Какая взаимосвязь существует между советским планированием «избыточной трудовой силы» в советских республиках Средней Азии и сегодняшним состоянием трудовой миграции из Центральной Азии в Россию? Авторы – эксперт по миграционным вопросам Малика Баховаддинова из Академии наук Чешской республики и историк Айзек Скарборо из Лондонской школы экономики – утверждают, что взаимосвязь есть и довольно тесная. Оригинал работы опубликован на английском языке, и мы перевели ее с некоторыми сокращениями.
Свой аргумент исследователи иллюстрируют историей жизни двух таджиков – бывшего душанбинца Фаридуна, который недавно переселился в российский город Липецк, и ленинабадца Солима, который еще студентом выехал в советский Ленинград. Фаридун пять лет назад нашел в Липецке работу водителя автобуса, получил российское гражданство и планировал получить российский паспорт и для своей семьи. Он хотел перевезти семью в Россию, где, как он думает, будет легче вырасти детей. Солиму, о котором в 1987 году писал «Коммунист Таджикистана», повезло меньше. Еще в сентябре 1986 года он поступил в техникум в Ленинграде по линии комсомола, надеясь, что после окончания техникума найдет работу в РСФСР, но после неудачных поисков он был вынужден вернуться в родной Таджикистан.
Эти две истории обнажают насущный вопрос поиска работы, стоявший и стоящий перед советской и современной молодежью. Сегодня десятки тысяч граждан Таджикистана, как и Фаридун, каждый год навсегда уезжают в Россию и остаются жить там, и это не считая еще сотни тысяч других трудовых мигрантов из Таджикистана, которые временно уезжают в поисках работы в Россию. В 2016 году, например, по официальным данным российских властей, немногим более 23,000 таджикских граждан получили гражданство и почти 19,000 получили вид на жительство. Думаете, программа по переселению соотечественников была внедрена только сейчас? Подобная программа по переселению таджиков в российские города существовала еще в середине 80х. По нынешним меркам она была очень маленькой с ежегодным охватом всего лишь в несколько тысяч человек, но в целом, провалилась, так как не могла предложить приемлемые условия переселенцам. Многие вернулись домой. (Только, чтобы через несколько лет, из-за гражданской войны и коллапса экономики в независимом Таджикистане, выехать снова, но уже на гораздо менее привлекательных условиях).
Эти две истории рассказывают о том, как миграция молодых, в случае в Фаридуном, была вызвана требованиями современного капитализма и особенностями разделения международного рынка труда, а в случае с Солимом – плановой экономикой. В обоих случаях на первый план выходят нужды экономики России, которая еще в 80-х страдала от нехватки рабочих рук. С той лишь разницей, что Фаридун, самостоятельно решая переселиться в Россию, надеется обеспечить свою семью лучшим будущим, а Солим был отправлен советскими чиновниками, которые таким образом надеялись улучшить экономику Таджикистана и обеспечить соответствие таджикского общества советским идеалам.
Нынешняя трудовая миграция из Таджикистана в Россию строится непосредственно на той же структурной и дискурсивной основе, установленной в последнее десятилетие СССР. Даже если усилия советских планировщиков, пытавшихся обеспечить более свободный рынок в Советском Союзе, возможно, и оказались неудачными в свое время, они создали устойчивую конструкцию, на которой впоследствии строилась постсоветская трудовая миграция. Кроме того, поскольку многие чиновники Министерства труда Таджикской ССР остались работать в новом Министерстве труда Республики Таджикистан, в институциональном и кадровом смысле мало что изменилось. Когда началась трудовая миграция из независимого Таджикистана в Россию, уже существовала платформа, готовая к ней. Оказалось, единственное, чего ей не хватало в советское время, это капитализм и присущие ему стимулы.
Данный аспект трудовой миграции в Россию редко освещается в академических работах. В то время как трудовая миграция из Центральной Азии в Россию является предметом тщательного изучения в научной сфере, мало было написано об институциональных советских структурах, которые сохраняли свое влияние еще долго после распада Союза. На трудовую миграцию, в целом, смотрели как на маркер постсоветского периода, вызванный тяготами рыночной экономики и развалом системы советских гарантий. Для некоторых регионов Советскому Союзу была характерна «трудоизбыточность», а в других регионах страна столкнулась с дефицитом рабочей силы. Когда в 1991 году были отменены ограничения советской политики в сфере труда, рабочие, наконец, смогли свободно передвигаться по требованию рынка, внутри рамок сегодняшней трудовой миграции.
