Сара Кэмерон – профессор Университета штата Мэриленд, Колледж-Парк, преподающая советскую историю и историю современной Центральной Азии, рассказывает в презентации в Программе Центральной Азии университета Дж. Вашингтона о своей недавно выпущенной книге The Hungry Steppe: Famine, Violence, and the Making of Soviet Kazakhstan (“Голодная степь: голод, насилие и создание советского Казахстана”).
Отредактированный транскрипт
Сегодня я буду говорить о моей недавно вышедшей книге о казахском голоде 1930-х годов, и я хотела бы начать с воспоминаний пережившего голод человека. В моей книге я всегда старалась особенно выделить рассказы казахов, их собственные истории, из уважения к их памяти и из-за важности их голосов для всего повествования. В начале 1990-х годов один из переживших голод Ж. Абишулы рассказывал о своих воспоминаниях. «Я был еще ребенком, но я не мог этого забыть», – вспоминает Абишулы. «Мои кости вздрагивают от этих переживаний, как только я о них вспоминаю». Во время голода активисты советской власти забрали у семьи Абишулы весь скот и зерно. Родственники его отца покинули Советский Казахстан, бежали через границу в Китай. Для тех, кто остался, заключил Абишулы, голод был «тихим врагом». Он вспоминает арбу, на которой собирали тела мертвых и сбрасывали в места массовых захоронений на окраинах поселений. Во время Второй мировой войны Абишулы воевал на фронте в рядах Красной Армии. И, как говорит он: «Выжить голод – это не меньше, чем пережить войну».
Выжить голод – это не меньше, чем пережить войну
Как показывают воспоминания Абишулы, период 1930-33 годов был временем немыслимых страданий в Советской Казахской Республике, занимавшей огромную территорию в центре Центральной Азии между Китаем и Россией. Массовый голод унес жизни как минимум полутора миллионов человек. Примерно треть всех казахов погибла. Это преобразовало Советский Казахстан. Когда начался голод, более миллиона голодающих беженцев из Казахстана наводнили соседние территории. Они бежали в Китай, создав кризис региональных масштабов. Некоторые из них так и не вернулись в Казахстан, и по сей день в соседних странах остаются значительные казахские диаспоры, многие представители которых являются потомками тех, кто бежал во время голода. До голода большинство казахов практиковали образ жизни кочевников-скотоводов. Под этим я подразумеваю, что они проводили сезонные миграции по заранее определенным маршрутам для выпаса скота, включая овец, лошадей и верблюдов. Голод, однако, вынудил казахов принять оседлый образ жизни и отказаться от экономической практики кочевничества. Этот сдвиг привел к очень болезненным и далеко идущим сдвигам в казахской культуре и идентичности.
Учитывая шокирующее число человеческих жертв, казахский голод, безусловно, является одним из самых ужасных преступлений сталинского режима. Тем не менее, история этого голода оставалась в значительной степени скрытой как в Казахстане, так и на Западе. В основном, среди важных тем исследований о сталинской эпохе этот голод упоминается лишь мимоходом, и до недавнего времени даже главные факторы катастрофы и ее хроника оставались мало освещенными.
Моя книга пытается восстановить эту, в значительной степени неизвестную историю, и она объединяет множество источников на русском и казахском языках. Книга начинается с исследования контекста – последних десятилетий Российской империи, 1890-х годов, когда казахская степь была под властью российской империи. Затем книга изучает бурные первые годы советского правления, включая попытку Сталина консолидировать власть над республикой, и наконец завершается описанием постепенного экономического восстановления в период после голода в середине 1930-х годов.
Я считаю, что это также способствовало созданию новой казахской национальной идентичности, которая в значительной степени вытеснила предыдущую идентификацию казахов с системой кочевого скотоводства. После голода казахи начали считать себя национальной группой, а не группой, занятой кочевым скотоводством. Создание этой конкретно советской казахской национальной идентичности было, по сути, целью сталинских усилий по преобразованию степи. Предоставив нерусским группам, таким как казахи, украинцы и другим, территории со своими языками, бюрократией и культурой, Москва стремилась превратить их в современные советские народности и интегрировать в коллективистское целое.
Но во многих других отношениях, если мы посмотрим на историю голода, Москва не смогла достичь своих целей. В конечном итоге ни Казахстан, ни сами казахи не стали интегрированными в советскую систему именно так, как первоначально надеялась Москва. Фактически, последствия голода будут преследовать республику на протяжении оставшейся части советского периода и повлияют на ее превращение в независимую нацию в 1991 году.
