С таким заголовком сайт AEON опубликовал заметку Джона Толана, профессора истории университета Нант и автора книги «Faces of Muhammad: Western Perceptions of the Prophet of Islam from the Middle Ages to Today – Лица Мухаммеда: Западное представление о пророке мусульман со средних веков до нашего времени» (2019).
Коран Томаса Джефферсона находится в Библиотеке Конгресса США и используется для приведения к присяге мусульманских представителей в Конгрессе, начиная с Кейта Эллисона в 2007 году.
В 1542 году власти Базеля посадили в тюрьму местного типографа за то, что тот планировал издание латинского перевода священной книги мусульман. Власти посчитали, что книга может совратить доблестных христиан с их веры. Протестантский реформатор Мартин Лютер спас типографа и книгу: «Нет лучшего способа борьбы с турками», – написал он, «чем публичное разоблачение «лжи Мухаммеда»». Так, уже через год, Коран стал доступным для европейской интеллигенции, большинство из представителей которой читали книгу, чтобы лучше понять ислам и как бороться с ним. Однако были и другие, которые через Коран оспаривали христианское учение. Каталонский теолог Мигель Сервет в своем трактате «Christianism Restutio» («Восстановление христианства», 1553) называл Мухаммеда реальным реформатором, проповедовавшим возвращение к чистому монотеизму. Он писал, что христианство было развращено богословами, которые изобрели извращенное и иррациональное учение о Троице. После таких слов Сервет был осужден католической инквизицией в Вене и сожжен вместе с собственными книгами в Женеве.
Во время европейского Просвещения ряд авторов представляли Мухаммеда в качестве антиклерикального героя; некоторые видели в исламе чистую форму единобожия, близкую к философскому деизму, а в Коране – рациональный гимн Творцу. В 1734 году Джордж Сейль опубликовал новый английский перевод. Во вступлении книги он написал о ранней истории ислама и видел в пророке Мухаммеде идеал иконоборческого антиклерикального реформатора, который изгнал «суеверные» верования и обычаи ранних христиан – культ святых, святые реликвии – и уничтожил власть продажного и скупого духовенства. Перевод Сейла широко разошелся в Англии: для многих из читателей Мухаммед стал символом антиклерикального республиканизма. За пределами Англии отец-основатель США Томас Джефферсон купил копию английского перевода Корана у продавца книг в Вильямсбурге, штат Вирджиния, в 1765 году. Эта копия сейчас находится в Библиотеке Конгресса и используется для приведения к присяге мусульманских представителей в Конгрессе, начиная с Кейта Эллисона в 2007 году. Перевод Сейла использовал и Гете, который видел в Мухаммеде вдохновленного поэта и архетипического пророка. Во Франции Вольтер также с восхищением цитировал перевод Сейла: В своей «Essai sur les mœurs et l’esprit des nations» (1756) он изобразил Мухаммеда как реформатора, который отменил суеверные практики и уничтожил власть коррумпированного духовенства.
К концу столетия английский виг Эдуард Гиббон (заядлый читатель как Сейла, так и Вольтера) прославил пророка в ярких выражениях в «Истории упадка и разрушения Римской империи» (1776-89):
«Вероучение Магомета свободно от подозрений или двусмысленности; Коран – славное свидетельство единства Бога. Пророк из Мекки отверг поклонение идолам и людям, звездам и планетам, исходя из рационального принципа, согласно которому все, что встает, должно падать, все, что рождается, должно умереть, и все, что испорчено, должно распасться и погибнуть. Рациональный энтузиазм создателя вселенной восхищает бесконечностью и вечностью, как субстанция без формы или места, без вопросов и подобий, находящаяся в глубине наших самых тайных мыслей, существующая в силу необходимости собственной природы и производящее моральное и интеллектуальное совершенство самого себя. Философ мог бы подписаться под популярным вероучением магометан: вероучение, слишком возвышенное, возможно, для наших нынешних способностей».
Но ближе всего к сердцу принял пророка Наполеон Бонапарт, который изображал себя «новым Мухаммедом» после прочтения французского перевода Корана, изданного Клод-Этьеном Савари в 1783 году. Савари написал свой перевод в Египте: там, в окружении музыки арабского языка, он стремился передать на французский язык красоту арабского текста. Как и Сэйль, Савари написал длинное вступление, в котором представил Мухаммеда как «великого» и «экстраординарного» человека, «гения» на поле битвы, человека, который знал, как внушать преданность своим последователям. Наполеон читал этот перевод на корабле по дороге в Египет в 1798 году. Вдохновленный описанием Савари пророка как блестящего полководца и мудреца-законодателя, Наполеон стремился стать новым Мухаммедом и надеялся, что улемы Каира примут его и его французских солдат, как друзей ислама, которые пришли освободить египтян от османской тирании. Он даже утверждал, что его собственное прибытие в Египет было объявлено в Коране.
У Наполеона было идеализированное, книжное, просвещенное видение ислама как чистого монотеизма: действительно, провал его египетской экспедиции отчасти объяснялся тем, что его представление об исламе весьма отличалось от религии ученых Каира. И все же Наполеон был не одинок, видя себя новым Мухаммедом: Гете с энтузиазмом объявил императора «Mahomet der Welt» (Мухаммед мира), а французский писатель Виктор Гюго описал его как «Mahomet d’occident» ( Мухаммед Запада). Сам Наполеон в конце своей жизни был сослан на остров Святой Елены и, размышляя о своем поражении, писал о Мухаммеде и защищал его наследие «великого человека, который изменил ход истории». Мухаммед Наполеона, завоеватель и законодатель, убедительный и харизматичный, напоминает самого Наполеона – но Наполеона, который был победителем, а не узника, сосланного на холодный, обнесенный ветрами остров в Южной Атлантике.
Видение Мухаммеда как одного из великих законодателей мира сохранилось в 20 веке. Адольф Вайнман, американский скульптор немецкого происхождения, изобразил Мухаммеда на фризе 1935 года в главном зале Верховного суда США, где пророк занимает свое место среди 18 законодателей. Различные европейские христиане призывали свои церкви признать особую роль Мухаммеда как пророка мусульман. Для католиков-исследователей ислама, таких как Луи Массиньон или Ханс Кюнг, или для шотландского протестантского исследователя ислама Уильяма Монтгомери Ватта, такое признание было лучшим способом содействия мирному, конструктивному диалогу между христианами и мусульманами.
Этот вид диалога продолжается и сегодня, но он в значительной степени заслонен политическими конфликтами, поскольку крайне правые политики в Европе и в других местах демонизируют Мухаммеда, чтобы оправдать антимусульманскую политику. Голландский политик Герт Вилдерс называет его террористом, педофилом и психопатом.
Негативный образ пророка парадоксальным образом продвигается и мусульманами-фундаменталистами, которые возносят его и отвергают всю историческую контекстуализацию его жизни и учений. Насильственные экстремисты утверждают, что защищают ислам и его пророка от «оскорблений» посредством убийств и террора. Тем больше причин, чтобы сделать шаг назад и изучить разнообразное и часто удивительное восприятие Мухаммеда на Западе.
