Ковроткачество – удивительный вид искусства, с которым человечество знакомо на протяжении уже почти пяти тысячелетий (первые ворсовые структуры известны по находкам из Шумера). Его уникальность в том, что ковры – не просто привычный предмет интерьера. Это бесценный исторический источник, своего рода «текст культуры», способный рассказать об образе жизни своих создателей, способах хозяйствования и вмещающем ландшафте, культах и религиях, перипетиях этнической истории, связях с народами-соседями, эстетических приоритетах…
Когда речь заходит о коврах Центральной Азии, в первую очередь подразумевается продукция туркмен. Между тем, этот вид домашнего рукоделия и ремесла был широко распространен и у других народов региона – каракалпаков, кыргызов, казахов, арабов, таджиков, узбеков. Но здесь мы будем говорить об узбекской традиции ковроткачества.
Предки узбекского ковра в контексте этнической истории
Узбекский ковер – феномен по историческим меркам довольно молодой, формировавшийся одновременно с самим многоплеменным народом, ныне известным под собирательным термином «узбек». Однако в основе этого феномена – более ранние традиции, связанные с разноязыкими человеческими коллективами, сыгравшими важную роль в этногенезе узбеков. Это жители земледельческих оазисов – бактрийцы, согдийцы, хорезмийцы, ферганцы, а также представители степного кочевого мира – сако-массагетские племена, тохары, эфталиты, тюрки, карлуки, огузы и другие, более малочисленные группы, оставившие в истории лишь свои имена.
Последней крупной волной тюркоязычных племен, влившихся в оазисы Мавераннахра в самом начале 16 века, были дашти-кипчаки, вместе с которыми в регионе распространяется этноним «узбек». Одна из составных частей этого племенного объединения – узбеки-кунграты – в наши дни являются основными носителями аутентичной ковровой традиции в Узбекистане.
К сожалению, античные ковры сохранились плохо, ведь шерсть – материал весьма нестойкий. Известные ныне уникальные раритеты дошли до наших дней лишь потому, что в свое время им посчастливилось попасть в особые природно- климатические и температурно-влажностные условия. Археологические изыскания последних ста лет приоткрыли некоторые лакуны, явив миру чудесные творения древних ткачей.
Ковры Бактрии
Парадокс, но археологический текстиль, имеющий отношение к территории Узбекистана, был обнаружен за его пределами, демонстрируя пути миграций и широкие контакты проживавших здесь народов. Так, бактрийские ковры сохранились в могильниках пустыни Такламакан, славящейся необычайно сухим и жарким климатом (Синьцзян-Уйгурский автономный район, Китай). Самый известный среди них фрагмент с изображением, по всей вероятности, воина – представителя тохарской знати (2 в. до н.э. – 1 в. н.э.), хранится ныне в музее в Урумчи.
Фрагмент ковра с изображением воина и кентавра. Шерсть, килимное ткачество. Бактрия, конец II в. до н.э. – начало I в. н.э. Музей СУАР, Урумчи (Китай). Фото из открытых интернет-источников
Благодаря Монголо-Тибетской экспедиции Русского географического общества под руководством П. Козлова (1924–25 гг.), экспедиции Института археологии и этнографии РАН и Института археологии Монголии (2006–2009 гг.) в хуннских могильниках Ноин-Улы (Монголия) были выявлены вышитые ковры рубежа нашей эры, которые также связываются с культурой юэчжей (тохаров) (раннекушанская Бактрия). Эти красочные панно с сюжетными изображениями – настоящие шедевры, отражающие культурный фон своего времени. В них прослеживается отчетливое эллинистическое влияние.
Фрагмент вышитого ковра. Могильники Ноин-Улы (Монголия). I в. до н.э. Находка российско-монгольской экспедиции 2006–2009 гг. Фотография любезно предоставлена С.А. Яценко
В пользу кушано-бактрийской версии происхождения этих ковров свидетельствует ряд фактов, в том числе – портретный образ, который идентичен изображению реального исторического персонажа – «правящего «Герая» Санаба Кушана» на серебряной тетрадрахме I в.