Сегодняшняя моя презентация состоит из нескольких частей. Во-первых, я хочу немного рассказать вам о том, как я пришла к изучению истории о голоде в Казахстане, каково было исследовать этот проект, и почему я считаю, что мы не очень много знаем о казахском голоде на Западе. Затем я хочу перейти к вопросу о том, как и почему советский режим пришел к осуществлению такой разрушительной политики. Я немного расскажу о том, как осуществлялась коллективизация в Казахстане и как начался голод. В заключение я хочу обсудить последствия голода для казахстанского общества и поделюсь некоторыми соображениями о том, как история голода может изменить наше понимание насилия, модернизации и государственного строительства при Сталине.
Как я пришла к этой истории?
Я случайно наткнулась на историю казахского голода во время работы над своей диссертацией по советской истории. Меня заинтересовала история советского Востока, которая, как мне казалось, была изучена гораздо меньше, чем история советского Запада. Я решила заняться Казахстаном и отправилась изучать казахский язык. В Казахстане я начала читать учебники для начальной школы, чтобы узнать больше об истории страны, там впервые обнаружила информацию о разрушительном голоде, обрушившемся на Казахстан в 1930-х годах. Я была поражена, потому что никогда не слышала об этом. Для меня стало очевидно, что это огромная история, которая была невероятно важной на человеческом уровне – погибло около трети всех казахов, – но она может поменять и наше представление о природе казахов, советском управлении при Сталине, а также современном Казахстане, и я стала работать над темой. Конечно, работа в казахском и русском архивах была сложной, но во многих отношениях увлекательной, потому что у меня была тема, которую я могла обсудить с обычными казахами, и они сразу понимали, почему это важная тема, которую нужно объяснить на Западе.
За прошедшие годы у меня было время подумать о том, почему история казахского голода была малоизвестной на Западе, и я думаю, что я нашла несколько объяснений.
Во-первых, маргинализация казахской истории на Западе в определенной степени иллюстрирует то, как мы все еще пытаемся включить советский Восток в наше понимание советской истории. Советская история на Западе часто классифицируется как европейская история, но Советский Союз, разумеется, был не просто европейской державой, но также и азиатской. Если мы преувеличиваем европейский характер Советского Союза или пренебрегаем его восточной половиной, то в конечном счете получим очень искаженное представление о том, чем был Советский Союз. Например, коллективизация, вызвавшая голод в Казахстане, часто представляется как попытка отбора зерна у крестьянства, но на восточной половине СССР она означала попытку адаптировать кочевые народы, как казахи, занимавшихся перегонным скотоводством, к системе, состоящей из сети мясокомбинатов и скотобоен, производящей мясо для рынка.
Основной причиной голода в Казахстане является, конечно же, коллективизация. Это было частью радикального плана Сталина по преобразованию Советского Союза, его индустриализации, увеличении производства в гонке за капиталистическим Западом. В то же время, разумеется, что голод затронул и другие части Советского Союза, особенно Украину, а также некоторые зерновые регионы России. Велись длительные и очень полемические дебаты о том, был ли украинский голод или голод, обрушившийся на Украину, местью Сталина украинцам как этнической группе. А на Западе, частично благодаря усилиям активной украинской диаспоры, история советского голода по коллективизации была сосредоточена главным образом на украинцах. То есть, эти продолжительные дебаты по поводу украинского голода могли быть второй причиной, почему казахский голод отошел на второй план. Из-за этих ожесточенных дебатов на Западе действительно иногда казалось, что голод был только в Украине, но, конечно, это неточное описание истории. С одной стороны, пострадали и многие русские крестьяне, и во многих районах российской глубинки отмечался непропорционально высокий уровень смертности от голода. Но если мы посмотрим на число погибших, на самом деле именно в Казахстане была самая высокая смертность во время коллективизации.
В-третьих, я думаю, что тот факт, что казахи были кочевниками, сыграл свою роль в том, что история казахского голода оказалась малоизвестной. Большинство кочевых обществ являются устными, а не литературными обществами. Они оставляют меньше письменных источников. Их истории труднее расследовать, и источники, которые у нас имеются, часто полны множеством предположений, особенно стереотипов, что кочевники – это отсталый народ. Отчасти поэтому я максимально старалась отобразить в своей книге источники, не связанные с партией или государством, такие как воспоминания очевидцев и устные истории, и я хотела рассказать историю через голоса самих казахов. И если смотреть исторически, то действительно насилие, совершаемое над кочевыми сообществами, часто оправдывается тем, что это часть процесса, необходимого для цивилизации так называемых отсталых групп. В США, например, до сих пор продолжается борьба за признание масштабов преступлений, совершенных против коренных американцев.
