследуют центральноазиатские страны в сотрудничестве и торговле с Ираном, особенно в свете давления Трампа на Иран? А страны Центральной Азии стараются поддерживать хорошие отношения с США…
Страны Центральной Азии, по-прежнему, сильно зависят от наземных перевозок, и, как следствие, сотрудничество с Ираном по развитию международных транзитных коридоров, соединяющих регион с иранскими морскими портами Бандар-Аббас или Чабахар, является важным стимулом для поддержания тесных отношений с Тегераном. Есть несколько железных дорог, которые уже соединяют Центральную Азию с Персидским заливом через Иран, но развитие новых способов сообщения было продвинуто главным образом благодаря проектам, возглавляемым извне, таким как инициатива “Пояс и путь” или Международный транзитный коридор Север-Юг. Выход администрации Трампа из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) и введение санкций в отношении Ирана ставят страны Центральной Азии в сложное положение. С одной стороны, развитие региональной торговли и перевозок между Ираном и странами Центральной Азии будет выгодно для региональной связности и интеграции. С другой стороны, страны Центральной Азии, в целом, избегают внешней политики, открыто направленной против США, несмотря на их сдержанную критику продвижения Вашингтона своей программы внешней демократизации в регионе. Санкции также усложняют финансовые транзакции для таких стран, как Казахстан, Кыргызстан или Узбекистан, которые почти не имеют отношений с банками Ирана. Это было одной из причин того, почему крупнейшая в Казахстане акционерная компания по производству стали приостановила поставки горячекатаной рулонной стали в Иран после повторного введения санкций США.
Какова роль России в отношениях между Ираном и странами ЦА? Есть ли какие-то совместные российско-иранские проекты на политическом, экономическом или социальном уровне в регионе, кроме регионального сотрудничества в Каспийском море и в рамках ШОС.
Иран и Россия также довольно активно ищут решение проблемы Афганистана. Ранее Иран – наряду с Россией и государствами Центральной Азии – поддерживал Северный альянс. В нынешних условиях Иран может снова стать партнером по сотрудничеству против Исламского государства или, возможно, поддерживать российскую инициативу постепенного взаимодействия с талибами посредством диалога. В декабре 2018 года, через месяц после переговоров в московском формате, в Иране состоялись переговоры между талибами. Поскольку эти переговоры были созваны вскоре после объявления о выводе войск США, тегеранские переговоры рассматривались в России как признак того, что Иран берет на себя большую ответственность за стабилизацию Афганистана после ухода США. На саммите ШОС в Циндао в июне 2018 года усилия Ирана по улучшению отношений с президентом Афганистана Гани также были расценены как позитивные для интересов России. Отношения между Кремлем и афганским правительством в последние месяцы ухудшились из-за взаимодействия России с афганскими оппозиционными деятелями, что дает Тегерану возможность поддерживать политику Москвы в Афганистане через связь с Гани. С экономической точки зрения Россия, Иран и Индия являются основателями Международного транзитного коридора Север-Юг, в который также входят несколько стран Центральной Азии. Этот коридор мог бы служить альтернативной формой соединения с китайской инициативой “Пояс и путь” в дополнение к облегчению доступа Ирана на зарубежные рынки.
Раз уж мы говорим о региональных организациях, будет ли Иран принят в ШОС?
Иран впервые подал заявку на получение статуса государства-наблюдателя в ШОС в 2004 году при администрации Хатами – год спустя он принял участие в саммите в Астане в качестве государства-наблюдателя наряду с Индией и Пакистаном. При Ахмадинежаде ШОС рассматривалась как неотъемлемое продолжение так называемой политики «Взгляд на Восток». Однако его противоречивая внешнеполитическая риторика вызывала законные опасения со стороны центральноазиатских стран, а также Китая, что членство Ирана превратит Организацию в чисто антизападный блок. Иран надеялся, что членство станет возможным во время председательства России в ШОС в 2009 году. Это не осуществилось отчасти потому, что саммит в Екатеринбурге произошел на фоне международного осуждения Зеленого движения. К тому же, растущая полемика вокруг иранской ядерной программы еще больше осложнила перспективы полного членства Тегерана. В 2010 году в ШОС был введен новый критерий членства, в котором недвусмысленно указывалось, что претендент на членство не должен находиться под санкциями СБ ООН. Это условие было совершенно очевидно направлено против Ирана.
После подписания СВПД в 2015 году появилась надежда на то, что Иран будет готов к полному членству. Однако на ташкентском саммите 2016 года вопрос членства даже не обсуждался, и в иранской прессе появились сообщения о том, что министр иностранных дел Зариф покинул саммит в знак протеста. Позже выяснилось, что Таджикистан был основным государством, возражающим против членства Ирана в связи с визитом оппозиционного деятеля Мухиддина Кабири в Тегеран в 2015 году и скандалом с финансовыми активами Бабака Занджани после его ареста в 2013 году. Также считалось, что Россия была сторонником вступлении Ирана в ШОС, а Пекин опасался, что членство Ирана придаст ШОС однозначно антизападный характер. В конечном счете, главной задачей России было обеспечение того, чтобы Индия вступила в организацию одновременно с Пакистаном.