Солим, если и расстраивался из-за отсутствия работы по своей специальности в Таджикистане, не думал о возвращении в Россию, так как в советское время базового уровня поддержки, которым он пользовался в родной деревне, было достаточно. Однако, когда эти социальные гарантии, наконец, рухнули, стало понятно, что более ранние институциональные попытки укрепить рынок труда в СССР заложили основу, необходимую для постсоветской системы трудовой миграции. Фаридун поехал по структурному маршруту, который был знаком Солиму. Авторы считают, что данная сравнительная история советских и постсоветских миграционных маршрутов в Российскую Федерацию поможет привести региональную литературу по миграции в соответствие с другими глобальными историями трудовой миграции. Миграция таджиков в Россию в новом веке, похожа на миграцию филиппинских медсестер в США в середине прошлого века, или на миграцию марокканских арабов во Францию. Главным стимулом стал капитализм и деньги.
Преодоление сельской «иммобильности»
К середине 80-х годов советские политики пришли к выводу, что с растущим населением Таджикистана нужно что-то делать. В республике было слишком много людей и слишком мало рабочих мест. К 1985 году население Таджикской ССР достигло 4,65 млн. человек, увеличиваясь почти быстрее всех в СССР. Менее чем через 50 лет между основанием республики (в 1926 году) и 1970 годах численность населения Таджикской ССР увеличилась в три раза, а между 1959 и 1973 годами она выросла на 62% по сравнению с 19%-ным приростом населения в Советском Союзе в целом. Более того, в отличие от большинства других частей страны этот рост в основном происходил в сельской области: в то время как в СССР сельское население уменьшилось на 9% между 1959 и 1986 гг., сельское население Таджикистана увеличилось в 2,1 раза. Занятость в стране тоже росла, но была сосредоточена на промышленных предприятиях и фабриках, расположенных в городах и крупных центрах, а значительная часть населения Таджикской ССР оставалась без рабочих мест, если не находила работу в хлопководческих колхозах и совхозах, расположенных вблизи их сел.
Неудивительно, что безработица в Таджикской ССР была постоянной и растущей проблемой. Советы наложили табу на использование слова «безработица», но чиновники открыто обсуждали количество людей, «незанятых в общественном производстве». В середине 80-х годов количество безработных в Таджикской ССР варьировалось около 200 000 человек. Таджикистан не был уникальным в этом отношении – многие другие республики в Центральной Азии и Кавказа сталкивались с аналогичными проблемами, но высокие темпы безработицы в Таджикистане ставили республику на первое место в списке регионов с «избытком рабочей силы». Европейским республикам СССР, напротив, не хватало рабочей силы. В этих республиках спрос на труд всех видов превышал количество рабочих и ограничивал экономический рост. Официальный советский дискурс также избегал обсуждения «рынка труда», но в течение десятилетий развивалась институциональная и неформальная практика, стимулирующая движение рабочих в приоритетные области промышленного развития, часто в Россию. В результате, прежняя практика советской экономики по содействию развитию путем мобилизации рабочих из европейских республик на крупномасштабные проекты на окраине Советского Союза прекратилась, и к концу 1970-х годов баланс славянской миграции в Среднюю Азию был временами даже отрицательным.
Тем временем, в Таджикской ССР было слишком много сельских (и часто безработных) рабочих, особенно во многих отдаленных деревнях. Вопрос заключался в том, что делать с этой «избыточной рабочей силой». Часть ответа на этот вопрос зависела от предложенных причин избытка рабочей силы. Для некоторых поздних советских ученых основной проблемой был сам советский проект развития, который поощрял иммобильность, обеспечивая современные стандарты жизни в деревне и в то же время активно стимулируя хлопковую экономику в Таджикистане в ущерб всей другой производственной деятельности. Вместе эти структурные стимулы даже привели к деурбанизации. К 1980-м годам только одна треть населения республики проживала в городах, что было самым низким показателем в СССР. Советское государство делало все, чтобы таджики оставались «немобильными». Хотя проблемы с занятостью существовали, по-прежнему не было сильных стимулов к тому, чтобы заставить таджиков покинуть свои деревни: даже если они работали в колхозах, у них все еще были рабочие места и достойный уровень жизни.