Когда вы смотрите, как казахский голод обсуждается в научной литературе, его часто называют «просчетом Сталина», «трагедией» или «недоразумением». Но такие описания, я бы сказала, преуменьшают насильственную природу катастрофы и даже подчеркивают или каким-то образом подразумевают, что казахский голод возник по естественным причинам. Но, как я показываю в своей книге, в этом голоде не было ничего неизбежного. Образ жизни кочевника-скотовода не был отсталым образом жизни. Скорее, это была очень сложная и адаптивная система. Голод также не может быть приписан простому просчету Сталина, как можно предположить из таких описаний. Фактически, Москва была хороша осведомлена об опасностях седентаризации казахских кочевников, и обширные попытки Москвы преобразовать степь путем коллективизации и индустриализации явно означали культурное разрушение казахского общества.
Как и почему советский режим решил провести коллективизацию?
Каким был Казахстан, как место и общество, накануне вхождения в Советский Союз? Как эти местные условия привели к голоду? Советская Казахская Республика была создана из разрозненных частей в 1924 году и представляла собой огромную территорию с резко континентальным климатом, очень жарким летом и очень холодной зимой. Такой климат способствует засухе. Практика казахского кочевого скотоводства во многих отношениях адаптировалась к условиям казахской степи, в частности, к нехватке хороших пастбищ и засушливости степи, нехватке воды. И стала преобладающим образом жизни в степной зоне на протяжении более четырех тысячелетий.
«Казах» был своего рода смешанной социальной и этнической категорией, которая обозначала этническую принадлежность, а также образ жизни, кочевой образ жизни.
Однако, хотя российское имперское правление изменило характер кочевой жизни, оно не стерло ее. Скорее, казахи адаптировали свою практику кочевничества к вызовам крестьянского расселения, и накануне советского правления именно кочевой образ жизни, а не чувство принадлежности к национальной группе, оставался определяющей чертой казахской идентичности. Термин «казах» был своего рода смешанной социальной и этнической категорией, которая обозначала этническую принадлежность, а также образ жизни, кочевой образ жизни.
В первые годы советской власти, 1921-1928 гг, также известный как период “нэпа”, или новой экономической политики, Москва придерживалась противоречивого подхода к управлению республикой. Некоторые программы были нацелены сократить практику кочевого скотоводства. Другие программы фактически ее поддерживали. Партийные эксперты и бюрократы действительно имели разные взгляды в этот период и спорили, какой подход нужно применить. Казахская степь в значительной степени представляла собой ландшафт, а казахи были населением, которое не имело четких параллелей в марксистско-ленинских категориях. Карл Маркс, например, первоначально предсказывал, что социалистическая революция произойдет среди рабочих. Ленин, в свою очередь, радикально изменил многие идеи Маркса и предсказал, что социалистическая революция может произойти среди крестьян. Но ни один из них не задумывался о том, как и если революция социалистического стиля может произойти среди совершенно другой социальной группы, кочевых скотоводов. Партийные эксперты в этот период начинают задумываться над рядом вопросов. Есть ли у кочевников такие же классы, как у оседлых обществ? И если есть, как эти классы функционировали? С экономической точки зрения, могут ли кочевники-скотоводы ускориться через марксистско-ленинскую историю и превратиться в продуктивных фабричных рабочих?
Действительно, кажущаяся абсурдность проведения социалистической революции в республике, населенной кочевниками, заставила одного выдающегося казахстанского госдеятеля, Султанбека Ходжанова, в шутку воскликнуть: «Вы не можете добраться до социализма на верблюде». В основе шутки Ходжанова был вопрос, который партийные эксперты пытались решить в этот период. Можете ли вы добраться до социализма на верблюде? То есть был ли кочевой образ жизни отсталым или это был современный образ жизни, совместимый с модерностью в социалистическом стиле?