Изображение «Правящего «Герая» Санаба Кушана» на серебряной тетрадрахме. I в. и, возможно, его же изображения в скульптуре (Халчаян) и вышитом ковре из Ноин-Улы
Эти и другие находки свидетельствуют о том, что Бактрия была одним из крупнейших в античном мире регионом производства ковровых изделий. Это были вышитые, ворсовые и гладкотканые стенные панно с насыщенным изобразительным рядом, часть – недекорированные.
Ковры Согдианы
В эпоху раннего средневековья ковры остаются неотъемлемой частью повседневной и обрядовой жизни местного населения. Мы видим их на многочисленных памятниках художественной культуры Согда – стенных росписях, торевтике, оссуариях.
Оссуарий с персонажами, восседающими на ковриках. Согд, VI–VII вв. Шахрисабзский музей истории материальной культуры им. Амира Темура
Есть все основания полагать, что сохранились и реальные согдийские ковры. Это раритеты из известной коллекции шейха Ал-Джабера-ал-Сабаха 5–7 веков (Кувейтский Национальный музей). F. Spuhler атрибутирует их как сасанидские (Восточный Иран, провинции Саманган или Маймана). Однако образы животных на центральном поле и трехчастные полупальметы на бордюрах этих ковров в большей степени апеллируют к декору согдийской торевтики.
Ворсовый ковер с изображением оленей. Тохаристан или Согд, 5–7 вв. Кувейтский Национальный музей. Воспроизводится по сайту https://www.flickr.com
Тиразы Бухары и вышитые ковры Самарканда
О ковроткачестве периода мусульманского средневековья мы знаем благодаря многочисленным письменным источникам. Самый известный среди них – «История Бухары» Наршахи (10 в.). Знаменитый историк упоминает, что в Бухаре была большая мастерская – байт-ут-тираз, где, в числе прочего, ткались ковры, очевидно, с эпиграфическим декором (тиразы), как на сохранившихся коврах сельджуков (Конья, 12–13 вв.). Информация Наршахи – единственное свидетельство существования в Мавераннахре городской ковровой мастерской – в Центральной Азии ковроткачество было все же прерогативой жителей степных кочевий и сел. Можно вспомнить и дневники испанского посла Рюи Гонзалеса де Клавихо, прибывшего в Самарканд ко двору всесильного Тимура в 1404 году, где упоминаются шитые золотом ковры в быту тимуридской знати.
Улугбек с семьей и свитой на соколиной охоте. Миниатюра самаркандской школы, 1441–1442 гг. Галерея Фрир, Вашингтон. Опубликована: Пугаченкова Г., Галеркина О. Миниатюра Средней Азии. М., 1979. С. 19.
Огузская и дашти-кипчакская традиции
В 10 веке в коврах среднеазиатских племен огузов формируется новый – гелевый – стиль, который определит образ позднесредневекового туркменского ковра. Каждое племя теперь ткет ковры с только ему присущим медальоном-гелем, который наделялся значением герба племени, его отличительного знака. Термин “гель”, возможно, происходит от слова “эль” – народ, общество, которое тюрки использовали для именования своей государственной системы. Формирование гелевого стиля было велением времени – в период активных миграций и создания собственной государственности огузы нуждались в маркерах, которые позволяли закреплять иерархическое место каждого племени в структуре эля – объединения племен.
Однако у узбеков ковровый декор развивался по иному сценарию. В отличие от огузов и их наследников – туркмен, традиция использования маркирующих знаков у них не получила распространения. Племенные объединения дашти-кипчаков, особенно в низших звеньях, были более гибкими – они легко распадались и столь же легко объединялись в новых комбинациях, смешивались между собой. Нередко одни и те же группы оказывались в составе разных, более крупных объединений, теряя собственные названия. Многие переходили к оседло-земледельческому образу жизни, полностью утрачивая идентичность. Лишь крупные племена сохранили чистоту рода вплоть до наших дней – кунграты и лакаи. Кунграты, в частности, следовали понятию насл бузилмасин – «чтобы род не испортить», которое выражалось в отказе от смешанных браков и строгой приверженности собственным традициям. Но даже при этом племенные маркеры в коврах они не использовали, хотя и сохраняли общезначимую для номадов шаманистскую символику (космогонические, тотемные и тамговые знаки).