Для сторонников «иммобильности» населения решение казалось ясным. Советское государство, они думали, должно построить как можно больше небольших фабрик и промышленных предприятий в Таджикской ССР. Внедрение механизированного производства и индустриализация отдаленных районов республики также поспособствует социальному и образовательному развитию, что приведет к долгосрочной урбанизации, утверждали они. Это одновременно решило бы проблему безработицы, причем около 400 000 безработных были бы переведены на промышленные рабочие места в течение короткого периода времени. Поначалу эти аргументы в пользу местного промышленного развития, казалось, побеждали в общем дискурсе. Например, в начале 1980-х годов был проведен всесоюзный семинар по региональному демографическому прогнозированию; он взяла на себя задачу оценить проблему труда и помочь республикам найти пути ее решения. В целом этот семинар рекомендовал промышленное развитие на местном уровне и содействие трудоемким отраслям. Эти рекомендации укрепились на республиканском уровне, и к последним годам СССР (1985-1991 гг.), в Таджикской ССР начали реализовать ряд инвестиционных проектов, направленных на повышение легкой промышленности и других «трудоемких» производственных мощностей в сельских районах. В письме Совету министров СССР от 1988 года лидеры таджикской республики подтвердили необходимость экономического роста «на основе подавляющего развития трудоемкого производства», в котором были перечислены более десятка местных проектов. В Москве Госплан также одобрил возобновленную индустриализацию в регионе, номинально очистив дорогу для увеличения инвестиций и развития сельских районов.
Однако, параллельно с программами, предназначенными для увеличения занятости в Таджикской ССР, все чаще звучали голоса, пропагандирующие занятость в других частях СССР. Так же, как Таджикская ССР испытывала «избыток рабочей силы», РСФСР и другие европейские республики испытывали ее недостаток. По мнению некоторых экономистов и социологов, сразу можно было решить две проблемы. По их словам, вместо строительства новой промышленности в Таджикистане и Центральной Азии, избыточный труд из этих республик должен быть отправлен в РСФСР для заполнения существующих пробелов. Это также рассматривалось как решение проблемы таджикской иммобильности. Сторонники отправки рабочей силы в Россию, как правило, считали иммобильность культурно зависимой, причем ее корни, они говорили, восходят к ограниченной аккультурации и ассимиляции таджиков к советским нормам, а не к структурным экономическим стимулам. Стимулируя миграцию в более развитые уголки СССР, утверждалось, что таджики все чаще будут соответствовать советским нормам поведения с важным социальным эффектом. Программы предлагали отправлять до 40 процентов «избыточного» труда, наблюдаемого в Таджикистане и Средней Азии, в регионы, где не хватало рабочей силы.
Теоретически две программы могли сосуществовать параллельно, при этом безработица снижалась бы как за счет роста индустриализации, так и внешней миграции. На практике, однако, вторая стратегия, связанная с миграцией, стала доминировать. В контексте перестройки, когда центральные средства для программ развития оскудели, идея преодоления избытка рабочей силы в Таджикистане и дефицита рабочей силы в России с ограниченными издержками была, по-видимому, слишком привлекательной для того, чтобы отойти от нее. К концу 1980-х годов строительство многих из региональных заводов, которые, как предполагалось, должны были быть построены в Таджикистане, прекратилось, и Москва не горела желанием отправлять дополнительные средства для промышленного производства. Вместо этого советский центр при Михаиле Горбачеве все чаще изучал пути развития внутреннего рынка труда как метода содействия экономическому росту. Несмотря на то, что гарантированная занятость долгое время была центральным элементом советского промышленного проекта, Горбачев утверждал, что промышленность накапливает ненужных рабочих, многие из которых должны быть «освобождены» (читай: уволены) со своих позиций. Это позволит им сменить рабочие места и заполнить многие промышленные позиции, которые давно не заполнены на других промышленных предприятиях. В этом контексте задача для отдаленных республик с «избытком рабочей силы» была достаточно ясной: они должны были отправлять как можно больше рабочих в республики с нехваткой рабочей силы, чтобы помочь «смазать буксующие колеса» развивающегося советского рынка труда.