Учитывая планы или усилия Москвы, направленные на превращение этой группы людей в современную советскую нацию с собственной территорией, языком и местными кадрами, следует ли сохранить этот определяющий элемент казахской культуры или его следует устранить? Связанный с этими вопросами был вопрос окружающей среды республики. Может ли конкретно социалистическое государство преодолеть ограничения, которые, как казалось, окружающая среда Казахстана накладывает на человеческую деятельность? Или, скорее, кочевничество было единственным способом использования ландшафта в этом очень засушливом регионе? Первоначально большинство партийных экспертов комиссариата сельского хозяйства утверждали, что кочевничество было наиболее продуктивным использованием ландшафта. Некоторые даже прямо предупреждали об опасностях седентаризации казахских кочевников. В каком-то жутком предсказании того, что позже произойдет во время голода, один из экспертов, Сергей Швецов, зашел так далеко, что сказал: «Уничтожение кочевого образа жизни в Казахстане будет означать не только гибель степного скота и казахской экономики, но превращение сухой степи в безлюдную пустыню».
В 1928 году в Советском Союзе была острая нехватка зерна, и это вызвало изменение политики. Сталин объявил о начале первой пятилетки модернизации. Аспекты казахской практики кочевого скотоводства, такие как отдаленность от рынков, тенденция к частым колебаниям численности животных и т. д., стали явно противоречить предложениям о более быстрой индустриализации, которые начали циркулировать в этот период. Те, кто поддерживал сохранение кочевого образа жизни, были осуждены. Отдельная группа экспертов теперь стала опровергать утверждения о том, что засушливая среда казахской степи может наложить определенные ограничения на деятельность человека. Эксперты утверждали, что седентаризация казахов и их стад и расселение в колхозы “освободит большие участки земли”, и эти земли могут быть переданы под выращивание зерна, что приведет к увеличению производства зерна в республике. Они также полагали, что животноводство может быть трансформировано, что система кочевого животноводства на большие расстояния будет заменена крупными совхозами, занимающимися животноводством. Посредством этой трансформации партийные эксперты предсказывали, что Казахстан станет мясокомбинатом, конкурирующим с Чикаго.
Как я уже говорила, создание конкретно советской казахской национальности было целью усилий Сталина по преобразованию степи. На этом этапе язык советского государственного строительства служил для дальнейшей легитимации и усиления важности перехода к оседлой жизни. Эксперты говорили, что кочевничество несовместимо с развитием так называемой современной культуры, как школы и телеграфные связи. Таким образом, язык советского госстроительства послужил усилению войны партии с социальной категорией: кочевником. И на протяжении всего голода категория казахов и категория кочевников стали мишенью для борьбы партии с кочевой жизнью.
К 1928 году началась война партии с кочевой жизнью, которая обострилась с началом принудительной коллективизации зимой 1929-30 годов. Его возглавлял Филипп Голощекин, который был казахстанским партийным лидером и партийным секретарем в борьбе с голодом. Голощекин присоединился к большевикам рано, до 1917 года, и, прежде чем его отправили в Казахстан, он прославился своим революционным рвением и стойкостью, а также своей предполагаемой ролью в убийстве царской семьи.
Но помимо Голощекина, реализация коллективизации на местном уровне сильно зависела от партнерства Москвы с местными кадрами, многие из которых были казахами. Действительно, продвижение местных кадров было ключевым эементом в политике Москвы по преобразованию казахов в национальную группу. Стратегически Москва целенаправленно пыталась разрушить старые связи и провоцировать конфликты внутри казахских общин, и она фактически уполномочила самих казахов сделать один из самых важных выборов в кампании по коллективизации: кого следует считать эксплуататором и сколько зерна должно быть у него изъято? И, как я обнаружила в своих исследованиях, действия этих местных кадров имели решающее значение – на само насилие, его интенсивность и характер, включая то, какие группы победили, а какие проиграли.
Поскольку ситуация внутри Казахстана становилась все более ухудшалась, многие кочевники, отчаявшись, решили бежать из страны. Те, кто оставался, с умирающим скотом, обрекали себя на верную смерть. Республика начала пустеть. В конечном счете, более 20% населения республики, то есть около миллиона человек, бежали из республики в этот период, создав огромный региональный кризис.
Переходный этап – так чиновники назвали этот побег из страны – требовал дополнительной бдительности. И партия фактически усилила атаки на кочевую жизнь в этот период, объявив о фантастических планах ускорения заселения казахов. Москва закрыла границы республики, приказав открыть огонь по тысячам голодающих казахов на китайско-казахстанской границе. А в стратегии, явно смоделированной по методике, применяемой против голодающих украинцев, несколько регионов Казахстана оказались в черном списке. Это означало, что голодающие казахи, по сути, оказались в ловушке в зонах, где нельзя было найти еду. По железнодорожным путям республики путешественники сталкивались с ужасными сценами. Они сообщали, что видели «живых скелетов с крошечными детскими скелетами в руках, которые просили еды». Многие стали искать любое пропитание, чтобы выжить. Оставшиеся в живых помнят, как ели дикие травы или прочесывали поля, чтобы собрать гниющие остатки урожая. Некоторые прибегли к каннибализму. Дуйсен Асанбаев, переживший голод, вспоминает: «Страдания не покидали наших сердец. Наши глаза были полны слез». По мере того как голод охватывал степь, начали распространяться такие заболевания, как тиф, оспа, холера и туберкулез, и относительная неразвитость степи усилила катастрофические последствия коллективизации.