Кроме того, были опасения, что противодействие Дели инициативе “Пояс и путь” и неприятие Индии подхода китайского президента Си Цзиньпина к обеспечению безопасности границ заставят Китай препятствовать включению Индии в организацию. После саммита в Астане в 2017 году официальное вступление Индии и Пакистана в качестве государств-членов создало серьезные проблемы для согласованности приверженности ШОС “трем злам”, таким как взаимное признание террористических, экстремистских и сепаратистских группировок в рамках Региональной антитеррористической структуры ШОС (РАТС). Несмотря на проблемы, стоящие перед ШОС, я думаю, что Иран, по-прежнему, рассматривает ее как важный источник солидарности и нормативной связи с государствами-единомышленниками. Это было совершенно очевидно после участия Рухани на саммите Циндао в 2018 году. Иран, скорее всего, станет следующим государством, которое получит полноправное членство, но это может произойти через 5-15 лет.
Можем ли мы назвать Иран региональной державой? Как можно аргументировать эту точку зрения, если мы не видим видимого интереса Ирана к внутренней политике в регионе ЦА, как, например, на Ближнем Востоке?
Я не думаю, что Иран активно стремился вмешиваться во внутренние дела стран Центральной Азии. Я знаю, что Таджикистан выдвигал обвинения во вмешательстве Ирана в его внутренние дела. Однако обвинения в плохих мотивах Ирана в Центральной Азии, а также в историческом ревизионизме со стороны таджикского правительства, по-видимому, связаны скорее со спадом в отношениях Ирана и Таджикистана и растущим влиянием Саудовской Аравии, чем с фактическим вмешательством Ирана. В Центральной Азии Иран постоянно подчеркивает невмешательство и подход к суверенитету, который совпадает с формулировками, содержащимися в декларациях ШОС или во внешнеполитических заявлениях России и Китая. Несмотря на напряженные отношения Ирана с Каримовым, Тегеран определенно назвал жестокие репрессии узбекского правительства в Андижане внутренним делом. То же самое случилось во время “тюльпановой” революции и беспорядков в Кыргызстане в 2010 году. Акцент на невмешательстве может выражать особую нормативную точку зрения, которую Иран применяет к региону, но я думаю, что это также отражает неприятие страной присутствия или влияния враждебных внешних держав в регионе. Более того, для стран Центральной Азии и Ирана акцент на невмешательстве и суверенитете также помогает поддерживать выживание режима в условиях международного осуждения.
Внешняя политика Ирана в Центральной Азии сильно отличается от его ближневосточной политики. В иерархии приоритетов внешней политики Ирана Центральная Азия явно находится после Ближнего Востока. Основным источником рисков для безопасности для Ирана является Персидский залив, в то время как Центральная Азия, за исключением Афганистана, остается относительно стабильной зоной с конца 1990-х годов. Присутствие американских войск в Кыргызстане и Узбекистане вызывало обеспокоенность у Ирана – Тегеран связывает присутствие иностранных войск с распространением терроризма и нестабильности в регионе, хотя сегодня это кажется меньшей проблемой. Более того, влияние России и Китая в регионе ограничивает Иран в том смысле, что он не может, а, возможно, даже не желает конкурировать с Москвой или Пекином в Центральной Азии. С тех пор как Трамп вышел из СВПД, Рухани упомянул идею об использовании статуса Ирана как региональной державы для установления прочных связей с Россией, Индией и Китаем в Евразии и в качестве связующего звена для соединения стран посредством сотрудничества в области безопасности и энергетики. Это кажется маловероятным, но все равно будет интересно посмотреть, получится ли.
Иран является шиитской страной и официально является исламской республикой. Пугает ли этот факт светские и несколько исламофобские власти стран Центральной Азии?
Большинство жителей Центральной Азии принадлежат к ханафитской школе суннитского ислама, что ограничивает привлекательность шиитской идеологии в регионе. В частности, в 90-е годы Ислам Каримов часто выражал свое несогласие с исламско-теократическим правительством, как в Иране, продвигаемым в Центральную Азию. Частично это было сделано для оправдания территориальных вторжений Узбекистана в соседние государства, а также для того, чтобы заслужить одобрение Анкары и Вашингтона, в меньшей степени для того, чтобы действительно осудить распространение режима иранского типа в регионе. Лидеры Центральной Азии также продемонстрировали склонность подавлять исламскую оппозицию и секьюритизировать ислам ради выживания режима. Иран не питает иллюзий по поводу состояния ислама в Центральной Азии, однако Тегеран, как правило, воздерживается от вмешательства во внутренние дела региона и отказывается от внешней политики, обусловленной «экспортом революции» (sodur-e enqelab).