Таким образом, в среднеазиатском ковроткачестве можно усматривать две основные линии развития: огузско-туркменскую (с 10 в.), в основе которой доминировала система гелей как идентификационных племенных «гербов», и дашти-кипчакскую (узбекскую) (с 16 в.), декор которой отражал общеномадические мировоззренческие представления. Обе линии имели много общего, так как относились к единому кругу степной культуры и одновременно сохраняли некоторые различия в видовом ассортименте изделий и технике изготовления.
В целом история ковроткачества на территории Узбекистана – это история смены больших стилей, связанных с теми или иными этническими коллективами, их культовыми и эстетическими предпочтениями.
Кто ткал ковры в 19 – начале 20 веках?
Период узбекских ханств дает, наконец, значительное количество сохранившегося коврового материала. В это время ковроткачество у узбеков существовало как вид домашнего рукоделия. Ковры ткались для собственных нужд, в первую очередь – как часть приданого невесты, и не предназначались для продажи. Именно поэтому ковровая продукция узбеков была известна меньше, чем туркменская и арабская, часть которой создавалась специально для рынка (арабские базар-гилам, туркменские баширы, свозимые на продажу в Бухару). Основные производители: узбеки-туркманы (Нурата), узбекские этнические группы дашти-кипчакского происхождения, крупнейшими из которых были кунграты и лакаи (Кашкадарья, Сурхандарья), а также узбекское население, утратившее племенную идентификацию (в основном Самаркандская и Джизакская области). Все они сохраняли скотоводческий тип хозяйствования.
Узбеки по национальному самосознанию, нуратинские туркманы генетически были связаны с туркменами-огузами. В 10 веке узбеки-туркманы становятся частью сельджукского объединения, а со временем обосновываются в Нуре Бухарском (так называют районы Нураты средневековые письменные источники). Связь узбекско-туркманской и туркменской ковровых традиций отчетливо видна по декору их ковров. Узбеки-туркманы используют единственный, строго определенный медальон-гель – так называемый калкан-нуска (буквально “узор щита”). Гель узбеков-туркманов демонстрирует явное родство с гелями туркмен (текке гель, йомуд-гель и т.д.), однако его наименование уже не было связано с племенным самоназванием. Очевидно, узбеки-туркманы сохраняли медальон калкан как важнейший, но не этномаркирующий символ.
Ворсовый ковер с мотивом калкан-нуска. 19 в. Фото автора
Дашти-кипчаки (кунграты, лакаи) в основном занимались выделкой ковров и ковровых изделий (различных сумок) в гладких (безворсовых) техниках. Декор – общетюркское степное наследие, с доминированием медальона, известного как кучкорак или кайкалак (крест с ромбом в основании и завитками рогов). Сам мотив был важнейшим и общим культовым символом в искусстве всех кочевых в прошлом народов, своего рода «степной мандалой», и одновременно – знаком покровительства бога Неба – Тенгри.
В 20 веке кунграты, один из самых крупных субэтнических компонентов узбекского народа, обитали в основном в Камашинском, Гузарском, Дехканабадском районах Кашкадарьинской области, а также в долинах рек Шерабад и Каратаг Сурхандарьинской области. В 70-х гг. 20 века, в связи с освоением Каршинской степи, кашкадарьинские кунграты вынужденно переселяются в Сурхандарью. Как результат, одна из местных областей, Байсунская, стала настоящим заповедником, где в настоящее время компактно проживает эта племенная группа, преданно сохраняющая традиции своей культуры, в том числе – ковроделие.
Узбечка-кунгратка за работой. Байсун, Сурхандарья. 2003 г. Фото В. Вяткина
Что касается лакаев, в силу исторических перипетий начала 20 века они мигрировали на территорию горного Таджикистана и Афганистана. Уникальная лакайская традиция коврового производства не сохранилась.
Вышитый ковер. Кунграты или лакаи. Nickle Galleries, University of Calgary, Canada
Наконец, ткачи Самаркандской, Джизакской и Зааминской областей хотя в большей части и утратили племенные особенности культуры, оставались носителями более ранних, еще до дашти-кипчакских ковровых традиций. На протяжении 20 века ковроткачество в этих местах постоянно сокращалось. В наши дни практически не осталось женщин, садящихся за ковровый станок.
Эшик-асма. Узбеки. Булунгурский район, Самаркандская область, 1930 г.