В 1934 году голод наконец закончился. Это было достигнуто частично благодаря определенной удаче – наступила хорошая погода, способствовавшая урожаю в 34 году – а также благодаря действиям Москвы по решению некоторых проблем, возникших в ходе голода, как распространение болезней.
Последствия голода
Какими были последствия голода для казахского общества, и как эти события могут пересмотреть наше понимание сталинского режима?
После катастрофы кочевой образ жизни как экономическая практика был ликвидирован. Казахи были вынуждены стать оседлым обществом. Национальность, а не кочевничество, стала важнейшим маркером казахской идентичности. Те казахи, которые выжили, стали частью партийного государства. Они вступали в колхозы, поступали в учебные заведения или в коммунистические молодежные организации. Как это ни парадоксально, несмотря на то, что казахский голод опустошил казахское общество, он также создал возможности для казахов получить образование и продвигаться вверх по социальной лестнице.
Учитывая эти результаты, я считаю, что сам голод должен заставить нас по-другому взглянуть на природу советской модернизации, государственного строительства и насилия при Сталине. И здесь я хотела бы предложить некоторые заключительные мысли.
Во-первых, касательно насилия при Сталине – масштабная программа государственных преобразований Москвой явно привела к культурному разрушению казахского общества, и, как я обсуждаю в своей книге более подробно, есть свидетельства того, что казахский голод соответствует расширенному определению геноцида.
Но нет никаких доказательств того, что Сталин планировал голод нарочно или что он стремился уничтожить всех казахов. Многие катастрофические последствия голода, кризис с беженцами и массовые вспышки болезней, противоречили собственным интересам режима и были непредвиденными результатами коллективизации.
Тем не менее, я считаю, что голод должен опровергнуть некоторые из наших предположений о сталинском правлении. Например, часто утверждается, что ГУЛАГ представлял собой крайнюю степень страданий в советском обществе, но голодающие казахи были фактически изгнаны со своей земли в разгар голода, чтобы освободить место для строительства лагерей в Центральном Казахстане, и они умирали от голода и болезней за пределами этих лагерей, где содержались узники. В литературе подчеркивается центральное место советского Запада в генеалогии сталинского насилия. Это мнение популяризировано книгой Тимоти Снайдера, «Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным», а также другими работами. Моя книга, однако, показывает, что спектр насилия при Сталине гораздо шире, чем считалось ранее, и что советский Восток также стал местом, где были опробованы важные практики общественного контроля.
Казахский голод также имеет отношение к продолжительным дебатам по поводу украинского голода, о которых я упоминала ранее. Проще говоря, многие существующие объяснения украинского голода не выдерживают критики, если учитывать и события казахского голода. Утверждение, что украинский голод был уникально жестоким, является центральным в обвинениях Сталина в специальном преследовании украинцев, но голод в Казахстане опровергает такие утверждения. Действительно, можно утверждать, что во многих отношениях казахский голод был более разрушительным, чем украинский голод, так как привел к культурной трансформации – утрате кочевого образа жизни казахов – что было более далеко идущим последствием, чем в Украине. Я полагаю, что включение казахского голода в картину вынуждает нас переосмыслить взаимосвязи между государственным насилием в отношении отдельных этнических групп и предположениями и позициями в советском государстве.