Экспорт избыточного труда из Таджикистана
В январе 1986 года первый секретарь Коммунистической партии Таджикистана Каххор Махкамов на партийном съезде выступил с докладом о проблеме избытка рабочей силы и необходимости обеспечения работой безработных Таджикской ССР. Он призвал участников содействовать «экспорту» рабочей силы республики. В своем выступлении он призвал партию «всячески поддерживать и продвигать среди молодежи желание и готовность работать везде, где требуют интересы нашей многонациональной родины, где выполняются крупномасштабные макроэкономические задачи». Некоторые местные ученые также поддержали призыв, утверждая, что из-за особой демографической ситуации в республике включение таджикского труда в советское производство имеет всесоюзное значение. На самом деле в течение многих лет предпринимались попытки поощрять отъезд таджикских рабочих в другие советские республики, и речь Махкамова только подтвердила это в качестве политики руководства республики.
До и в первые годы перестройки трудовая миграция из Таджикистана в основном ограничивалась прикреплением контрактников (лимитчиков) к отдельным российским заводам. По сути, количество рабочих, работавших по краткосрочным контрактам на крупных промышленных комплексах в крупных советских городах, официально было ограничено, поэтому их и называли лимитчиками. Однако в 1980-е годы дискурс и масштаб трудовой миграции из республик Средней Азии в Россию стали радикально меняться. С течением времени Госкомтруд Таджикской ССР активизировал свои усилия по мобилизации таджикских рабочих, их отправки, например, на автомобильные заводы «Камаз» и «Автоваз», а также на строительство Байкало-Амурской автострады (БАМ) на Дальнем Востоке. Сотни таджикских рабочих отправлены на лесозаготовительные предприятия Иркутской области во второй половине 1980-х годов. Кроме того, к 1986 году центральное советское правительство в Москве разработало проект «О наборе трудовых ресурсов республик Центральной Азии для лесозаготовительной промышленности на территории РСФСР», согласно которому Таджикистан должен был нанять не менее 8600 квалифицированных лесозаготовителей для временного вывоза к 1990 году.
Интересно, что стала набирать силу и идея постоянного переселения в РСФСР, а не просто выезд по краткосрочным контрактам. Например, Государственный комитет труда Таджикской ССР начал реализацию инициативы в середине 1980-х годов, которая способствовала переселению рабочих из Таджикистана в Хабаровск, где предполагалось, что они будут работать в сельском хозяйстве. Программа обеспечила переселенцам бесплатный транспорт до края по железной дороге, а также дом или квартиру и кредит в размере 600-800 рублей (который должен быть возвращен государству через 3-5 лет). Кроме того, переселенные семьи пользовались бесплатными коммунальными услугами в течение двух лет, а также были освобождены от налогов на свои доходи в течение первых восьми лет. Используя такие финансовые стимулы, Государственный комитет по труду планировал переселить 15 000 человек в различные регионы Сибири в течение пяти лет. Однако к 1985 году было переселено только 5000 человек, в том числе 569 семей в Хабаровск. Несмотря на это, чиновники планировали увеличить масштабы программ переселения. Они говорили: «Было время, когда Таджикистан нуждался в квалифицированной рабочей силе, и страна его поставляла. Теперь республика в состоянии оказать помощь рабочей силой».
Наконец, были разработаны программы для таких людей, как Солим – на молодежь, направляемую из Таджикистана для обучения в российских и украинских ПТУ. В 1980-х годах тысячи молодых людей были охвачены такими программами через комсомол. Предполагалось, что, по крайней мере, многие из этих молодых людей окажутся в РСФСР или где-либо еще, одновременно уменьшив демографическое давление на Таджикистан и заполнив пробелы на российском рынке труда. Это казалось беспроигрышным решением: Таджикистан будет получать подготовленных специалистов и экспортировать часть своей избыточной рабочей силы, а предприятия в европейских частях СССР получат рабочих, необходимых для производства. Первоначально планы предусматривали медленное начало программы, и в пятилетнем плане 1986-1991 гг. было запланировано охватить до 27 000 студентов. Ранние исследования показали, что, по крайней мере, 30 процентов студентов ПТУ из Таджикистана остались в Украине и России после окончания учебы, и во многих случаях, как целевая молодежь, так и их организаторы в комсомоле излучали оптимизм.