Виды узбекских ковров
Широкая видовая специфика и разнообразие техник, используемых узбекскими мастерицами, являются самым достоверным подтверждением развитости ковровой традиции. Виды и техники классического узбекского ковра хорошо известны благодаря экземплярам, сохраняющимся в различных музеях мира.
Во-первых, это длинноворсовые ковры джульхирсы (узбеки Самаркандской, Джизакской, Зааминской областей). Именно джульхирсы, по мнению В. Мошковой, являются самым ранним видом узелковых ковров. Ее вывод был подтвержден находками длинноворсовых тканей филикли, сделанными сэром Л. Вулли в царских гробницах Ура (Южная Месопотамия, 3 тыс. до н.э.). Одеяния из аналогичных тканей мы видим и на бактрийской композитной скульптуре. Эти факты позволили ряду исследователей утверждать, что техника длинноворсового ткачества, родственная джульхирсам 19–20 вв., является древнейшей автохтонной (бактрийской) техникой, связанной с культурой Месопотамии. Медальоны с перлами на некоторых самаркандских джульхирсах – это уже реплика узоров согдийских шелков. Таким образом, бактрийские и согдийские следы отчетливы в коврах этой группы.
Джульхирс. Пастдаргомский район, Самаркандская область, первая четверть ХХ в.
Коротковорсовые ковры – гиламы – появились у узбеков довольно поздно. Как и джульхирсы, изначально они ткались отдельными панелями на узконавойном станке, а затем сшивались. Сшивные ковры – гиламы, джульхирсы – явно отталкиваются от традиции изготовления лент-баскуров, служивших для обвязывания юрты. Самые поздние гиламы – цельные, сотканные на широконавойном станке.
Джойнамаз. Узбеки. Нуратинская область, 1895 г. Коллекция Денниса Маркванда, США. Фотография любезно предоставлена Уэсли Марквандом
Самая значительная группа узбекских ковров – гладкотканые. Как отмечал один из первых исследователей ковров Средней Азии С.М. Дудин, «среди узбекских ковровых изделий далеко не редкость встретить экземпляры, которые своими декоративными достоинствами, глубиной и прозрачностью тонов, при всей простоте и даже схематичности рисунка значительно превосходят многие из персидских и малоазиатских ковров, не говоря уже о крикливых и пестрых кавказских».
К этой группе относятся кохма, гаджари, терме, такир, бешкашта (производились различными племенным группами).
Кохма-гилам. Узбеки. Северный Афганистан или Сурхандарья, конец XIX в. Фотография любезно предоставлена Жозе Луисом Херреро Тежеро. Copyrightphoto: estudioH
Гаджари гилам. Байсун, Сурхандарья. 1980-е гг. Фото автора
Терме гилам. Байсун, Сурхандарья. 1980-е гг. Фото автора
Беш-кашта. Узбеки. Зааминский район, Джизакская область, начало ХХ в. Государственный музей прикладного искусства Узбекистана, Ташкент
Сумахи встречаются крайне редко. Каждый вид отличается собственной техникой тканья, но все, за исключением такир, ткутся на узконавойном станке, отдельными панелями, которые затем сшиваются. Гаджари и беш-кашта – как правило, композитные ковры, сочетающие панели/полосы, выполненные в разных техниках.
Сумах. Узбеки. Фото из открытых интернет-источников
Техники кохма, терме, гаджари и беш-кашта есть у многих соседних тюркских народов региона. Этот факт позволяет рассматривать большую часть гладкотканых изделий как часть общей тюркской «степной» ковровой традиции.
Что касается такиров, это узбекское название килимной техники, известной с древности у многих народов Евразии. В Средней Азии килимы производили в основном местные арабы (базар гилам). Однако техника килимного ткачества использовалась узбеками также.
Такир-гилам. 1980-е гг. Байсун, Сурхандарья. Фото автора
Следующая группа – это вышитые ковры энли-гилам и киз-гилам, произодившиеся кунгратами и лакаями. Они были важнейшими свадебными атрибутами и использовались большей частью как занавес. Ковры с вышивкой – особая страница в истории ковроткачества, явно восходящая к вышитым коврам античного времени (вышитые ковры из Ноинулы, находки 1924–25 и 2006–09 гг.).