В степи царила жуткая тишина, «не было мычания, блеяния или ржания скота»
Касательно советской модернизации, несмотря на значительные успехи в важных отношениях, проект советской модернизации не смог достичь своих целей в Казахстане. Коллективизация была экономической катастрофой во всем Советском Союзе, но нигде ее последствия не были более катастрофическими, чем в Советском Казахстане. До голода Казахстан был самой важной животноводческой базой Советского Союза из-за скотоводства, практикуемого казахами, но республика фактически потеряла 90% своего скота в ходе коллективизации. Например, выжившие от голода помнят, что в степи царила жуткая тишина, «не было мычания, блеяния или ржания скота». Только в 1960-х годах численность овец и крупного рогатого скота в республике достигла уровня, который был еще до голода, а поголовье верблюдов в республике так и не восстановилось. Несмотря на утверждения многих советских экспертов о том, что советская власть победит природу, Москва на протяжении всего голода действительно изо всех сил пыталась одолеть засушливую казахскую степь. Проблемы с водоснабжением преследовали их на протяжении всего голода, и в годы после голода мы видим, что сельское хозяйство по-прежнему очень трудно развивалось в этом регионе. Мы видим отголоски этого, например, в кампании Хрущева по освоению целины и в засухах, песчаных бурях, неурожаях и т. д., которые преследовали степь в период после Второй мировой войны. Даже сегодня Министерство сельского хозяйства США считает казахскую степь так называемой рискованной зоной для сельского хозяйства. Таким образом, как показывает пример казахской степи, экологические факторы сформировали характер советского развития.
В целом, я бы сказала, что пример казахского голода должен заставить нас взглянуть на природу советской модернизации иначе. Ученые утверждают, что Советский Союз совершил поразительный скачок в государственном управлении и мобилизации в межвоенный период. Но случай с Казахстаном показывает, что контуры этого скачка были неровными, и в Казахстане они выглядят совсем иначе, чем в некоторых частях западного Советского Союза.
Что касается государственного строительства, то события казахского голода подтверждают центральную роль государственного строительства или проекта Москвы по превращению определенных этнических групп, таких как казахи, в современные советские народности, предоставляя им свои собственные территории, языки и бюрократию, даже если эти усилия в государственном строительстве имели катастрофические последствия. И, как я показываю более подробно в книге, казахский голод стал разрушительным не вопреки усилиям Советского Союза по госстроительству, а отчасти благодаря им. Советские представления о национальности, такие как вера в то, что национальность связана с территорией, служили оправданием и поддержкой убийственных действий режима, как убийство тысяч голодающих казахов, которые пытались бежать в Китай. Кризис сделал национальность основным маркером казахской идентичности. Как цель усилий Москвы по созданию государства и наций, национальность вытеснила кочевой образ жизни как важнейший маркер казахской идентичности, и казахи начали думать о себе как о национальной группе.
Но, как я уже говорила, это была неполная трансформация, так как она не полностью устранила альтернативные формы казахской идентичности. Один из самых давних и, я думаю, распространенных стереотипов о Казахстане состоит в том, что казахи полностью русифицированы – что они потеряли свою культуру при советской власти. Это даже запечатлено в таком анекдоте: узбек спрашивает: «Как стать русским», и ему говорят, что он должен сначала стать казахом. Это, конечно, неправда. Если внимательно изучать то, что происходило с казахами в советский период и, более конкретно, во время голода, то становится ясным, что их культура не была полностью разрушена. Например, голод повлиял на преданность казахов различным кланам, разрушив их первоначальные связи в системе кочевого скотоводства, но родовая идентичность сохранилась в годы после голода. Степень влияния, конечно, изменилась, так как многие казахи отошли от родовых связей после катастрофы, и роды потеряли экономические функции, которые выполняли, когда казахи были кочевниками, но они продолжали влиять на жизнь казахов. Например, исследование казахских колхозов в 1950-х годах показало, что большинство колхозов формируются по родовому признаку, и казахи придерживаются традиции, запрещающей брак внутри рода, и следовательно, берут супруга(у) из другого колхоза.
И в сегодняшнем Казахстане номадизм не исчез. Теперь он стал частью прошлого, который используется режимом Назарбаева в целях национального строительства. Различные финансируемые государством проекты подчеркивают новаторский и сложный характер кочевых обществ, которые правили степью до российского завоевания. И я приведу вам один пример этого. В 1960-х годах советские археологи обнаружили останки скифского воина в кургане. Скифы были первой известной кочевой империей в степи и правили в первом тысячелетии до нашей эры. И сегодня в Казахстане этот воин, которого зовут “Золотой человек” за его позолоченное платье, стал важным государственным символом, и его можно увидеть не только в самом Казахстане, но и здесь, в округе Колумбия, прямо возле посольства Казахстана на 16-й улице.
Тем не менее, в Казахстане сегодня мало говорится о самом голоде. В этом есть какое-то странное молчание, феномен, который частично связан с тесными отношениями Казахстана с Россией. Собственное исследование голода, создавшего новую казахскую идентичность, несмотря на опустошение общества и изменение казахской культуры, остается незаконченным проектом в Казахстане.