Какой была действительная роль Ирана в гражданской войне в Таджикистане? И в установлении мира?
Война в Ираке фактически привела к тому, что Тегеран стал вести прагматичную внешнюю политику в отношении Центральной Азии, что было обусловлено, прежде всего, необходимостью сократить его международную изоляцию. В 1990-х годах региональная политика Ирана была направлена на развитие новых отношений с Центральной Азией, а также на участие в многосторонних форумах, таких как Организация экономического сотрудничества, в которую входят все пять государств Центральной Азии. Например, министр иностранных дел Али Акбар Велаяти посетил все республики Центральной Азии в ноябре 1991 года, а в течение 1991-1992 годов президенты Туркменистана, Казахстана, Узбекистана и Таджикистана посещали Тегеран. Несмотря на то, что Таджикистан не граничит с Ираном, в силу языковой и культурной принадлежности Душанбе считался естественным региональным партнером Тегерана. До гражданской войны Иран уже развивал культурные и экономические связи с Таджикистаном – фактически, в разгар боевых действий в июне 1992 года президент Набиев посетил Иран. Конечно, есть несколько заслуживающих доверия сообщений, свидетельствующих о том, что Тегеран оказывал моральную, и, по некоторым данным, также материальную поддержку исламской оппозиции в Таджикистане в первые годы гражданской войны. Однако начало гражданской войны в Таджикистане никоим образом не было результатом участия Ирана. У Тегерана были отношения с Саидом Абдулло Нури, но Иран также сыграл важную роль в оказании давления на оппозицию с целью участия в мирных переговорах с таджикским правительством, организованными ООН.
Координировал ли Иран свои действия и сотрудничал ли он в 90-х годах в делах в Таджикистане с Россией, которая активно принимала участие как в войне, так и в мирных переговорах?
Летом 1993 года нападение, в результате которого погибли около 30 российских пограничников вдоль таджикско-афганской границы, обеспечило Москве импульс для сотрудничества с Ираном в инициировании переговоров, спонсируемых ООН. Нестабильность в соседнем Афганистане, включая угрозы безопасности границ и потоки беженцев, была важным фактором, стимулирующим совместное посредничество, как для России, так и для Ирана. После нападения на российский пограничный пост Москва предприняла согласованные усилия по взаимодействию с Ираном. В мемуарах Евгения Примакова «Годы в большой политике» он обсуждает свой визит в Тегеран осенью 1993 года, в ходе которого он предложил сотрудничество России и Ирана в Таджикистане. Несколько месяцев спустя, в апреле 1994 года, России при поддержке Ирана в качестве сторонних посредников удалось оказать давление на таджикское правительство и оппозицию для участия в переговорах под эгидой ООН, и к сентябрю 1994 года стороны договорились об условиях прекращения огня в Тегеране. Разногласия относительно соблюдения соглашения о прекращении огня привели к тому, что переговоры зашли в тупик на протяжении большей части 1995 года. Однако после продвижения талибов в сторону Кабула в 1996 году региональный контекст вызвал чувство безотлагательности у Москвы и Тегерана и обозначил необходимость достижения постоянного мирного соглашения. Усиление давления России и Ирана на противоборствующие стороны завершилось политическим соглашением в декабре 1996 года, которое предусматривало включение оппозиции в правительство и привело к заключению Всеобщего мирного соглашения 1997 года.
Таджикистан и Иран недавно назначили бывших заместителей МИДа послами. Означает ли это, что страны хотят избавиться от нынешней заморозки в отношениях?
Да, я думаю, что назначение новых послов в ранге заместителей министра иностранных дел указывает на важность улучшения отношений между Ираном и Таджикистаном, как для Душанбе, так и для Тегерана. В марте 2019 года Тегеран назначил своим новым послом в Таджикистане Мохаммада Таки Сабери, который в прошлом занимал также должность заместителя министра иностранных дел по административным и финансовым вопросам. Вскоре после своего назначения посол Сабери встретился со спикером Меджлиса Али Лариджани и оба подчеркнули необходимость улучшения отношений с Таджикистаном. Через месяц Душанбе назначил бывшего первого заместителя министра иностранных дел Низомиддина Зохиди послом в Тегеране. Хотя это явно символически важно, все еще остаются нерешенные вопросы, касающиеся объявленной вне закона Партии исламского возрождения Таджикистана. Кроме того, растущее влияние Саудовской Аравии в Таджикистане весьма проблематично для Ирана. Новые назначения произошли довольно недавно, пока нельзя точно оценить, стали ли они эффективными. Чиновники Ирана и Таджикистана, скорее всего, встретятся на предстоящем саммите Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии в Душанбе в июне. Будет интересно, если действительно признаки улучшения отношений появятся в течение следующих нескольких месяцев.