Все три программы – использование лимитчиков, переселение сельскохозработников и их семей в Сибирь, а также программы ПТУ в комсомоле – объединял акцент на внешней миграции как решении проблем Таджикистана. Не только таджикские деревни освободились бы от «ленивой молодежи», но, переселяясь в Россию, таджикские рабочие были бы охвачены советскими идеалами мобильности, напряженной работы и интернационализма. Более того, работая и учась в России, иначе нетренированные рабочие приобрели бы множество полезных навыков, которые впоследствии могли бы быть использованы в Таджикистане для развития промышленного потенциала республики. Рекрутеры из комсомола отправлялись в деревни, чтобы поощрять участие в программах миграции. Как говорил в 1989 году глава Отдела труда, заработной платы и трудовых ресурсов таджикского Госплана И. Волохин: «Наша цель … состоит в том, чтобы планировать занятость населения, тогда как его трудоустройство не входит в наш мандат. Поймите одну простую вещь: нам нужно как можно больше людей увезти из республики. Трудовые ресурсы Таджикистана колоссальны; для всех них нет применения здесь. Да, конечно, немногие предпочитают остаться и работать вдали от дома, но чем больше мы сможем увезти, тем больше останутся там».
Однако даже высший уровень политической поддержки не гарантировал успех этим программам. Быстро стало ясно, что гораздо меньше таджикских рабочих переезжает в Россию, чем планировалось. Причины этих сбоев варьировались в зависимости от рассматриваемой программы. Во многих случаях республиканские власти не могли набрать необходимых работников-лимитчиков. Ситуация оказывалась еще более сложной, когда речь шла о программах переселения и обучения. К концу 1980-х годов некоторые из переселенных семей начали возвращаться в Таджикистан в условиях экономических трудностей в России. Было также трудно мобилизовать местную молодежь (особенно девочек) для учебы в российских или украинских ПТУ. Абсолютное большинство студентов возвращались в Таджикистан. Во многих случаях, как в случае с Солимом, в других республиках не было никаких рабочих мест. Приобретенные навыки Солима в текстильном производстве оказались ненужными на заводах в Ленинграде или в других местах в России. Во многих таких случаях ученикам предлагали выбрать профессии, имевшиеся в планах ПТУ, а не те, которых требовал советский рынок труда. ПТУ должны были заполнить различные учебные программы студентами, чтобы сохранить финансирование, и поэтому они продолжали привлекать студентов, в том числе из Таджикистана, для профессий, которые не пользовались спросом.
В результате советская политика по миграции из Таджикистана оказалась сложной и в значительной степени неудачной. Трудно было преодолеть «иммобильность» таджикских рабочих, так как таджики относились скептически к идее покинуть родные края и переселиться в новую республику. Родители также выступали против выезда детей, усложняя работу комсомолу. Кроме того, когда работники или студенты поступали на учебу в Россию или Украину, они часто возвращались с новыми женами и детьми, что едва ли помогало демографическому давлению, с которым сталкивался Таджикистан. Проблемы экономики республики становились все хуже и хуже. К моменту распада СССР в декабре 1991 года безработица в Таджикистане достигла 30 процентов.
Экспорт сейчас: обновление советской практики
Сегодня, когда каждый третий взрослый таджикский мужчина работает в России, идея «немобильного» таджикского населения кажется почти смешной. Однажды, на одном мероприятии в Душанбе мы отметили этот момент во время разговора с российским социологом Владимиром Мукомелем, который писал об иммобильности таджиков в 1980-х годах. Он удивленно посмотрел на нас: «Кто это сказал? Когда таджиков считали немобильными?». Сегодня таджики, конечно, не являются немобильными. Хотя статистические данные могут значительно различаться, поскольку российские цифры часто кажутся преувеличенными, а цифры в Таджикистане занижены – очевидно, что в Российской Федерации в настоящее время проживают постоянно или временно около 700 000 – 800 000 выходцев из Таджикистана. Они часто путешествуют между двумя странами, заполняя потребность российского рынка труда в сезонных, временных и низкооплачиваемых работах. Некоторым запрещают въезд в Россию из-за административных нарушений, но найдутся другие, которые быстро заменяют их. В Душанбе иногда чувствуется, что все население постоянно находится в движении.