Энли-гилам – композитный ковер, сочетающий полосы/панели, выполненные в разных техниках (энли – означает широкий, т.е. буквально – ковер с вышитой широкой полосой). Он имеет три разновидности – ок-энли (с белой полосой), кызыл энли (с красной полосой) и кара-энли (с черной/коричневой полосой). Декор этих ковров весьма разнообразен и может служить темой специального исследования.
Ок-энли. Узбеки. Сурхандарья, середина XX в. Государственный музей истории культуры Узбекистана, Самарканд. Фото автора
Киз-гилам, или девичий ковер, – красный, редко – белый. В отличие от энли-гилам, он имеет единственный мотив декора – уже упоминавшийся медальон кайкалак – базовый для всех народов степи, емкий символ жизни. Его диагональная расцветка сближает кунгратскую и лакайскую ковровые традиции с туркменской – некоторые гели туркмен также расцвечивались по диагональному принципу – две четвертинки одного, и две – другого цвета. Во время свадебных торжеств вышитые ковры играли не только декоративную, но и магическо-охранную роль. Название киз-гилам – условное, подлинное наименование ковров этого вида не сохранилось. Да и само производство киз-гиламов прервалось даже у кунгратов.
Киз-гилам. Кунграты. 19 век. Государственный музей истории культуры Узбекистана, Самарканд. Фото автора
В недавнем прошлом у узбеков существовало также три вида войлочных ковров: валяные (вкатанные), вышитые, аппликативные. Сегодня в Сурхандарье сохранилось производство только валяных (вкатанных) войлоков.
Таким образом, искусство узбекского ковра – это синтез доминирующего дашти-кипчакского наследия и ковровых традиций иных узбекских племенных групп, проживавших на территории Узбекистана. В последних более заметны ранние художественные традиции, в частности, бактрийские и согдийские.
Классический узбекский ковер (ворсовый, гладкотканый, вышитый) сохраняет архаические черты, как с точки зрения эстетики, так и технологии изготовления: он соткан на узконавойном горизонтальном станке, отдельными полосами/панелями (тахтами), которые затем сшиваются в цельное полотно. Вертикальный станок появляется в Узбекистане только в 1930 гг., в артелях как средствах оптимизации условий труда.
Содержание декора узбекского ковра связано преимущественно с шаманистской (тенгрианской) благопожелательной символикой (равносторонний крест, как своего рода степная «мандала», юпитерианский 12-тилетний «календарь» как модель циклично текущего времени, восьмиконечная звезда), тотемизмом (зооморфные символы, тамги), культом плодородия (более редкие и поздние растительные мотивы). Декор лаконичен, как лаконичны сами символы, и одновременно весьма информативен, полон заложенных в нем глубинных смыслов, которые уже в 19 веке не до конца считывались носителям культуры. К началу ХХ в. мастерицы забыли смыслы сакральных знаков; тенгрианство и сопутствующие ему культы уступили свое место исламу в повседневной жизни и религиозном сознании, но не в традиционном ремесле, для которого по-прежнему были дороги образы, связывающие скотоводов с их прошлым.
В традиционном ремесле по-прежнему ценились образы, связывающие скотоводов с их прошлым
Позднесредневековый узбекский ковер – уникальный памятник культуры, с опытом развития, уходящим вглубь веков. Ценность его обретает еще большую значимость в связи с исчезновением кочевничества как цивилизационного феномена. В свое время этнограф Балкис Кармышева доказала, что «кочевая степь» была не только за пределами Мавераннахра, но и «внутри него самого». Ковер, как выражение творческого потенциала узбекских племенных групп, является неоценимым источником, проливающим свет на историю и художественные идеалы степного мира, бывшего немаловажной частью культурного наследия Узбекистана.
Пережив спад на протяжении большей части 20 века, ныне производство ковров в Узбекистане вступило в период своего рода ренессанса. Однако современная продукция, создаваемая на различных частных мануфактурах, зачастую далека от аутентичных традиций. Подлинный узбекский ковер остается незнакомцем в лоне собственной культуры. Лишь в ряде провинций, такой, к примеру, как Байсун в Сурхандарье, еще живо это вековое искусство. Однако и здесь отчетливы приметы его упадка. Создание современного бренда аутентичного узбекского ковра является актуальной задачей наших дней.
Статья основана на материалах монографии Э. Гюль «Ковры Узбекистана: история, эстетика, семантика», готовящейся к печати.