Более того, в последние годы все большее число трудовых мигрантов из Таджикистана используют программы переселения и другие возможности, чтобы переехать в Российскую Федерацию на постоянной основе. Даже студенты, обучающиеся в России часто по программам, финансируемым российским правительством, начали ориентировать свое будущее на Россию, думая о карьере и будущей жизни не в Таджикистане, а скорее в своем новом доме. Наша знакомая молодая таджичка несколько лет назад поехала в Санкт-Петербург как студентка и уже говорит о своих планах на будущее почти исключительно применительно к России. Она не сомневается, что именно там найдет работу, в отличие от ситуации, в которой оказались Солим и многие другие в конце 1980-х годов.
По иронии судьбы, во многих отношениях независимый Таджикистан сумел за последние пятнадцать лет выполнить цели миграции, заложенные в позднем советском планировании. Граждане Таджикистана стали особенно мобильными, уезжая вдаль от своих родных городов и деревень. Жители сельских деревень Таджикистана также приобрели некоторые атрибуты «интернационализма», которые желало им привить советское государство: знание русского языка, опыт работы с другими культурами и народами и доступ к гораздо более широкому миру. Более того, как и в последние десятилетия, вытеснение значительной части рабочей силы Таджикистана рассматривается как центральный элемент экономического развития республики. Например, во время форума по миграции, который состоялся в Душанбе в июле 2017 года, высокопоставленный чиновник из Министерства труда Таджикистана сказал: «Ежегодно на рынок труда приходит 150 000 новых участников … Хотим мы этого или нет, нам нужно отправить долю наших людей [за границу] на работу». Его слова почти слово в слово повторяют функционера Госплана Волохина почти за тридцать лет до этого. Единственное различие заключается в том, что современное таджикское государство добилось гораздо большего успеха в мобилизации своего населения на работу за рубежом, чем его советские предшественники.
Важно также помнить, что миграционный поток рабочих из Таджикистана в Россию строится на фундаменте, установленном в советский период. После обретения независимости Госкомтруд Таджикской ССР превратился в Миграционную службу Министерства труда Таджикистана. После распада СССР сотрудники Отдела занятости и миграции перешли на работу в новые независимые таджикские институты, неся с собой знания и опыт программ переселения, первоначально разработанных в советский период.
То, что миграция, столь востребованная советскими программами, в конечном итоге осуществилась в постсоветский период, стало результатом изменения структурных факторов. Вместе эти изменения привели к лежащей в основе всего социальной незащищенности, которая стимулировала движение гораздо больше, чем институты. Прежде всего, вскоре после приобретения независимости в Таджикистане разразилась кровавая гражданская война, которая привела к массовым перемещениям населения и значительному количеству беженцев. Наследие войны и ее влияние на современные модели миграции заслуживают дальнейшего изучения. После окончания гражданской войны в Таджикистане в стране внедрили приватизацию и рыночную экономику. Трудовая миграция в Россию увеличилась. В начале 2000-х годов российская экономика росла, как и спрос на рабочую силу, предоставляя плодородную почву для трудовой миграции Таджикистана.
В этом контексте ухудшающаяся экономическая ситуация в Таджикистане также создала социальную незащищенность и способствовала миграции. Как и в советский период, безработица остается высокой. Хотя официальная статистика устанавливает уровень безработицы на уровне 2,5%, более реалистичные оценки свидетельствуют о том, что уровень безработицы составляет около 50%, с приростом в примерно 60% после распада СССР. Хотя это число также может быть завышено и, вероятно, включает и людей, которые не являются «официально» занятыми, совершенно очевидно, что в Таджикистане сегодня существует проблема с рабочими местами. Как таджики говорят, «есть рабочие места, нет адекватной оплаты». В то же время переход к капитализму еще больше усугубил экономическую ситуацию для многих людей, живущих в сельской местности. С одной стороны, в Таджикистане всегда не хватало пахотных земель: 93 процента страны составляют горы, и 75 процентов рабочей силы, занятой в сельском хозяйстве, часто с трудом могут найти достаточно земли для сельского хозяйства. С другой стороны, приватизация сельского хозяйства привела к тому, что владельцы фермерских хозяйств, которые задолжали частным холдинговым компаниям, а также мелко-механизированные и трудоемкие производственные процессы, не могут функционировать без малооплачиваемого труда.
В то же время, характер отношений между государством и гражданами в Таджикистане также начал меняться. Приняв идеалы рыночной экономики и приватизации, государство с радостью отступило от своих предыдущих социальных обязательств перед гражданами, предоставив им свободу в выборе работе и передвижении. Население теперь может решить проблему самостоятельно: выехать за границу и покорить более широкие рынки труда, например, в России.
Наконец, эти структурные изменения происходили в момент, когда в постсоветской сфере развивался действительно открытый рынок труда. Хотя Горбачев и архитекторы перестройки пытались вставить в советскую экономическую систему рынок рабочей силы, их попытки по существу не увенчались успехом, заблокированные многими внутренними ограничениями рабочей силы. В позднем Советском Союзе граждане могли свободно передвигаться, но были ограничены тем, где они могли продавать свой труд из-за регистрации (прописки), ограничений на жилье и административных правил. Однако сегодня люди из Таджикистана и других частей бывшего СССР могут и переезжают в Россию для работы без предварительного разрешения учреждений. Постсоветские рыночные тенденции освободили работодателей от ограничений экономического контроля и регулирования. С внедрением безвизового режима между странами СНГ, в том числе между Таджикистаном и Россией, были созданы заключительные части для создания действительно открытого, современного и капиталистического рынка труда.
Выводы
Авторы не смогли найти Солима Додоева в Таджикистане или узнать, куда жизнь отправила ее после учебы в Ленинграде. Возможно, он вернулся в Худжанд и живет там и сегодня. Возможно, как и многие его соотечественники из Таджикистана, он снова отправился в Россию после независимости в поисках работы и даже получил российское гражданство. Как бы то ни было, путь, которым он последовал в конце 1980-х годов, организованный и созданный советским государством, сумел наметить контуры трудовой миграции для сотен тысяч таджиков 23 года спустя. Гражданская война и капитализм создали необходимый уровень социальной незащищенности, и миграция стала расти как на дрожжах, как долго мечтали советские государственные служащие. Как ни странно, вот такие капиталистические условия позволили освободить мобильность в той форме, которая была предусмотрена СССР. Как дискурсивно, так и географически современная трудовая миграция из Таджикистана в Российскую Федерацию зеркалирует и в некотором смысле выполняет ранние советские миграционные пути.
Переосмыслив «предысторию» современной трудовой миграции из Таджикистана в Россию и ее корни, лежащие в бюрократии поздней советской миграции, мы можем рассматривать миграцию в Центральной Азии в совершенно новом свете. Эти миграционные потоки, в частности, демонстрируют силу истории: как институты советской эпохи после своей официальной смерти в 1991 году продолжали влиять на жизнь десятилетиями позже.
Учитывая это, мы можем начать задавать важные вопросы о природе и форме современной трудовой миграции в Россию. В частности, резко отличается контраст между «немобильными» таджиками 1980-х годов и чрезвычайно мобильными таджиками сегодняшнего дня. В этой статье обсуждались некоторые из факторов, которые подчеркнули это изменение в поведении. Мы обнаружили, что поведение и склонность таджиков к мобильности изменились в результате экономических проблем. Сегодня трудовая миграция в Россию часто может казаться спасательным кругом для тех, кто погружен в проблемах. Для нас не удивительно, что коллективное поведение может быть результатом не «традиций и культуры», а структурных экономических и социальных факторов. Точно так же постсоциалистический коллапс и структурные условия капитализма привели к тому, что таджикские рабочие, как и многие другие мигранты по всему миру, покидают свои дома, чтобы преодолеть экономические проблемы. Партия, возможно, заложила основу несколько десятилетий назад, но именно рынок, наконец, воплотил в жизнь идею мобильного таджика.
